А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В самое ближайшее время ему придется что-то предпринимать, чтобы повернуть этот сумасшедший роман в нормальное русло.
Он в раздумье посмотрел на бюро, куда спрятал пластмассовую шкатулку Кристал Брук. Потом пересек комнату и выдвинул ящик. Он долго стоял и смотрел на безвкусную коробочку. В голове у него эхом отдавались сказанные Сиренити слова. Представляю, как она ею дорожила и как дорожишь ею ты — ведь для тебя это память о маме.
Сиренити ошиблась, подумал он. Эта шкатулка ничего для него не значит. В один прекрасный день он возьмет и выбросит ее.
Калеб поставил обутую в сапог ногу на нижнюю перекладину забора, которым был обнесен выгул, положил руки на верхнюю и стал рассматривать великолепного серого жеребца с чувством удовлетворения, присущим наезднику.
Он с детства был приучен разбираться в лошадиных статях, и у него не вызывало сомнений, что этот араб — призовая лошадь. Уиндсейлер был одним из лучших племенных жеребцов, которыми когда-либо владел Роланд Вентресс. Этот жеребец был потомком Уиндстара, и это было видно. В его больших темных глазах светился древний лошадиный ум, а изящество и грация сквозили в каждой точеной линии его тела, созданного для воплощения выносливости и мощи.
— Хорош, а? — спросил Роланд, подходя и становясь рядом с Калебом.
— Очень впечатляет. — Калеб смотрел, как Уиндсейлер жует сено.
— Все его жеребята получаются породистыми, — сказал Роланд. — У всех его экстерьер и его выносливость. И во всех видна стать Уиндстара. Кровь сказывается.
— Вы так всегда и говорили.
Роланд прислонился к верхней перекладине забора.
— Эта не похожа на других.
— Вы имеете в виду жеребят этого сезона?
— Я не имею в виду лошадей. Я говорю о Сиренити Мейкпис.
Калеб усмехнулся про себя.
— Не похожа.
— Ты к ней относишься более серьезно, чем к предыдущей?
— Более серьезно?
— Черт возьми, не играй со мной в игрушки, сынок. — Роланд сузил глаза. — Ты же понимаешь, о чем я говорю. Ты собираешься на ней жениться или нет?
— Я сообщу вам, как только решу, — вежливо ответил Калеб.
— Тебе давно уже пора остепениться и завести семью. Черт побери, у меня в твоем возрасте уже был двенадцатилетний сын.
— Я сознаю это, сэр.
— Проклятие, в последнее время разговаривать с тобой — все равно что разговаривать с каменной стеной. Каждый раз, когда я вижу тебя, с этим обстоит все хуже и хуже.
— Что вы хотите от меня услышать? — спросил Калеб.
— Ты знаешь, что я хочу от тебя услышать. — Роланд ухватился за перекладину забора. — Я хочу, чтобы ты сказал, что собираешься жениться на хорошей женщине и начать делать детей. Я ведь не вечно буду жить. До того, как сойти в могилу, я хочу знать что растет еще одно поколение Вентрессов.
— Мои двоюродные рожают детей направо и налево. Вчера у вас на дне рождения была масса Beнтрессов.
— Это не одно и то же, и тебе, черт возьми, это прекрасно известно. — Роланд кипел негодованием. — Мне не следовало позволять тебе эту затею с «Beнтресс венчерс». Надо было настоять, чтобы ты вернулся сюда, в Вентресс-Вэлли. Все пошло не так, после того как ты открыл собственный бизнес.
Калеб пожал плечами. Они оба знали, что в деле «Вентресс венчерс» мнения Роланда никто не спрашивал. Решение о том, чтобы основать собственное дело, Калеб принял задолго до окончания колледжа. Он знал, что ни за что не останется жить в Вентресс-Вэлли.
«Вентресс венчерс» полностью принадлежала ему одному, а таких вещей у него было очень немного. Он вел дело так, как считал нужным, и ни перед кем не отчитывался, кроме себя самого.
— Что вы имеете в виду, говоря, что все пошло не так? — спросил Калеб.
— Я почувствовал, что после этого ты стал как бы отдаляться от меня. — Изборожденное морщинами лицо Роланда исказила гримаса гнева и разочарования. — Черт возьми, я не знаю, как это объяснить. Когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что все началось еще раньше, до того, как ты основал «Вентресс венчерс». Все началось в тот день, когда ты уехал в колледж, верно?
— Не понимаю, о чем речь, — сказал Калеб. — Уж не хотите ли вы сказать, что я пренебрег своими обязанностями по отношению к семье?
— Нет, черт побери. Ты по-прежнему делаешь все правильные ходы, но теперь это выглядит так, будто ты просто дергаешь за веревочку и нажимаешь на кнопки.
— Ну, это не слишком конкретно, — сухо возразил Калеб. — Наверно, неплохо было бы уточнить, что вы имеете в виду. Может, вы недовольны тем, как я вложил деньги семьи?
— Да нет же, черт возьми. — Роланд бросил на него сердитый взгляд. — Финансовое положение семьи сейчас выглядит лучше, чем раньше, и ты это знаешь. Сегодня у Вентрессов больше денег, чем когда бы то ни было.
— Меня удивляет, что вы это признаете.
— А почему это должно тебя удивлять? Ты сделал то, что от тебя и ожидалось. И не одной только нашей семье пошло на пользу то, что ты взялся вести наши финансовые дела. Вся наша долина стала более процветающей благодаря тем новым предприятиям, которым ты помог встать на ноги.
— Тогда чем же конкретно вы недовольны?
— Неужели до тебя не доходит? — Роланд махнул рукой в сторону дома и конюшен. — Какой смысл во всем этом, если я не могу быть уверен, что новое поколение продолжит род Вентрессов? Я потерял сына из-за этой шлюхи, она украла его у семьи и соблазном заставила забыть об ответственности. Единственное, что у меня осталось, это ты.
Калеб посмотрел на часы.
— Долорес будет ждать нас к завтраку.
— Этот проклятый завтрак никуда не денется, — проворчал Роланд. — Меня уже давно беспокоит одна вещь, и я подумал, что, может быть, пора выложить карты на стол. Мне надо задать тебе один вопрос, и я хочу, чтобы ты ответил на него честно. Я учил тебя быть правдивым, и, насколько я знаю, ты никогда мне не лгал. Не начинай и теперь.
— Что за вопрос?
— Мы оба с тобой знаем, что только ты один способен исправить вред, который эта шлюха нам причинила тогда, много лет назад, — сказал Роланд. — Только ты один можешь передать мою кровь дальше в будущее. И я спрашиваю тебя: ты сделаешь это?
— Не называйте ее шлюхой.
Роланд посмотрел на него непонимающим взглядом.
— О чем ты толкуешь, черт побери?
Калеб сжал перекладину забора с такой неистовой силой, что сам удивился, почему дерево не треснуло, но ему удалось заставить свой голос звучать очень ровно. Он почему-то вспомнил выражение восторга на лице у Сиренити, когда она рассматривала шкатулку минувшим вечером.
— Я сказал, не называйте ее шлюхой, — спокойно повторил Калеб. — Как бы там ни было, Кристал Брук была моей матерью.
Роланд был ошарашен.
— В чем дело? Ты что, ума лишился? Ведь ты знаешь, кто она была такая. Я достаточно часто говорил тебе это.
— Да, говорили. И, возможно, вы правы. Но я ее сын и не хочу, чтобы кто бы то ни было называл ее шлюхой, или сукой, или потаскухой.
— Да ты просто спятил, мой мальчик! Какая муха тебя укусила?
— Кто знает? Может, это дурная кровь начинает в конце концов проявляться во мне. Извините меня, сэр. Я собираюсь пойти позавтракать. Сегодня мне предстоит долгий обратный путь — я должен вернуться на объект, который консультирую.
Он повернулся и зашагал к дому.
— Не смей поворачиваться ко мне спиной, Калеб Вентресс, — закричал Роланд. — Это я взял тебя к себе и вырастил. Я дал тебе семью. Дал тебе крышу над головой. Научил тебя всему, что должен знать мужчина. Клянусь Богом, ты будешь относиться ко мне с уважением.
Калеб остановился. Медленно повернулся и посмотрел на человека, в жертву которому принес почти все свои юношеские годы.
— Да, сэр.
— Что это значит?
— Это значит, что я отношусь к вам с уважением, сэр. И всегда буду так относиться.
Глаза Роланда сверкали бессильной яростью. Он потребовал от Калеба подтверждения в том, что тот должен уважать его, и получил такое подтверждение. Но оба понимали, что этого недостаточно.
Когда-то между ними было нечто большее, подумал Калеб. Порой у него бывало тревожное ощущение, что это нечто все еще существует. Но Роланд никогда и ничем не давал понять, что хочет, чтобы Калеб любил его, так что если в их отношениях и была какая-то теплота, то она просто улетучилась.
— Тогда ответь на мой вопрос, — потребовал Роланд. — Намерен ты или нет произвести на свет моих внуков, чтобы гарантировать будущее нашей семьи?
— Разве я не давал вам всегда все, что вы хотели? — тихо спросил Калеб. — Разве не делал всегда все, что вы просили?
— Тогда почему ты этого не делаешь? — взорвался Роланд.
— Сначала еще надо найти женщину, способную простить мне подпорченную родословную.
Сиренити остановилась перед огромной застекленной витриной, стоявшей в маленькой столовой, куда подали завтрак, и стала с интересом рассматривать ее содержимое. На каждой полке рядами стояли сверкающие призы, красовались голубые ленты, знаки отличия и гравированные дощечки. Несколько наград были за искусство верховой езды. Награды за бойскаутскую деятельность. Кое-что за меткость стрельбы. Множество наград за академические достижения периода учебы в колледже.
— Боже мой, Долорес, неужели Калеб на самом деле выиграл все эти призы?
— Конечно, а как же?
— Поразительно. — Сиренити рассматривала блестящий приз, стоявший в конце одного ряда. Он был получен за победу в чемпионате по бейсболу. Калеб был, видимо, питчером.
Долорес ставила стеклянные вазочки с грейпфрутами перед каждым прибором на накрытом к завтраку столе.
— Этот мальчик обычно приносил домой столько всяких отличий, наград и призов, что трудно поверить. Если он ставил себе целью что-то, то у других ребят не было почти никаких шансов.
— Я и не подозревала, что в Калебе так силен дух соревнования.
— По-моему, вовсе нет. Он предпочитает делать что-то свое, отдельное, как говорится. Моя мать, которая проработала тридцать лет в этом доме, говорила, что ни разу не видела, чтобы он радовался победе.
— У него определенно было их немало, этих побед.
— Это уж факт.
— Интересно, почему он не держит некоторые из этих призов у себя в офисе в Сиэтле?
— А зачем бы он стал это делать? — Долорес поставила на стол последнюю вазочку с грейпфрутом. — Все знают, что Калеб добивался этих наград не для себя. Он добивался их для деда. Поэтому, наверно, и решил, что им надлежит храниться здесь, в доме его деда.
— Похоже, я начинаю понимать весь расклад. Бедный Калеб.
Долорес метнула на нее острый, многозначительный взгляд.
— Ваша правда. Моя мать клялась, что временами ей просто хотелось плакать, когда Калеб приходил домой с каким-нибудь призом. Она говорила, он никогда им не хвастался, как это делают мальчишки. Никогда не говорил о нем. Никогда не казался взволнованным. Он просто отдавал приз деду и отправлялся дальше, к следующей цели, которую ставил перед ним мистер Вентресс.
— А что говорил дед, когда Калеб приносил ему свои награды? — тихо спросила Сиренити.
— Когда Калеб побеждал, мистер Вентресс очень ясно давал понять, что мальчик просто делал то, что от него и ожидали. Но что приходилось терпеть бедному парнишке те несколько раз, когда ему не удавалось занять первое место! — Долорес покачала головой. — Мать говорила, что брала на себя смелость упрекать мистера Вентресса в том, что он, но ее мнению, слишком сурово обращается с мальчиком, но он всегда говорил в ответ, чтобы она не совалась не в свое дело. Говорил, что не намерен повторять ошибки, которые совершил в прошлый раз.
Сиренити резко повернулась.
— В прошлый раз?
— Видимо, он имел в виду те ошибки, которые допустил, как он считает, в воспитании своего сына Гордона, — спокойно сказала Долорес. — Иногда бывает труднее простить себя, чем кого-то другого. А Вентрсссы, видит Бог, могут быть упрямы как ослы.
— Какие же это ошибки?
Долорес нерешительно помолчала.
— Спросите об этом у Калеба. Я и так уж слишком разболталась. И если вы все-таки решите порасспросить его, сделайте мне одолжение.
— Какое одолжение?
— Не говорите, что это идет от меня.
Глава 9

— Как вам Ариаднин джем, мистер Вентресс? — спросила Сиренити.
Роланд посмотрел на нее с дальнего конца стола, за которым было неестественно тихо. В противоположность вчерашнему официальному торжеству сегодняшний круг гостей был небольшим. Только тетя Калеба Филлис и его дядя Франклин были приглашены к завтраку. Они изо всех сил старались поддерживать разговор, но непробиваемое молчание между Калебом и его дедом с успехом подавляло все усилия.
— Неплохо. — Роланд откусил еще кусок тоста, который намазал джемом. — Напоминает мне тот, какой делала моя мать. Приятный и терпкий. Не слишком сладкий. Похоже, сейчас почти все кажется мне слишком сладким.
— Что правда, то правда, — сказала Филлис с робкой улыбкой. — Возьмите современные готовые завтраки. Почти все так насахарены, что вкусом напоминают конфеты.
Сиренити встретилась глазами с Калебом.
— Это подсказывает мне идею из области маркетинга. Мы будем рекламировать варенье и джемы Ариадны специально для гурманов. Скажем, что они созданы исключительно для людей с изысканным вкусом. Как ты считаешь?
— В этом что-то есть. — В голосе Калеба было столько же восторга, сколько у капитана корабля при виде айсберга. Он взял свою чашку с кофе и отпил глоток. — Ты уже собрала вещи, готова к отъезду?
— Да. — Конец попытки завязать разговор на эту тему, подумала Сиренити. И решила сменить тактику. — Мистер Вентресс, я не могла не заметить вон тех наград в витрине у вас за спиной.
— Их получил Калеб, — сказал Роланд.
— Да, я знаю. Я видела везде его имя. Вы, должно быть, очень им гордитесь.
Роланд нахмурился.
— Калеб знает, что от него требуется. И всегда знал.
— Вижу, что его даже выбирали выступающим на выпускной церемонии, — продолжала Сиренити сердечным тоном. — Я тоже выступала на школьном выпускном вечере от своего класса. А еще меня назвали выпускницей с наибольшими шансами на успех.
Калеб слегка поперхнулся своим кофе и поспешно поставил чашку на стол. Сиренити озабоченно нахмурилась.
— С тобой все в порядке?
— Все нормально. — Он встал. — Я хочу выехать как можно скорее, Сиренити.
Она в удивлении вскинула на него глаза.
— А я думала, что ты собираешься показать мне конюшни. Я хотела посмотреть на лошадей.
— В другой раз. Ехать нам долго, а в метеосводке передали, что к вечеру в горах может пойти снег.
— Ерунда. Для снега еще слишком рано.
Калеб посмотрел на нее из-под полуопущенных век.
— Мне бы не хотелось в пути останавливаться и возиться с цепями, если можно обойтись без этого.
Сиренити подавила вздох.
— Я буду готова через пять минут.
— Пойду за чемоданами. — Калеб стал обходить длинный стол.
— Помощь нужна? — спросил Франклин. — Гарри на заднем дворе. Он тебе поможет.
— Справлюсь сам. — Калеб пошел к двери. Сиренити улыбнулась Роланду, чей подбородок казался отлитым из чугуна.
— Большое спасибо за гостеприимство, мистер Вентресс. Мне было очень приятно у вас.
— Благодарю вас за подарок, — сказал Роланд. Он смотрел вслед Калебу. — Надеюсь, вы сможете приехать еще как-нибудь.
— Мне бы очень этого хотелось. — У Сиренити мелькнула внезапная мысль. — Калеб, не забудь шкатулку твоей мамы. Кажется, я видела, как ты вчера вечером положил ее в один из ящиков бюро.
Царившая до сих пор в маленькой столовой атмосфера сдержанной напряженности вдруг приобрела оттенок готовой разразиться катастрофы. Долорес с подносом в руках застыла на пороге кухни. Глаза Филлис округлились от полученного шока. Франклин помрачнел еще больше. Роланд не шелохнулся. Сиренити поняла, что сказала как раз то, чего не следовало говорить. В этом-то и состоит загвоздка здесь, во внешнем мире, подумала с досадой она. Не успеешь оглянуться, как уже что-то ляпнешь и все испортишь. Она виновато посмотрела на Калеба и стала соображать, как теперь выбраться из ямы, в которую они оба угодили по ее милости.
С некоторым облегчением она увидела, что Калеб явно не почувствовал никакой неловкости от ее ляпа. Его лицо не отразило ровным счетом никакой эмоции. Он задержался в дверях и задумчиво взглянул на нее.
— Спасибо, что напомнила. Надо не забыть положить ее в чемодан.
Филлис и Франклин обменялись тревожными взглядами.
Роланд мертвой хваткой вцепился в свой нож для масла.
— Не знал, что ты все еще хранишь эту старую шкатулку. Ты никогда не упоминал о ней. Я думал, ты избавился от нее много лет назад.
— Да что вы! Разве Калеб мог бы так поступить? — спросила Сиренити. Что сделано, то сделано, подумала она. Нет смысла делать вид будто она не знает о шкатулке. — Он мне говорил, что она принадлежала его матери. Видимо, он очень ею дорожит. Он никак не мог бы просто взять и выкинуть ее.
Первой оправилась от шока Филлис.
— Да, разумеется. Просто Калеб никогда не казался нам человеком сентиментального склада. Правда, Франклин?
— Правда, — буркнул Франклин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37