Я лично помню те сцены, которые устраивали леди Ферринг и леди Роуленд. Весьма забавно. А давние слухи насчет леди Хаксфорд и Фуллертона… Что ж, в то время мы все гадали, правда ли это. Я не слишком хорошо знаком с миссис Стокард, но нетрудно понять, почему умный человек станет противиться союзу с Нью-болдом.— Миссис Лейк и леди Дав попробуют деликатно переговорить с леди Хаксфорд и леди Ферринг завтра вечером в Воксхолле. Я же попробую возобновить почти безнадежную попытку обнаружить личность особы, нанявшей злодея с целью запугать моего компаньона.— У вас есть какие-то предположения?— Несколько. Прежде всего, чтобы нанять кого-то вроде Милого Неда, следовало навести справки на самом «дне». По моему опыту, этот мир является зеркальным отображением высшего общества, управляемым теми же неизменными законами природы.— Иными словами, злословие и сплетни в нем распространяются так же свободно, как и наверху.— Именно.— И уж конечно, совсем немного времени потребовалось на то, чтобы эти самые слухи дошли до вашего приятеля Джека.— Джек по моей просьбе продолжает удить рыбку в этом пруду. Если повезет, выудит что-нибудь полезное.— Он ничего не обнаружил относительно Элланда?— Пока нет.Брови Крекенберна озабоченно сошлись над стеклами очков.— А знаете, ваши слова о том, что Закери всеми силами избегал трущоб и кварталов, пользующихся дурной славой, весьма меня заинтересовали. Я долго над этим раздумывал. Вы правы. Он считал себя куда выше обычных убийц. Кем-то вроде джентльмена. Гордился тем, что свободно вращается в свете, а не в том криминальном окружении, которое вы описали.— Теперь я припоминаю, что, когда просил его собрать сведения в какой-нибудь портовой таверне или борделе, он всегда отказывался под тем предлогом, что ничего не знает о подобных местах и не сможет быть мне полезным. Но, оглядываясь назад, я почти уверен, что он до глубины души презирал тех, кого считал грязью под своими ногами. Мне лично кажется, что он чего-то опасался, — объяснил Тобиас.— Что ж, — задумчиво выговорил Крекенберн, — не он первый скрывал под маской пренебрежения более сильные эмоции.— Надеюсь, что у Элланда была веская причина избегать трущоб.— Какая именно? — удивился Крекенберн.— Если он вышел из того мира, вполне резонно, что не хотел рисковать, возвращаясь туда.— Боялся быть узнанным?— Или пробудить в ком-то воспоминания. Трудно сказать… Но каков бы ни был ответ в случае Элланда, новый Мементо Мори не имеет подобных предрассудков. Как мы видим, он был готов посетить квартал, пользующийся на редкость дурной славой, только ради того, чтобы найти Милого Неда, — заметил Тобиас.— Может, он был в отчаянном положении.— Тем не менее я надеюсь, что именно там он не мог не оставить следов.— Желаю вам удачной охоты, — кивнул Крекенберн и, откашлявшись, добавил:— Кстати, у меня есть кое-какие новости, касающиеся другого предмета.— Доминика Худа? — насторожился Тобиас.Крекенберн откинулся на спинку кресла.— Не знаю, посчитаете ли вы полезными мои сведения, но, может, это даст вам отправную точку в дальнейших расследованиях.
Тобиас сунул отмычку в кожаный футляр и оглядел полутемную лабораторию. Кое-какие приборы и оборудование были знакомы. На ближайшей полке посверкивали ряды стеклянных реторт. В углу возвышалась большая электрическая машина. На скамье стоял дорогой телескоп. Рядом с ним горбился микроскоп.Остальные приборы были ему незнакомы, но все выглядели новехонькими и говорили о страсти к науке. Тобиас уже обыскал спальню и маленькую гостиную. Лаборатория оказалась заперта, так что он приберег ее напоследок. Теперь, стоя среди сокровищ, которые Доминик Худ, очевидно, ценил больше всего на свете, он понял, что, если у молодого человека имеются тайны, они скрыты именно здесь.Часы только что пробили девять. Он видел, как Доминик вышел из дома чуть раньше. Судя по вечернему костюму, он отправлялся в клуб или игорный дом и, следовательно, будет отсутствовать несколько часов. Слуга тоже ушел, вероятно, решив скоротать вечерок в ближайшей кофейне.Тобиас принялся быстро, но методично обшаривать комнату. Царивший тут порядок весьма способствовал его усилиям. Он нашел то, что искал, в маленьком запертом ящичке письменного стола у окна. Дневник в кожаном переплете. Почерк женский. Судя по датам, записи делались двадцать два года назад.«Сердце бьется так сильно, когда он касается моей руки… просто чудо, что я не лишаюсь чувств. Невозможно описать силу тех эмоций, которые рождает во мне его присутствие. Одно сознание того, что он рядом, наполняет меня восторгом. Он предупредил, что я не должна ничего говорить ни маме, ни папе и никому из подруг, но как я могу хранить в душе столь поразительную тайну?!»
Тобиас перелистал несколько страниц и снова стал читать.
«…Поверить не могу, что он бросил меня. Он клялся, что страсть его никогда не угаснет. Нет, не может быть! Он непременно придет за мной, как обещал. Мы убежим вдвоем…»
"…Мама говорит, что я погублена. Она целый день проплакала в спальне. Папа с самого утра заперся в кабинете и не выходил до вечера. Филлипс говорит, что он выпил весь кларет и бутылку бренди и мертвецки пьян. Мне очень страшно. Я послала записку любимому, но он не ответил. Господи милостивый, что мне делать, если он не придет за мной?! Я не могу жить без него…"
«…Папа только сейчас сообщил, что мой любимый женат на другой. Мама утверждает, что у него есть не только жена, но и маленькая дочь, а летом появится еще один ребенок. Это невозможно. Он не мог мне солгать…»
«…Утром мы уезжаем в деревню. Папа говорит, что у него нет иного выхода, кроме как принять предложение мистера Худа, просившего моей руки. Я должна немедленно выйти замуж, или мне грозит вечный позор. Боже, сердце мое разбито. Пусть даже я умру завтра, мне все равно. Мистер Худ слишком стар…»
Энтони вскочил так стремительно, что едва не опрокинул стул.— Он мой брат?!— Точнее, единокровный брат, — кивнул Тобиас, присаживаясь на край стола. — Все это было в дневнике. Элен Клифтон назвала имя твоего отца, человека, который соблазнил ее, когда она приехала в Лондон на свой первый сезон.— Но это невозможно, — возразил Энтони, принимаясь метаться по комнате. Потом подбежал к окну и мрачно уставился на темнеющий сад. — Наверняка я знал бы, появись у меня брат.— Совсем не обязательно. Для Клифтонов это тот самый пресловутый скелет в шкафу, который они всеми силами предпочли бы скрыть. Худ был только рад признать Доминика своим сыном. Крекенберн сказал, что он был на двадцать лет старше Элен, успел дважды овдоветь и не имел детей. Он все бы отдал за наследника.— И когда его молодая жена призналась, что ждет ребенка, он безоговорочно поверил в свое отцовство?— Его, несомненно, уверили, что мальчик родился преждевременно. Вполне обычная история. Последняя запись в дневнике была сделана через три месяца после рождения Доминика. Мать пишет, что безумно любит малыша и ради него сохранит тайну, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы понять и простить ее. Подозреваю, она не сказала ему правды, пока не слегла окончательно. А может, и вообще промолчала.— И Доминик нашел тетрадь после ее ухода?— Трудно сказать. Так или иначе, это стало для него огромным ударом.Энтони судорожно вцепился в подоконник.— Какое страшное откровение!— Крекенберн сообщил, что Худ умер лет пять назад. Мать Доминика скончалась в прошлом году.— Лихорадка?— Нет. Очевидно, она страдала приступами меланхолии. Если верить источникам Крекенберна, те, кто знал ее, считают, что она намеренно приняла слишком много опия на ночь. К тому времени, когда ее нашли, бедняжка уже остыла. Доминик унаследовал процветающие поместья и значительный доход от обеих семей.— Этим объясняются его модные сапоги и превосходный покрой фраков, — пробормотал Энтони. — Как и дорогое лабораторное оборудование.— Да, пусть он вполне обеспечен, но, к сожалению, один во всем мире, — возразил Тобиас и, помедлив немного, добавил:— Если не считать тебя.— Трудно как-то осознать, что у меня есть брат. — В глазах обернувшегося Энтони стыли беспокойство и недоумение. — Но если то, что ты говоришь, правда и Доминик носит вполне уважаемое имя и к тому же богат, почему он меня так ненавидит?— Предлагаю тебе самому спросить его об этом, — коротко ответил Тобиас. Глава 23
Вечером следующего дня Лавиния и Джоан сидели в роскошной обеденной кабине над центральной колоннадой и с неприкрытым восторгом разглядывали окружавшие их кабины, беседки и затейливые павильоны.Сегодня Воксхолл так и переливался огнями. Бесчисленные лампы и фонарики, скрытые в листве, освещали дорожки. В воздухе разливалась волнующая музыка Генделя. Таинственные гроты, галереи, увешанные шедеврами знаменитых художников, живые картины на исторические темы привлекали толпы народу. Неподалеку простирались знаменитые обсаженные деревьями аллеи сада развлечений, многие из которых, темные и уединенные, манили в тень влюбленные парочки, обещая запретные наслаждения.Лавиния подумала, что, если бы они не пришли сюда по крайне серьезному делу, она могла бы прекрасно провести время.— Я не была здесь много лет, — пояснила Джоан, с холодной улыбкой изучая холодное мясное ассорти на своей тарелке. — Но клянусь, ничто с тех пор не изменилось. Ветчина по-прежнему нарезана так тонко, что через нее можно газету читать.— Когда я была молода, мы с родителями иногда приезжали в Воксхолл, — вздохнула Лавиния. — Мне покупали мороженое. Я помню полеты на воздушном шаре и, разумеется, фейерверки.На нее нахлынули воспоминания о тех счастливых днях, когда она жила спокойно и мирно в лоне любящей семьи. Тогда мир был совсем иным. Нет, скорее иной была она, наивная и невинная девочка.Но рано или поздно взрослеют все. Так произошло с ней десять лет назад. Всего за полтора года она вышла замуж, овдовела и потеряла любимых родителей, когда корабль, на котором они плыли, поглотила морская пучина. Она внезапно осталась совсем одна, и свалившиеся на нее невзгоды вынудили искать средства выжить. Тогда ей пришлось отточить свое искусство месмериста. Жизнь Джоан тоже изобиловала неожиданными поворотами и случайностями. Может, это и стало основой для той дружбы, которая возникла и окрепла между ними.— Вы, кажется, глубоко о чем-то задумались? — спросила Джоан, подцепив на вилку прозрачный ломтик ветчины. — Размышляете, как получше расспросить леди Хаксфорд и леди Ферринг?— Нет, — слегка улыбнулась Лавиния. — Можете посчитать это странным, но я вдруг удивилась, как это мы и сидим здесь, едим это бессовестно дорогое мясо, и носим платья, созданные одной из самых известных лондонских модисток.Джоан даже растерялась немного, но тут же ответила одной из своих редких улыбок. В глазах плясали смешливые, понимающие искорки.— И если бы не дар судьбы, нас ожидала бы другая, куда менее приятная участь? Совершенно верно, — кивнула она, поднимая бокал с вином. — Давайте выпьем за то, чтобы ни одна из нас не кончила жизнь бедной гувернанткой или брошенной любовницей какого-нибудь богача.— Верно. — Лавиния кивнула и чокнулась с Джоан. — Но не думаю, что одна лишь судьба помогла нам избежать этих ужасных профессий.— Согласна. — Джоан пригубила вино и отставила бокал. — Мы не боялись хвататься за любую подвернувшуюся возможность, не так ли? И обе не раз рисковали, да так, что другие бы содрогнулись от ужаса.— Возможно, — пожала плечами Лавиния. — Зато мы выжили.Лицо Джоан стало задумчивым.— Вряд ли кто-то из нас мог бы заняться чем-то другим, по крайней мере надолго. Женщины с такими характерами, как у нас, должны быть хозяйками собственной жизни и денег. Филдинг часто говаривал, что одно из качеств, которыми он восхищался во мне, — это способность завернуть за угол, оставив позади прошлое, и смело идти навстречу будущему.— Следует ли из этого замечания, что вы посчитали вашу связь с лордом Вейлом ничем не оскорбляющей память прежнего мужа?— Как вы догадались? — Джоан решительно разрезала еще один ломтик ветчины. — Я много думала о ваших словах по этому поводу, тех самых, что вы сказали мне тогда, и уверена в своем сердце. Так и сказала Марианне. Конечно, ей потребуется время, чтобы привыкнуть к создавшемуся положению, но надеюсь, она пойме г, что я не могу провести остаток жизни в тени того, кого уж нет. Филдинг тоже не хотел бы этого.— Марианна рано или поздно опомнится. Она еще очень молода.— Знаю, — кивнула Джоан, прожевав ветчину. — Думаете, мы когда-то тоже были столь молоды и невинны? Я не помню ничего… — Она осеклась и чуть сузила глаза. — А, вот и они. Я уже начала бояться, что они изменили планы на вечер.— Леди Хаксфорд и леди Ферринг?— Да. Превосходно! Их усадили за стол прямо позади нас, как я попросила.Лавиния посчитала, что просьбу удовлетворили, потому что Джоан дала поистине королевские чаевые метрдотелю. Она едва удержалась, чтобы не обернуться.— Леди Хаксфорд заметила меня, — шепнула Джоан и, холодно кому-то улыбнувшись, слегка повысила голос:— Леди Хаксфорд, леди Ферринг. Как приятно видеть вас сегодня вечером!— Миссис Дав! — Первый голос был звонким и резким, — Миссис Дав. — Второй голос оказался хриплым и грубоватым.— Позвольте представить вам мою добрую подругу, миссис Лейк, — объявила Джоан.Лавиния вынудила себя выждать минуту, прежде чем обернуться и, следуя примеру Джоан, едва заметно склонить голову.Первой мыслью было: она совершила ужасную ошибку.Ей стало очень стыдно. Разумеется, эти две старушки, опиравшиеся на трости, не способны нанять жестокого убийцу!Леди Хаксфорд была хрупка и почти так же тонка, как ломтик ветчины на тарелке Джоан. Леди Ферринг казалась более крепкой, но в дни молодости явно была на несколько дюймов выше. Теперь же ее плечи согнул груз прожитых лет.Однако угрызения совести мигом рассеялись, когда она встретилась взглядами с двумя парами глаз, сверкающих неугасимым огнем, присущим сильным, волевым натурам. Ледяное высокомерие этих взоров говорило о долгом существовании, проведенном в неустанном старании манипулировать людьми и событиями ради достижения своих целей. И пусть время не пощадило тел, зато не притупило ума и не ослабило воли.Впрочем, и стремления одеваться по моде. Золотисто-бронзовая парча платья леди Хаксфорд была отделана желтыми лентами. Леди Ферринг была одета в дорогое платье тяжелого розового шелка. Вырез украшали высокие крахмальные кружевные воланы, вне всякого сомнения, долженствующие скрыть морщинки и обвислые складки на шее.И на каждой была изящная маленькая шляпка, задорно сидевшая на серебристых волосах, уложенных в изысканные прически.Парики, подумала Лавиния. Фальшивые локоны были круто завиты, чтобы добавить роста дамам. Со своего места она не видела их затылков, но могла предположить, что шиньоны были тоже изумительно уложены.— Леди Хаксфорд, — почтительно сказала Лавиния, — пожалуйста, позвольте мне выразить свои соболезнования по поводу вашей недавней потери.Леди Хаксфорд подняла лорнет и всмотрелась в Ла-винию.— Какая потеря? Я никого не потеряла, с тех пор как четырнадцать лет назад умер его милость.— Я имею в виду безвременную кончину жениха вашей внучки, лорда Фуллертона, — пояснила Лавиния. — Уверена, что ее родители вне себя от горя. Такая прекрасная партия.— Ничего, они вскоре найдут другого, куда более подходящего жениха, — отрезала леди Хаксфорд, опуская лорнет.— Кстати, говоря о разорванных помолвках… — обратилась Лавиния к ее спутнице. — Насколько я поняла, ваш внук больше не намеревается предлагать руку и сердце старшей внучке леди Роуленд. Какая жалость! А ведь казалось, что все улажено! Обе стороны только выигрывали от этого союза: высокий титул вашего внука прекрасно сочетался со щедрым приданым девушки.Лицо леди Ферринг мгновенно замкнулось, словно перед Лавинией с шумом захлопнулась тяжелая дверь.— Но похоже, финансовые аспекты этой ситуации внезапно изменились, когда леди Роуленд скончалась так неожиданно, — елейно продолжала Лавиния. — Согласитесь, что она умерла так не вовремя! Ходили слухи, что она покинула нашу грешную землю, так и не успев изменить завещания в пользу старшей внучки. Теперь деньги перешли к ее папаше, и говорят, он намеревается поделить наследство между всеми семью дочерьми.— Пути судьбы иногда неисповедимы, — заметила леди Ферринг.— Вы совершенно правы, — кивнула Лавиния, поворачиваясь к леди Хаксфорд. — Не поверите, но я была в замке Бомон в ту ночь, когда лорд Фуллертон разбился.Она могла бы поклясться, что при этой новости леди Хаксфорд слегка сжалась, но тут же взяла себя в руки.— Если верить тому, что я слышала, там было немало людей, — ответила она своим ломким, как звон бьющегося стекла, голосом. — На приемах в загородном доме Бо-монов всегда бывает чуть ли не весь свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31