А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Так, например, Фаркас и сегодня еще не знает, каким образом этот скотопромышленник Исаак Эйдельс был в свое время запакован в ящик и очутился на товарной станции в Аграме. Его бы и по сию пору не нашли, если бы он сам не выдал себя своим запахом! И Фаркас снова весело рассмеялся. Он обладал чувством юмора. Подавленный, мрачный, полный самых тяжелых предчувствий, ушел от него Рауль.
В «Траяне» его опять ждала безобразная служанка Ольги. Ему чуть не стало дурно, когда он увидел ее. Эти люди замучают его до смерти! Но как только служанка с седой козлиной бородкой заговорила, Рауль опять вернулся к жизни. Быть того не может! Или на свете еще бывают чудеса? Служанка обнаружила, что черный кожаный чемодан Ольги — тот, что с никелированными уголками, — исчез из квартиры. В гардеробе недоставало черного шелкового платья и вечернего, серебристо-серого, не хватало так же и белья. Эта весть была огромным облегчением для Рауля. Мрачное выражение сошло с его лица. Тяжесть, лежавшая на его совести и пригнетавшая его к земле, внезапно свалилась с него. Он снова мог ходить не задыхаясь, он мог видеть и слышать. Уехала, очевидно, она уехала! Да, Жак и Феликс лучше знают жизнь! Ольгу не убили, не изнасиловали, не разрезали на куски, не запрятали в ящик.
— Ну вот видите, дорогой господин Грегор, — приветствовал его Корошек со слезами на глазах, — ваша супруга просто предприняла маленькое путешествие, вот и всё! Она больше не могла здесь оставаться.
Теперь надо было действовать! Рауль отправился на вокзал. Кассир хорошо знал Ольгу. Нет, она не уезжала. В этот вечер брали билеты только несколько крестьянок. Рауль помчался назад в город к Гершуну. Гершун не отвозил Ольгу. Но постойте-ка! В этот день здесь был Ян из Комбеза со своими санями, и у него вечером были какие-то пассажиры. Да, верно, он рассказывал об этом!
— Ну, запрягай, Гершун, скорее! И сани уже летят.
Наконец-то у Рауля было время собраться с мыслями и хорошенько подумать. Несмотря на мороз, он обливался потом, лицо у него было совсем мокрое. Чего он хочет? Разузнать, куда уехала дама, вот так-то и так-то одетая, имевшая при себе кожаный чемодан с никелированными уголками. Она, наверно, отправилась к своей сестре, которая замужем в Софии. Он решил телеграфировать ей и уже составил в уме телеграмму. Он поедет туда и привезет Ольгу домой. Да, теперь он любит ее так же, как в первое время. Ольга, золотце мое! Как несказанно нежна бывала она, когда обнимала его и, в порыве влюбленности, кусала в щеку! О боже, ну что за беда, если она немного ревнует! Это пустяки, ведь больше у нее нет никаких недостатков. Он засмеялся: «Погоняй, Гершун, погоняй!»
Комбез. И лошади, от которых валил пар, стоят уже перед двором Яна. Слава богу, Ян дома! Это был неповоротливый, заспанный парень, и нужно было долго расспрашивать его, прежде чем он вообще понял, чего от него хотят. Нет, дамы он не возил, наверно, не возил. А впрочем, если хорошенько подумать, то он, кажется, возил даму. Да, конечно, теперь он вспомнил!
— В шубе и с черным чемоданом, с никелированными уголками?
Этого Ян не может сказать, он не видел, было темно. Его нанял какой-то господин, когда Ян стоял перед «Траяном», и велел Яну быть на месте в семь часов вечера. Вот этого-то господина он и возил. Да, конечно, Ян знает этого господина. Как его не знать! Это был Савош. В семь часов Ян был у «Траяна», они поехали и остановились около нового вокзала в Анатоле. Тут Савош сказал: «Здесь мы немного подождем, придет еще кое-кто». И они немножко подождали в темноте. Затем пришла дама, — так точно, в шубе, — а за ней парень, он тащил чемодан. Дама села, и Савош сказал: «Ну, трогай!» Вот и всё, что было известно Яну. И когда он кончил свой рассказ, Рауль, не говоря ни слова, быстро пошел по улице. Он не поблагодарил и даже на чай не дал. Гершун побежал вслед за ним и спросил, как будет с возвращением в Анатоль. Ждать ли ему перед «Короной»? Но Рауль сказал только, что сани ему не нужны. Больше он ничего не сказал.
Рауль пошел на вокзал и постучал в окошечко кассы. Но в последний момент он вдруг понял, что бессмысленно было спрашивать, какие билеты взяли те двое. Он только спросил у кассира, когда здесь проходит скорый поезд. Под этот скорый поезд он и бросится. Это уже решенное дело. «Решенное дело», — твердил он упрямо. Рауль Грегор не переживет этого позора. Было семь часов вечера, скорый поезд проходил в десять минут десятого. У Рауля было еще много времени, и он бегал по холодным темным улицам Комбеза взад и вперед, пока не превратился в ледышку. «Ты схватишь воспаление легких», — говорил он себе. Но так как он решил броситься под поезд, то в конце концов ему было всё равно, схватит он воспаление легких или нет. Однако ноги у Рауля так замерзли, что он решил зайти в «Корону». Целый час понадобился ему, чтобы немножко оттаять, даже голова закоченела. Когда он немного пришел в себя, то услышал запах гуляша. У него болезненно засосало под ложечкой, и он заказал себе обед, хотя нелепо было обедать за час до своей смерти. Он торопливо отправлял в рот кусок за куском и позабыл обо всем на свете, а когда ему подали компот, стекла в зале громко задребезжали, и Рауль увидел, как скорый поезд с ярко освещенными окнами промчался мимо гостиницы. Ну что ж, теперь было уже поздно. Как назло всё получалось шиворот-навыворот. И вдруг Рауль принял решение идти в Анатоль пешком. Двенадцать километров в двадцатиградусный мороз! Но так ему и надо. Он, наверно, схватит воспаление легких, и на другое утро всё будет кончено. Самый удачный исход для него. Он встал и пошел, не заплатив. Официант побежал за ним, и Рауль громко захохотал точно пьяный. Убежать с этим шутом Савошем, который продажей своих участков заработал триста тысяч крон! Нет, этого Рауль Грегор не переживет! Рауль даже снял шляпу и расстегнул шубу, чтобы мороз как следует прохватил его. И так он бежал три часа по безлюдной замерзшей дороге, пока около полуночи не добрался наконец до Анатоля. Он вдруг очутился перед домом Жака, увидел зеленую лампу на его письменном столе, зашел к нему и сообщил ужасное известие.
— С Ксавером Савошем, который постоянно рассказывает еврейские анекдоты?
— Да, с этим самым Ксавером Савошем!
— Ну, он за тебя отомстит! — воскликнул Жак с саркастическим смехом.
Вот и всё, что сказал Жак, выслушав рассказ Рауля. Во всяком случае, Рауль позднее вспоминал только эти слова. Хладнокровие, с каким Жак принял потрясающее известие, дало Раулю Грегору силу пережить эту страшную ночь. Проснувшись утром, он с удивлением увидел, что лежит в постели. Он не помнил, как разделся. Он схватил ужаснейший насморк, но через три дня снова был здоров.
XIII
Жизнь в Анатоле ни на секунду не останавливалась. Последние дни из лавочки вдовы Мариам в Кладбищенском переулке непрерывно слышались крики и брань. Голос у вдовы был визгливый, как напильник, и соседи навострили уши. Часто можно было разобрать слова, — бранные слова, весьма нелестные выражения... И в узких дверях лавчонки не видно стало больших глаз дочки Мариам — Розы. Сегодня вечером вдова опять раскричалась. Где-то в доме звякнуло разбитое стекло, потом вдруг всё стало тихо.
А затем соседи увидели, как Роза вышла из дверей. В старом пальто, с иссиня-бледным и мокрым от слез лицом. И в ту же минуту вдова Мариам распахнула окно в верхнем этаже и выбросила на улицу маленький узелок. «Вот твои тряпки, распутница!» — заголосила она. Роза машинально подхватила узелок и что есть духу пустилась бежать вдоль по улице.
С перекосившимся от злобы лицом старуха вопила ей вслед, что самое лучшее для нее отправиться к Барбаре, что она больше не хочет держать в своем доме такую тварь. Разъяренная вдова еще долго осыпала Розу малоприятными для девушки кличками. «Убирайся к своему хахалю!»
А Роза бежала со своим узелком в нефтяной город, к Жаку. Куда же ей еще идти? Слезы ручьями текли по ее лицу. О боже мой! Роза мчалась со всех ног, очутилась на каких-то полуосвещенных улицах, споткнулась в замерзшей колее и сильно зашибла себе щиколотку. Она спросила дорогу у темной фигуры, у которой изо рта шел дым, — фонари проезжавшего автомобиля ослепили Розу, — и, — наконец запыхавшись и выбившись из сил, прибежала к Жаку.
Жак был очень удивлен, но затем прижал ее к груди и поцеловал. Он вытирал слезы на ее щеках, отогревал ее закоченевшие руки, просил ее успокоиться. А она всё еще плакала, хотя чувствовала себя у Жака в безопасности.
О боже мой! Какой позор! Как мать поносила ее перед всеми соседями!
— Успокойся, Роза! — сказал Жак. — Я устрою тебя в «Траяне». А твоя мама не вечно же будет злиться.
Но это еще не всё. О, как она несчастна! Жак еще не всё знает. И она опять зарыдала. Это ведь еще не всё! Боже мой, а Янко как раз уехал! Теперь она разрыдалась так, что не могла вымолвить ни слова. Жак опять гладил ее по волосам, целовал ей мокрые щеки. Нет, нет, она не может ему это сказать! Наконец Жак понял, что Роза беременна, и, поняв это, расхохотался так, что Роза посмотрела на него с испугом. Она подумала, что он смеется над ней. Из ее больших глаз так и текли слезы, ну прямо два родничка!
— Стоит ли из-за этого плакать? — сказал Жак. — Это вполне естественно. Будет ребенок?.. Ну и прекрасно, почему ты относишься к этому так трагически? Янко будет о нем заботиться, а если ты не хочешь ребенка, так для чего существует доктор Воссидло?
Жак вытер ей заплаканное лицо, подарил красивый коричневый кожаный чемодан. Она положила в него свой узелок, и они отправились в «Траян». Жак забежал вперед, сразу же прошел на кухню и переговорил с госпожой Корошек. Жалостливая госпожа Корошек всплакнула, а господин Корошек только покачал головой: «Что за люди! Чуть повздорили — и уже выгоняют дочь на улицу!»
Розе отвели маленькую комнатку в третьем этаже. Пришел истопник и развел в печке огонь, а затем официант принес поднос с ужином, хотя она ничего не заказывала. Роза успокоилась. Какой хороший этот Жак! Глаза ее распухли от слез и болели, но она чувствовала себя хорошо. На рыночной площади стояли четыре новых высоких фонаря, в их ярком свете сновали прохожие; у «Роткеля и Винера» всё было освещено, сквозь зеркальные стекла витрин Роза видела толпившихся в магазине покупателей; по другой стороне площади вытянулся ряд новых сверкающих огнями магазинов.
Здесь всё было совсем не так, как в Кладбищенском переулке, где из окон виднелась только обшарпанная тумба на углу тротуара, у которой останавливались все окрестные собаки. В «Траяне» Роза чувствовала себя в безопасности. Тесная, холодная лавка осталась позади, ее дверь закрылась за Розой, но зато перед ней открывалась другая дверь, и Роза уже заглядывала сквозь щелку: ей казалось, что там перед ней встает огромный светлый мир, и она уже сделала первый шаг. Ведь ей не было еще и восемнадцати лет! И она вытянулась, раскинула руки и покачала бедрами, как будто собралась танцевать. Но в это время постучали в дверь. Вошел Корошек и сказал, что господин Грегор поручил ему спросить, не желает ли она еще чего-нибудь? Она поблагодарила, и Корошек быстро засеменил вниз по лестнице.
Жак не видел Корошека несколько недель и ужаснулся той перемене, какая произошла в нем. Он исхудал, широкое платье болталось на нем как на вешалке, вид у него был отсутствующий, движения — суматошливые.
Корошек теперь всегда куда-то спешит, всегда бежит бегом, слегка запыхавшись и время от времени обо что-нибудь спотыкаясь. С развевающимися полами выскакивает откуда-нибудь из-за угла, выставив вперед свою желтую дыню, и часто натыкается на гостей или на служащих. Раз десять в день, а то и чаще перебегает он через площадь к своему новому отелю. При десяти и при двадцати градусах мороза, в буран — и всегда без пальто. Ведь эти бездельники берегут только вещи, которые принадлежат им самим! Они швыряют кафель, точно это ничего не стоящий мусор. Им ведь недолго и в зеркале пробить дыру!
Отопление уже включили, в здании было жарко и пахло известкой, масляной краской и лаком. Отовсюду слышался громкий стук молотков, нельзя было ступить ни шагу, не столкнувшись с кем-нибудь из рабочих, а пыль стояла такая, что просто не дай бог.
Каждый день с вокзала привозили на санях большие ящики. Их вскрывали в еще не отделанном зале ресторана. Из ящиков появлялись ванны, сверкающие краны, — как из серебра, — арматура, никелированные души. В новом отеле стояла страшная жара. Корошек обливался потом. Марморош открыл Корошеку дополнительный кредит: пятьдесят тысяч. Это всё, что удалось из него выжать, да и то лишь под вексель. Больше он ничего не может сделать, сказал Марморош, при всем своем желании не может! Он дал маху с одной клиенткой, дамой из высшего общества, которая постоянно толковала ему о своих недвижимостях, а потом оказалось, что у нее за душой только лес в горах, стоимостью в десять тысяч. И теперь он сам, как он выразился, висит между небом и землей.
Корошек вытирает мокрое лицо, смотрит на зеркала, на умывальники и белые унитазы и думает о счетах, о письмах с напоминаниями кредиторов, о векселях. И опять бежит в свою старую гостиницу.
XIV
Жак жил на нефтепромыслах в одном из дешевых дачных домиков, которые компания построила для директоров и инженеров. Из восьми комнат он обставил только три, с пуританской простотой, без выдумки и без души: ведь он не останется здесь навеки! До занавесок у него еще руки не дошли, в комнатах лежало несколько дешевых ковров, да и то лишь потому, что с пола очень дуло. Жак не был лишен вкуса, но временно отказывался от красоты и изящества в быту и от всяких финтифлюшек. Всё это придет позже, когда появится седина в волосах. Мир велик, и жизнь еще впереди!
Дом стоял среди громоздившихся друг на друга буровых вышек, которые тянулись далеко в глубь Дубового леса. Здесь проходил самый широкий бульвар нефтяного города. Но улица была еще в жалком состоянии. Тяжелые подводы проделали в глине глубокие колеи, колеи засохли, так что на автомобиле по этой дороге было не пробраться. Даже на широком, бесконечном бульваре то тут, то там беззастенчиво торчали отдельные буровые вышки, а иногда мимо дома пробегал паровозик узкоколейки, на котором стоял человек с красным флагом и громко звонил в колокол. Нефтяной город был невыносимо безобразен. Это признавал всякий. Но Жака это нисколько не огорчало. Что его огорчало, так это невыносимая скука здесь, в горах!
А скука была просто смертная. Он раскаивался, что выехал из «Траяна», и уже попросил оставить за собой несколько комнат в новом отеле Корошека. Зима была суровая и длинная. Порой нефтяной город скрывался в пелене дыма и морозного тумана, так что даже в полдень становилось темно, как в погребе. Большинство директоров и инженеров, которые жили на нефтепромыслах, перевезли сюда свои семьи, и их дома по вечерам были ярко освещены. Мирбах пригласил как-то Жака к себе на музыкальный вечер. Сам Мирбах играл на рояле, его жена была талантливой скрипачкой, но Жак сразу же дал зарок никогда больше не посещать музыкальных вечеров Мирбаха, куда все так мечтали попасть. Он там смертельно скучал.
И вообще в семейных домах он чувствовал себя неуютно. Иногда по вечерам он играл в шахматы с Майером в рабочей столовой, иногда ходил в кино, в театр. Изредка бывал в «Парадизе» и ухаживал там за Каролой и маленькой, черной как смоль, французской певичкой, только недавно приехавшей сюда. Один вечер в неделю он проводил у Феликса, иногда ужинал у Франциски. Франциска вернулась из Вены. Она привезла целый вагон картин, бронзы и ковров, которыми набила весь свой дом. Всё это была дорогая варварская безвкусица, над которой можно только смеяться, но надо же и Франциске чему-нибудь радоваться!
Ужасная скука! Чем заполнить эти бесконечные вечера?
Рядом с домом Барбары некая вдова Колоссер открыла новое заведение, нечто «первоклассное — для инженеров и служащих», как сказал Яскульский. Эта каланча Яскульский просто бредил виллой Колоссер, дом двенадцать: «Так всё благородно, всюду красный плюш, как в Будапеште, скажу я вам. Вы поразитесь. Там есть чешка, — ну прямо прозрачная как стекло, когда она стоит голая! И венгерка, рыжеволосая, с красными глазами, как волк. Она мне чуть горло не перекусила, вот отчаянная чертовка! А еще немка, скромная такая блондиночка, точно гувернантка. И чудесно играет на рояле, настоящая пианистка, она могла бы концерты давать! Всего там восемь дам. Но товар первосортный, высокий класс!»
Яскульский так расхваливал заведение, точно получал от Колоссер проценты. Жак не выдержал и громко рассмеялся. Яскульский упрашивал его немедленно пойти с ним туда, но Жак поблагодарил: никаких интимностей с этим мужланом! Жак подозревал, что Яскульский финансирует «виллу», и через несколько дней узнал от начальника полиции Фаркаса, постоянного посетителя дома номер двенадцать, что его предположение оказалось правильным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48