«Паническая равнина» (1879), «Топазовые вечера» (1908), «
Oeuvres et thйories chez Stuart Merrill»
«Произведения и теории Стюарта Мерриля» (фр.). Мерршь Стюарт
(1863 Ц 1915) Ц французский поэт-символист.
(1912), солидная монография, удостоившаяся похвалы нескольких адъюнкт
-профессоров Колумбийского университета, «Символика в „Поисках абсолю
та" Бальзака» (1914) и амбициозный исторический роман «Феод рода Гоменсоро»
(1919), забракованный автором in articulo mortis
На смертном одре (лат.).
. Напрасно стали бы мы искать в лаконических ссылках Новато упомина
ние о франко-бельгийских литературных кружках в Париже конца века, кото
рые посещал Ниренстейн Суза, пусть в качестве молчаливого зрителя, или о
посмертном сборнике «Bric-а-Brac»
«Старый хлам» (фр.).
, опубликованном в 1942 году группой друзей во главе с О. Б. Д. Не найдем мы
также и признаков намерения воскресить удачные, хотя и не всегда точные,
переводы из Катюля Мендеса, Эфраима Микаэля, Франца Верфеля и Гумберта В
ольфа
Мендес Катюль (1841 Ц 1909) Ц французский поэт из группы парнасцев.
Микаоль Эфраим (1866 Ц 1890) Ц французский поэт-символист. Верфель
Франц (1896 Ц 1945) Ц австрийский писатель, поэт и драматург. Вольф Г
умберт (1885 Ц 1940) Ц английский поэт.
.
Как видим, его культурный диапазон был обширен. Родной идиш открыл ему дв
ери в тевтонскую литературу; пресвитер Планес бесслезно приобщил его к л
атыни; французский язык он впитал вместе с европейской культурой; англий
ский же был унаследован от дяди, управляющего солильней Юнга в Мерседесе
Мерсе
дес Ц город в провинции Буэнос-Айрес.
. Слегка разбирался он в голландском и понимал приграничный жаргон.
Когда второе издание «Феода рода Гоменсоро» было уже в типографии, Нирен
стейн удалился в Фрай-Бентос, где, сняв у семьи Медейро просторный флигел
ь родового дома, мог полностью посвятить себя тщательной работе над капи
тальным произведением, рукопись которого затерялась и даже название ос
талось неизвестным. Там знойным летом 1935 года ножницы Атропоса прервали у
сердный труд и полумонашескую жизнь поэта.
Через шесть лет директор «Ультима Ора», человек, чья живая любознательно
сть не исключала интереса к явлениям литературы, надумал дать мне поруче
ние, детективное и человеческое одновременно, поискать in situ
На месте (лат.).
остатки этого капитального творения. Кассир газеты, после некотор
ого естественного колебания, субсидировал мне расходы путешествия по р
еке Уругвай, этой «нити жемчужной». Во Фрай-Бентосе должно было мне помоч
ь гостеприимство доктора Живаго, друга-фармацевта. Эта экскурсия, мой пе
рвый выезд за границу, внушала мне Ц к чему умалчивать? Ц понятную трево
гу. Изучение карты обоих полушарий поддерживало мое беспокойство, хотя з
аверения одного из пассажиров, что жители Уругвая владеют нашим языком,
в конце концов почти рассеяло его.
Сошел я с парохода на землю братской страны 29 декабря, а 30-го утром в компан
ии Живаго в отеле «Капурро» отведал свою первую чашку уругвайского кофе
с молоком. В нашу беседу вскоре вмешался местный писарь и Ц слово за слов
о Ц рассказал нам хорошо известную среди шутников нашей любимой улицы К
оррьентес байку о бродячем торговце и овце. Затем мы вышли на уличный сол
нцепек, никакого транспортного средства не понадобилось, и через полчас
а, хваля заметный прогресс города, мы пришли в обитель поэта.
Владелец дома, дон Никасио Медейро после стаканчика вишневой наливки и н
ескольких кусочков сыра поведал нам всегда имеющую успех забавную исто
рию о старой деве и попугае. Он нас уверил, что, хотя флигель, слава Богу, был
отремонтирован каменщиком-халтурщиком, библиотека покойного Ниренст
ейна осталась нетронутой Ц не хватило средств для проведения дальнейш
их работ. Действительно, на сосновых стеллажах мы увидели плотные ряды к
ниг, на письменном столе Ц чернильницу со склоненным над ней задумавшим
ся Бальзаком, а на стенах Ц портреты родных и фото с автографом Джорджа М
ура Му
р Джордж Эдвард (1873 Ц 1959) Ц английский философ.
. Я надел очки и подверг беспристрастному осмотру запылившиеся том
ики. Как можно было предвидеть, там виднелись желтые корешки когда-то мод
ного «Меркюр де Франс», лучшие образцы символистской продукции конца ве
ка, а также разрозненные томики «Тысячи и одной ночи» Бертона, «Гептамер
он» королевы Маргариты, «Декамерон», «Граф Луканор»
«Граф Луканор»
Ц повесть испанского писателя Хуана Мануэля (1282 Ц 1348).
, «Книга о Калиле и Димне» и сказки братьев Гримм. Не укрылись от моег
о внимательного взгляда и «Басни» Эзопа с собственноручными пометками
Ниренстейна.
Медейро дал согласие на то, чтобы я исследовал ящики письменного стола. Н
а это я потратил два дня. О скопированных мной рукописях много говорить н
е стану Ц издательство «Пробега» вскоре предложит их широкой публике. С
ельская идиллия Лакомки и Полишинеля, приключения Серой Мухи и огорчени
я доктора Окса, искавшего философский камень, уже необратимо включены в
самый что ни на есть прочный corpus нашей литературы, хотя иной Аристарх и осу
дил изощренность стиля и избыток акростихов и отступлений. Эти исконно к
раткие вещицы, несмотря на их достоинства признанные самой придирчивой
критикой журнала «Марча», не могли быть тем magnum opus, который искало наше любо
пытство.
На последней странице не помню уж какой книги Малларме я наткнулся на сл
едующую запись Ниренстейна Сузы: «Любопытно, что Малларме, столь стремив
шийся к абсолюту, искал его в самом ненадежном и изменчивом Ц в словах. Ве
дь всем известно, что их дополнительные значения меняются и что самое вы
сокое слово завтра может звучать тривиально или двусмысленно».
Мне удалось также обнаружить три последовательных варианта одного але
ксандрийского стиха. В своем черновике Ниренстейн написал:
«Жить для воспоминанья, все потом забыть».
В «Ветрах Фрай-Бентоса» Ц также неопубликованном стихотворении Ц он п
редпочел:
«Все копит Память наша для реки Забвенья».
Окончательный же текст, появившийся в «Антологии шести латиноамерикан
ских поэтов», звучит так:
«Хлам всякий Память глупо для Забвенья копит».
Другой примечательный пример Ц одиннадцатисложный стих:
«Живем мы только в том, что потеряли», в печатном виде ставший:
«Наш рок Ц быть инкрустацией в потоке».
Даже рассеянный читатель заметит, что в обоих случаях опубликованный те
кст менее эффектен, чем черновые варианты. Эта проблема меня заинтригова
ла, но прошло еще некоторое время, пока я додумался до сути дела.
Возвращался я домой разочарованный. Что скажет начальство в «Ультима Ор
а», финансировавшее мою поездку? Не слишком способствовало бодрости мое
го духа и назойливое общество некоего NN из Фрай-Бентоса, соседа моего по к
аюте, беспрерывно рассказывавшего всякие истории и анекдоты, довольно р
искованные, даже неприличные. Мне хотелось думать о загадке творчества Н
иренстейна, но этот неутомимый causeur
Говорун (фр.).
не давал мне ни малейшей передышки. Лишь к утру я спасся тем, что стал
клевать носом Ц от скуки, дремоты и укачивания.
Реакционные хулители современной теории подсознания откажутся повери
ть, что решение загадки я нашел на ступенях таможни Южного порта. Выразив
NN восхищение его поразительной памятью, я вдруг почему-то спросил:
Ц Откуда вы знаете столько историй, дружище?
Ответ подтвердил мое внезапное подозрение. NN ответил, что все, или почти в
се, истории ему рассказал Ниренстейн, а остальные Ц Никасио Медейро, обы
чный собеседник покойного. Еще он прибавил, мол, Ниренстейн их рассказыв
ал очень плохо, и окрестный люд их улучшал. Так, внезапно, все прояснилось:
стремление поэта к созданию абсолютной литературы, его скептическое за
мечание о преходящем смысле слов, прогрессивное ухудшение собственных
стихов от одного варианта к другому и двойственный характер библиотеки
Ц от изысков символизма до сборников чисто повествовательного жанра. Н
е будем удивляться такому духовному пути: Ниренстейн подхватил традици
ю, суть которой, начиная с Гомера до крестьянской кухни и клуба, в том, чтоб
ы развлекать, придумывая и слушая всяческие истории. Свои истории он рас
сказывал кое-как, ибо знал, что, если они чего-то стоят, их отшлифует Время,
как сделало оно с «Одиссеей» и «Тысяча и одной ночью». Подобно литератур
е в ее истоках, Ниренстейн ограничил себя устным жанром, не сомневаясь, чт
о с годами в конце концов все будет написано как должно.
Нынешний натурализм
Не без облегчения мы убеждаемся, что полемика на тему «списывание Ц опи
сательство»
В 1942 г. Борхес сам участвовал в этой полемике в журнале «Сур» (эссе «Об
описании в литературе»).
уже не занимает первое место в литературных приложениях и прочих б
рошюрах. После беспристрастных лекций Сиприано Кросса (из ордена иезуит
ов) никто уже не вправе ссылаться на незнание того, что первый из упомянут
ых терминов наиболее естественно применяется к беллетристике, тогда ка
к второму отведено место во всех прочих сферах, разумеется не исключающи
х поэзию, пластические искусства и критику. Тем не менее путаница продол
жается, и время от времени, к возмущению поборников истины, имя Бонавены о
бъединяют с именем Урбаса. И возможно, желая отвлечь нас от этой нелепицы,
кое-кто называет еще другую смехотворную пару: Иларио Ламбкин Ц Сесар П
аладион. Допускаем, что подобная путаница основана на некоторых внешних
параллелях и терминологических аналогиях, однако для взыскательного ч
итателя страница Бонавены всегда останется страницей… Бонавены, а твор
ение Урбаса… творением Урбаса. Некоторые люди пера, правда иностранцы, р
аспустили лживый слух о существовании аргентинской описательской школ
ы; мы же, опираясь лишь на сведения, полученные в обстоятельных беседах со
светилами этой мнимой школы, беремся утверждать, что речь идет не об офор
мленном движении или хотя бы об определенном кружке, а об индивидуальных
, но совпадающих новациях. Впрочем, перейдем к сути дела. Когда мы знакомим
ся с увлекательным мирком описывателей, первое имя, предстающее перед на
ми, Ц это, как вы догадались, имя Ламбкина Форменто.
Судьба Иларио Ламбкина Форменто весьма любопытна. В редакции, куда он пр
иносил свои писания, обычно очень краткие и для среднего читателя малоин
тересные, его считали объективным критиком, то есть человеком, который в
своей работе комментатора исключает всякую похвалу и всякое осуждение.
Его «заметочки» нередко ограничивались описанием рисунка на обложке и
ли на суперобложке рассматриваемой книги, а со временем обогатились све
дениями о формате, о размерах в сантиметрах, о весе, шрифте, качестве краск
и и о запахе бумаги. С 1924 по 1929 год Ламбкин Форменто, не снискав ни лавров, ни ш
ипов, давал материал для последних страниц «Анналов Буэнос-Айреса»
Журнал под э
тим названием Борхес издавал в 1946 Ц 1947 гг.
. В ноябре 1929 года он от этой работы отказался, чтобы полностью посвят
ить себя критическому изучению «Божественной комедии». Семь лет спустя
его настигла смерть, когда он уже отдал в печать три тома, которые есть и б
удут пьедесталом его славы и называются «Ад», «Чистилище», «Рай». Ни публ
ика, ни Ц еще менее того Ц его собратья по перу не поняли значения этих к
ниг. Потребовался настоятельный призыв, подкрепленный инициалами О. Б. Д.,
чтобы Буэнос-Айрес, протирая заспанные глаза, пробудился от своего догм
атического сна.
Согласно гипотезе О. Б. Д., в высшей степени вероятной, Ламбкин Форменто од
нажды в киоске парка Чакабуко перелистывал «Путешествия благоразумных
мужей» Апок
рифический текст, принадлежащий Борхесу, входит в его книгу «Создатель»
(1960).
, эту белую ворону XVII века. В четвертой книге там говорится:
«…В той империи Искусство Картографии достигло такого Совершенства, чт
о Карта одной-единственной Провинции занимала пространство Города, а Ка
рта Империи Ц целую Провинцию. Со временем эти Гигантские Карты переста
ли удовлетворять, и Коллегия Картографов создала Карту Империи, имевшую
размеры самой Империи и точно с нею совпадавшую. Последующие Поколения,
менее приверженные Картографии, решили, что столь обширная Карта беспол
езна, и безжалостно предоставили ее воздействию солнца и жестоких Зим. В
Пустынях Востока еще сохранились кое-где Руины Карты, населенные Животн
ыми и Нищими, Ц другого следа Географических Наук не осталось во всей Ст
ране».
С присущей ему прозорливостью Ламбкин однажды в кругу друзей заметил, чт
о создание карты натуральных размеров сопряжено с большими трудностям
и, однако аналогичный метод вполне применим в других областях, например
в критике. С той поры смыслом его жизни стало создание «карты» «Божестве
нной комедии». Вначале он довольствовался публикацией небольших и непо
лных клише со схемами кругов Ада, башни Чистилища и концентрических небе
с, что украшают известное издание Дино Провенсаля. Однако природная его
требовательность не могла этим удовлетвориться. Сама Дантова поэма от н
его ускользала. Из непродолжительного периода уныния его вывело второе
озарение, за которым вскоре последовал период усердного и терпеливого т
руда. 23 февраля 1931 года он почувствовал, что описание поэмы лишь тогда дост
игнет совершенства, когда будет слово в слово совпадать с самой поэмой, к
ак знаменитая карта точка в точку совпадала с Империей. По зрелом размыш
лении он убрал предисловие и примечания, имя и адрес издателя и отдал про
изведение Данте в печать. Так в нашей столице был создан первый памятник
описательства!
Не увидишь Ц не поверишь: нашлись библиотечные крысы, которые приняли и
ли притворились, что приняли, этот современный tour de force
Подвиг (фр.).
критики за еще одно издание поэмы Алигъери и пользовались им как о
бычной книгой для чтения! Вот так воздаются ложные почести поэтическому
вдохновению! Так недооценивается критика! Единодушное одобрение знато
ков стало всеобщим, когда суровым указом Книжной палаты или, по мнению др
угих, Аргентинской академии литературы было запрещено в пределах город
а Буэнос-Айреса подобное беспардонное отношение к величайшему экзегет
ическому труду нашего времени. Однако вред был нанесен немалый Ц как сн
ежный ком, путаница разрастается, и появляются трактаты, авторы коих упо
рно отождествляют столь различные произведения, как аналитические кни
ги Ламбкина и христианские эсхатологические творения флорентийца. Так
же находятся слепцы, прельщенные фата-морганой подобной системы кальки
рования и путающие творчество Ламбкина с разнообразнейшей печатной пр
одукцией Паладиона.
Существенно отличается случай Урбаса. Сей юный поэт, ныне приобщающийся
к славе, в сентябре 1938 года был никому не известен. Открытием его таланта мы
обязаны литераторам авторитетного жюри, которое в том году судило на ли
тературном конкурсе журнала «Некстати»
Несколько номеров журнала с таким названи
ем Борхес с Биоем Касаресом издали в 1936 г.
. Как известно, темой состязания была извечная классическая роза. П
ришли в движение перья и карандаши, в глазах рябило от громких имен, вызыв
али восхищение трактаты по цветоводству, изложенные александрийским с
тихом, а то и в десимах или в куплетах-«клубочках»
«Клубочки» (исп.
ovillos) Ц куплеты, в которых последний стих повторяется как первый в следующ
ем куплете.
, но все это померкло перед находкой Ц поистине колумбовым яйцом
Ц Урбаса, который просто-напросто с торжественным видом представил жюр
и… розу. Не раздалось ни одного голоса против Ц слова, эти искусственные
порождения человека, не могли соперничать с живой, естественной дщерью Б
ога. Пятьсот тысяч песо немедленно увенчали бесспорный подвиг поэта.
Радиослушатель, телезритель и даже заядлый или случайный amateur
Любитель (фр.).
утренних газет и авторитетных пухлых медицинских ежегодников на
верняка уже удивляются, что мы медлим привести случай Коломбреса. Мы, одн
ако, позволим себе заметить, что громкой известностью этот эпизод, ставш
ий любимчиком желтой прессы, обязан, возможно, не столько его подлинному
значению, сколько успешному вмешательству медицины, точнее, скальпелю в
золотых руках доктора Гастамбиде. Это событие живо в памяти, его не забыт
ь. А дело было так. В ту пору (речь идет о 1941 годе) открылся Салон пластических
искусств. Были заготовлены специальные премии за работы на темы Антаркт
иды или Патагонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Oeuvres et thйories chez Stuart Merrill»
«Произведения и теории Стюарта Мерриля» (фр.). Мерршь Стюарт
(1863 Ц 1915) Ц французский поэт-символист.
(1912), солидная монография, удостоившаяся похвалы нескольких адъюнкт
-профессоров Колумбийского университета, «Символика в „Поисках абсолю
та" Бальзака» (1914) и амбициозный исторический роман «Феод рода Гоменсоро»
(1919), забракованный автором in articulo mortis
На смертном одре (лат.).
. Напрасно стали бы мы искать в лаконических ссылках Новато упомина
ние о франко-бельгийских литературных кружках в Париже конца века, кото
рые посещал Ниренстейн Суза, пусть в качестве молчаливого зрителя, или о
посмертном сборнике «Bric-а-Brac»
«Старый хлам» (фр.).
, опубликованном в 1942 году группой друзей во главе с О. Б. Д. Не найдем мы
также и признаков намерения воскресить удачные, хотя и не всегда точные,
переводы из Катюля Мендеса, Эфраима Микаэля, Франца Верфеля и Гумберта В
ольфа
Мендес Катюль (1841 Ц 1909) Ц французский поэт из группы парнасцев.
Микаоль Эфраим (1866 Ц 1890) Ц французский поэт-символист. Верфель
Франц (1896 Ц 1945) Ц австрийский писатель, поэт и драматург. Вольф Г
умберт (1885 Ц 1940) Ц английский поэт.
.
Как видим, его культурный диапазон был обширен. Родной идиш открыл ему дв
ери в тевтонскую литературу; пресвитер Планес бесслезно приобщил его к л
атыни; французский язык он впитал вместе с европейской культурой; англий
ский же был унаследован от дяди, управляющего солильней Юнга в Мерседесе
Мерсе
дес Ц город в провинции Буэнос-Айрес.
. Слегка разбирался он в голландском и понимал приграничный жаргон.
Когда второе издание «Феода рода Гоменсоро» было уже в типографии, Нирен
стейн удалился в Фрай-Бентос, где, сняв у семьи Медейро просторный флигел
ь родового дома, мог полностью посвятить себя тщательной работе над капи
тальным произведением, рукопись которого затерялась и даже название ос
талось неизвестным. Там знойным летом 1935 года ножницы Атропоса прервали у
сердный труд и полумонашескую жизнь поэта.
Через шесть лет директор «Ультима Ора», человек, чья живая любознательно
сть не исключала интереса к явлениям литературы, надумал дать мне поруче
ние, детективное и человеческое одновременно, поискать in situ
На месте (лат.).
остатки этого капитального творения. Кассир газеты, после некотор
ого естественного колебания, субсидировал мне расходы путешествия по р
еке Уругвай, этой «нити жемчужной». Во Фрай-Бентосе должно было мне помоч
ь гостеприимство доктора Живаго, друга-фармацевта. Эта экскурсия, мой пе
рвый выезд за границу, внушала мне Ц к чему умалчивать? Ц понятную трево
гу. Изучение карты обоих полушарий поддерживало мое беспокойство, хотя з
аверения одного из пассажиров, что жители Уругвая владеют нашим языком,
в конце концов почти рассеяло его.
Сошел я с парохода на землю братской страны 29 декабря, а 30-го утром в компан
ии Живаго в отеле «Капурро» отведал свою первую чашку уругвайского кофе
с молоком. В нашу беседу вскоре вмешался местный писарь и Ц слово за слов
о Ц рассказал нам хорошо известную среди шутников нашей любимой улицы К
оррьентес байку о бродячем торговце и овце. Затем мы вышли на уличный сол
нцепек, никакого транспортного средства не понадобилось, и через полчас
а, хваля заметный прогресс города, мы пришли в обитель поэта.
Владелец дома, дон Никасио Медейро после стаканчика вишневой наливки и н
ескольких кусочков сыра поведал нам всегда имеющую успех забавную исто
рию о старой деве и попугае. Он нас уверил, что, хотя флигель, слава Богу, был
отремонтирован каменщиком-халтурщиком, библиотека покойного Ниренст
ейна осталась нетронутой Ц не хватило средств для проведения дальнейш
их работ. Действительно, на сосновых стеллажах мы увидели плотные ряды к
ниг, на письменном столе Ц чернильницу со склоненным над ней задумавшим
ся Бальзаком, а на стенах Ц портреты родных и фото с автографом Джорджа М
ура Му
р Джордж Эдвард (1873 Ц 1959) Ц английский философ.
. Я надел очки и подверг беспристрастному осмотру запылившиеся том
ики. Как можно было предвидеть, там виднелись желтые корешки когда-то мод
ного «Меркюр де Франс», лучшие образцы символистской продукции конца ве
ка, а также разрозненные томики «Тысячи и одной ночи» Бертона, «Гептамер
он» королевы Маргариты, «Декамерон», «Граф Луканор»
«Граф Луканор»
Ц повесть испанского писателя Хуана Мануэля (1282 Ц 1348).
, «Книга о Калиле и Димне» и сказки братьев Гримм. Не укрылись от моег
о внимательного взгляда и «Басни» Эзопа с собственноручными пометками
Ниренстейна.
Медейро дал согласие на то, чтобы я исследовал ящики письменного стола. Н
а это я потратил два дня. О скопированных мной рукописях много говорить н
е стану Ц издательство «Пробега» вскоре предложит их широкой публике. С
ельская идиллия Лакомки и Полишинеля, приключения Серой Мухи и огорчени
я доктора Окса, искавшего философский камень, уже необратимо включены в
самый что ни на есть прочный corpus нашей литературы, хотя иной Аристарх и осу
дил изощренность стиля и избыток акростихов и отступлений. Эти исконно к
раткие вещицы, несмотря на их достоинства признанные самой придирчивой
критикой журнала «Марча», не могли быть тем magnum opus, который искало наше любо
пытство.
На последней странице не помню уж какой книги Малларме я наткнулся на сл
едующую запись Ниренстейна Сузы: «Любопытно, что Малларме, столь стремив
шийся к абсолюту, искал его в самом ненадежном и изменчивом Ц в словах. Ве
дь всем известно, что их дополнительные значения меняются и что самое вы
сокое слово завтра может звучать тривиально или двусмысленно».
Мне удалось также обнаружить три последовательных варианта одного але
ксандрийского стиха. В своем черновике Ниренстейн написал:
«Жить для воспоминанья, все потом забыть».
В «Ветрах Фрай-Бентоса» Ц также неопубликованном стихотворении Ц он п
редпочел:
«Все копит Память наша для реки Забвенья».
Окончательный же текст, появившийся в «Антологии шести латиноамерикан
ских поэтов», звучит так:
«Хлам всякий Память глупо для Забвенья копит».
Другой примечательный пример Ц одиннадцатисложный стих:
«Живем мы только в том, что потеряли», в печатном виде ставший:
«Наш рок Ц быть инкрустацией в потоке».
Даже рассеянный читатель заметит, что в обоих случаях опубликованный те
кст менее эффектен, чем черновые варианты. Эта проблема меня заинтригова
ла, но прошло еще некоторое время, пока я додумался до сути дела.
Возвращался я домой разочарованный. Что скажет начальство в «Ультима Ор
а», финансировавшее мою поездку? Не слишком способствовало бодрости мое
го духа и назойливое общество некоего NN из Фрай-Бентоса, соседа моего по к
аюте, беспрерывно рассказывавшего всякие истории и анекдоты, довольно р
искованные, даже неприличные. Мне хотелось думать о загадке творчества Н
иренстейна, но этот неутомимый causeur
Говорун (фр.).
не давал мне ни малейшей передышки. Лишь к утру я спасся тем, что стал
клевать носом Ц от скуки, дремоты и укачивания.
Реакционные хулители современной теории подсознания откажутся повери
ть, что решение загадки я нашел на ступенях таможни Южного порта. Выразив
NN восхищение его поразительной памятью, я вдруг почему-то спросил:
Ц Откуда вы знаете столько историй, дружище?
Ответ подтвердил мое внезапное подозрение. NN ответил, что все, или почти в
се, истории ему рассказал Ниренстейн, а остальные Ц Никасио Медейро, обы
чный собеседник покойного. Еще он прибавил, мол, Ниренстейн их рассказыв
ал очень плохо, и окрестный люд их улучшал. Так, внезапно, все прояснилось:
стремление поэта к созданию абсолютной литературы, его скептическое за
мечание о преходящем смысле слов, прогрессивное ухудшение собственных
стихов от одного варианта к другому и двойственный характер библиотеки
Ц от изысков символизма до сборников чисто повествовательного жанра. Н
е будем удивляться такому духовному пути: Ниренстейн подхватил традици
ю, суть которой, начиная с Гомера до крестьянской кухни и клуба, в том, чтоб
ы развлекать, придумывая и слушая всяческие истории. Свои истории он рас
сказывал кое-как, ибо знал, что, если они чего-то стоят, их отшлифует Время,
как сделало оно с «Одиссеей» и «Тысяча и одной ночью». Подобно литератур
е в ее истоках, Ниренстейн ограничил себя устным жанром, не сомневаясь, чт
о с годами в конце концов все будет написано как должно.
Нынешний натурализм
Не без облегчения мы убеждаемся, что полемика на тему «списывание Ц опи
сательство»
В 1942 г. Борхес сам участвовал в этой полемике в журнале «Сур» (эссе «Об
описании в литературе»).
уже не занимает первое место в литературных приложениях и прочих б
рошюрах. После беспристрастных лекций Сиприано Кросса (из ордена иезуит
ов) никто уже не вправе ссылаться на незнание того, что первый из упомянут
ых терминов наиболее естественно применяется к беллетристике, тогда ка
к второму отведено место во всех прочих сферах, разумеется не исключающи
х поэзию, пластические искусства и критику. Тем не менее путаница продол
жается, и время от времени, к возмущению поборников истины, имя Бонавены о
бъединяют с именем Урбаса. И возможно, желая отвлечь нас от этой нелепицы,
кое-кто называет еще другую смехотворную пару: Иларио Ламбкин Ц Сесар П
аладион. Допускаем, что подобная путаница основана на некоторых внешних
параллелях и терминологических аналогиях, однако для взыскательного ч
итателя страница Бонавены всегда останется страницей… Бонавены, а твор
ение Урбаса… творением Урбаса. Некоторые люди пера, правда иностранцы, р
аспустили лживый слух о существовании аргентинской описательской школ
ы; мы же, опираясь лишь на сведения, полученные в обстоятельных беседах со
светилами этой мнимой школы, беремся утверждать, что речь идет не об офор
мленном движении или хотя бы об определенном кружке, а об индивидуальных
, но совпадающих новациях. Впрочем, перейдем к сути дела. Когда мы знакомим
ся с увлекательным мирком описывателей, первое имя, предстающее перед на
ми, Ц это, как вы догадались, имя Ламбкина Форменто.
Судьба Иларио Ламбкина Форменто весьма любопытна. В редакции, куда он пр
иносил свои писания, обычно очень краткие и для среднего читателя малоин
тересные, его считали объективным критиком, то есть человеком, который в
своей работе комментатора исключает всякую похвалу и всякое осуждение.
Его «заметочки» нередко ограничивались описанием рисунка на обложке и
ли на суперобложке рассматриваемой книги, а со временем обогатились све
дениями о формате, о размерах в сантиметрах, о весе, шрифте, качестве краск
и и о запахе бумаги. С 1924 по 1929 год Ламбкин Форменто, не снискав ни лавров, ни ш
ипов, давал материал для последних страниц «Анналов Буэнос-Айреса»
Журнал под э
тим названием Борхес издавал в 1946 Ц 1947 гг.
. В ноябре 1929 года он от этой работы отказался, чтобы полностью посвят
ить себя критическому изучению «Божественной комедии». Семь лет спустя
его настигла смерть, когда он уже отдал в печать три тома, которые есть и б
удут пьедесталом его славы и называются «Ад», «Чистилище», «Рай». Ни публ
ика, ни Ц еще менее того Ц его собратья по перу не поняли значения этих к
ниг. Потребовался настоятельный призыв, подкрепленный инициалами О. Б. Д.,
чтобы Буэнос-Айрес, протирая заспанные глаза, пробудился от своего догм
атического сна.
Согласно гипотезе О. Б. Д., в высшей степени вероятной, Ламбкин Форменто од
нажды в киоске парка Чакабуко перелистывал «Путешествия благоразумных
мужей» Апок
рифический текст, принадлежащий Борхесу, входит в его книгу «Создатель»
(1960).
, эту белую ворону XVII века. В четвертой книге там говорится:
«…В той империи Искусство Картографии достигло такого Совершенства, чт
о Карта одной-единственной Провинции занимала пространство Города, а Ка
рта Империи Ц целую Провинцию. Со временем эти Гигантские Карты переста
ли удовлетворять, и Коллегия Картографов создала Карту Империи, имевшую
размеры самой Империи и точно с нею совпадавшую. Последующие Поколения,
менее приверженные Картографии, решили, что столь обширная Карта беспол
езна, и безжалостно предоставили ее воздействию солнца и жестоких Зим. В
Пустынях Востока еще сохранились кое-где Руины Карты, населенные Животн
ыми и Нищими, Ц другого следа Географических Наук не осталось во всей Ст
ране».
С присущей ему прозорливостью Ламбкин однажды в кругу друзей заметил, чт
о создание карты натуральных размеров сопряжено с большими трудностям
и, однако аналогичный метод вполне применим в других областях, например
в критике. С той поры смыслом его жизни стало создание «карты» «Божестве
нной комедии». Вначале он довольствовался публикацией небольших и непо
лных клише со схемами кругов Ада, башни Чистилища и концентрических небе
с, что украшают известное издание Дино Провенсаля. Однако природная его
требовательность не могла этим удовлетвориться. Сама Дантова поэма от н
его ускользала. Из непродолжительного периода уныния его вывело второе
озарение, за которым вскоре последовал период усердного и терпеливого т
руда. 23 февраля 1931 года он почувствовал, что описание поэмы лишь тогда дост
игнет совершенства, когда будет слово в слово совпадать с самой поэмой, к
ак знаменитая карта точка в точку совпадала с Империей. По зрелом размыш
лении он убрал предисловие и примечания, имя и адрес издателя и отдал про
изведение Данте в печать. Так в нашей столице был создан первый памятник
описательства!
Не увидишь Ц не поверишь: нашлись библиотечные крысы, которые приняли и
ли притворились, что приняли, этот современный tour de force
Подвиг (фр.).
критики за еще одно издание поэмы Алигъери и пользовались им как о
бычной книгой для чтения! Вот так воздаются ложные почести поэтическому
вдохновению! Так недооценивается критика! Единодушное одобрение знато
ков стало всеобщим, когда суровым указом Книжной палаты или, по мнению др
угих, Аргентинской академии литературы было запрещено в пределах город
а Буэнос-Айреса подобное беспардонное отношение к величайшему экзегет
ическому труду нашего времени. Однако вред был нанесен немалый Ц как сн
ежный ком, путаница разрастается, и появляются трактаты, авторы коих упо
рно отождествляют столь различные произведения, как аналитические кни
ги Ламбкина и христианские эсхатологические творения флорентийца. Так
же находятся слепцы, прельщенные фата-морганой подобной системы кальки
рования и путающие творчество Ламбкина с разнообразнейшей печатной пр
одукцией Паладиона.
Существенно отличается случай Урбаса. Сей юный поэт, ныне приобщающийся
к славе, в сентябре 1938 года был никому не известен. Открытием его таланта мы
обязаны литераторам авторитетного жюри, которое в том году судило на ли
тературном конкурсе журнала «Некстати»
Несколько номеров журнала с таким названи
ем Борхес с Биоем Касаресом издали в 1936 г.
. Как известно, темой состязания была извечная классическая роза. П
ришли в движение перья и карандаши, в глазах рябило от громких имен, вызыв
али восхищение трактаты по цветоводству, изложенные александрийским с
тихом, а то и в десимах или в куплетах-«клубочках»
«Клубочки» (исп.
ovillos) Ц куплеты, в которых последний стих повторяется как первый в следующ
ем куплете.
, но все это померкло перед находкой Ц поистине колумбовым яйцом
Ц Урбаса, который просто-напросто с торжественным видом представил жюр
и… розу. Не раздалось ни одного голоса против Ц слова, эти искусственные
порождения человека, не могли соперничать с живой, естественной дщерью Б
ога. Пятьсот тысяч песо немедленно увенчали бесспорный подвиг поэта.
Радиослушатель, телезритель и даже заядлый или случайный amateur
Любитель (фр.).
утренних газет и авторитетных пухлых медицинских ежегодников на
верняка уже удивляются, что мы медлим привести случай Коломбреса. Мы, одн
ако, позволим себе заметить, что громкой известностью этот эпизод, ставш
ий любимчиком желтой прессы, обязан, возможно, не столько его подлинному
значению, сколько успешному вмешательству медицины, точнее, скальпелю в
золотых руках доктора Гастамбиде. Это событие живо в памяти, его не забыт
ь. А дело было так. В ту пору (речь идет о 1941 годе) открылся Салон пластических
искусств. Были заготовлены специальные премии за работы на темы Антаркт
иды или Патагонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12