А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Могу себе представить, как это огорчит твоего отца.
— Да, папа — четвертый граф, а пятого уже никогда не будет.
— Я сожалею, что так случилось, — ласково проговорил Бофор. — Мне очень не хотелось расстраивать тебя, дорогая моя.
Он по-прежнему держал ее в объятиях, губы его касались ее щеки, и радость этого прикосновения смягчала чувство утраты.
Кузен Патрик приезжал навестить мать Грэйнии, когда они жили в Лондоне. Молодой человек был в полном восторге оттого, что получил назначение на новый корабль и отправится в Карибское море. Тяжело было думать, что он теперь мертв.
Грэйния помнила, как он рассказывал матери о Вест-Индии. Он казался очень славным юношей, но на Грэйнию почти не обращал внимания, ведь она была всего-навсего школьницей, совсем девочкой с его точки зрения.
— Знаешь, что меня удивило? — сказал граф. — Твой кузен настоящий брюнет, а я считал, что все твои родственники светлые, как и ты.
Грэйния слабо улыбнулась:
— Есть светлые О'Керри вроде меня и папы, а есть темноволосые и смуглые, как полагают, с примесью испанской крови.
Граф был, по-видимому, удивлен, и она объяснила:
— Некоторые из кораблей Испанской армады потерпели крушение у южного побережья Ирландии, и многие испанские моряки так и не вернулись домой на родину.
— Значит, они нашли девушек из рода О'Керри привлекательными, — улыбнулся граф.
— Скорее всего, так и было, — согласилась Грэйния, — и они, разумеется, передали свои черты последующим поколениям.
— Тогда неудивительно, что одни темные, а другие светлые, — заметил граф, — но я предпочитаю твои золото и белизну, и настанет день, красавица моя, когда ты снова обретешь твою английскую наружность. Боюсь только, что тебе придется быть француженкой независимо от цвета волос.
Грэйния вопросительно посмотрела на него, и Бофор ответил на ее немой вопрос:
— Ты согласна выйти за меня замуж? Я надумал выдавать тебя за свою кузину и держать на расстоянии, но ты сделала это невозможным.
— Я вовсе не хочу держаться на расстоянии, — пробормотала Грэйния. — Я хочу стать твоей женой.
— Одному Богу известно, какую жизнь я смогу создать тебе, — сказал граф, — и мне нечего тебе предложить, кроме собственного сердца.
— А мне больше ничего и не надо, — ответила Грэйния. — Но ты вполне уверен, что я не стану обузой для тебя… что ты не раскаешься в своем поступке, женившись на мне?
— Это попросту невозможно, — ответил Бофор, — я искал тебя всю свою жизнь, и теперь, когда я тебя нашел, я не могу отказаться от тебя.
Он снова начал целовать ее, и думать о чем бы то ни было стало просто невозможно.
Немало времени прошло, прежде чем граф, вздохнув, заговорил:
— Когда Анри явится сюда готовить нам обед, я пойду повидаться со священником и договорюсь с ним о нашем венчании завтра утром.
Он поцеловал Грэйнию и спросил:
— Ты не возражаешь против католической церемонии, дорогая? Покажется странным, если моя невеста будет принадлежать к другой церкви.
— Поскольку мы собираемся пожениться, мне совершенно все равно, какая церковь совершит обряд, но если для тебя это что-то значит, то я была крещена как католичка.
— В самом деле? — немного недоверчиво спросил граф.
— Папа был католиком, а мама нет. Венчались они по католическому обряду, и в католической вере меня крестили.
Граф все еще смотрел на нее с некоторым удивлением, и Грэйния продолжала:
— Боюсь, что папа не был, что называется добрым католиком даже и в Англии, а когда мы приехали на Гренаду, он убедился, что британцы не признают католицизм из-за своих антифранцузских настроений, и вообще перестал посещать церковь.
Ей почему-то подумалось, что граф смущен ее словами, и она начала объяснять дальше:
— Когда мама бывала в Сент-Джорджесе, она посещала протестантскую церковь и по воскресеньям иногда брала с собой меня, но дорога была длинная, да и папа не любил оставаться один, так что все это происходило очень редко.
Граф теснее прижал ее к себе.
— Когда ты выйдешь за меня замуж, любимая, — сказал он, — то станешь доброй католичкой, и мы вместе возблагодарим Бога за то, что он дал нам возможность найти друг друга. Я чувствую, что отныне он примет нас под свое покровительство и защитит.
— Я тоже чувствую это и стану делать все, о чем ты меня попросишь.
После этих слов Бофор поцеловал ее, и они разомкнули объятия, только услышав, что Анри уже в кухне и, по-видимому, занялся приготовлением обеда.
Граф отправился к священнику, а тем временем появился Жан с одним из чемоданов Грэйнии, и она принялась разбирать свои наряды.
Она искупалась, и это ее освежило после жаркого и тревожного дня; ей не хотелось лишать графа его спальни, но Жан заявил, что таков приказ хозяина, и Грэйния перестала возражать.
Раздеваясь, она думала о том, что завтра они уже будут вместе, что Бог не только избавил ее от Родерика Мэйгрина, но и дал ей мужа, о каком она мечтала.
С жаром произнесла она католические молитвы; так молился граф, так и она станет молиться впредь.
Вскоре Бофор вернулся; он переодевался в соседней комнате, куда Жан принес его вечерний костюм.
Грэйния к этому времени выбрала и надела красивое платье, потом, как могла, изящнее уложила волосы.
Ей ужасно хотелось, чтобы они снова стали светлыми, но она не забывала наставлений графа — думать по-французски, быть француженкой, чтобы никто не заподозрил в ней врага.
— Как только я стану графиней де Ванс, у меня не будет необходимости притворяться, — объявила она своему отражению в зеркале. — У меня появится самый прекрасный титул на свете!
Она все еще смотрелась в зеркало, но думала при этом о графе; в дверь постучали, и Бофор вошел в комнату.
— Я решил, что ты уже готова, любовь моя.
Она встала со стула перед туалетным столиком, он протянул к ней руки, и Грэйния подбежала к нему.
Он не поцеловал ее, но в глазах у него была бесконечная нежность.
— Все улажено, — сказал он. — Завтра ты станешь моей женой. Мы будем спать вместе на постели, на которой спал еще мой дед. Она стала такой неотъемлемой принадлежностью моего дома, что я не мог не взять ее с собой.
Он подошел чуть ближе, и Грэйния спросила:
— Ты и вправду женишься на мне?
— Ты будешь моей женой, и мы вместе преодолеем все трудности на жизненном пути.
Он обвел глазами комнату и сказал:
— По дороге из церкви я думал, что, по крайней мере, какое-то время нам не придется голодать.
Он посмотрел на картину Буше, и Грэйния вскрикнула.
— Ты собираешься продать эту картину? — спросила она.
— Я получу за нее хорошие деньги от голландца, который живет на острове по ту сторону границы, — ответил граф. — Сохраняя нейтралитет, они там скорее выиграли в результате войны, чем потеряли.
— Но ты не можешь продавать фамильные ценности!
— Сейчас у меня есть только одна ценность, которой я по-настоящему дорожу.
Он прижался губами к ее губам и таким способом лишил ее возможности выражать протест.
Они спустились вниз рука об руку, и Жан сервировал для них восхитительный обед, приготовленный Анри; после еды, когда они остались одни, граф сказал:
— Я договорился с экономкой священника, что она переночует здесь и тем самым исполнит роль дуэньи. Не хотелось бы, начиная нашу жизнь, шокировать французских матрон Сен-Мартена. Языки у них работают ничуть не хуже, чем у женщин в любой другой части света.
— Ты будешь ночевать на корабле?
— На той самой кровати, на которой ты спала в прошлую ночь. Стану мечтать о тебе, а завтра мои мечты обратятся в действительность.
— Я тоже буду мечтать.
— Я люблю тебя! — сказал он. — Я люблю тебя так сильно, что каждую минуту мне кажется, будто я достиг своих высших душевных возможностей в этом чувстве, но потом начинаю любить тебя еще больше. Что же ты сотворила со мной, любимая, если я ощущаю себя мальчуганом, впервые влюбленным?
— Но ведь ты, наверное, любил многих женщин. Граф улыбнулся:
— Я француз. Я нахожу женщин весьма привлекательными, но в отличие от большинства моих соотечественников я еще совсем молодым отказался от брака по расчету, и до сих пор я никогда — и это истинная правда! — не встречал женщины, с которой хотел бы связать себя на всю жизнь.
— А что, если я разочарую тебя?
— Ты меня никогда не разочаруешь. Когда я смотрел на портрет, который считал твоим, я твердо знал, что передо мною образ женщины, единственно мне нужной, а когда увидел тебя во плоти, понял, что недооценивал и свои желания, и то, что ты можешь мне дать.
— Ты в этом уверен? — спросила Грэйния.
— Совершенно уверен, — ответил он. — Дело ведь не только в том, что ты говоришь или думаешь, но, прежде всего, в том, какая ты есть. Твоя прелесть, которую я оценил, едва взглянув на тебя, сияет, словно огонь маяка, и окружает тебя аурой чистоты и доброты, дарованной тебе самим Богом.
— Ты говоришь мне такие удивительные вещи! — в волнении крепко стиснув руки, воскликнула Грэйния. — Но я отчаянно боюсь, что не смогу дать тебе то, чего ты ждешь от меня, и тогда ты уплывешь далеко и оставишь меня.
Бофор покачал головой:
— Ты должна узнать, что я бросаю ремесло пирата. Когда мы поженимся, я поговорю об этом со своими друзьями, и мы вместе решим, как нам зарабатывать себе на жизнь иным способом.
Он ненадолго задумался, потом продолжил:
— Как я уже говорил, я продам кое-что из своих вещей, чтобы мы не голодали, а потом, я уверен, Господь не оставит нас, и мы в более или менее короткий срок вернемся на Мартинику.
Он говорил так вдохновенно, что у Грэйнии выступили на глазах слезы, и она протянула к Бофору руки.
— Я стану молиться и молиться, — сказала она, — а ты, любимый, научишь меня быть хорошей, чтобы молитвы мои были услышаны небом.
— В этом отношении ты не нуждаешься в уроках, — ответил граф, — но есть многое другое, чему я собираюсь тебя научить, моя обожаемая, и я думаю, ты догадываешься, что я имею в виду.
Грэйния покраснела, потом пробормотала почти неслышно:
— Надеюсь, ты будешь доволен… своей ученицей.
Граф встал из-за стола, помог Грэйнии подняться, обнял за талию, и они пошли в гостиную.
При свечах гостиная выглядела чудесно, и Грэйнии казалось, что они находятся в старинном французском замке или в одном из тех дворцов, о которых она читала в книгах, купленных матерью, когда училась французскому языку.
Она хотела сказать Бофору, что не вынесет, если вещи из этой комнаты будут проданы, но спохватилась и промолчала. Она совершила бы ошибку, расстроив графа и вынудив его сильнее переживать приносимую жертву.
«В конце концов, у меня тоже есть деньги», — подумала она.
Ведь если ее английские соверены перевести во французские франки, получится весьма значительная сумма.
Она улыбнулась, обрадованная тем, что внесет свою долю в их семейный бюджет, и граф спросил:
— Что, кроме счастья, вызвало у тебя улыбку, моя маленькая?
— Я обрадовалась, что у меня есть какие-то деньги. Завтра они по закону станут твоими, но прежде, чем ты из гордости откажешься от них, я хочу предложить, чтобы они стали моей долей в твоих расходах на твоих друзей и других членов команды. В конце концов, это ведь моя вина, что они больше не могут оставаться пиратами.
Бофор прижался щекой к ее щеке.
— Я обожаю тебя, моя единственная, — сказал он, — и я не собираюсь спорить, потому что, как ты уже говорила, это твоя вина, что мы должны осесть на месте и вести себя как респектабельные французы. Но прежде, чем мы продадим корабль, что, без сомнения, принесет немалые деньги, нам следует сплавать на Гренаду, сообщить твоему отцу о смерти твоего кузена и убедиться, что у него самого все благополучно.
— Мы можем это сделать? — спросила Грэйния. — Я очень беспокоюсь о папе, особенно когда он вместе с мистером Мэйгрином.
— Мы отправимся вместе, так будет лучше всего. Ведь твой отец должен узнать, что ты вышла замуж, хоть и вряд ли примет благожелательно зятя-француза.
Грэйния рассмеялась:
— Отец не станет возражать. Вспомни, что он ирландец, а ирландцы никогда не любили англичан.
Граф тоже рассмеялся:
— Я об этом и в самом деле забыл! Ну что ж, если твой батюшка меня одобрит, то, когда наступят более благоприятные времена, он станет приезжать к нам в гости на Сен-Мартен, а ты сможешь бывать на Гренаде.
— Хорошо, что ты так думаешь, — сказала Грэйния. — Ведь я, так или иначе, должна присматривать за папой.
Но она понимала, что это нереально: до тех пор, пока отец дружен с Родериком Мэйгрином, вместе с ней ему не жить.
Она была совершенно уверена, что если Мэйгрин узнает о ее браке с французом, то постарается отомстить: либо сам застрелит графа, либо натравит на него английские власти.
Тем не менее, она должна узнать, что с отцом, и, если он все еще в Мэйгрин-Хаусе, под любым предлогом заманить его в «Тайную гавань».
Там она, по крайней мере, попрощается с ним перед окончательным переездом на Сен-Мартен.
Как это замечательно, что граф в очередной раз предугадал ее желание, почти еще не осознанное!
Ей ужасно захотелось поцеловать его, она прильнула к нему, и он нашел ее губы своими.
Грэйния проснулась очень рано: она была сильно возбуждена, и к тому же снизу доносились какие-то звуки. Очевидно, Жан и Анри уже встали и занялись делами.
В соседней комнате спала экономка священника, пожилая женщина с добрым лицом.
Она явилась накануне вечером, неся с собой фонарь, освещавший ей дорогу по неровной местности возле дома.
— Счастлива познакомиться с вами, мамзель, — обратилась она к Грэйнии. — Отец Франсуа посылает вам свое благословение и ждет вас и месье графа завтра утром к половине десятого, чтобы совершить обряд венчания.
— Благодарю вас, мадам, — отвечала Грэйния. — Спасибо, что вы согласились прийти сюда нынче вечером и составить мне компанию. Это так любезно с вашей стороны.
— Мы все должны делать, что можем для тех, кто пострадал от ужасов войны.
Граф пожелал им доброй ночи и на прощание поцеловал Грэйнии обе руки.
Едва он удалился, экономка сказала:
— Прекрасный человек и добрый католик. Какое счастье для вас, мамзель, найти такого мужа.
— Это и в самом деле счастье, мадам, — согласилась Грэйния, — и я очень благодарна судьбе.
— Я стану молиться за вас обоих, — пообещала добрая женщина, — и верю, что всемилостивый Господь ниспошлет вам всяческое благополучие.
Грэйния была уверена, что так и будет; она лежала на роскошной кровати и думала, как же она счастлива. И, конечно же, мама знает о ее счастье.
«Как же это все так сложилось? Я и предположить не могла, что избавлюсь в самую последнюю минуту от этого чудовищного Родерика Мэйгрина!» — твердила она себе.
Она снова и снова произносила молитвы, отрывочные и почти бессвязные, потому что, даже молясь за графа, не могла не вспоминать о его поцелуях, пробудивших в ней особенные, неведомые до сих пор ощущения.
Ранним утром комната наполнилась солнечным сиянием, и Грэйния увидела в этом доброе предзнаменование.
Снаружи распевали птицы, и яркие краски бугенвиллии соперничали с пестрым разноцветьем растений, обвивающих веранду, а море сверкало, словно радовалось свадьбе Грэйнии.
У нее не было подвенечного платья, но среди вещей, купленных для Грэйнии матерью, было платье, предназначенное для представления ко двору.
Оно было белое, как и полагалось дебютантке, но его прислали от портнихи уже после того, как мать Грэйнии скончалась.
Грэйния хотела, было отослать его обратно — ведь теперь в нем уже не было надобности. Но потом она подумала, что для нее унизительно вступать в переговоры по поводу оплаты за уже не нужный ей наряд, оплаты, которую она, по существу, уже не могла себе позволить.
Она отдала деньги и увезла платье с собой на Гренаду.
Теперь Грэйния вытащила платье из чемодана и решила, что хоть оно и чересчур изысканно, однако вполне подходит для невесты и, может быть, она в этом платье понравится Бофору.
У нее не было вуали; она сказала об этом экономке, которая пришла в спальню помочь невесте одеться, и та немедленно отправила Жана в дом к священнику.
— У нас есть вуаль, мы ее иногда одалживаем невестам, если они являются в церковь только в веночке, а это отец Франсуа считает недостаточно уважительным по отношению к дому Божьему, — объяснила экономка.
— Я буду рада, если вы сделаете и для меня такое одолжение, — ответила Грэйния.
— С удовольствием! — сказала экономка. — И я сделаю вам веночек лучше всякого покупного.
Она послала Анри в сад, и вскоре тот вернулся с корзиной, полной белых цветов; экономка уселась в спальне у Грэйнии и сплела веночек весьма искусно.
Вуаль была сшита из очень тонкого кружева. Она падала Грэйнии на плечи и придавала ей воздушный вид; поверх вуали водрузили веночек, и экономка, отойдя на некоторое расстояние, чтобы оценить дело рук своих, произнесла почти благоговейно:
— Вы очень красивая невеста, мамзель. Нет мужчины, который не пришел бы в восторг от такой прелестной жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13