А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


OCR Roland
«Гордая принцесса; Затерянная в Париже»: АСТ; Москва; 1998
ISBN 5-15-000851-6
Оригинал: Barbara Cartland, “Alone In Paris”, 1978
Перевод: Н. Губина
Аннотация
Закончив обучение в уединенной монастырской школе, Уна, дочь художника-импрессиониста Джулиуса Торо, приезжает котцу в Париж — и сужасом узнает, что он погиб. Наивная, неопытная девушка оказывается вполном одиночестве на богемном Монмартре, но в ее судьбе решает принять участие герцог Блейз Уолстэнтон, светский лев и знаменитый меценат, приехавший в Париж отдохнуть от капризов легкомысленной любовницы...
Барбара Картленд
Затерянная в Париже
Примечание автора
Для всего мира «Мулен Руж» стал синонимом Парижа — еще одним символом, означающим удовольствие.
Он был самым сердцем великой легенды шаловливого, вольного, раскрепощенного города — города шуршащих юбок и шампанского, города любви и смеха, города поэтов и художников. Пять лет длился золотой век «Мулен Руж».
Ла Гулю очень скоро стала вести себя как примадонна. Все помнят случай, когда она дерзко обратилась к принцу Уэльскому — тогда он был страстным почитателем Парижа: «Эй, Уэльс, тебе платить за шампанское!»
К концу века она выступала в цирке, в клетке со львами, а несколько лет спустя, быстро и преждевременно одряхлев, осталась без копейки.
«Вырождение» Макса Нордю было опубликовано в 1893 году и стало бестселлером.
Глава 1
1892 год
Когда поезд начал тормозить перед станцией, гувернантка, присматривавшая за тремя девушками, повернулась к Уне.
— Тебя кто-нибудь встретит? — спросила она жеманно и в то же время нерешительно.
— Да, я уверена, папа будет меня встречать, — ответила Уна. — Неделю назад я ему написала, что приеду на этом поезде.
— Хорошо, — ответила гувернантка и в ее голосе прозвучало облегчение.
Когда она отправлялась во Францию, имея на попечении трех молодых девушек, ее одолевали дурные предчувствия, но Уна оказала ей такую помощь и была настолько вежлива, что мадемуазель смягчилась по отношению к ней и вынуждена была признать, что благодаря присутствию Уны, путешествие оказалось гораздо более приятным.
Две другие девушки, дочери графа де Босуара, были веселы и явно тяготились присутствием опекавшей их мадемуазель.
Младшая, Мария-Селеста, которой было лишь четырнадцать, постоянно строила рожицы за спиной гувернантки и доставляла ей массу хлопот.
Чутье подсказывало Уне, что мадемуазель с каждым годом все сильнее держалась за свое место в доме графа просто потому, что ей все там было знакомо и не хотелось начинать все сначала в другой семье. Потому-то она и не относилась к своим обязанностям с должным рвением, а Мария-Селеста, пользуясь этим, превратила путешествие в сплошное мучение.
Сейчас, подъезжая к Парижу, Уна испытывала гораздо большее сожаление при мысли о расставании с этой вечно озабоченной женщиной, чем с двумя девушками, которые три последних года учились вместе с ней в монастыре. Кроме того, ее тревожила мысль об отце, о котором так долго ничего не было известно и который в ответ на ее последнее письмо прислал в монастырь, в котором училась Уна, телеграмму следующего содержания: «Приезжай немедленно. Улица де л'Абервиль, 9, Монмартр, Париж».
Она показала телеграмму матушке-настоятельнице, и та нахмурилась, взглянув на адрес.
— Твой отец живет на Монмартре? — осведомилась она.
— Да, преподобная мать, — ответила Уна. — Вы же знаете, он художник.
Матушка сжала губы, словно ей стоило большого труда удержаться от высказываний о том, что она думала не только о художниках, но и о самом Монмартре.
— Я написала отцу, преподобная мать, — кротко произнесла Уна. — И сообщила ему, что теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, деньги, оставленные мамой на мое образование, подошли к концу. Я спросила его, чем, по его мнению, мне следует заняться.
— И вот его ответ! — воскликнула настоятельница, бросив, пожалуй, несколько презрительный взгляд на лежащую перед ней телеграмму.
— Я буду очень рада снова побыть с папой, — сказала Уна. — К тому же я уже слишком взрослая, чтобы ходить в школу.
— Я бы не хотела, чтобы кто-то из моих учениц, и уж тем более твоего возраста, жил на Монмартре, — сказала настоятельница.
Говоря это, она взглянула на Уну и подумала, что еще многое могла бы к этому добавить. Невозможно было представить, что такая красивая, привлекательная девушка, стоявшая перед ней, должна будет общаться с художниками, танцорами и всеми отбросами парижского общества, населявшими, как было известно всему миру, именно эту часть города, которая стала символом всего того, что шокирует буржуазию. Конечно, все добрые католики знают, что великолепная церковь Сакре-Кёр, построенная на возвышавшемся над Парижем холме, находится в самом сердце этого артистического квартала. Но самого по себе этого факта недостаточно, чтобы обелить репутацию Монмартра, изобилующего кабаре и другими увеселительными заведениями весьма сомнительного свойства, ставшими притчей во языцех по всей Европе.
Матушка-настоятельница не могла, конечно, обсуждать подобные вещи с девушкой, стоявшей сейчас перед ней. Но всей душой она была против того, чтобы Уна ехала в Париж и жила там у своего отца.
Но Уна не только по возрасту не могла больше оставаться в монастыре, являвшемся, по сути, образовательным заведением для девиц из благородных семей, но, и это было известно и самой Уне, деньги, оставленные ее матерью, подошли к концу, так что о ее дальнейшем образовании не могло быть и речи.
Настоятельница взяла себе за правило никогда не совать нос в семейные обстоятельства своих учениц, но прекрасно знала, что в случае с Уной эти обстоятельства были весьма необычными.
Ее мать оговорила в своем завещании, что все ее скромное состояние должно быть истрачено на образование дочери, и за месяц до своей смерти сама написала в монастырь Богоматери во Флоренции, чтобы узнать об условиях обучения.
Ей сообщили, что это одно из самых солидных учебных заведений для девушек благородного происхождения и что здесь девушки получают очень хорошее образование, которое не может идти ни в какое сравнение с тем, какое дают девушкам даже из самых богатых семей, но не придающих ему большого значения.
Как правило, французские девушки были лучше обеспечены, чем англичанки, и большинство воспитанниц в монастыре Богоматери были из Франции или Италии. Было и несколько человек из Англии, но из-за того, что уровень их начального образования был слишком низок, их определяли в классы, гораздо более младшие по возрасту воспитанниц, чем тот, в котором училась Уна.
Сама же Уна обладала исключительным умом, и настоятельница не могла представить, каким образом ее подопечной предстоит использовать свои интеллектуальные способности. Она всегда полагала, что художники в большинстве своем выглядят довольно неряшливо и не обучены ничему, кроме рисования.
Однако она разузнала, что отец Уны не принадлежал к той обычной категории художников, которые часто посещали Флоренцию и другие места, богатые художественными сокровищами. Прежде чем стать художником и переехать во Францию, Джулиус Торо служил в гвардейском гренадерском полку.
Настоятельница никогда ие видела его картин, но иногда ей попадались на глаза упоминания о них, конечно, не в художественных журналах, которых она никогда не читала, а в более респектабельных газетах, которые время от времени сообщали о выставках и новых течениях в живописи. В глубине души настоятельница полагала, что Джулиус Торо — джентльмен, которому нравится играть роль дилетанта в искусстве.
Сейчас, глядя на его дочь, она могла лишь надеяться, что он осознает всю меру своей ответственности. Он мог бы, по крайней мере, переехать с Монмартра назад, в тот респектабельный пригород Парижа, из которого он впервые написал ей, когда договаривался о том, чтобы Уна стала ее ученицей.
— Я думаю, Уна, — наконец сказала она своим спокойным, хорошо контролируемым голосом, — что теперь отец введет тебя в общество, и, надеюсь, он понимает, что для этого тебе просто необходимо переехать с Монмартра.
— Когда была жива мама, — отвечала Уна, — мы все были очень счастливы в нашем маленьком домике под Парижем. Папа писал картины в саду, а когда он уезжал в Париж, мы с мамой оставались дома.
— Это было, безусловно, очень разумно, — одобрила настоятельница, — и я убеждена, что твоя матушка хотела бы, чтобы ты убедила отца вернуться к прежней жизни.
Почти умоляющим голосом она продолжала:
— И потом, я знаю, Уна, тебе нравится сельская местность и после того как ты долго пробыла здесь, тебе будет трудно свыкнуться с жизнью в большом городе.
Уна не отвечала.
Она думала о том, что в Париже ей будет, наверное, очень весело. Она была уверена, что отец ее предпочитает жизнь в самом скандально-известном в мире городе тому тихому и довольно скучному существованию, которое они вели прежде.
Они с матерью редко ездили в Париж просто потому, что не могли себе этого позволить. Еще совсем ребенком Уна узнала, что им приходится считать каждый грош, а если и заводились какие-то деньги, отец тут же тратил их. Когда она подросла, то узнала, что деньги, собственно, принадлежат ее матери.
— Мне их оставил мой дедушка, — объяснила она Уне, — и просто счастье, что он был так добр ко мне, иначе я даже представить не могу, что бы с нами было.
Когда Уне было почти пятнадцать лет, она узнала, что отцу пришлось покинуть свой полк и Англию из-за скандала. Она так до конца и не поняла, что же произошло, знала только, что дело было весьма предосудительное и в нем был замешан старший офицер. Так или иначе, отцу пришлось подать в отставку, чтобы не предстать перед трибуналом, и он вынужден был спешно покинуть страну, взяв с собой девушку, с которой был тайно помолвлен.
Такая секретность, как узнала Уна, была вызвана тем, что отец ее матери был категорически против свадьбы. Когда дочь бросила ему вызов, убежав с мужчиной, которого он считал развязным и невоспитанным, он вычеркнул ее из своей жизни и навсегда прервал с ней связь.
Потому-то Уна и родилась во Франции, и, слушая, с какой тоской вспоминала ее мать об Англии, представляла эту страну раем, в котором, если повезет, она однажды окажется и где будет счастлива так же, как была счастлива ее мать.
Странно, что в то время как у всех других девочек было множество родственников, тетушек, дядюшек, бабушек и дедушек, у нее остался теперь только отец.
Она подумала, что с каждым годом все больше скучает по матушке, больше даже, чем сразу после ее смерти. Так о многом хотелось с ней поговорить, так о многом у нее спросить!
Но миссис Торо умерла внезапно, и не успела Уна осознать, что же произошло, как оказалась во Флоренции, где каждый день общалась с большим количеством людей, чем она успела встретить за все прошедшие пятнадцать лет.
Так как ее интересовало все, что касалось матери, она с усердием изучала английский язык и литературу. Кроме того, Уна подружилась с английскими девочками, и, поскольку они принадлежали к аристократическим семьям, она много узнала об английском образе жизни и сравнивала его с французским и итальянским.
Уна была очень восприимчива ко всему новому и, глядя на нее, настоятельница думала, что она как-то по-особому чувствительна и глубина ее чувств необычна для юной девушки.
«Что же будет с ней дальше?» — спрашивала себя настоятельница, а вслух произнесла:
— Надеюсь, ты напишешь мне, Уна и обо всем подробно расскажешь. Помни, что я всегда буду тебе другом, и, если понадобится, с радостью помогу.
— Вы очень добры, матушка, — ответила Уна. — Я хочу поблагодарить вас за все, чему вы меня научили, за ту помощь, что вы мне оказали, пока я находилась у вас.
— Помощь? — переспросила настоятельница.
— Я понимаю, как невежественна была в отношении многих вещей, когда приехала сюда, — просто ответила Уна. — Я имею в виду не только образование.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, моя милая, — ответила настоятельница.
— Я часто думаю, — продолжала Уна, — о том, как мне посчастливилось, что мама выбрала для моей учебы именно это место и оставила деньги, чтобы все оплатить.
Она тихонько вздохнула.
— Мне приятно думать, что я ни минуты не потратила зря, но я понимаю, что еще многому мне предстоит научиться.
Настоятельница улыбнулась.
— Могу заверить тебя, милое дитя, что ты выучилась гораздо большему, чем многие девушки, побывавшие в моем заведении, и я рада, что ты понимаешь, как много у тебя еще впереди.
Обычно девушки в твоем возрасте думают только о замужестве.
— Я бы тоже хотела когда-нибудь выйти замуж, — ответила Уна, — но до того времени, я надеюсь, смогу помочь папе.
— Я тоже на это надеюсь, — отчетливо произнесла настоятельница.
И когда Уна, еще раз попрощавшись с ноткой искреннего сожаления в голосе, вышла, настоятельница некоторое время сидела неподвижно. Может быть, следовало, думала она, сделать больше для этого необычного и странного ребенка. Только она, через чьи руки прошло так много воспитанниц, понимала, что Уна, так преуспевшая в учебе, ничего не смыслила в окружающем мире и совсем не знала мужчин.
А разве могло быть иначе, если принять во внимание, что до своего появления в монастыре в течение пятнадцати лет она вела, как могла догадаться матушка-настоятельница, весьма уединенный образ жизни, да и три года провела в стенах монастыря?
Но эти три года были исключительно важны для Уны, думала настоятельница: именно здесь Уна, перестав быть ребенком, подошла к той черте, когда она должна была превратиться в женщину.
«Что из нее получится?» — спрашивала она себя и молила небеса, чтобы Уна встретила мужчину, который женится на ней и, по крайней мере, увезет ее с Монмартра.
Поезд замедлил ход и остановился у платформы; тут же налетели носильщики в синих робах, выкрикивая:
— Носильщик! Носильщик!
Выглянув в окно, Уна увидела на платформе толпу народа и подумала, что найти отца будет непросто.
Затем, пока мадемуазель второпях собирала вещи, Уна поцеловала на прощание своих попутчиц и обещала, что никогда их не забудет.
— Ты должна написать нам и рассказать о себе, — сказала Мария-Селеста. — И может быть, мы как-нибудь встретимся, если папа разрешит нам приехать в Париж. Интересно будет навестить тебя на Монмартре, хоть мама и говорит, что в таких местах приличной девушке находиться не следует.
— Идем, Мария-Селеста, — позвала мадемуазель, спускаясь на платформу.
Мария-Селеста состроила гримасу в ее сторону и еще раз поцеловала Уну.
— Береги себя, — сказала она. — По-моему, ты прекрасно повеселишься, когда все эти художники будут рисовать твои портреты, — и она спрыгнула на платформу.
Оставшись одна, Уна взяла в руки свою сумочку и теплое пальто, надевать которое не было необходимости, так как было слишком жарко.
Толпа двигалась к выходу, и Уна последовала за всеми, то и дело оглядываясь по сторонам в надежде увидеть отца.
Он был высоким и всегда возвышался над толпой. Он выглядел как типичный англичанин, хотя иногда носил довольно странную и нестандартную одежду, выдававшую в нем художника.
Она почти дошла до края платформы, когда увидела, как из багажного отделения выгружают ее кожаный чемодан с круглой крышкой.
«Пожалуй, надо его забрать», — подумала она и повернулась к стоявшему рядом носильщику.
— Вас кто-нибудь встречает, мадемуазель? — он обращался к ней слегка фамильярно, но, как поняла она, не потому, что был нахалом, а потому что она выглядела так молодо, что незнакомые люди неизменно принимали ее за ребенка.
— Наверное, отец ждет меня у ограды, — ответила она.
Носильщик кивнул и двинулся дальше, а она поспешила за ним.
Однако возле ограды отца не было видно, и, подождав несколько минут, Уна подумала, что ее отец, возможно, забыл, в какой день она приезжает.
Это было так на него похоже.
— Иногда мне кажется, что у твоего отца совсем дырявая голова, — частенько говаривала ее мать со смесью удивления и огорчения в голосе.
Она была права — он вечно приходил на встречи не в то время, вечно забывал, что ему нужно было найти или купить для них в Париже, или же привозил домой совершенно не то, потому что забывал, о чем его просили.
— Боюсь, мой отец про меня забыл, — сказала она носильщику.
— Не волнуйтесь, мадемуазель, — ответил тот. — Я вам раздобуду извозчика, и он отвезет вас куда пожелаете.
От говорил так по-отечески ласково, что Уна с благодарностью ему улыбнулась.
— Вы очень добры, — отозвалась она, уверенная, что он непременно выберет хорошего извозчика.
Она дала ему подходящую, по ее мнению, сумму на чай. Он горячо поблагодарил ее, но, казалось, очень удивился, когда она дала ему адрес студии на Монмартре.
Как только лошадь сделала первый шаг от вокзала, Уна с наслаждением подумала, что наконец-то она в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18