– спросил Конт так, словно у его собе седника был повод шутить – А откуда вы его знаете?
– Какое то время мы вместе работали, – пояснил Энтони – Ах, ну да Хьюстон, – задумчиво пробормотал Конт, – вы тоже астроном?
– В некотором смысле, а вы?
Конт не стал скрывать род своих занятий
– Да, я знаю, Марк работал в Цойтане, но я не слыхал, чтобы у него там были проблемы с законом
– Проблем с законом не было, – поспешил успокоить его Конт, – но теперь это уже не имеет значения
– Тогда тем более расскажите!
– Да нечего рассказывать. Четыре года назад я передал ему материалы одного исследования, по вашей части, кстати Хотел проконсультироваться у него, да он уехал, не сказав ни слова
– Это на него похоже, – согласился Энтони, – а что дальше?
– Не было никакого «дальше» Дело, которое я тогда вел, оказалось простым, консультация не понадобилась Вспомнил о нем, только когда увидел имя Марка в газетах Подумал, дайка встречусь перед отлетом, поговорю, но к Космопорту посторонних и на километр не подпускали Так и не увиделись Скажите, а где эта Альфа Кентавра находится? – неожиданно спросил он
Энтони показал на южную сторону горизонта
– Вон та, яркая звезда над самым горизонтом, видите? Конт кивнул Затем, извинившись, прошел к себе в номер. Через минуту вернулся, держа в руках стопку бумаг
– Вот, взгляните сюда, здесь какие-то буквы и цифры, это тоже звезда?
Он наклонил лист бумаги так, чтобы на лист падал свет от окна
– Дайте взглянуть Да, это звезда, причем, судя по обо значениям, двойная, но координат тут нет Может, в другом месте – Энтони принялся перелистывать рукопись – Ну и почерк! На каком это языке?
– На русском.
– Так это те самые материалы, что вы отдали Марку! – сообразил Энтони
– Да, оригиналы У Марка остались копии
– Оставьте мне, я попробую разобраться.
– Хорошо, я вам завтра сниму копию, – согласился Конт. Энтони вернул ему рукопись. Тот, принимая бумаги, сказал:
– Подумать только, как, извините за банальность, тесен мир. Я говорю о нашей с вами встрече.
– Глядя на это… – Энтони сделал жест, как если бы он стирал пыль с небосвода, – .. мир не кажется тесным, вы не находите?
Конт задумался.
– Вы знаете, порою, это… – он сделал похожий жест, – … мне представляется какой-то чудовищной мистификацией. Будто кто-то нарочно заставляет нас думать, что там лишь пустота, хотя на самом деле мы видим ширму – черный непрозрачный занавес, скрывающий от нас другой, светлый мир. А звезды – не более чем прорехи в этой ширме. Их проделали те, кто сейчас по ту сторону занавеса – сцены, если угодно. Помните: «и отделил Бог свет от тьмы». Вот и отделил он свет от тьмы этим занавесом. – И Конт печально вздохнул.
Шанделье собирался ответить, но у него в номере зазвонил телефон. Разговора Конт не слышал.
– Что-то случилось? – спросил следователь, увидев, как переменилось лицо собеседника, когда он, закончив разговор, снова вышел на балкон.
– Случилось… Полчаса, назад пропала связь со «Свирепенем», – взволнованно сказал астроном.
– Этого я и боялся, – последовал неожиданный ответ.
«Свирепень» благополучно проскочил между Ураном и Нептуном (не все верили, что это получится с первого раза) и вырвался на космический простор. Плутон, находившийся в те дни по другую сторону Солнца, был кораблю не помеха. Скорость возрастала так же быстро, как если падать с Эмпайр-Стэйтс-Билдинг без парашюта, поэтому по утрам Марку казалось, что он снова на Земле. Суровый окрик командора возвращал его на корабль.
"Пора за штурвал! " – донеслось из репродуктора. Марк побрел на центральный пост, чтобы сменить на вахте бортинженера-сердцееда. Тот уже вовсю драил пуговицы, и едва Марк занял место за пультом управления, бортинженер рысью побежал подбивать клинья под дверь Вериной каюты. До сих пор у него ничего не получалось. Не получилось и на этот раз. Уставший и разочарованный, бортинженер отправился в свою каюту, где его ждала чашка с чаем и лошадиной дозой бутабарбитала, который Марк подсыпал вместо обычного брома. Похожий напиток ожидал и командора и бортмеханика. Со штурманом (они дежурили вместе) Марк решил обойтись одним эфиром. Что делать с Верой, он пока не решил.
Через час после начала вахты Марк ненадолго отлучился с центрального поста. На законный вопрос штурмана, где он был, Марк ответил, что готовил криогенные камеры. Штурман очень удивился и хотел спросить, зачем Марку понадобились криогенные камеры и почему он держит в левой руке револьвер. На второй вопрос ответ был бы прост – в правой руке Марк держал кусок ваты, хорошенько смоченный эфиром. Эфир, близко поднесенный к лицу, заставляет думать только о хорошем, может быть, поэтому штурман не стал сопротивляться. Его тело обмякло, Марк подхватил штурмана под руки и оттащил к ближайшему креслу. Первая часть плана была выполнена.
Веру разбудил тихий звук, доносившийся со стороны двери. Сначала она подумала, что это одна из подопытных белых мышек вырвалась из клетки. Но почему мышь прибежала к ее каюте, а не к камбузу? За дверью засопели. Мыши так не сопят, и Вера догадалась, что за дверью стоит бортинженер. Она закрыла глаза и притворилась спящей. Бортинженер не видел, закрыты у нее глаза или открыты, но все равно поверил, что Вера все еще спит, и убрался к себе в каюту пить чай. Вера снова уснула и проснулась только через час. Было тихо. Подождав, для верности, несколько минут, Вера протерла глаза, встала с кровати и стала неспешно одеваться.
Марк думал, что успеет перенести в криогенную камеру всех четверых до того, кок Вера выйдет из каюты. Троих он уже перенес, остался только командор, и его каюта, как назло, находилась рядом с Вериной.
– Похоже, я проспала самое интересное, – сказала она, увидев Марка со спящим Вулшитером на плече Она сама удивилась тому, что сказала именно так, а не воскликнула «Что случилось? '» или "Что с командором?! " Марк опустил командора на пол. Тот сладко всхрапнул. Пришлось перевернуть его на живот, чтобы не храпел
– Ему так не удобно, – сказала Вера и только сейчас пришла в себя – Марк, что происходит? – сдавленным голо сом спросила она
– Он спит, – ответил Марк и приложил палец к губам. Тс-с
– Но куда ты его несешь и где остальные?
– Забудь про остальных, про Вулшитера тоже забудь – остались только мы вдвоем
Если бы Вера не заметила револьвера, торчащего у Map ка из кармана, то, вероятно, не поверила бы ему так сразу
– Что ты с ними сделал? – простонала Вера Губы у нее дрожали
– Ничего, – Марк заметил, куда она смотрит, – нет, они просто спят – как командор
Как бы в подтверждение его словам, командор снова за храпел
– Но, скажи ради бога, зачем? – взмолилась Вера Она опустилась на пол – Или мне это все только снится?
– То, что происходило с тобой до сих пор, тебе тоже снилось Твой сон продлится еще двадцать лет, но поверь, пробуждение будет прекрасным Ты не представляешь, каким прекрасным будет наше пробуждение! Я им завидую, – Марк кивнул в сторону спящего командора, – ожидание не будет для них столь тягостным, как для нас с тобой. Можно сказать, что они уже там
– Где – там?
– Плером Я назвал это место Плером, оно далеко, в сотню раз дальше, чем Альфа Кентавра, но мы туда долетим, вот увидишь И там исполнятся все наши мечты
– Ты… ты…. сошел с ума. Какой Плером? Как ты сказал, в сто раз дальше?! Ты болен, Марк, ты болен Давай сделаем все как было, ведь еще не поздно
– Тише, успокойся, – Марк стал утирать ей слезы – я не сумасшедший Я все рассчитал Если из расходовать топливо, запасенное на обратную дорогу, то мы сможем полететь так быстро, что время сожмется в десят ки раз На Земле пройдут века, поколение за поколением, а мы будем все лететь Двадцать лет – это ведь совсем немного по сравнению с вечностью – совсем чуть чуть, надо только подождать
– Значит, мы не вернемся? – всхлипнула Вера
– Глупенькая, кто же возвращается из Вечности. Билет туда только в один конец Но нас там ждут – я не знаю кто, но они возьмут нас с собой Я слышал их музыку, в ней звучало поже лание счастливого пути и обещание скорой встречи Они обещали нас ждать И нам надо подождать, это нелегко, я знаю. Ждать всегда нелегко Но потом, потом мы с тобой отдохнем
Он погладил ее по каштановому ежику Вера не пошевелилась, она словно оцепенела, ее губы что-то шептали – было еле слышно Марк наклонился к ней
– Что, что ты говоришь, я не слышу?
– мы отдохнем, мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим – доносилось до него слабое причитание Она разрыдалась
– Да, Вера, да, все так и будет Я тоже это помню, все так и будет – "и жизнь наша станет тихою, нежною, сладкою, как ласка "
– как ласка, – в прострации повторила она Глядя куда то в сторону невидящим взглядом, медленно, словно испорчен ная заводная кукла, Вера потянулась к рукоятке револьвера Марк не шевелясь следил за движением ее руки, попытался перехватить оружие, когда она уже взвела курок От грохота выстрела Вулшитер перестал храпеть
Кровоточила легкая царапина с левой стороны живота, но Марк думал, что это кровоточит его сердце Он поднял Веру на руки (она была в обмороке) и понес в медицинский отсек.
Здесь я ничего не сокращал, рассказ обрывался именно на этой сцене Либо так и было задумано, либо часть текста была утеряна при пересылке Энтони постарался изложить события так, чтобы никто ему не поверил. Не верил и я, но Плером… Снова Плером. Сейчас там Берх. Была ли его встреча с Абметовым случайной? Абметов тоже твердил про Плером, вернее, про Плерому, но разница невелика. Я еще нe знал, насколько это может быть важным, но все же попросил нейросимулятор разыскать мне статьи о Плероме – не о звездной паре, а о настоящей, если так можно выразиться, Плероме. Статей о ней оказалась масса – исторических, философских, ок культных. Я начал с исторических, поскольку они понятнее. И сразу почувствовал, что нахожусь на правильном пути.
Я позвал Татьяну – она недавно вернулась из Университета и, чтобы не мешать мне, сидела тихохонько в спальне.
– Ты звал? – спросила она.
– Звал, звал. Скажи, что ты знаешь про Плерому.
– Тебе про которую из них?
– Про… – я заглянул в одну из статей, – гностическую.
– А зачем тебе?
Все как всегда – нет чтобы просто ответить. Вообще-то надо отдать ей должное – после возвращения с Оркуса Татьяна ни разу не напомнила мне об обещании «все рассказать, но попозже».
– Это имеет отношение к Абметову, – объяснил я, – ну так как, расскажешь ты мне «о кеноме и Плероме»?
– Ну смотри. Как ты уже, наверное, понял, понятие «Плерома», то есть «полнота», ввели гностики. Гностиками же называют адептов целого ряда религиозно-философских школ раннехристианской эпохи. Всех гностиков объединяло убеждение, что в нашем мире борются два начала – доброе и злое. Да и сам мир, тот, который мы видим, плод некой коллизии между божествами, находящимися на разных ступенях божественной иерархии. Зло оказалось как бы зашитым в саму ткань мира. В первоначальном состоянии мир был един, потом раскололся, и человечеству досталась худшая его часть – кенома. Про Плерому объяснить сложнее, поскольку ее никто никогда не видел. Условно говоря, Плерома – это место, где хоть мало-мальски сохранилось единство всего-всего, включая всякие божественные аспекты. Вот только слово «место» тут не очень-то уместно – в Плероме нет того, что мы называем пространством. И что самое приятное – там нет времени. В узком же смысле Плерома объединяет в себе всю божественную иерархию, за исключением тех богов, кого выгнали за порчу Абсолюта – за создание кеномы то есть. А во главе создания кепомы стоял злой бог по имени то ли Демиург, то ли Явал… Ялдал… в общем, не помню. У гностиков всяких богов и прочих архонтов – десятки, если не сотни. И один другого злее. Как из Единого Бога получилось несколько, да еще таких разных, мне, например, непонятно…
– Зато мне понятно! Единому было скучно наедине с самим собой, и у него произошло раздвоение личности – модель божественного сознания оказалась нестабильной. Две личности – два сублимационных числа. Божественная личность с сублимационным числом, близким к единице, стала Богом Добра. А у другой божественной личности сублимационное число – ноль или чуть больше, вот она и творит Зло почем зря. А где два бога – там и двадцать. Так они и размножались.
– Но тогда Единый бы перестал существовать, остались бы только две его половинки – Бог Добра и Бог Зла. При каждом делении исходный Бог должен исчезнуть, а у гностиков ничего подобного нет.
– В этом и заключалась их ошибка! И не мудрено – они же не читали трудов Абметова. Зато он их сочинения читал и еще как читал!.. Извини, я тебя, кажется, прервал…
– Не кажется, а точно. Путь спасения гностики видели в обретении знания – «гнозиса», но слово «знание» они употребляли не в современном его смысле, а в трансцендентном, то есть как откровение. Знание должно открыть путь из падшего мира – кеномы – в Плерому. Казус в том, что знание-гнозис доступно не всем и каждому, а только избранным – так называемым «пневматикам». Твой Абметов считает себя пневматиком. Из нас с тобой пневматики не получились. Обретя знание, пневматики попадут в Плерому, а там, в Плероме, уже не будет ни времени, ни пространства, одна сплошная райская жизнь, короче… Ты слушаешь? – недовольно спросила Татьяна, наблюдая, как я, вместо того чтобы внимательно ее слушать, шарю в компьютере.
Так вот, думаю, откуда Абметов черпал вдохновение! Опять же цепочка: гностики – гнозис – гномы. Снова гномы. «Гномы прочно вошли в нашу жизнь» – вспомнилось мне сообщение из мира моды. Похоже, от них никуда не деться. Расследование походило на игру, в которой надо получить из одного слова другое, заменяя по одной букве. Плюс ассоциации – Абметов – «знание», Берх – Плером – Плерома, и так далее. У меня захватило дух.
– Да, конечно, – машинально ответил я, – я понял. Плерома – это полнота. А всем известная теорема Геделя о не-плероме, тьфу, черт – о неполноте, конечно же… утверждает, что никакой полноты-Плеромы нет и быть не может.
– Если это каламбур, то – неудачный, – холодно сказала Татьяна. – Из теоремы Геделя следует не то, что Плеромы быть не может, а только то, что мы с тобой – не в Плероме, а это и так ясно. Ортодоксальному христианству тоже все было ясно, поэтому гностиков они не жаловали. Гностические учения признали еретическими, а труды философов-гностиков в большинстве своем были уничтожены. Гностических школ существовало множество, и рассматривать их следует по отдельности, поскольку различий между ними больше, чем сходства.
– Прекрасно, давай остановимся на александрийской ветви.
– Но я не могу так с ходу…
– … остановиться, – подсказал я. – Ладно, давай только про бабочку Аурелия.
– Что? – изумилась Татьяна. – Опять бабочки?
– Вот именно! – торжественно заявил я. – Бабочка
Аурелия – не что иное, как символ возрождения, символ бессмертной души, попираемой Ангелом
Смерти. И придумали ее все те же гностики. Как ты правильно заметила, примерно в пятом веке от рождества Христова гностические секты были полностью разгромлены официальной ортодоксией. Немногочисленные оставшиеся в живых апологеты вынуждены были накапливать и передавать знание в глубокой тайне. Тогда-то и потеряла бабочка Аурелия одно крыло. Смысл тут двоякий – с одной стороны, гностицизму был нанесен ощутимый удар, но с другой стороны – бессмертная душа все же вырвалась из-под пяты Ангела Смерти, она не утратила способность возрождаться вновь и вновь. Потому-то бабочка с оторванным крылом и стала символом находящегося в глубоком подполье гностического учения. Есть еще одно любопытное замечание. А именно, хорошо известно, что клеверный лист являлся одним из символов христианства. Он символизировал триединство Божественной Сущности. Внешне этот символ очень походил на гностическую бабочку без одного крыла. Поэтому гностики, при необходимости, могли выдавать свой символ за христианский, не вызывая при этом никаких подозрений. «Может быть, именно благодаря сходству с клеверным листом символ „Бабочка с оторванным крылом“ и дошел до наших дней», – процитировал я последнюю строчку из статьи, посвященной гностическим символам. – А теперь попробуй угадать, как называлась та александрийская гностическая секта, чьим символом была бабочка с оторванным крылом.
– Говори, не томи, – потребовала Татьяна.
– Да ты же сама это название придумала, ну, вспомни-ка – Оркус-Отель, Абметов, крылатая пирамидка…
– Не помню! – уперлась она из вредности.
– Трисптерос – именно так и никак иначе! Поэтому-то Абметов и побежал выяснять отношения с торговцем. Сама по себе пирамидка никакой тайны не содержит, но вот название абметовского тайного общества тщательно скрывалось. Абметов решил, что название «Трисптерос» нам выдал торговец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Какое то время мы вместе работали, – пояснил Энтони – Ах, ну да Хьюстон, – задумчиво пробормотал Конт, – вы тоже астроном?
– В некотором смысле, а вы?
Конт не стал скрывать род своих занятий
– Да, я знаю, Марк работал в Цойтане, но я не слыхал, чтобы у него там были проблемы с законом
– Проблем с законом не было, – поспешил успокоить его Конт, – но теперь это уже не имеет значения
– Тогда тем более расскажите!
– Да нечего рассказывать. Четыре года назад я передал ему материалы одного исследования, по вашей части, кстати Хотел проконсультироваться у него, да он уехал, не сказав ни слова
– Это на него похоже, – согласился Энтони, – а что дальше?
– Не было никакого «дальше» Дело, которое я тогда вел, оказалось простым, консультация не понадобилась Вспомнил о нем, только когда увидел имя Марка в газетах Подумал, дайка встречусь перед отлетом, поговорю, но к Космопорту посторонних и на километр не подпускали Так и не увиделись Скажите, а где эта Альфа Кентавра находится? – неожиданно спросил он
Энтони показал на южную сторону горизонта
– Вон та, яркая звезда над самым горизонтом, видите? Конт кивнул Затем, извинившись, прошел к себе в номер. Через минуту вернулся, держа в руках стопку бумаг
– Вот, взгляните сюда, здесь какие-то буквы и цифры, это тоже звезда?
Он наклонил лист бумаги так, чтобы на лист падал свет от окна
– Дайте взглянуть Да, это звезда, причем, судя по обо значениям, двойная, но координат тут нет Может, в другом месте – Энтони принялся перелистывать рукопись – Ну и почерк! На каком это языке?
– На русском.
– Так это те самые материалы, что вы отдали Марку! – сообразил Энтони
– Да, оригиналы У Марка остались копии
– Оставьте мне, я попробую разобраться.
– Хорошо, я вам завтра сниму копию, – согласился Конт. Энтони вернул ему рукопись. Тот, принимая бумаги, сказал:
– Подумать только, как, извините за банальность, тесен мир. Я говорю о нашей с вами встрече.
– Глядя на это… – Энтони сделал жест, как если бы он стирал пыль с небосвода, – .. мир не кажется тесным, вы не находите?
Конт задумался.
– Вы знаете, порою, это… – он сделал похожий жест, – … мне представляется какой-то чудовищной мистификацией. Будто кто-то нарочно заставляет нас думать, что там лишь пустота, хотя на самом деле мы видим ширму – черный непрозрачный занавес, скрывающий от нас другой, светлый мир. А звезды – не более чем прорехи в этой ширме. Их проделали те, кто сейчас по ту сторону занавеса – сцены, если угодно. Помните: «и отделил Бог свет от тьмы». Вот и отделил он свет от тьмы этим занавесом. – И Конт печально вздохнул.
Шанделье собирался ответить, но у него в номере зазвонил телефон. Разговора Конт не слышал.
– Что-то случилось? – спросил следователь, увидев, как переменилось лицо собеседника, когда он, закончив разговор, снова вышел на балкон.
– Случилось… Полчаса, назад пропала связь со «Свирепенем», – взволнованно сказал астроном.
– Этого я и боялся, – последовал неожиданный ответ.
«Свирепень» благополучно проскочил между Ураном и Нептуном (не все верили, что это получится с первого раза) и вырвался на космический простор. Плутон, находившийся в те дни по другую сторону Солнца, был кораблю не помеха. Скорость возрастала так же быстро, как если падать с Эмпайр-Стэйтс-Билдинг без парашюта, поэтому по утрам Марку казалось, что он снова на Земле. Суровый окрик командора возвращал его на корабль.
"Пора за штурвал! " – донеслось из репродуктора. Марк побрел на центральный пост, чтобы сменить на вахте бортинженера-сердцееда. Тот уже вовсю драил пуговицы, и едва Марк занял место за пультом управления, бортинженер рысью побежал подбивать клинья под дверь Вериной каюты. До сих пор у него ничего не получалось. Не получилось и на этот раз. Уставший и разочарованный, бортинженер отправился в свою каюту, где его ждала чашка с чаем и лошадиной дозой бутабарбитала, который Марк подсыпал вместо обычного брома. Похожий напиток ожидал и командора и бортмеханика. Со штурманом (они дежурили вместе) Марк решил обойтись одним эфиром. Что делать с Верой, он пока не решил.
Через час после начала вахты Марк ненадолго отлучился с центрального поста. На законный вопрос штурмана, где он был, Марк ответил, что готовил криогенные камеры. Штурман очень удивился и хотел спросить, зачем Марку понадобились криогенные камеры и почему он держит в левой руке револьвер. На второй вопрос ответ был бы прост – в правой руке Марк держал кусок ваты, хорошенько смоченный эфиром. Эфир, близко поднесенный к лицу, заставляет думать только о хорошем, может быть, поэтому штурман не стал сопротивляться. Его тело обмякло, Марк подхватил штурмана под руки и оттащил к ближайшему креслу. Первая часть плана была выполнена.
Веру разбудил тихий звук, доносившийся со стороны двери. Сначала она подумала, что это одна из подопытных белых мышек вырвалась из клетки. Но почему мышь прибежала к ее каюте, а не к камбузу? За дверью засопели. Мыши так не сопят, и Вера догадалась, что за дверью стоит бортинженер. Она закрыла глаза и притворилась спящей. Бортинженер не видел, закрыты у нее глаза или открыты, но все равно поверил, что Вера все еще спит, и убрался к себе в каюту пить чай. Вера снова уснула и проснулась только через час. Было тихо. Подождав, для верности, несколько минут, Вера протерла глаза, встала с кровати и стала неспешно одеваться.
Марк думал, что успеет перенести в криогенную камеру всех четверых до того, кок Вера выйдет из каюты. Троих он уже перенес, остался только командор, и его каюта, как назло, находилась рядом с Вериной.
– Похоже, я проспала самое интересное, – сказала она, увидев Марка со спящим Вулшитером на плече Она сама удивилась тому, что сказала именно так, а не воскликнула «Что случилось? '» или "Что с командором?! " Марк опустил командора на пол. Тот сладко всхрапнул. Пришлось перевернуть его на живот, чтобы не храпел
– Ему так не удобно, – сказала Вера и только сейчас пришла в себя – Марк, что происходит? – сдавленным голо сом спросила она
– Он спит, – ответил Марк и приложил палец к губам. Тс-с
– Но куда ты его несешь и где остальные?
– Забудь про остальных, про Вулшитера тоже забудь – остались только мы вдвоем
Если бы Вера не заметила револьвера, торчащего у Map ка из кармана, то, вероятно, не поверила бы ему так сразу
– Что ты с ними сделал? – простонала Вера Губы у нее дрожали
– Ничего, – Марк заметил, куда она смотрит, – нет, они просто спят – как командор
Как бы в подтверждение его словам, командор снова за храпел
– Но, скажи ради бога, зачем? – взмолилась Вера Она опустилась на пол – Или мне это все только снится?
– То, что происходило с тобой до сих пор, тебе тоже снилось Твой сон продлится еще двадцать лет, но поверь, пробуждение будет прекрасным Ты не представляешь, каким прекрасным будет наше пробуждение! Я им завидую, – Марк кивнул в сторону спящего командора, – ожидание не будет для них столь тягостным, как для нас с тобой. Можно сказать, что они уже там
– Где – там?
– Плером Я назвал это место Плером, оно далеко, в сотню раз дальше, чем Альфа Кентавра, но мы туда долетим, вот увидишь И там исполнятся все наши мечты
– Ты… ты…. сошел с ума. Какой Плером? Как ты сказал, в сто раз дальше?! Ты болен, Марк, ты болен Давай сделаем все как было, ведь еще не поздно
– Тише, успокойся, – Марк стал утирать ей слезы – я не сумасшедший Я все рассчитал Если из расходовать топливо, запасенное на обратную дорогу, то мы сможем полететь так быстро, что время сожмется в десят ки раз На Земле пройдут века, поколение за поколением, а мы будем все лететь Двадцать лет – это ведь совсем немного по сравнению с вечностью – совсем чуть чуть, надо только подождать
– Значит, мы не вернемся? – всхлипнула Вера
– Глупенькая, кто же возвращается из Вечности. Билет туда только в один конец Но нас там ждут – я не знаю кто, но они возьмут нас с собой Я слышал их музыку, в ней звучало поже лание счастливого пути и обещание скорой встречи Они обещали нас ждать И нам надо подождать, это нелегко, я знаю. Ждать всегда нелегко Но потом, потом мы с тобой отдохнем
Он погладил ее по каштановому ежику Вера не пошевелилась, она словно оцепенела, ее губы что-то шептали – было еле слышно Марк наклонился к ней
– Что, что ты говоришь, я не слышу?
– мы отдохнем, мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим – доносилось до него слабое причитание Она разрыдалась
– Да, Вера, да, все так и будет Я тоже это помню, все так и будет – "и жизнь наша станет тихою, нежною, сладкою, как ласка "
– как ласка, – в прострации повторила она Глядя куда то в сторону невидящим взглядом, медленно, словно испорчен ная заводная кукла, Вера потянулась к рукоятке револьвера Марк не шевелясь следил за движением ее руки, попытался перехватить оружие, когда она уже взвела курок От грохота выстрела Вулшитер перестал храпеть
Кровоточила легкая царапина с левой стороны живота, но Марк думал, что это кровоточит его сердце Он поднял Веру на руки (она была в обмороке) и понес в медицинский отсек.
Здесь я ничего не сокращал, рассказ обрывался именно на этой сцене Либо так и было задумано, либо часть текста была утеряна при пересылке Энтони постарался изложить события так, чтобы никто ему не поверил. Не верил и я, но Плером… Снова Плером. Сейчас там Берх. Была ли его встреча с Абметовым случайной? Абметов тоже твердил про Плером, вернее, про Плерому, но разница невелика. Я еще нe знал, насколько это может быть важным, но все же попросил нейросимулятор разыскать мне статьи о Плероме – не о звездной паре, а о настоящей, если так можно выразиться, Плероме. Статей о ней оказалась масса – исторических, философских, ок культных. Я начал с исторических, поскольку они понятнее. И сразу почувствовал, что нахожусь на правильном пути.
Я позвал Татьяну – она недавно вернулась из Университета и, чтобы не мешать мне, сидела тихохонько в спальне.
– Ты звал? – спросила она.
– Звал, звал. Скажи, что ты знаешь про Плерому.
– Тебе про которую из них?
– Про… – я заглянул в одну из статей, – гностическую.
– А зачем тебе?
Все как всегда – нет чтобы просто ответить. Вообще-то надо отдать ей должное – после возвращения с Оркуса Татьяна ни разу не напомнила мне об обещании «все рассказать, но попозже».
– Это имеет отношение к Абметову, – объяснил я, – ну так как, расскажешь ты мне «о кеноме и Плероме»?
– Ну смотри. Как ты уже, наверное, понял, понятие «Плерома», то есть «полнота», ввели гностики. Гностиками же называют адептов целого ряда религиозно-философских школ раннехристианской эпохи. Всех гностиков объединяло убеждение, что в нашем мире борются два начала – доброе и злое. Да и сам мир, тот, который мы видим, плод некой коллизии между божествами, находящимися на разных ступенях божественной иерархии. Зло оказалось как бы зашитым в саму ткань мира. В первоначальном состоянии мир был един, потом раскололся, и человечеству досталась худшая его часть – кенома. Про Плерому объяснить сложнее, поскольку ее никто никогда не видел. Условно говоря, Плерома – это место, где хоть мало-мальски сохранилось единство всего-всего, включая всякие божественные аспекты. Вот только слово «место» тут не очень-то уместно – в Плероме нет того, что мы называем пространством. И что самое приятное – там нет времени. В узком же смысле Плерома объединяет в себе всю божественную иерархию, за исключением тех богов, кого выгнали за порчу Абсолюта – за создание кеномы то есть. А во главе создания кепомы стоял злой бог по имени то ли Демиург, то ли Явал… Ялдал… в общем, не помню. У гностиков всяких богов и прочих архонтов – десятки, если не сотни. И один другого злее. Как из Единого Бога получилось несколько, да еще таких разных, мне, например, непонятно…
– Зато мне понятно! Единому было скучно наедине с самим собой, и у него произошло раздвоение личности – модель божественного сознания оказалась нестабильной. Две личности – два сублимационных числа. Божественная личность с сублимационным числом, близким к единице, стала Богом Добра. А у другой божественной личности сублимационное число – ноль или чуть больше, вот она и творит Зло почем зря. А где два бога – там и двадцать. Так они и размножались.
– Но тогда Единый бы перестал существовать, остались бы только две его половинки – Бог Добра и Бог Зла. При каждом делении исходный Бог должен исчезнуть, а у гностиков ничего подобного нет.
– В этом и заключалась их ошибка! И не мудрено – они же не читали трудов Абметова. Зато он их сочинения читал и еще как читал!.. Извини, я тебя, кажется, прервал…
– Не кажется, а точно. Путь спасения гностики видели в обретении знания – «гнозиса», но слово «знание» они употребляли не в современном его смысле, а в трансцендентном, то есть как откровение. Знание должно открыть путь из падшего мира – кеномы – в Плерому. Казус в том, что знание-гнозис доступно не всем и каждому, а только избранным – так называемым «пневматикам». Твой Абметов считает себя пневматиком. Из нас с тобой пневматики не получились. Обретя знание, пневматики попадут в Плерому, а там, в Плероме, уже не будет ни времени, ни пространства, одна сплошная райская жизнь, короче… Ты слушаешь? – недовольно спросила Татьяна, наблюдая, как я, вместо того чтобы внимательно ее слушать, шарю в компьютере.
Так вот, думаю, откуда Абметов черпал вдохновение! Опять же цепочка: гностики – гнозис – гномы. Снова гномы. «Гномы прочно вошли в нашу жизнь» – вспомнилось мне сообщение из мира моды. Похоже, от них никуда не деться. Расследование походило на игру, в которой надо получить из одного слова другое, заменяя по одной букве. Плюс ассоциации – Абметов – «знание», Берх – Плером – Плерома, и так далее. У меня захватило дух.
– Да, конечно, – машинально ответил я, – я понял. Плерома – это полнота. А всем известная теорема Геделя о не-плероме, тьфу, черт – о неполноте, конечно же… утверждает, что никакой полноты-Плеромы нет и быть не может.
– Если это каламбур, то – неудачный, – холодно сказала Татьяна. – Из теоремы Геделя следует не то, что Плеромы быть не может, а только то, что мы с тобой – не в Плероме, а это и так ясно. Ортодоксальному христианству тоже все было ясно, поэтому гностиков они не жаловали. Гностические учения признали еретическими, а труды философов-гностиков в большинстве своем были уничтожены. Гностических школ существовало множество, и рассматривать их следует по отдельности, поскольку различий между ними больше, чем сходства.
– Прекрасно, давай остановимся на александрийской ветви.
– Но я не могу так с ходу…
– … остановиться, – подсказал я. – Ладно, давай только про бабочку Аурелия.
– Что? – изумилась Татьяна. – Опять бабочки?
– Вот именно! – торжественно заявил я. – Бабочка
Аурелия – не что иное, как символ возрождения, символ бессмертной души, попираемой Ангелом
Смерти. И придумали ее все те же гностики. Как ты правильно заметила, примерно в пятом веке от рождества Христова гностические секты были полностью разгромлены официальной ортодоксией. Немногочисленные оставшиеся в живых апологеты вынуждены были накапливать и передавать знание в глубокой тайне. Тогда-то и потеряла бабочка Аурелия одно крыло. Смысл тут двоякий – с одной стороны, гностицизму был нанесен ощутимый удар, но с другой стороны – бессмертная душа все же вырвалась из-под пяты Ангела Смерти, она не утратила способность возрождаться вновь и вновь. Потому-то бабочка с оторванным крылом и стала символом находящегося в глубоком подполье гностического учения. Есть еще одно любопытное замечание. А именно, хорошо известно, что клеверный лист являлся одним из символов христианства. Он символизировал триединство Божественной Сущности. Внешне этот символ очень походил на гностическую бабочку без одного крыла. Поэтому гностики, при необходимости, могли выдавать свой символ за христианский, не вызывая при этом никаких подозрений. «Может быть, именно благодаря сходству с клеверным листом символ „Бабочка с оторванным крылом“ и дошел до наших дней», – процитировал я последнюю строчку из статьи, посвященной гностическим символам. – А теперь попробуй угадать, как называлась та александрийская гностическая секта, чьим символом была бабочка с оторванным крылом.
– Говори, не томи, – потребовала Татьяна.
– Да ты же сама это название придумала, ну, вспомни-ка – Оркус-Отель, Абметов, крылатая пирамидка…
– Не помню! – уперлась она из вредности.
– Трисптерос – именно так и никак иначе! Поэтому-то Абметов и побежал выяснять отношения с торговцем. Сама по себе пирамидка никакой тайны не содержит, но вот название абметовского тайного общества тщательно скрывалось. Абметов решил, что название «Трисптерос» нам выдал торговец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46