До странности беззвучная, непролазная оркусовская сельва (по научному – orcuselvas) делала невидимыми крутые склоны и не давала подойти к манящей бездне ближе, чем на двести – триста метров. Для любителей острых ощущений соорудили специальную смотровую площадку, своего рода неширокий помост длиною с полкилометра. Он начинался сразу за посадочной площадкой, проходил над зарослями, а затем двухсотметровой стрелой нависал над самой пропастью.
Когда толпа схлынула, я заметил, что Дидо, Абметов и Бланцетти стоят все на том же месте – рядом с флаером. Абметов оживленно жестикулировал, показывая то в сторону смотровой площадки, то в сторону джунглей. Нахохлившийся Дидо мотал головой из стороны в сторону, видимо, от чего-то отказываясь. Мы с Татьяной подошли.
– Чего не поделили? – спросила Татьяна.
Абметов ответил, что, мол, вот, смотрите сами, Дидо наотрез отказывается идти вместе со всеми на смотровую площадку.
– Детские забавы, – сквозь зубы процедил Дидо.
– Он хочет отыскать проход прямо к воронке, – пояснил Абметов.
– Зачем вам туда понадобилось? – спросила Татьяна у Дидо. Ее непосредственность меня когда-нибудь доконает. Дидо вспылил:
– Я уже говорил господину Абметову, не заставляйте меня повторять. И вам меня не отговорить!
Видимо, Абметов порядком его достал, если он так резко отреагировал на вполне безобидный вопрос. Я посмотрел на Абметова. Тот развел руками и, будто оправдываясь, забормотал:
– Я его отговаривал. Подумать только – голос вселенной из преисподней. Себастьян считает, что поле Оркуса претерпевает в воронках определенные физические изменения, концентрируется особым образом, и воспоминания приобретают смысл – как сообщения или послания.
У Абметова был вид врача, который сделал все возможное для спасения пациента и теперь умывает руки.
– Так со смотровой площадки вам же будет удобнее, – сказал я Себастьяну.
– Там слишком много людей, а мне нужна тишина.
– Хорошо, делайте как знаете, но я буду следовать за вами (Дидо дернулся, желая возразить), успокойтесь, мешать вам я не буду.
Стоило мне сказать это, как и все остальные тут же вызвались нас с Дидо сопровождать.
– Черт с вами, – сказал Дидо, – но только больше не приставайте с глупыми расспросами. – Он повернулся и зашагал к воронке. Сделав шагов десять, он, словно передумав, притормозил и украдкой оглянулся на Бланцетти. Заметив, что мы смотрим на него во все глаза, он зашагал дальше. Я посмотрел на Бланцетти, та в ответ отрицательно покачала головой.
Так мы и двигались – Дидо шел впереди, следом – мы с Абметовым, затем – Татьяна и Бланцетти. Поначалу идти было легко. По обе стороны от посадочной площадки оркусельву расчистили, когда строили помост, а новый лес еще не успел вырасти. Абметов возмущался по поводу трансцендентного оркусознания, но я его не слушал. Постепенно мы углублялись в джунгли.
Склон воронки становился все круче. Под ноги я смотрел чаще, чем по сторонам, поэтому то и дело терял из виду и Дидо, и всех остальных. В какой-то момент мне все это надоело, и я сказал, что если Дидо желает свернуть себе шею, то пусть делает это самостоятельно и без нашего участия. Если он и вправду убийца, то туда ему и дорога. Абметов и Бланцетти меня поддержали, Татьяна, как всегда, воспротивилась. В ответ я применил грубую силу. Дидо, не вняв нашим предостережениям, стал спускаться дальше. Абметов с Бланцетти сказали, что пойдут прогуляются вдоль границы расчищенного участка. Татьяна сопроводила удалявшуюся парочку ехидным взглядом, затем уселась на лысом холмике в двадцати шагах выше меня – по ее словам, оттуда открывался изумительный вид на Большую Воронку.
По поводу Дидо меня начали одолевать сомнения. С Бланцетти мы договорились так: если она узнает в нем своего обидчика, то, предупредив об этом меня, она должна сказать Дидо, что она его узнала и что подозревает его в убийстве торговца. Если же она его не узнает, то сказать все это ему она должна только по моему знаку. Был уже час дня, Бланцетти Дидо не узнала, знака я не подавал. Я нашел местечко посуше, убедился, что за мною никто, кроме Татьяны, не наблюдает, и включил комлог. В запасе было еще три наиболее вероятных кандидата на роль гомоидаубийцы и одиннадцать менее вероятных. Один из трех, по имени Юджин Шварц, прибыл в отель за день до нашего прибытия. Но дело не в имени или фамилии. И не во внешности – она была ничуть не подозрительней, чем у Дидо, особенно учитывая, что на снимке Шварц был виден только в профиль.
Я обозвал себя идиотом, – нет, я был дважды идиот, поскольку еще два дня назад у меня на руках были все необходимые факты. Когда Блапцетти расспрашивали о нападении, она проговорилась, сказав, что живет в отеле уже два дня. В день нашего с ней знакомства я не видел у нее никакого багажа – лишь дамская сумочка и ничего больше. А ведь мелькнула же мысль, когда проницательный Бруц заметил, как мы неловко разыграли алиби с Абметовым.
Я спросил Татьяну, куда делись Абметов с Бланцетти.
– По-моему, они пошли вниз по склону. – И Татьяна махнула рукой в сторону зарослей, немного дальше того места, где спускался Дидо.
– Сиди здесь, – приказал я ей, а сам бросился вниз по склону.
Я ошибался, думая, что оружие я всегда успею достать и что пока в нем нет необходимости – лучше иметь руки свободными. Оркус – это не холодный Фаон и громоздкий бластер под легкой одеждой не спрячешь, поэтому я носил его в небольшом рюкзачке за спиной. Хватаясь руками за ветви, я сначала бежал, точнее – спрыгивал с кочки на кочку, а потом просто ехал на заднице по скользкой глинистой почве, обнажившейся после схода селевого оползня. Когда я доехал таким образом до узкой топкой площадки у самого края воронки, оружие доставать было поздно. Действие антиаллергенов подходило к концу, глаза начинали слезиться и, даже будь оружие в моих руках, я бы не смог попасть в цель и с двух шагов. Я еле разглядел Абметова – он был смертельно бледен, брюки и рубашка вымазаны грязью. Он попытался предупредить меня, издав какой-то нечленораздельный, хриплый звук.
– Стойте смирно и не дергайтесь, – раздался справа знакомый и одновременно незнакомый голос.
На моих глазах с Бланцетти происходила странная метаморфоза: сначала полетел в сторону парик, затем быстрым движением она сорвала с липа полупрозрачную маску. Темно-синие глаза вдруг стали бесцветными и холодными. В руке она (или теперь уже – он) сжимала бластер наподобие того, что лежал у меня в рюкзаке. Еще секунда, и Бланцетти окончательно превратилась в Шварца – гомоида, которого я назвал Блондином. От тяжелых испарений резь в глазах стала невыносимой, я тер их без устали и, наверное, походил на человека, который, завидев впервые гомоида, не верит свои глазам.
– Черт, я должен был сообразить… – вырвалось у меня. . – Вы правы, еще немного – и эта дура выдала бы меня с головой, – усмехнулся гомоид.
– Кто вы, наконец, и что вам нужно? – взвизгнул фальцетом Абметов.
– Кто я – вы знаете. Поэтому вы оба сейчас умрете. Вопрос ровно один – с кого из вас начать! – небрежно бросил ему гомоид.
– Послушайте, Шварц…
– Не называйте меня так. Мое настоящее имя – Антрес, – прервал меня гомоид.
Странно, но я не чувствовал ни ненависти, ни страха – только безграничное удивление, будто оружие держало в руках не мыслящее существо, а компьютер, у которого внезапно отросли конечности.
– Хорошо, Антрес так Антрес. Убить нас вы всегда успеете, но скажите, черт побери, зачем, зачем вы это делаете?! – Мой голос сорвался на крик. – Зачем вы уничтожаете всех направо и налево? В чем провинился ваш создатель, профессор Франкенберг? А Перк и его жена – чем они-то вам не угодили? А безобидный торговец?
– Ну, ну, – ухмыльнулся Шварц-Антрес, – не надо все валить в одну кучу. Торговца я не убивал, да и убийство Перка – не моя работа, хотя если бы жена не выкинула его из окна, то мне самому пришлось бы сделать что-нибудь подобное. Кстати, а с чего вы взяли, что она попросту не покончила с собой?
Вопрос гомоида подарил мне еще одну минуту жизни. Я ответил:
– На экране ее компьютера остался текст «Я никого не убивала». Его написала Бланцетти, которой вы стали сразу после убийства Эммы Перк. Ей не хотелось отвечать за ваши преступления, она как бы отводила обвинения от себя и одновременно намекала на вас – свою вторую половину, свое второе "Я". Она помешала вам убить и ребенка – вы бы разделались и с ним, как с возможным свидетелем. Потом все сочли бы, что помешавшаяся Эмма Перк убила сначала мужа, затем сына, и после этого ей уж ничего не оставалось, как покончить с собой.
– Да, все так и было, – согласился он, – Бланцетти все время норовила помешать мне исполнить мой замысел. Но я ее одолел, так же как и всех остальных, и в первую очередь – Франкенберга!
– Не обольщайтесь, – перебил я его, – Франкенберг сам позволил вам себя убить – и я тому свидетель. Он сказал мне: «Всякий творец мечтает о том, чтобы его творения его пережили». До меня тогда не дошло, что слова его надо понимать буквально: Франкенберг дает себя убить своему же детищу. Он знал, что и вы недолго проживете.
– Это мы еще посмотрим, – осклабился гомоид, – но раз уж у нас зашла речь о творцах и творениях, то говорите, откуда вы узнали о проекте «Гномы»? Ведь все материалы о нашем происхождении я уничтожил.
– Считайте, что я узнал о гномах от Перка.
– Ну да, на Перка теперь можно все свалить… После того как я разделаюсь с вами, надо будет еще раз просмотреть накопители. Но это – потом. Живые свидетели гораздо опаснее всяких там накопителей. А через несколько секунд я останусь единственным живым свидетелем и, одновременно, единственным удачным творением гениального Франкенберга. Не бойтесь, это не будет больно… – С этими словами он нацелил бластер на Абметова.
Гомоид сам предоставил мне возможность действовать.
– Подожди, – сказал я уже спокойнее, – ты ошибаешься, кроме тебя остался еще один гомоид.
– Вранье! – ответил он, но бластер опустил. – Четвертый гомоид?! Не может быть!
– Может! Франкенберг создал четырех гомоидов – он сам мне так сказал.
– Он прав? – спросил гомоид у Абметова. А ему-то откуда знать, подумал я. Абметов сообразил, что ему стоит подтвердить мои слова.
– Да, вас четверо, – дрожащим голосом ответил он. Гомоид не поверил:
– А доказательства у вас есть?
– Есть, – ответил я, стараясь изо всех сил сохранить твердость в голосе, – доказательства у меня есть, но сначала ответьте, ради чего вы убиваете?!
– Вы либо глупы, либо делаете вид, что не понимаете: пока живы те, кто знает, кто я такой, покоя мне не будет. На что я могу надеяться, если даже наш создатель нас предал.
– Предал?! – поразился я. – Но кому? Теперь настал черед удивиться гомоиду:
– Так вы не знаете? Ах, ну да, вы ведь думаете, что это я убил торговца…
Выстрела я не слышал – просто правая нога гомоида вдруг разделилась на две части – все, что ниже колена, осталось на земле, а гомоид продолжал стоять, с изумлением наблюдая, как кровь хлещет из обрубка. Словно вспомнив о нас, он снова поднял бластер, но второй выстрел, более точный, чем первый, рассек ему грудь. Гомоид покачнулся и посмотрел мне в глаза. Внутри все оборвалось – с неимоверной тоской на меня смотрела Бланцетти – это был ее взгляд, и бледно-зеленый цвет глаз не смог бы меня обмануть. Шварц заставил ее страдать вместо себя. Силясь обрести равновесие, она оперлась на рассеченное колено; я замер в оцепенении, а когда бросился, чтобы поддержать ее, то место, где она стояла, уже опустело. Мы не видели, как она падала, и не слышали крика. Всполошенные падением тела, пять или шесть птер-оркусов кружили какое-то время над жерлом воронки, но вскоре успокоились и они.
– Бруц, кто вас учил так стрелять? – спросил я, когда начальник службы безопасности Оркус-Отеля сумел-таки выбраться из кустов.
– Честно говоря, я ожидал что-нибудь вроде «спасибо» или «какое счастье, что вы появились так вовремя», – спокойно ответил Бруц. Мою неблагодарность с лихвой восполнил Абметов. Говорить он был не в силах и поэтому просто повис на шее у Бруца.
– Ладно, ладно, – успокаивал он Абметова, – все позади. Вы не ранены?
Абметов был цел и невредим, но зато в глубоком шоке.
– Кого это я ухлопал? – спросил Бруц у меня.
– Бланцетти, – коротко ответил я. Бруц поднял брови; я пояснил: – Некое лицо выдавало себя то за Бланцетти, то за Шварца – он, кстати, есть в списке пятнадцати подозреваемых. Но торговца сувенирами убил не он. И не она, если угодно.
Бруц выслушал, но ничего не понял. На принятие решения у него ушло не более полминуты.
– Надо отсюда уходить, – сказал он и вызвал флаер.
Через минуту подлетел флаер, мы кое-как загрузились и полетели к тому лысому холмику, где я оставил Татьяну.
– Дидо взяли? – спросил ее Бруц.
– Полиция все еще гоняется за ним по джунглям, – деловито ответила Татьяна. По всей вероятности, о том, что происходит, она была осведомлена гораздо лучше меня.
– Ну и черт с ними, Дидо – не наша забота, – ответил Бруц, – возвращаемся в отель.
– Стойте, – спохватилась Татьяна, – а Бланцетти? Куда вы ее дели?
Мы переглянулись – нужного ответа у нас не было.
– С ней все в порядке, – заверил ее Бруц.
Оказавшись у себя в номере, я почувствовал некоторое облегчение. Татьяна хлопотала над Абметовым, который по-прежнему был несколько не в себе от пережитого.
– Где вы так его укатали? – показывая на бледного Абметова, спросила Татьяна.
– Чуть было не сорвался в пропасть, – объяснил я ей. Татьяна редко когда верит мне на слово.
– Это правда, господин Бруц? – спросила она. Бруца осенило:
– А ведь и в самом деле, какая незадача вышла! Господин Абметов и госпожа Бланцетти, позабыв о всякой осторожности, спускались к Большой Воронке. Внезапно Бланцетти потеряла равновесие, упала и стала сползать к самому обрыву. Господин Абметов бросился ей на помощь, но не только не помог – он сам едва избежал смерти. Господин Ильинский прибыл на место слишком поздно. Не говоря уже обо мне: меня там и вовсе, можно сказать, не было. Я все правильно излагаю?
– Нет, – возразил я, – все было не так. Бланцетти мы в глаза не видели с тех пор, как Дидо полез вниз по склону. Потом мы с доктором прогулялись к краю воронки, он и в самом деле чуть не свалился в пропасть, но я его спас. Где была в то время Бланцетти и где она сейчас – мы не имеем ни малейшего понятия.
– Не забывайте, там осталась ее нога, – простонал Абметов.
Теперь нехорошо стало Татьяне.
– Перестаньте меня пугать! Какая еще нога? Бланцетти оторвало ногу? А если она сорвалась в воронку, то почему вы не вызвали спасателей? Что тут происходит, в конце-то концов?!
Я стал ее успокаивать в том духе, что, мол, только злые дяди и тети пострадали, а за них и переживать нечего. А если она успокоится и даст нам время обмозговать все как следует, то я непременно обо всем ей расскажу. Но – чуть позже.
– Ты уже в третий раз говоришь «позже», – сосчитала Татьяна.
– Ногу я скинул в воронку, – спокойно сказал Бруц, дождавшись, пока я закончу увещевать Татьяну, – а следы крови смоет первый же тропический ливень. Но в любом случае – я ничего не видел и даже близко к тому месяц не подходил. Хватит с вас того, что я вас спас.
– Кстати, как вы-то там очутились? – спросил я его.
– По чистой случайности. Знаете, сегодня утром я случайно зашел в номер Дидо вместе с горничной и обнаружил там несколько вещиц из той самой сувенирной лавки. Естественно, я вызвал полицию. Мы устроили облаву у Большой Воронки. Я нашел вас, а полиция, я надеюсь, нашла Дидо…
Было не совсем ясно, что из рассказа Бруца правда, а что – ложь.
– Теперь ваша очередь рассказывать, господа. Кем был тот тип, которого я подстрелил? Начните вы, господин Ильинский, – попросил он меня. Я изумился:
– Помилуйте, вы – подстрелили?! Да вас там и рядом-то не было. О чем, собственно, вы говорите?
– Да ладно вам… я же серьезно спрашиваю, – скривил физиономию Бруц.
– А я серьезно отвечаю. Один из постояльцев отеля выдавал себя то за мужчину по фамилии Шварц, то за женщину по фамилии Бланцетти. Очевидно, он решил, что мы его разоблачили, и поэтому попытался нас с господином Абметовым убить. Вы нас спасли. За это можете просить у меня что угодно, кроме информации. Большего я вам сказать не могу, вы уж извините великодушно…
Бруц нехотя извинил.
– Хорошо, на сегодня с вас, пожалуй, хватит. Не покидайте отель, не предупредив меня. А я пойду заявлю об исчезновении Бланцетти, – сказал он и ушел.
– Я все еще не верю, что это были они… – тихо прошептал Абметов.
– Что вам еще нужно, чтоб вы поверили? Хотите вы этого или нет, но Бланцетти была гомоидом.
– Когда вы догадались? – спросил он.
– Когда вы с Бланцетти пропали из виду – хотя, сказать по правде, уже давно располагал всем необходимым…
– Чем именно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Когда толпа схлынула, я заметил, что Дидо, Абметов и Бланцетти стоят все на том же месте – рядом с флаером. Абметов оживленно жестикулировал, показывая то в сторону смотровой площадки, то в сторону джунглей. Нахохлившийся Дидо мотал головой из стороны в сторону, видимо, от чего-то отказываясь. Мы с Татьяной подошли.
– Чего не поделили? – спросила Татьяна.
Абметов ответил, что, мол, вот, смотрите сами, Дидо наотрез отказывается идти вместе со всеми на смотровую площадку.
– Детские забавы, – сквозь зубы процедил Дидо.
– Он хочет отыскать проход прямо к воронке, – пояснил Абметов.
– Зачем вам туда понадобилось? – спросила Татьяна у Дидо. Ее непосредственность меня когда-нибудь доконает. Дидо вспылил:
– Я уже говорил господину Абметову, не заставляйте меня повторять. И вам меня не отговорить!
Видимо, Абметов порядком его достал, если он так резко отреагировал на вполне безобидный вопрос. Я посмотрел на Абметова. Тот развел руками и, будто оправдываясь, забормотал:
– Я его отговаривал. Подумать только – голос вселенной из преисподней. Себастьян считает, что поле Оркуса претерпевает в воронках определенные физические изменения, концентрируется особым образом, и воспоминания приобретают смысл – как сообщения или послания.
У Абметова был вид врача, который сделал все возможное для спасения пациента и теперь умывает руки.
– Так со смотровой площадки вам же будет удобнее, – сказал я Себастьяну.
– Там слишком много людей, а мне нужна тишина.
– Хорошо, делайте как знаете, но я буду следовать за вами (Дидо дернулся, желая возразить), успокойтесь, мешать вам я не буду.
Стоило мне сказать это, как и все остальные тут же вызвались нас с Дидо сопровождать.
– Черт с вами, – сказал Дидо, – но только больше не приставайте с глупыми расспросами. – Он повернулся и зашагал к воронке. Сделав шагов десять, он, словно передумав, притормозил и украдкой оглянулся на Бланцетти. Заметив, что мы смотрим на него во все глаза, он зашагал дальше. Я посмотрел на Бланцетти, та в ответ отрицательно покачала головой.
Так мы и двигались – Дидо шел впереди, следом – мы с Абметовым, затем – Татьяна и Бланцетти. Поначалу идти было легко. По обе стороны от посадочной площадки оркусельву расчистили, когда строили помост, а новый лес еще не успел вырасти. Абметов возмущался по поводу трансцендентного оркусознания, но я его не слушал. Постепенно мы углублялись в джунгли.
Склон воронки становился все круче. Под ноги я смотрел чаще, чем по сторонам, поэтому то и дело терял из виду и Дидо, и всех остальных. В какой-то момент мне все это надоело, и я сказал, что если Дидо желает свернуть себе шею, то пусть делает это самостоятельно и без нашего участия. Если он и вправду убийца, то туда ему и дорога. Абметов и Бланцетти меня поддержали, Татьяна, как всегда, воспротивилась. В ответ я применил грубую силу. Дидо, не вняв нашим предостережениям, стал спускаться дальше. Абметов с Бланцетти сказали, что пойдут прогуляются вдоль границы расчищенного участка. Татьяна сопроводила удалявшуюся парочку ехидным взглядом, затем уселась на лысом холмике в двадцати шагах выше меня – по ее словам, оттуда открывался изумительный вид на Большую Воронку.
По поводу Дидо меня начали одолевать сомнения. С Бланцетти мы договорились так: если она узнает в нем своего обидчика, то, предупредив об этом меня, она должна сказать Дидо, что она его узнала и что подозревает его в убийстве торговца. Если же она его не узнает, то сказать все это ему она должна только по моему знаку. Был уже час дня, Бланцетти Дидо не узнала, знака я не подавал. Я нашел местечко посуше, убедился, что за мною никто, кроме Татьяны, не наблюдает, и включил комлог. В запасе было еще три наиболее вероятных кандидата на роль гомоидаубийцы и одиннадцать менее вероятных. Один из трех, по имени Юджин Шварц, прибыл в отель за день до нашего прибытия. Но дело не в имени или фамилии. И не во внешности – она была ничуть не подозрительней, чем у Дидо, особенно учитывая, что на снимке Шварц был виден только в профиль.
Я обозвал себя идиотом, – нет, я был дважды идиот, поскольку еще два дня назад у меня на руках были все необходимые факты. Когда Блапцетти расспрашивали о нападении, она проговорилась, сказав, что живет в отеле уже два дня. В день нашего с ней знакомства я не видел у нее никакого багажа – лишь дамская сумочка и ничего больше. А ведь мелькнула же мысль, когда проницательный Бруц заметил, как мы неловко разыграли алиби с Абметовым.
Я спросил Татьяну, куда делись Абметов с Бланцетти.
– По-моему, они пошли вниз по склону. – И Татьяна махнула рукой в сторону зарослей, немного дальше того места, где спускался Дидо.
– Сиди здесь, – приказал я ей, а сам бросился вниз по склону.
Я ошибался, думая, что оружие я всегда успею достать и что пока в нем нет необходимости – лучше иметь руки свободными. Оркус – это не холодный Фаон и громоздкий бластер под легкой одеждой не спрячешь, поэтому я носил его в небольшом рюкзачке за спиной. Хватаясь руками за ветви, я сначала бежал, точнее – спрыгивал с кочки на кочку, а потом просто ехал на заднице по скользкой глинистой почве, обнажившейся после схода селевого оползня. Когда я доехал таким образом до узкой топкой площадки у самого края воронки, оружие доставать было поздно. Действие антиаллергенов подходило к концу, глаза начинали слезиться и, даже будь оружие в моих руках, я бы не смог попасть в цель и с двух шагов. Я еле разглядел Абметова – он был смертельно бледен, брюки и рубашка вымазаны грязью. Он попытался предупредить меня, издав какой-то нечленораздельный, хриплый звук.
– Стойте смирно и не дергайтесь, – раздался справа знакомый и одновременно незнакомый голос.
На моих глазах с Бланцетти происходила странная метаморфоза: сначала полетел в сторону парик, затем быстрым движением она сорвала с липа полупрозрачную маску. Темно-синие глаза вдруг стали бесцветными и холодными. В руке она (или теперь уже – он) сжимала бластер наподобие того, что лежал у меня в рюкзаке. Еще секунда, и Бланцетти окончательно превратилась в Шварца – гомоида, которого я назвал Блондином. От тяжелых испарений резь в глазах стала невыносимой, я тер их без устали и, наверное, походил на человека, который, завидев впервые гомоида, не верит свои глазам.
– Черт, я должен был сообразить… – вырвалось у меня. . – Вы правы, еще немного – и эта дура выдала бы меня с головой, – усмехнулся гомоид.
– Кто вы, наконец, и что вам нужно? – взвизгнул фальцетом Абметов.
– Кто я – вы знаете. Поэтому вы оба сейчас умрете. Вопрос ровно один – с кого из вас начать! – небрежно бросил ему гомоид.
– Послушайте, Шварц…
– Не называйте меня так. Мое настоящее имя – Антрес, – прервал меня гомоид.
Странно, но я не чувствовал ни ненависти, ни страха – только безграничное удивление, будто оружие держало в руках не мыслящее существо, а компьютер, у которого внезапно отросли конечности.
– Хорошо, Антрес так Антрес. Убить нас вы всегда успеете, но скажите, черт побери, зачем, зачем вы это делаете?! – Мой голос сорвался на крик. – Зачем вы уничтожаете всех направо и налево? В чем провинился ваш создатель, профессор Франкенберг? А Перк и его жена – чем они-то вам не угодили? А безобидный торговец?
– Ну, ну, – ухмыльнулся Шварц-Антрес, – не надо все валить в одну кучу. Торговца я не убивал, да и убийство Перка – не моя работа, хотя если бы жена не выкинула его из окна, то мне самому пришлось бы сделать что-нибудь подобное. Кстати, а с чего вы взяли, что она попросту не покончила с собой?
Вопрос гомоида подарил мне еще одну минуту жизни. Я ответил:
– На экране ее компьютера остался текст «Я никого не убивала». Его написала Бланцетти, которой вы стали сразу после убийства Эммы Перк. Ей не хотелось отвечать за ваши преступления, она как бы отводила обвинения от себя и одновременно намекала на вас – свою вторую половину, свое второе "Я". Она помешала вам убить и ребенка – вы бы разделались и с ним, как с возможным свидетелем. Потом все сочли бы, что помешавшаяся Эмма Перк убила сначала мужа, затем сына, и после этого ей уж ничего не оставалось, как покончить с собой.
– Да, все так и было, – согласился он, – Бланцетти все время норовила помешать мне исполнить мой замысел. Но я ее одолел, так же как и всех остальных, и в первую очередь – Франкенберга!
– Не обольщайтесь, – перебил я его, – Франкенберг сам позволил вам себя убить – и я тому свидетель. Он сказал мне: «Всякий творец мечтает о том, чтобы его творения его пережили». До меня тогда не дошло, что слова его надо понимать буквально: Франкенберг дает себя убить своему же детищу. Он знал, что и вы недолго проживете.
– Это мы еще посмотрим, – осклабился гомоид, – но раз уж у нас зашла речь о творцах и творениях, то говорите, откуда вы узнали о проекте «Гномы»? Ведь все материалы о нашем происхождении я уничтожил.
– Считайте, что я узнал о гномах от Перка.
– Ну да, на Перка теперь можно все свалить… После того как я разделаюсь с вами, надо будет еще раз просмотреть накопители. Но это – потом. Живые свидетели гораздо опаснее всяких там накопителей. А через несколько секунд я останусь единственным живым свидетелем и, одновременно, единственным удачным творением гениального Франкенберга. Не бойтесь, это не будет больно… – С этими словами он нацелил бластер на Абметова.
Гомоид сам предоставил мне возможность действовать.
– Подожди, – сказал я уже спокойнее, – ты ошибаешься, кроме тебя остался еще один гомоид.
– Вранье! – ответил он, но бластер опустил. – Четвертый гомоид?! Не может быть!
– Может! Франкенберг создал четырех гомоидов – он сам мне так сказал.
– Он прав? – спросил гомоид у Абметова. А ему-то откуда знать, подумал я. Абметов сообразил, что ему стоит подтвердить мои слова.
– Да, вас четверо, – дрожащим голосом ответил он. Гомоид не поверил:
– А доказательства у вас есть?
– Есть, – ответил я, стараясь изо всех сил сохранить твердость в голосе, – доказательства у меня есть, но сначала ответьте, ради чего вы убиваете?!
– Вы либо глупы, либо делаете вид, что не понимаете: пока живы те, кто знает, кто я такой, покоя мне не будет. На что я могу надеяться, если даже наш создатель нас предал.
– Предал?! – поразился я. – Но кому? Теперь настал черед удивиться гомоиду:
– Так вы не знаете? Ах, ну да, вы ведь думаете, что это я убил торговца…
Выстрела я не слышал – просто правая нога гомоида вдруг разделилась на две части – все, что ниже колена, осталось на земле, а гомоид продолжал стоять, с изумлением наблюдая, как кровь хлещет из обрубка. Словно вспомнив о нас, он снова поднял бластер, но второй выстрел, более точный, чем первый, рассек ему грудь. Гомоид покачнулся и посмотрел мне в глаза. Внутри все оборвалось – с неимоверной тоской на меня смотрела Бланцетти – это был ее взгляд, и бледно-зеленый цвет глаз не смог бы меня обмануть. Шварц заставил ее страдать вместо себя. Силясь обрести равновесие, она оперлась на рассеченное колено; я замер в оцепенении, а когда бросился, чтобы поддержать ее, то место, где она стояла, уже опустело. Мы не видели, как она падала, и не слышали крика. Всполошенные падением тела, пять или шесть птер-оркусов кружили какое-то время над жерлом воронки, но вскоре успокоились и они.
– Бруц, кто вас учил так стрелять? – спросил я, когда начальник службы безопасности Оркус-Отеля сумел-таки выбраться из кустов.
– Честно говоря, я ожидал что-нибудь вроде «спасибо» или «какое счастье, что вы появились так вовремя», – спокойно ответил Бруц. Мою неблагодарность с лихвой восполнил Абметов. Говорить он был не в силах и поэтому просто повис на шее у Бруца.
– Ладно, ладно, – успокаивал он Абметова, – все позади. Вы не ранены?
Абметов был цел и невредим, но зато в глубоком шоке.
– Кого это я ухлопал? – спросил Бруц у меня.
– Бланцетти, – коротко ответил я. Бруц поднял брови; я пояснил: – Некое лицо выдавало себя то за Бланцетти, то за Шварца – он, кстати, есть в списке пятнадцати подозреваемых. Но торговца сувенирами убил не он. И не она, если угодно.
Бруц выслушал, но ничего не понял. На принятие решения у него ушло не более полминуты.
– Надо отсюда уходить, – сказал он и вызвал флаер.
Через минуту подлетел флаер, мы кое-как загрузились и полетели к тому лысому холмику, где я оставил Татьяну.
– Дидо взяли? – спросил ее Бруц.
– Полиция все еще гоняется за ним по джунглям, – деловито ответила Татьяна. По всей вероятности, о том, что происходит, она была осведомлена гораздо лучше меня.
– Ну и черт с ними, Дидо – не наша забота, – ответил Бруц, – возвращаемся в отель.
– Стойте, – спохватилась Татьяна, – а Бланцетти? Куда вы ее дели?
Мы переглянулись – нужного ответа у нас не было.
– С ней все в порядке, – заверил ее Бруц.
Оказавшись у себя в номере, я почувствовал некоторое облегчение. Татьяна хлопотала над Абметовым, который по-прежнему был несколько не в себе от пережитого.
– Где вы так его укатали? – показывая на бледного Абметова, спросила Татьяна.
– Чуть было не сорвался в пропасть, – объяснил я ей. Татьяна редко когда верит мне на слово.
– Это правда, господин Бруц? – спросила она. Бруца осенило:
– А ведь и в самом деле, какая незадача вышла! Господин Абметов и госпожа Бланцетти, позабыв о всякой осторожности, спускались к Большой Воронке. Внезапно Бланцетти потеряла равновесие, упала и стала сползать к самому обрыву. Господин Абметов бросился ей на помощь, но не только не помог – он сам едва избежал смерти. Господин Ильинский прибыл на место слишком поздно. Не говоря уже обо мне: меня там и вовсе, можно сказать, не было. Я все правильно излагаю?
– Нет, – возразил я, – все было не так. Бланцетти мы в глаза не видели с тех пор, как Дидо полез вниз по склону. Потом мы с доктором прогулялись к краю воронки, он и в самом деле чуть не свалился в пропасть, но я его спас. Где была в то время Бланцетти и где она сейчас – мы не имеем ни малейшего понятия.
– Не забывайте, там осталась ее нога, – простонал Абметов.
Теперь нехорошо стало Татьяне.
– Перестаньте меня пугать! Какая еще нога? Бланцетти оторвало ногу? А если она сорвалась в воронку, то почему вы не вызвали спасателей? Что тут происходит, в конце-то концов?!
Я стал ее успокаивать в том духе, что, мол, только злые дяди и тети пострадали, а за них и переживать нечего. А если она успокоится и даст нам время обмозговать все как следует, то я непременно обо всем ей расскажу. Но – чуть позже.
– Ты уже в третий раз говоришь «позже», – сосчитала Татьяна.
– Ногу я скинул в воронку, – спокойно сказал Бруц, дождавшись, пока я закончу увещевать Татьяну, – а следы крови смоет первый же тропический ливень. Но в любом случае – я ничего не видел и даже близко к тому месяц не подходил. Хватит с вас того, что я вас спас.
– Кстати, как вы-то там очутились? – спросил я его.
– По чистой случайности. Знаете, сегодня утром я случайно зашел в номер Дидо вместе с горничной и обнаружил там несколько вещиц из той самой сувенирной лавки. Естественно, я вызвал полицию. Мы устроили облаву у Большой Воронки. Я нашел вас, а полиция, я надеюсь, нашла Дидо…
Было не совсем ясно, что из рассказа Бруца правда, а что – ложь.
– Теперь ваша очередь рассказывать, господа. Кем был тот тип, которого я подстрелил? Начните вы, господин Ильинский, – попросил он меня. Я изумился:
– Помилуйте, вы – подстрелили?! Да вас там и рядом-то не было. О чем, собственно, вы говорите?
– Да ладно вам… я же серьезно спрашиваю, – скривил физиономию Бруц.
– А я серьезно отвечаю. Один из постояльцев отеля выдавал себя то за мужчину по фамилии Шварц, то за женщину по фамилии Бланцетти. Очевидно, он решил, что мы его разоблачили, и поэтому попытался нас с господином Абметовым убить. Вы нас спасли. За это можете просить у меня что угодно, кроме информации. Большего я вам сказать не могу, вы уж извините великодушно…
Бруц нехотя извинил.
– Хорошо, на сегодня с вас, пожалуй, хватит. Не покидайте отель, не предупредив меня. А я пойду заявлю об исчезновении Бланцетти, – сказал он и ушел.
– Я все еще не верю, что это были они… – тихо прошептал Абметов.
– Что вам еще нужно, чтоб вы поверили? Хотите вы этого или нет, но Бланцетти была гомоидом.
– Когда вы догадались? – спросил он.
– Когда вы с Бланцетти пропали из виду – хотя, сказать по правде, уже давно располагал всем необходимым…
– Чем именно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46