Одна путешественница гуляла где-то в тропиках – на Амазонке, по-моему. Сорвала она как-то раз цветок орхидеи и стала обрывать с него лепестки…
– А это еще зачем? – удивился я.
– Тогда так гадали, чет-нечет, понимаешь? У них цветы были вместо генератора случайных чисел. Ей нужно было выбрать, куда идти дальше, заблудилась она, одним словом. Так вот, на цветке сидела золотая бабочка и лепестки были тоже золотые. Путешественница оборвала бабочке крыло, перепутала с лепестком. Бабочка оказалась очень мстительной. Когда путешественница, измученная долгой дорогой, уснула, бабочка подлетела к ней и убила… Вот такая трагическая история, – подвела итог Марго.
– Ты все напутала, – возразила Татьяна, – у Эверса немного иначе… Та путешественница коллекционировала бабочек и, найдя золотую бабочку, проткнула ее иглой. А дальше было примерно так, как ты сказала.
– Ну не знаю, – странно, но Марго не хотелось спорить, – вы просили, я рассказала… Я, собственно, по другому поводу звоню. Ты на симпозиум едешь?
– А тебя почему это волнует? – поинтересовался я у Марго. Она призналась:
– Так я тоже хочу, а туда только одно свободное приглашение осталось. Ну так ты едешь? – снова спросила она.
Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Делать было нечего, и я согласился взять Татьяну на Оркус.
– Никуда она не едет, – ответил я за Татьяну.
– Ну и чудненько! – обрадовалась корыстная Марго. – Тогда – пока!
Марго пропала. Татьяна поспешила чмокнуть меня в щеку. После столь трогательной благодарности я уже не имел права передумать.
Всю ночь я проворочался, изобретая для Ларсона самую страшную месть на свете. Впечатление от вчерашнего розыгрыша не рассеялось и к утру. Но как отомстить Лар-сону, я так и не придумал.
В этот день мне почти удалось добраться до Отдела. У самых дверей Отдела я притормозил и подумал, а за каким чертом я сюда приехал – Шефа на рабочем месте не было, от шутника Ларсона меня тошнило, Яна наверняка начнет приставать по поводу галлюцинирующего визора. Я вышел на улицу. За ночь и земля и деревья покрылись тонким слоем инея. Тень от здания мешала фаонскому солнцу растопить иней прямо с утра. И пока земля и деревья из седых не превратились в мокрых, я решил повторить свой вчерашний маршрут, а заодно еще раз продумать, что сказать Ларсону. Или сделать.
Рабочий день начался полчаса назад, и те сотрудники, что предпочитали утреннюю пробежку вечерней, уже покинули лес. Я снова был один, но вот что странно: ларсонов-ский розыфыш так меня встряхнул, что за все время прогулки я ни разу не вспомнил о своих вчерашних страхах. Или, лучше сказать, страх ни разу не вспомнил обо мне, хотя я о нем как раз вспомнил, но только под конец прогулки – когда шел к стоянке; и я удивился, почему это он не появляется. На Ларсона я больше не обижался, но в Отдел так и не пошел. Вместо этого я с полчаса покружил над горолом, затем полетел к Институту антропоморфологии.
Я поджидал Типса у заднего выхода корпуса "D". Фла-ер припарковать здесь было негде, пришлось коротать время сидя на бетонной скамье напротив выхода. Через десять минут я пожалел, что с утра не надел куртку с обогревом. Техники из службы энергоснабжения и регенерации дежурили посменно. Их утренняя смена заканчивалась, когда у всех остальных сотрудников Института наступало время обеденного перерыва. Долговязый, угрюмый Типе появился в компании сослуживцев. Я окликнул его:
– Типс, можно вас на пару слов. Он покосился на коллег.
– Мы тебя подождем, – сказал один из них.
– Лучше не стоит, – каменным голосом посоветовал я.
– Я тебя предупреждал, что они от тебя не отстанут, – напомнил Типсу его коллега. Остальные техники, включая Типса, посмотрели на него с какой-то странной укоризной. Наверное, он у них был признанным занудой. – Ладно, держись, – ободрил зануда.
Поочередно оглядываясь, они пошли вдоль корпуса Института по направлению к стоянке.
– Ну что вам еще?! – спросил Типе недовольно. – Меня уже три раза вызывали. Не знаю я ничего про этого Брауна.
– Два, – поправил я его, – два раза вызывали. В «Деле Брауна» я нашел только две записи беседы с Типсом. Он вскинул подбородок и пропыхтел:
– Ну два, и что с того?
– Вы куда шли? К стоянке флаеров? – спросил я, с трудом вынося его грубоватый тон.
– Вообще-то мне к «трубе», – ответил он уже мягче.
– В таком случае я вас довезу куда скажете, – пообещал я ему, – но прежде мы немного побеседуем. Когда вы познакомились с Брауном?
– Полтора года назад, может, чуть больше. Об этом у вас все записано. Со мной беседовал этот, как его… майор, по-моему…
– Виттенгер, – подсказал я.
– Да, он самый, – подтвердил Типе, – он уже не ведет это дело?
– Виттенгер занимается убийствами. Браун не его клиент. Итак, вы познакомились полтора года назад. И с тех пор вы работали в одной смене?
– По-разному – то в одной, то попеременно…
Он, по-видимому, хотел напомнить, что об этом он тоже уже говорил Виттенгеру, но промолчал. Я снова спросил:
– Почему вы назвали Брауна недоумком?
– Так вот вы про что… Что, я прямо так и сказал?
– Все записано, – подтвердил я. Если до этого он только пыхтел, то теперь точно вскипел:
– Да пусть хоть трижды записано – я же вам не врач! Я говорю, что думаю. Будь я психиатром, может, и обязан был бы объяснять почему да зачем. Но котелок у Брауна плохо варил, это факт!
– Вот о фактах мне и расскажите. Типе нахмурился.
– Забывал он все. Витал где-то в облаках. Случалось, десять раз ему повторишь, что, мол, к примеру, завтра септофлотатор надо поставить на профилактику, а придешь утром – опять все забито. А он глядит тебе в глаза, радостный такой, будто так и надо! Или возьмите хоть барионную центрифугу…
– Не надо брать центрифугу, – предостерег его я, – итак, Браун страдал забывчивостью, вы это хотели сказать?
Типе расстроился, что я не дал ему дорассказать про центрифугу.
– Не забывчивость это была. Я сам иной раз забуду у протомайзера турбулятор отключить. А Браун… Как будто не ему объясняешь, понимаете? То человек как человек, то словно в упор тебя не видит, как автомат какой-то или как во сне. И взгляд другой. Я все твержу ему: ты подумай сперва, прежде чем что-то сделать, а он кивает – да, мол, понял, подумаю, а барионную центрифугу заклинило, как в прошлый раз…
Они что, все здесь такие, размышлял я.
– Вам куда? – спросил я его. За милой болтовней, мы дошли до стоянки флаеров.
– Как куда? – переспросил он. – А, домой, в смысле… в Восточный Пригород.
Я отвез его, потом направился к своему термитнику. Дома меня ждала записка от Татьяны, мол, ей нечего надеть и что перед поездкой она непременно должна обновить свой гардероб, поэтому жди теперь ее только к вечеру.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
OPKУC
На рейсовых пассажирских кораблях экскурсоводы не предусмотрены. Зато среди пассажиров всегда найдется экскурсовод-любитель. Сидевший впереди нас господин провозгласил во всеуслышание:
– Оркус – это пародия на нормальную планету. Вы спросите почему, – обратился он к пожилой соседке справа. Та ничего не ответила – общительный попутчик донимал ее всю дорогу. – Ну вот, например, как мы представляем себе поверхность Фаона или пусть даже Земли? Если забыть про то, что в целом форма любой планеты близка к шарообразной – тут, надо признать, Оркус вполне традиционен, мы мыслим поверхность планеты как нечто плоское и лишь местами выпуклое, то есть гористое. Можно сказать, что в этом виноваты океаны – они, по определению, плоские и занимают большую часть поверхности как на Земле, так и на Фаоне. Но даже на тех планетах, где океанов нет, например, на Марсе или на Хармасе, зрительно картина та же самая: сначала равнина или плоскогорье, а уж затем горы, горные массивы, хребты и тому подобное. – После слов «и тому подобное» пожилой пассажирке пришлось пригнуть голову, чтобы дать ему изобразить руками то, на что слов у него не хватило – Также можно сказать, что виновато наше мировосприятие: воображая себе какой-нибудь пейзаж, мы скорее представим себе равнину с возвышенностями, чем равнину с ямами и канавами. Так вот, в двух словах, поверхность Оркуса – это именно равнина с ямами и канавами, а также с каньонами, провалами, расщелинами, но не с горами. Причудливая игра света и тени заставляет нас думать, что провалы совсем не глубоки или что они – всего лишь заболоченные впадины или озера. Но на самом деле глубина многих впадин превышает десяток километров. Самое загадочное явление на Оркусе – это «воронки» – впадины, края которых образуют правильную окружность диаметром до десяти километров. Воронки, постепенно сужаясь, уходят в глубь планеты на пятнадцать – двадцать километров. Чем уже горловина, тем глубже воронка. Один исследователь как-то раз заметил, что если бы на Оркусе жили человекоподобные племена, то они бы поклонялись не солнцу и звездам, а воронкам. И весь технический прогресс у оркусовских племен был бы направлен на освоение движения вниз, а не вдаль или вверх. Сканирование показывает, что многие воронки между собою соединены, но убедиться в этом воочию пока никто не решился.
К радости всех пассажиров словоохотливый господин замолчал.
– Вы забыли про поле Оркуса, – ни с того ни сего напомнила ему Татьяна. Пожилая пассажирка злобно посмотрела на нее и что-то пробурчала. Экскурсовод-любитель деловито сообщил:
– Ну про то, как странно действует на наш разум поле Оркуса, всем уже давно известно. И все слышали, будто бы ложные воспоминания побеждены с помощью пилюль. Однако жители по-прежнему покидают планету. В тех местах, где плотность населения достаточно высока, многие научились обходиться без пилюль – и впрямь, какая разница, помнишь ли ты соседа, которого вообще никогда не было, или, наоборот, забыл того, кто только что жил с тобою рядом. Когда людей вокруг много, за всеми все равно не уследишь Главное, чтобы вещи не пропадали, не правда ли?
Чрезвычайно довольный своей шуткой, он расхохотался. Татьяна улыбнулась. Корабль несся по низкой около-оркусовской орбите, ожидая разрешения на посадку Моя спутница прильнула к иллюминатору.
– Смотри, – сказала Татьяна, показывая вниз, – видишь, те четыре воронки – они друг рядом с другом, а там, дальше – еще четыре. Знаешь… они похожи на следы когтей огромного космического дракона, который хотел стащить планету с ее орбиты.
– Я думаю, у него ничего не вышло, – авторитетно заявил я.
– С чего ты взял, что не вышло?
– Обрати внимание на вон то море – прямо между двумя четверками воронок. Как ты полагаешь, откуда оно взялось?
– Вечно ты все опошлишь! – возмутилась Татьяна. По кораблю объявили, что разрешение на посадку получено.
Пока я узнавал, где можно арендовать флаер, Татьяна ходила выяснять отношения с транспортной компанией – при выдаче багажа ей подсунули чужой рюкзак. Я предлагал сначала проверить, что в нем лежит, а то, может, стоит оставить его себе. По крайней мере внешний вид у чужого рюкзака был подороже, чем у Татьяниного. Татьяна велела перестать молоть чепуху и заняться делом. Я узнал про аренду и возвращался к багажному блоку (там меня должна была ждать Татьяна со своим рюкзаком), когда выросший словно из-под земли мужчина вежливо поинтересовался:
– Господин Ильинский, если не ошибаюсь?
– Да, а в чем дело?
– Замечательно, я так вас себе и представлял! – обрадовался незнакомец, ни чуть не смущаясь такой явной непоследовательности. Я высказался вполне в духе Верха:
– Если вы меня себе только ПРЕДСТАВЛЯЛИ, то как в таком случае вы меня узнали?
– Исключительно исходя из того, что мое ПРЕДСТАВЛЕНИЕ о чем или о ком-либо всегда оказывается верным, – вывернулся незнакомец.
Его ответ меня позабавил, и я уточнил:
– Прямо так и всегда?
– Сдаюсь-сдаюсь, – замахал он руками и наконец назвал себя:
– Доктор Абметов, Симеон Абметов, если угодно…
Из дверей грузового терминала вышла недовольная Татьяна. Рюкзак, на этот раз свой собственный, она волочила за собой по полу. Не думаю, что он был слишком тяжелым, но нужно же ей как-то меня устыдить! Я извинился перед Абметовым и поспешил ей навстречу. Стоило мне к ней подойти, как она буквально одним пальцем подхватила рюкзак и водрузила мне плечо. Я шлепнул ее легонечко по заду, но так, чтобы никто не заметил.
Подошел Абметов.
– Вы нас не представите? – попросил он меня. Что за манеры, подумал я, однако выполнил его просьбу незамедлительно:
– Татьяна, это доктор Абметов, доктор, это – Татьяна.
Кажется, я все правильно сделал – сначала представляют мужчину даме, потом даму – мужчине. Не помню, как правильно. Татьяна изобразила книксен и сказала, что ей очень приятно.
– Можно просто Семен, – фамильярно предложил Абметов и поцеловал Татьяне руку.
– Хорошо, только не называйте меня Таней или Танюсей. – Татьяну веселили его старомодные манеры. Но, надо признать, в его исполнении они выглядели очень натурально. И наряд его был вполне подобающим – из-за полурасстегнутого ворота куртки выбивался белый воротничок рубашки и черный галстук-бабочка. Вообще-то Татьяна всегда питала слабость к элегантным ученым мужам возрастом за сорок. А Абметов, без сомнения, был лучшим образцом этой породы мужчин – сухой, подтянутый, ростом слегка выше меня. Подозрительно черные волосы он, вероятно, подкрашивал под цвет глаз; небольшая бородка сошла бы и за профессорскую, и за мефистофелевскую – это кому как нравится. Что и говорить – Йохан ему и в подметки не годился.
– Где вы планируете остановиться? – важно осведомился он.
– Где мы планируем остановиться? – тем же тоном спросил я Татьяну.
– А где остановились вы? – в свою очередь, спросила Татьяна у Абметова. Я подумал, что он, интересно, теперь спросит у меня. Но он ответил предельно просто:
– В Оркус-Отеле. Я только что проводил своих коллег и тут встретил вас. Врет, подумал я.
– Ежели там приличное обслуживание, то мы, пожалуй, последуем вашему примеру, правда, дорогой? – продолжала придуриваться Татьяна.
– Вне всяких сомнений, дорогая, – серьезно произнес я.
Татьяна едва не прыснула со смеху. Абметов принял все за чистую монету.
– Обслуживание там превосходное, даже по земным меркам, – заверил он нас и предложил подвезти. Я отказался, сославшись на то, что арендовать флаер мне нужно в любом случае, а в космопорте это обойдется дешевле. Абметов настаивать не стал, пообещал найти нас в отеле и, на всякий случай, назвал номер своих апартаментов. Засим раскланялся. Мы с Татьяной отправились в «Бюро по найму средств передвижения» – именно так оно себя рекомендовало.
– Нет, ну какой мужчина! – воскликнула Татьяна, развалившись в кресле легкого трехместного флаера. И пихнула меня локтем в бок. Флаер мотнуло в сторону.
– Ты поосторожней, я же еще не включил автопилот, – огрызнулся я. Татьяна насупилась и до самого отеля не проронила ни слова.
Когда я последний раз был на Оркусе, Оркус-Отель находился еще только в проекте. Уже начинало темнеть, и, подлетая, мы увидели разлапистую, слепящую мешанину из желтых окон, изумрудных пальм и бассейнов с неестественно синей водой. Отель поднимался террасами, и в сгустившихся сумерках даже обилие огней не позволяло угадать – корпуса выросли среди джунглей или джунгли проросли сквозь гостиничные корпуса. Что же касается пальм и бассейнов, то их было буквально выше крыши. Перед тем как сесть на посадочную площадку (она походила на огромную протянутую ладонь), флаер завис над одним из бассейнов. Татьяна посмотрела вниз, убедилась, что под нами никого нет, затем молча потянулась к рычагу амплефаера и толкнула его от себя. Флаеру было решительно все равно, а мне – тем более. «Никто тебя не слушается», – прокомментировал я. Флаер благополучно приземлился в центре посадочной ладони. По эскалатору мы спустились в вестибюль.
– Какой номер у Абметова? – спросила у меня Татьяна, когда мы стали регистрироваться у портье.
– Четыреста двенадцатый, сектор "Б", а зачем тебе? – удивился я.
Ее мгновенный ответ вызвал у меня еще большее недоумение:
– Тогда возьми двести пятьдесят четвертый в том же секторе.
– Почему именно двести пятьдесят четвертый?
– Чтобы сумма номеров была ровно шестьсот шестьдесят шесть.
Даже я не смог бы так быстро вычесть из одного трехзначного числа другое.
– А тебе зачем? – спросил я.
– Будет о чем с ним поговорить, неужели непонятно? Отличная тема для светской беседы – у Абметова вид змея-искусителя.
– Угу, на пенсии…
– Посмотрим, что из тебя выйдет, когда окажешься на пенсии.
– При моей работе до пенсии не доживают, – мрачно парировал я.
Нас зарегистрировали, и мы поднялись на второй этаж. Из-за Татьяниной нумерологии я теперь не смогу любоваться видом из окна. Впрочем, я не за этим сюда приехал.
Татьяна прошла в номер первой, я же немного задержался в дверях – проверял, во-первых, можно ли открыть дверь, не имея ключа, а во-вторых, можно ли ее закрыть так, чтобы нельзя было открыть даже ключом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– А это еще зачем? – удивился я.
– Тогда так гадали, чет-нечет, понимаешь? У них цветы были вместо генератора случайных чисел. Ей нужно было выбрать, куда идти дальше, заблудилась она, одним словом. Так вот, на цветке сидела золотая бабочка и лепестки были тоже золотые. Путешественница оборвала бабочке крыло, перепутала с лепестком. Бабочка оказалась очень мстительной. Когда путешественница, измученная долгой дорогой, уснула, бабочка подлетела к ней и убила… Вот такая трагическая история, – подвела итог Марго.
– Ты все напутала, – возразила Татьяна, – у Эверса немного иначе… Та путешественница коллекционировала бабочек и, найдя золотую бабочку, проткнула ее иглой. А дальше было примерно так, как ты сказала.
– Ну не знаю, – странно, но Марго не хотелось спорить, – вы просили, я рассказала… Я, собственно, по другому поводу звоню. Ты на симпозиум едешь?
– А тебя почему это волнует? – поинтересовался я у Марго. Она призналась:
– Так я тоже хочу, а туда только одно свободное приглашение осталось. Ну так ты едешь? – снова спросила она.
Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Делать было нечего, и я согласился взять Татьяну на Оркус.
– Никуда она не едет, – ответил я за Татьяну.
– Ну и чудненько! – обрадовалась корыстная Марго. – Тогда – пока!
Марго пропала. Татьяна поспешила чмокнуть меня в щеку. После столь трогательной благодарности я уже не имел права передумать.
Всю ночь я проворочался, изобретая для Ларсона самую страшную месть на свете. Впечатление от вчерашнего розыгрыша не рассеялось и к утру. Но как отомстить Лар-сону, я так и не придумал.
В этот день мне почти удалось добраться до Отдела. У самых дверей Отдела я притормозил и подумал, а за каким чертом я сюда приехал – Шефа на рабочем месте не было, от шутника Ларсона меня тошнило, Яна наверняка начнет приставать по поводу галлюцинирующего визора. Я вышел на улицу. За ночь и земля и деревья покрылись тонким слоем инея. Тень от здания мешала фаонскому солнцу растопить иней прямо с утра. И пока земля и деревья из седых не превратились в мокрых, я решил повторить свой вчерашний маршрут, а заодно еще раз продумать, что сказать Ларсону. Или сделать.
Рабочий день начался полчаса назад, и те сотрудники, что предпочитали утреннюю пробежку вечерней, уже покинули лес. Я снова был один, но вот что странно: ларсонов-ский розыфыш так меня встряхнул, что за все время прогулки я ни разу не вспомнил о своих вчерашних страхах. Или, лучше сказать, страх ни разу не вспомнил обо мне, хотя я о нем как раз вспомнил, но только под конец прогулки – когда шел к стоянке; и я удивился, почему это он не появляется. На Ларсона я больше не обижался, но в Отдел так и не пошел. Вместо этого я с полчаса покружил над горолом, затем полетел к Институту антропоморфологии.
Я поджидал Типса у заднего выхода корпуса "D". Фла-ер припарковать здесь было негде, пришлось коротать время сидя на бетонной скамье напротив выхода. Через десять минут я пожалел, что с утра не надел куртку с обогревом. Техники из службы энергоснабжения и регенерации дежурили посменно. Их утренняя смена заканчивалась, когда у всех остальных сотрудников Института наступало время обеденного перерыва. Долговязый, угрюмый Типе появился в компании сослуживцев. Я окликнул его:
– Типс, можно вас на пару слов. Он покосился на коллег.
– Мы тебя подождем, – сказал один из них.
– Лучше не стоит, – каменным голосом посоветовал я.
– Я тебя предупреждал, что они от тебя не отстанут, – напомнил Типсу его коллега. Остальные техники, включая Типса, посмотрели на него с какой-то странной укоризной. Наверное, он у них был признанным занудой. – Ладно, держись, – ободрил зануда.
Поочередно оглядываясь, они пошли вдоль корпуса Института по направлению к стоянке.
– Ну что вам еще?! – спросил Типе недовольно. – Меня уже три раза вызывали. Не знаю я ничего про этого Брауна.
– Два, – поправил я его, – два раза вызывали. В «Деле Брауна» я нашел только две записи беседы с Типсом. Он вскинул подбородок и пропыхтел:
– Ну два, и что с того?
– Вы куда шли? К стоянке флаеров? – спросил я, с трудом вынося его грубоватый тон.
– Вообще-то мне к «трубе», – ответил он уже мягче.
– В таком случае я вас довезу куда скажете, – пообещал я ему, – но прежде мы немного побеседуем. Когда вы познакомились с Брауном?
– Полтора года назад, может, чуть больше. Об этом у вас все записано. Со мной беседовал этот, как его… майор, по-моему…
– Виттенгер, – подсказал я.
– Да, он самый, – подтвердил Типе, – он уже не ведет это дело?
– Виттенгер занимается убийствами. Браун не его клиент. Итак, вы познакомились полтора года назад. И с тех пор вы работали в одной смене?
– По-разному – то в одной, то попеременно…
Он, по-видимому, хотел напомнить, что об этом он тоже уже говорил Виттенгеру, но промолчал. Я снова спросил:
– Почему вы назвали Брауна недоумком?
– Так вот вы про что… Что, я прямо так и сказал?
– Все записано, – подтвердил я. Если до этого он только пыхтел, то теперь точно вскипел:
– Да пусть хоть трижды записано – я же вам не врач! Я говорю, что думаю. Будь я психиатром, может, и обязан был бы объяснять почему да зачем. Но котелок у Брауна плохо варил, это факт!
– Вот о фактах мне и расскажите. Типе нахмурился.
– Забывал он все. Витал где-то в облаках. Случалось, десять раз ему повторишь, что, мол, к примеру, завтра септофлотатор надо поставить на профилактику, а придешь утром – опять все забито. А он глядит тебе в глаза, радостный такой, будто так и надо! Или возьмите хоть барионную центрифугу…
– Не надо брать центрифугу, – предостерег его я, – итак, Браун страдал забывчивостью, вы это хотели сказать?
Типе расстроился, что я не дал ему дорассказать про центрифугу.
– Не забывчивость это была. Я сам иной раз забуду у протомайзера турбулятор отключить. А Браун… Как будто не ему объясняешь, понимаете? То человек как человек, то словно в упор тебя не видит, как автомат какой-то или как во сне. И взгляд другой. Я все твержу ему: ты подумай сперва, прежде чем что-то сделать, а он кивает – да, мол, понял, подумаю, а барионную центрифугу заклинило, как в прошлый раз…
Они что, все здесь такие, размышлял я.
– Вам куда? – спросил я его. За милой болтовней, мы дошли до стоянки флаеров.
– Как куда? – переспросил он. – А, домой, в смысле… в Восточный Пригород.
Я отвез его, потом направился к своему термитнику. Дома меня ждала записка от Татьяны, мол, ей нечего надеть и что перед поездкой она непременно должна обновить свой гардероб, поэтому жди теперь ее только к вечеру.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
OPKУC
На рейсовых пассажирских кораблях экскурсоводы не предусмотрены. Зато среди пассажиров всегда найдется экскурсовод-любитель. Сидевший впереди нас господин провозгласил во всеуслышание:
– Оркус – это пародия на нормальную планету. Вы спросите почему, – обратился он к пожилой соседке справа. Та ничего не ответила – общительный попутчик донимал ее всю дорогу. – Ну вот, например, как мы представляем себе поверхность Фаона или пусть даже Земли? Если забыть про то, что в целом форма любой планеты близка к шарообразной – тут, надо признать, Оркус вполне традиционен, мы мыслим поверхность планеты как нечто плоское и лишь местами выпуклое, то есть гористое. Можно сказать, что в этом виноваты океаны – они, по определению, плоские и занимают большую часть поверхности как на Земле, так и на Фаоне. Но даже на тех планетах, где океанов нет, например, на Марсе или на Хармасе, зрительно картина та же самая: сначала равнина или плоскогорье, а уж затем горы, горные массивы, хребты и тому подобное. – После слов «и тому подобное» пожилой пассажирке пришлось пригнуть голову, чтобы дать ему изобразить руками то, на что слов у него не хватило – Также можно сказать, что виновато наше мировосприятие: воображая себе какой-нибудь пейзаж, мы скорее представим себе равнину с возвышенностями, чем равнину с ямами и канавами. Так вот, в двух словах, поверхность Оркуса – это именно равнина с ямами и канавами, а также с каньонами, провалами, расщелинами, но не с горами. Причудливая игра света и тени заставляет нас думать, что провалы совсем не глубоки или что они – всего лишь заболоченные впадины или озера. Но на самом деле глубина многих впадин превышает десяток километров. Самое загадочное явление на Оркусе – это «воронки» – впадины, края которых образуют правильную окружность диаметром до десяти километров. Воронки, постепенно сужаясь, уходят в глубь планеты на пятнадцать – двадцать километров. Чем уже горловина, тем глубже воронка. Один исследователь как-то раз заметил, что если бы на Оркусе жили человекоподобные племена, то они бы поклонялись не солнцу и звездам, а воронкам. И весь технический прогресс у оркусовских племен был бы направлен на освоение движения вниз, а не вдаль или вверх. Сканирование показывает, что многие воронки между собою соединены, но убедиться в этом воочию пока никто не решился.
К радости всех пассажиров словоохотливый господин замолчал.
– Вы забыли про поле Оркуса, – ни с того ни сего напомнила ему Татьяна. Пожилая пассажирка злобно посмотрела на нее и что-то пробурчала. Экскурсовод-любитель деловито сообщил:
– Ну про то, как странно действует на наш разум поле Оркуса, всем уже давно известно. И все слышали, будто бы ложные воспоминания побеждены с помощью пилюль. Однако жители по-прежнему покидают планету. В тех местах, где плотность населения достаточно высока, многие научились обходиться без пилюль – и впрямь, какая разница, помнишь ли ты соседа, которого вообще никогда не было, или, наоборот, забыл того, кто только что жил с тобою рядом. Когда людей вокруг много, за всеми все равно не уследишь Главное, чтобы вещи не пропадали, не правда ли?
Чрезвычайно довольный своей шуткой, он расхохотался. Татьяна улыбнулась. Корабль несся по низкой около-оркусовской орбите, ожидая разрешения на посадку Моя спутница прильнула к иллюминатору.
– Смотри, – сказала Татьяна, показывая вниз, – видишь, те четыре воронки – они друг рядом с другом, а там, дальше – еще четыре. Знаешь… они похожи на следы когтей огромного космического дракона, который хотел стащить планету с ее орбиты.
– Я думаю, у него ничего не вышло, – авторитетно заявил я.
– С чего ты взял, что не вышло?
– Обрати внимание на вон то море – прямо между двумя четверками воронок. Как ты полагаешь, откуда оно взялось?
– Вечно ты все опошлишь! – возмутилась Татьяна. По кораблю объявили, что разрешение на посадку получено.
Пока я узнавал, где можно арендовать флаер, Татьяна ходила выяснять отношения с транспортной компанией – при выдаче багажа ей подсунули чужой рюкзак. Я предлагал сначала проверить, что в нем лежит, а то, может, стоит оставить его себе. По крайней мере внешний вид у чужого рюкзака был подороже, чем у Татьяниного. Татьяна велела перестать молоть чепуху и заняться делом. Я узнал про аренду и возвращался к багажному блоку (там меня должна была ждать Татьяна со своим рюкзаком), когда выросший словно из-под земли мужчина вежливо поинтересовался:
– Господин Ильинский, если не ошибаюсь?
– Да, а в чем дело?
– Замечательно, я так вас себе и представлял! – обрадовался незнакомец, ни чуть не смущаясь такой явной непоследовательности. Я высказался вполне в духе Верха:
– Если вы меня себе только ПРЕДСТАВЛЯЛИ, то как в таком случае вы меня узнали?
– Исключительно исходя из того, что мое ПРЕДСТАВЛЕНИЕ о чем или о ком-либо всегда оказывается верным, – вывернулся незнакомец.
Его ответ меня позабавил, и я уточнил:
– Прямо так и всегда?
– Сдаюсь-сдаюсь, – замахал он руками и наконец назвал себя:
– Доктор Абметов, Симеон Абметов, если угодно…
Из дверей грузового терминала вышла недовольная Татьяна. Рюкзак, на этот раз свой собственный, она волочила за собой по полу. Не думаю, что он был слишком тяжелым, но нужно же ей как-то меня устыдить! Я извинился перед Абметовым и поспешил ей навстречу. Стоило мне к ней подойти, как она буквально одним пальцем подхватила рюкзак и водрузила мне плечо. Я шлепнул ее легонечко по заду, но так, чтобы никто не заметил.
Подошел Абметов.
– Вы нас не представите? – попросил он меня. Что за манеры, подумал я, однако выполнил его просьбу незамедлительно:
– Татьяна, это доктор Абметов, доктор, это – Татьяна.
Кажется, я все правильно сделал – сначала представляют мужчину даме, потом даму – мужчине. Не помню, как правильно. Татьяна изобразила книксен и сказала, что ей очень приятно.
– Можно просто Семен, – фамильярно предложил Абметов и поцеловал Татьяне руку.
– Хорошо, только не называйте меня Таней или Танюсей. – Татьяну веселили его старомодные манеры. Но, надо признать, в его исполнении они выглядели очень натурально. И наряд его был вполне подобающим – из-за полурасстегнутого ворота куртки выбивался белый воротничок рубашки и черный галстук-бабочка. Вообще-то Татьяна всегда питала слабость к элегантным ученым мужам возрастом за сорок. А Абметов, без сомнения, был лучшим образцом этой породы мужчин – сухой, подтянутый, ростом слегка выше меня. Подозрительно черные волосы он, вероятно, подкрашивал под цвет глаз; небольшая бородка сошла бы и за профессорскую, и за мефистофелевскую – это кому как нравится. Что и говорить – Йохан ему и в подметки не годился.
– Где вы планируете остановиться? – важно осведомился он.
– Где мы планируем остановиться? – тем же тоном спросил я Татьяну.
– А где остановились вы? – в свою очередь, спросила Татьяна у Абметова. Я подумал, что он, интересно, теперь спросит у меня. Но он ответил предельно просто:
– В Оркус-Отеле. Я только что проводил своих коллег и тут встретил вас. Врет, подумал я.
– Ежели там приличное обслуживание, то мы, пожалуй, последуем вашему примеру, правда, дорогой? – продолжала придуриваться Татьяна.
– Вне всяких сомнений, дорогая, – серьезно произнес я.
Татьяна едва не прыснула со смеху. Абметов принял все за чистую монету.
– Обслуживание там превосходное, даже по земным меркам, – заверил он нас и предложил подвезти. Я отказался, сославшись на то, что арендовать флаер мне нужно в любом случае, а в космопорте это обойдется дешевле. Абметов настаивать не стал, пообещал найти нас в отеле и, на всякий случай, назвал номер своих апартаментов. Засим раскланялся. Мы с Татьяной отправились в «Бюро по найму средств передвижения» – именно так оно себя рекомендовало.
– Нет, ну какой мужчина! – воскликнула Татьяна, развалившись в кресле легкого трехместного флаера. И пихнула меня локтем в бок. Флаер мотнуло в сторону.
– Ты поосторожней, я же еще не включил автопилот, – огрызнулся я. Татьяна насупилась и до самого отеля не проронила ни слова.
Когда я последний раз был на Оркусе, Оркус-Отель находился еще только в проекте. Уже начинало темнеть, и, подлетая, мы увидели разлапистую, слепящую мешанину из желтых окон, изумрудных пальм и бассейнов с неестественно синей водой. Отель поднимался террасами, и в сгустившихся сумерках даже обилие огней не позволяло угадать – корпуса выросли среди джунглей или джунгли проросли сквозь гостиничные корпуса. Что же касается пальм и бассейнов, то их было буквально выше крыши. Перед тем как сесть на посадочную площадку (она походила на огромную протянутую ладонь), флаер завис над одним из бассейнов. Татьяна посмотрела вниз, убедилась, что под нами никого нет, затем молча потянулась к рычагу амплефаера и толкнула его от себя. Флаеру было решительно все равно, а мне – тем более. «Никто тебя не слушается», – прокомментировал я. Флаер благополучно приземлился в центре посадочной ладони. По эскалатору мы спустились в вестибюль.
– Какой номер у Абметова? – спросила у меня Татьяна, когда мы стали регистрироваться у портье.
– Четыреста двенадцатый, сектор "Б", а зачем тебе? – удивился я.
Ее мгновенный ответ вызвал у меня еще большее недоумение:
– Тогда возьми двести пятьдесят четвертый в том же секторе.
– Почему именно двести пятьдесят четвертый?
– Чтобы сумма номеров была ровно шестьсот шестьдесят шесть.
Даже я не смог бы так быстро вычесть из одного трехзначного числа другое.
– А тебе зачем? – спросил я.
– Будет о чем с ним поговорить, неужели непонятно? Отличная тема для светской беседы – у Абметова вид змея-искусителя.
– Угу, на пенсии…
– Посмотрим, что из тебя выйдет, когда окажешься на пенсии.
– При моей работе до пенсии не доживают, – мрачно парировал я.
Нас зарегистрировали, и мы поднялись на второй этаж. Из-за Татьяниной нумерологии я теперь не смогу любоваться видом из окна. Впрочем, я не за этим сюда приехал.
Татьяна прошла в номер первой, я же немного задержался в дверях – проверял, во-первых, можно ли открыть дверь, не имея ключа, а во-вторых, можно ли ее закрыть так, чтобы нельзя было открыть даже ключом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46