Случится ли это когда-нибудь? Возможно, но по этому поводу я не испытываю ни страха, ни смущения, ни беспокойства.
Если когда-нибудь он найдет меня и вызовет на бой, быть посему. В жизни, полной сражений, это будет всего лишь еще одна схватка.
Причина не в этом. Я вспоминаю о нем с содроганием лишь потому, что понимаю: я и сам мог стать таким же. Живя в Мензоберранзане, я ходил по узкой грани между отчаянием и верой в лучшее, и надежда моя часто сменялась холодным цинизмом. Если бы тогда я поддался ему, то стал бы еще одной жертвой беспощадного сообщества дроу, и с тех пор моими клинками руководила бы не жажда справедливости – по крайней мере, я верю, что сейчас именно она направляет меня, – а ярость, как в те дни глубочайшей тоски, когда я верил, что все мои друзья мертвы. Именно тогда я познал эту холодную ярость отчаяния, перестал слышать свое сердце, да и душу как будто потерял.
Артемис Энтрери перестал слышать свое сердце много лет назад. Ясно как день, что отчаяние сломило его. Иногда я спрашиваю себя, пусть мне и больно думать об этом, – так ли уж он отличается от Закнафейна? Хотя подобным сравнением я, быть может, оскорбляю память моего дорогого отца. И Энтрери, и Закнафейн пускали в дело меч без малейшего сожаления и угрызений совести, считая, что мир, окружающий их, не стоит ни капли милосердия. Единственное, что отличает их в моих глазах, – ненависть Закнафейна была вполне оправданна, тогда как Энтрери не видит, что его мир достоин сочувствия, а не жестокого суда острых клинков.
Но Энтрери не способен видеть эту разницу. Он испытывает к своему миру то же отвращение, то же ощущение безнадежности, с какими Закнафейн относился к Мензоберранзану, а потому он и не чувствует уколов совести, беспощадно казня его.
Я знаю, что он заблуждается, но прекрасно понимаю, в чем причина его безжалостности. Ведь я был знаком с человеком, похожим в этом на нею, и его я готов превозносить, потому что обязан ему самою жизнью.
Всеми нами руководят какие-то стремления, пусть это лишь желание уйти от ответственности. Даже стремление не иметь стремлений есть стремление в своей основе, а значит, жизнь разумного существа от них неотделима.
Все устремления Артемиса Энтрери, как и Закнафейна, замкнулись на нем самом. Его единственная цель – самосовершенствование. Он мастер боевых искусств, его тело – механизм без изъяна, но все это делается не во имя какой-то более великой цели, а лишь для того, чтобы жить. Чтобы пройти по грязи и не запачкаться.
Стремления же Джарлакса, как и мои, – совершенно иные, хотя, надеюсь, цели у нас различные. Его задача – держать под контролем не себя, а все, что его окружает. Энтрери может потратить много часов, отрабатывая какое-нибудь движение до степени автоматизма, а Джарлакс тратит время на то, чтобы обработать окружающих и создать себе такие условия, какие ему нужны. Его потребности мне, само собой, непонятны, думаю, что общественное благо волнует его в последнюю очередь. Исходя из моего недолгого общения с этим непостижимым дроу, могу предположить, что он сталкивает людей между собой и сеет подозрения исключительно ради развлечения. Все эти махинации, безусловно, приносят ему выгоду: полагаю, устроив поединок между мной и Энтрери в башне Креншинибона, он хотел покрепче прибрать к рукам наемника. Но я подозреваю, что Джарлакс будет сеять раздор, даже не преследуя цели лично обогатиться или вообще получить какую-либо выгоду.
Наверное, за столько столетий ему наскучило жить и обыденность для него все равно что смерть. Он развлекается ради самих развлечений. При этом ему дела нет до тех, кто становится ничего не подозревающим участником его забав, зачастую фатальных, и это лишь доказывает, что Джарлакса так же не волнуют проблемы окружающего мира, как Артемиса Энтрери и когда-то Закнафейна. Когда я представляю себе Джарлакса и Закнафейна в Мензоберранзане, мне на ум приходит сравнение с ураганом, пронесшимся по улицам; вдали затихает уже хохот этой парочки, а никто ничего не успел понять.
Наверное, теперь Энтрери стал для Джарлакса достойным компаньоном.
Но все же, несмотря на сходство, Закнафейн и Энтрери – не одно и то же.
Подозреваю, что между Джарлаксом и наемным убийцей всегда сохранится напряжение из-за расхождения в целях и средствах – если только до сих пор они не повздорили всерьез и уже не лежат где-нибудь в придорожной канаве, оба пронзенные насквозь.
Пусть Закнафейна, как и Энтрери, одолевало отчаяние, но душу свою он не продал. Он так и не сдался.
А Энтрери давно поднял белый флаг и вряд ли когда опустит.
Дзирт До'Урден
Глава 1
ЖИЗНЬ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ
Это и дверью-то сложно было назвать, просто несколько досок, связанных между собой веревкой, тряпками и лозой. Когда разъяренный дворф с разбегу бросился на нее, она разлетелась на куски, и в маленькую пещерку посыпались щепки, тряпье и обрывки веревки.
Большего смятения, чем последовало за этим, не могло бы вызвать ни одно порождение Девяти Кругов Ада. На бедных гоблинов обрушился свирепый дворф с развевающимися черными волосами и длиннейшей бородой, заплетенной в две косицы, с непревзойденным мастерством размахивающий парой кистеней.
Он бросился к самой многочисленной группке гоблинов – их было четверо. Не обращая ни малейшего внимания ни на их жалкое оружие, ни на попытки защищаться, он врезался прямо в них, брыкаясь, топча и калеча их металлическими шарами, утыканными острыми шипами, со свистом крутившимися на концах адамантиновых цепей. Одному бедняге он нанес удар в грудь, да такой, что смял ему легкие и отбросил футов на десять. Пригнувшись и уклонившись от заостренной палки другого гоблина, игравшей роль копья, дворф развернулся к нему и двумя ударами проломил несчастному плечо и череп. Когда же тот упал на пол, еще и наподдал ногой под подбородок, раздробив челюсть. Но противник его уже успел распрощаться с жизнью, поэтому даже не пискнул.
Взметнув косицами, дворф прыжком обернулся к двоим оставшимся. Гоблинов настолько ошеломила его свирепость, что они на мгновение замерли в растерянности. А тому только это и нужно было.
Размахнувшись в стороны, он одновременно нанес два удара. Одному гоблину досталось крепко, а другого он только задел, но все равно удар был такой силы, что бедняга покачнулся. Набросившись на него, дворф свалил гоблина наземь пинками и тычками.
Потом он ринулся к входу, кувыркнулся и, еще вскакивая, ударил одного из гоблинов, спешивших удрать по склону горы, кистенем в спину. Тот и впрямь оказался на склоне быстрее, чем мог бы вообразить. Правда, мгновением раньше у него был раздроблен позвоночник, и потому он упал на землю, уже ничего не ощущая.
Широко расставив ноги, дворф выпрямился в проеме. Чуть присев и раскинув руки с кистенями, болтающимися на концах цепей, он бешено вращал выпученными глазами.
Он мог бы биться об заклад, что в пещере, когда он туда ворвался, было около десяти гоблинов. Пятерых он уложил, но теперь ему противостояли только двое.
Точнее, один, потому что второй неистово колотил в заднюю дверь в глубине пещеры, более крепкую, сделанную из прочного дерева, соединенного железными скобами. Второй, жавшийся спиной к товарищу, в ужасе не смел отвести взгляда от разъяренного чужака.
– А, у вас там укрытие! – проворчал дворф, делая шаг вперед.
Гоблин съежился и что-то пискнул, клацнув зубами. Второй же с удвоенным рвением замолотил в дверь.
– Ну-ка, давай, – подбодрил дворф. – Возьми палку и защищайся, повеселимся!
Уродец чуть распрямил плечи, и дворф воспринял это как сигнал. Крутанувшись, он махнул кистенем, но удар не достиг цели. Сначала дворф решил напугать несчастного.
Он сделал еще шаг, снова развернулся на месте, и очередной удар разбил гоблину лицо. Если бы не дверной косяк за спиной, он отлетел бы далеко назад.
Оба бедолаги принялись колотить в дверь уже в совершеннейшем отчаянии. Дворф же, вздохнув, пренебрежительно покачал головой, подошел ближе и в два счета проломил им сзади головы. Взяв оба кистеня в одну руку, другой он схватил одного из гоблинов за шею и легко, как щепку, отшвырнул футов на десять, к стене. Вслед за ним полетел и второй.
Дворф поправил ремень из толстой кожи – волшебную вещь, наделявшую и без того сильного воина мощью великана.
– Красиво сработано! – похвалил он, рассматривая главный вход.
Дверь и косяки явно делали не гоблины; скорее всего, они стащили их из развалин какого-нибудь замка в заболоченных землях Ваасы. Но нужно отдать уродцам должное – все это они хорошо вделали в стену.
Дворф постучал и довольно бегло прокричал на гоблинском языке:
– Эй вы, сопляки плоскоголовые! Вряд ли вы обрадуетесь, если я сломаю такую красивую дверь, а? Тогда открывайте, и не будем тянуть время! Я, может, даже пощажу вас, но уши все равно заберу!
И, приложив свое собственное ухо к двери, он услышал там едва уловимый всхлип, а потом «Ш-ш-ш!».
Вздохнув, дворф постучал снова:
– Ну ладно. Ваш последний шанс.
Отступив на шаг, он пошептал над обернутыми кожей ручками кистеней, высвобождая их волшебную мощь. Из шипов правого шара засочилась прозрачная маслянистая жидкость, а из левого – красновато-серая. Смерив взглядом дверь, дворф решил бить в центральное скрещение кованых полос.
Досчитав до трех (в конце концов, он же обещал им последний шанс!), он резко развернулся в прыжке и левым кистенем нанес удар точно в намеченное место. Правым он ударил по инерции, но главное, что на двери осталась красноватая жидкость.
Это был ихор страшного чудовища, при виде которого наверняка побледнел бы любой рыцарь в сияющих доспехах. В считанные мгновения толстые железные оковы приобрели такой же бурый цвет и рассыпались ржавым прахом.
Дождавшись, когда железо совсем разрушилось, дворф с ревом развернулся еще раз, вложив в движение всю свою силу, и треснул правым кистенем в ту же самую точку. Может, таким ударом он расшиб бы дверь и собственными силами, но узнать это наверняка не пришлось никому, поскольку вещество из правого шара при соприкосновении с поверхностью вызвало взрыв.
Дверь вместе с тяжелым засовом с обратной стороны раскололась надвое, одна ее половина, криво повиснув на петле, качнулась в сторону дворфа, а другая грохнулась на пол.
В проеме стояли трое гоблинов, наряженных в нелепые доспехи явно с чужого плеча – на одном даже был шлем с открытым забралом, – и каждый сжимал оружие: короткий меч, копье и боевой топор. Если неопытного бойца их вид и мог припугнуть, то дворф с первого взгляда понял, что бедняги даже обращаться с этим оружием не умеют, – недаром он провел в сражениях почти четыреста лет.
– Ну что ж, если вы отдадите мне свои уши, то ступайте на все четыре стороны, – сказал он по-гоблински с сильным акцентом. – Будете вы жить, плоскоголовые, или сдохнете, мне без разницы, но ваши уши – мне. – И, достав с этими словами маленький нож, он метнул его, всадив в пол у ног незадачливой троицы. – Отдадите мне каждый левое ухо и вернете нож, а потом идите себе. Не хотите – срежу уши с ваших трупов. Выбирайте.
Гоблин, что стоял правее, поднял копье и с воплем бросился в атаку.
Именно на это Атрогейт и рассчитывал.
* * *
Услышав, что Атрогейт с шумом ломится в дверь, Артемис Энтрери скользнул за ширму. Он не только недолюбливал дворфа, но и не доверял ему, потому возможность подслушать пришлась кстати.
– Вот где эта тощая полукровка, что хочет меня обскакать! – взревел Атрогейт, переступив порог комнаты Калийи.
Женщина мельком взглянула на дворфа, ничуть не испугавшись, – Энтрери понимал, что она спокойна, зная, что он рядом.
– Ну, чего, думаешь, имя себе здесь заработала?
– Ты это о чем?
– Ах, госпожа Калийа, первая в списке, – кривляясь, ответил Атрогейт.
Среди смельчаков из Ворот Ваасы, отправлявшихся в походы в необжитые земли, шло своеобразное соревнование. За уши диких тварей, населявших эти территории, было назначено вознаграждение, но, чтобы подстегнуть энтузиазм, командиры крепости еще стали вести и список самых удачливых «охотников за головами». Почти с самого начала имя Атрогейта бессменно возглавляло этот список, пока несколько месяцев назад Калийа не обошла его. А ее погибшая подруга Парисса отстала от дворфа всего на пару очков.
– Думаешь, меня это волнует? – спросил он.
– Во всяком случае, явно больше, чем меня, – невозмутимо ответила полукровка, а Энтрери за ширмой удовлетворенно кивнул, довольный ответом подруги.
Посопев, Атрогейт взревел:
– Недолго тебе там быть!
Энтрери чутко прислушивался, стараясь понять, угрожает он Калийе или нет. Машинально сжав эфес, он неслышно ступил, переместившись к ближайшему к двери краю ширмы, откуда удобно было бы атаковать дворфа с фланга, если потребуется.
Атрогейт поднял руку с зажатым в ней туго набитым мешочком, и наемный убийца успокоился, сообразив, что там внутри.
– Тебе снова придется смотреть мне в спину, полукровка, – потрясая мешком, сказал Атрогейт. – Четырнадцать гоблинов, парочка тупоголовых орков и один огр на закуску.
Калийа равнодушно пожала плечами.
– Так что если ты крепкая, продолжай охотиться и зимой, – вещал Атрогейт. – Я же отправлюсь на юг и буду пить, пока снег не сойдет, поэтому снова можешь стать первой на несколько месяцев, если повезет. Но как только снег растает, все, уступишь мне место. – Помолчав, дворф ухмыльнулся в кустистую бороду. – Правда, подружки-то твоей больше нет, с кем пойдешь? Если только этого проныру уговоришь, только он, небось, холодов побоится!
Калийю передернуло при упоминании о Париссе, и Энтрери, заметив это, даже не рассердился на оскорбление в свой адрес. Полукровка все еще тяжело переживала потерю. Парисса с Калийей дружили много лет, бывали во многих передрягах, но она погибла по дороге в Палишук, выпав из повозки, которой правил Энтрери, во время битвы со страшными, похожими на змей летающими чудищами.
– Добрый мой дворф, мне совсем не хочется тащиться куда-то убивать гоблинов, – сказала Калийа, справившись с собой.
– Ну, как знаешь, – фыркнул дворф. – Мне-то все едино, я так и так весной буду первым, так что ты и другие, кто думает меня обойти, можете даже не надеяться! Не выйдет!
– И наплевать.
Гордо выпятивший грудь Атрогейт несколько растерялся, услышав такой ответ. Буркнув нечто нечленораздельное, он еще раз тряхнул своим мешком перед носом у Калийи, сказал: «Н-да» – и повернулся к двери.
Энтрери даже не посмотрел в его сторону, целиком сосредоточив внимание на подруге, которую, несмотря на внешнюю невозмутимость, разговор с дворфом явно расстроил.
Глава 2
ДОРОГА В БЛАДСТОУН
Трудно было вообразить себе спутников более непохожих друг на друга. Джарлакс, ехавший на высоком сильном жеребце, был одет отменно – шелковая одежда, широкий плащ, пурпурная шляпа с огромными полями, украшенная пером диатримы. Дорожная грязь как будто не приставала к нему – ни пылинки, ни пятнышка не было на его вещах. И сам он, изящный и стройный, сидя в седле очень прямо, походил на безупречно воспитанного знатного вельможу. Его нетрудно было принять за какого-нибудь принца-дроу, искушенного в дипломатии.
Рядом с ним трясся на осле дворф – полная ему противоположность. Можно было подумать, что вся грязь на дороге – от коренастого, неряшливого Атрогейта. К несчастью бедного ослика, дворф носил доспехи из кожи и металлических пластин, с бесчисленным количеством пряжек, бляшек и ремешков. Седло он, видно, считал ненужной роскошью, поэтому сидел просто на спине бедного животного, крепко обхватив его ногами, подпрыгивая и подскакивая при каждом шаге. За спиной у него крест-накрест крепились знаменитые кистени, сделанные из стеклостали, и их утыканные шипами головки тоже болтались на ходу.
В отличие от наголо бритого дроу, черная кожа которого поблескивала под полями шляпы – а когда он снимал ее, становилось видно, что никакой растительности, кроме тонких изогнутых бровей, на голове эльфа нет, – дворф был чрезмерно волосат, чем гордился, как лев своей гривой. Черные космы, будто копна, торчали во все стороны, сплетаясь с пучками, торчавшими из ушей, и длинной бородой, заплетенной в две косицы, каждая из которых была перехвачена ленточкой, украшенной драгоценными камнями.
– Ну, мы прям настоящие герои, – обратился дворф к своему спутнику.
Впереди следом за парой солдат ехали Артемис Энтрери и Калийа, а солдаты позади сопровождали гроб с телом командира Эллери из Армии Бладстоуна, молодой воительницы, подававшей большие надежды, дальней племянницы короля Гарета Драконобора. Все жители Бладстоуна скорбели о ней. Она погибла в замке, порожденном темной магией, который неожиданно возник неподалеку от северного городка Палишука, населенного полуорками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Если когда-нибудь он найдет меня и вызовет на бой, быть посему. В жизни, полной сражений, это будет всего лишь еще одна схватка.
Причина не в этом. Я вспоминаю о нем с содроганием лишь потому, что понимаю: я и сам мог стать таким же. Живя в Мензоберранзане, я ходил по узкой грани между отчаянием и верой в лучшее, и надежда моя часто сменялась холодным цинизмом. Если бы тогда я поддался ему, то стал бы еще одной жертвой беспощадного сообщества дроу, и с тех пор моими клинками руководила бы не жажда справедливости – по крайней мере, я верю, что сейчас именно она направляет меня, – а ярость, как в те дни глубочайшей тоски, когда я верил, что все мои друзья мертвы. Именно тогда я познал эту холодную ярость отчаяния, перестал слышать свое сердце, да и душу как будто потерял.
Артемис Энтрери перестал слышать свое сердце много лет назад. Ясно как день, что отчаяние сломило его. Иногда я спрашиваю себя, пусть мне и больно думать об этом, – так ли уж он отличается от Закнафейна? Хотя подобным сравнением я, быть может, оскорбляю память моего дорогого отца. И Энтрери, и Закнафейн пускали в дело меч без малейшего сожаления и угрызений совести, считая, что мир, окружающий их, не стоит ни капли милосердия. Единственное, что отличает их в моих глазах, – ненависть Закнафейна была вполне оправданна, тогда как Энтрери не видит, что его мир достоин сочувствия, а не жестокого суда острых клинков.
Но Энтрери не способен видеть эту разницу. Он испытывает к своему миру то же отвращение, то же ощущение безнадежности, с какими Закнафейн относился к Мензоберранзану, а потому он и не чувствует уколов совести, беспощадно казня его.
Я знаю, что он заблуждается, но прекрасно понимаю, в чем причина его безжалостности. Ведь я был знаком с человеком, похожим в этом на нею, и его я готов превозносить, потому что обязан ему самою жизнью.
Всеми нами руководят какие-то стремления, пусть это лишь желание уйти от ответственности. Даже стремление не иметь стремлений есть стремление в своей основе, а значит, жизнь разумного существа от них неотделима.
Все устремления Артемиса Энтрери, как и Закнафейна, замкнулись на нем самом. Его единственная цель – самосовершенствование. Он мастер боевых искусств, его тело – механизм без изъяна, но все это делается не во имя какой-то более великой цели, а лишь для того, чтобы жить. Чтобы пройти по грязи и не запачкаться.
Стремления же Джарлакса, как и мои, – совершенно иные, хотя, надеюсь, цели у нас различные. Его задача – держать под контролем не себя, а все, что его окружает. Энтрери может потратить много часов, отрабатывая какое-нибудь движение до степени автоматизма, а Джарлакс тратит время на то, чтобы обработать окружающих и создать себе такие условия, какие ему нужны. Его потребности мне, само собой, непонятны, думаю, что общественное благо волнует его в последнюю очередь. Исходя из моего недолгого общения с этим непостижимым дроу, могу предположить, что он сталкивает людей между собой и сеет подозрения исключительно ради развлечения. Все эти махинации, безусловно, приносят ему выгоду: полагаю, устроив поединок между мной и Энтрери в башне Креншинибона, он хотел покрепче прибрать к рукам наемника. Но я подозреваю, что Джарлакс будет сеять раздор, даже не преследуя цели лично обогатиться или вообще получить какую-либо выгоду.
Наверное, за столько столетий ему наскучило жить и обыденность для него все равно что смерть. Он развлекается ради самих развлечений. При этом ему дела нет до тех, кто становится ничего не подозревающим участником его забав, зачастую фатальных, и это лишь доказывает, что Джарлакса так же не волнуют проблемы окружающего мира, как Артемиса Энтрери и когда-то Закнафейна. Когда я представляю себе Джарлакса и Закнафейна в Мензоберранзане, мне на ум приходит сравнение с ураганом, пронесшимся по улицам; вдали затихает уже хохот этой парочки, а никто ничего не успел понять.
Наверное, теперь Энтрери стал для Джарлакса достойным компаньоном.
Но все же, несмотря на сходство, Закнафейн и Энтрери – не одно и то же.
Подозреваю, что между Джарлаксом и наемным убийцей всегда сохранится напряжение из-за расхождения в целях и средствах – если только до сих пор они не повздорили всерьез и уже не лежат где-нибудь в придорожной канаве, оба пронзенные насквозь.
Пусть Закнафейна, как и Энтрери, одолевало отчаяние, но душу свою он не продал. Он так и не сдался.
А Энтрери давно поднял белый флаг и вряд ли когда опустит.
Дзирт До'Урден
Глава 1
ЖИЗНЬ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ
Это и дверью-то сложно было назвать, просто несколько досок, связанных между собой веревкой, тряпками и лозой. Когда разъяренный дворф с разбегу бросился на нее, она разлетелась на куски, и в маленькую пещерку посыпались щепки, тряпье и обрывки веревки.
Большего смятения, чем последовало за этим, не могло бы вызвать ни одно порождение Девяти Кругов Ада. На бедных гоблинов обрушился свирепый дворф с развевающимися черными волосами и длиннейшей бородой, заплетенной в две косицы, с непревзойденным мастерством размахивающий парой кистеней.
Он бросился к самой многочисленной группке гоблинов – их было четверо. Не обращая ни малейшего внимания ни на их жалкое оружие, ни на попытки защищаться, он врезался прямо в них, брыкаясь, топча и калеча их металлическими шарами, утыканными острыми шипами, со свистом крутившимися на концах адамантиновых цепей. Одному бедняге он нанес удар в грудь, да такой, что смял ему легкие и отбросил футов на десять. Пригнувшись и уклонившись от заостренной палки другого гоблина, игравшей роль копья, дворф развернулся к нему и двумя ударами проломил несчастному плечо и череп. Когда же тот упал на пол, еще и наподдал ногой под подбородок, раздробив челюсть. Но противник его уже успел распрощаться с жизнью, поэтому даже не пискнул.
Взметнув косицами, дворф прыжком обернулся к двоим оставшимся. Гоблинов настолько ошеломила его свирепость, что они на мгновение замерли в растерянности. А тому только это и нужно было.
Размахнувшись в стороны, он одновременно нанес два удара. Одному гоблину досталось крепко, а другого он только задел, но все равно удар был такой силы, что бедняга покачнулся. Набросившись на него, дворф свалил гоблина наземь пинками и тычками.
Потом он ринулся к входу, кувыркнулся и, еще вскакивая, ударил одного из гоблинов, спешивших удрать по склону горы, кистенем в спину. Тот и впрямь оказался на склоне быстрее, чем мог бы вообразить. Правда, мгновением раньше у него был раздроблен позвоночник, и потому он упал на землю, уже ничего не ощущая.
Широко расставив ноги, дворф выпрямился в проеме. Чуть присев и раскинув руки с кистенями, болтающимися на концах цепей, он бешено вращал выпученными глазами.
Он мог бы биться об заклад, что в пещере, когда он туда ворвался, было около десяти гоблинов. Пятерых он уложил, но теперь ему противостояли только двое.
Точнее, один, потому что второй неистово колотил в заднюю дверь в глубине пещеры, более крепкую, сделанную из прочного дерева, соединенного железными скобами. Второй, жавшийся спиной к товарищу, в ужасе не смел отвести взгляда от разъяренного чужака.
– А, у вас там укрытие! – проворчал дворф, делая шаг вперед.
Гоблин съежился и что-то пискнул, клацнув зубами. Второй же с удвоенным рвением замолотил в дверь.
– Ну-ка, давай, – подбодрил дворф. – Возьми палку и защищайся, повеселимся!
Уродец чуть распрямил плечи, и дворф воспринял это как сигнал. Крутанувшись, он махнул кистенем, но удар не достиг цели. Сначала дворф решил напугать несчастного.
Он сделал еще шаг, снова развернулся на месте, и очередной удар разбил гоблину лицо. Если бы не дверной косяк за спиной, он отлетел бы далеко назад.
Оба бедолаги принялись колотить в дверь уже в совершеннейшем отчаянии. Дворф же, вздохнув, пренебрежительно покачал головой, подошел ближе и в два счета проломил им сзади головы. Взяв оба кистеня в одну руку, другой он схватил одного из гоблинов за шею и легко, как щепку, отшвырнул футов на десять, к стене. Вслед за ним полетел и второй.
Дворф поправил ремень из толстой кожи – волшебную вещь, наделявшую и без того сильного воина мощью великана.
– Красиво сработано! – похвалил он, рассматривая главный вход.
Дверь и косяки явно делали не гоблины; скорее всего, они стащили их из развалин какого-нибудь замка в заболоченных землях Ваасы. Но нужно отдать уродцам должное – все это они хорошо вделали в стену.
Дворф постучал и довольно бегло прокричал на гоблинском языке:
– Эй вы, сопляки плоскоголовые! Вряд ли вы обрадуетесь, если я сломаю такую красивую дверь, а? Тогда открывайте, и не будем тянуть время! Я, может, даже пощажу вас, но уши все равно заберу!
И, приложив свое собственное ухо к двери, он услышал там едва уловимый всхлип, а потом «Ш-ш-ш!».
Вздохнув, дворф постучал снова:
– Ну ладно. Ваш последний шанс.
Отступив на шаг, он пошептал над обернутыми кожей ручками кистеней, высвобождая их волшебную мощь. Из шипов правого шара засочилась прозрачная маслянистая жидкость, а из левого – красновато-серая. Смерив взглядом дверь, дворф решил бить в центральное скрещение кованых полос.
Досчитав до трех (в конце концов, он же обещал им последний шанс!), он резко развернулся в прыжке и левым кистенем нанес удар точно в намеченное место. Правым он ударил по инерции, но главное, что на двери осталась красноватая жидкость.
Это был ихор страшного чудовища, при виде которого наверняка побледнел бы любой рыцарь в сияющих доспехах. В считанные мгновения толстые железные оковы приобрели такой же бурый цвет и рассыпались ржавым прахом.
Дождавшись, когда железо совсем разрушилось, дворф с ревом развернулся еще раз, вложив в движение всю свою силу, и треснул правым кистенем в ту же самую точку. Может, таким ударом он расшиб бы дверь и собственными силами, но узнать это наверняка не пришлось никому, поскольку вещество из правого шара при соприкосновении с поверхностью вызвало взрыв.
Дверь вместе с тяжелым засовом с обратной стороны раскололась надвое, одна ее половина, криво повиснув на петле, качнулась в сторону дворфа, а другая грохнулась на пол.
В проеме стояли трое гоблинов, наряженных в нелепые доспехи явно с чужого плеча – на одном даже был шлем с открытым забралом, – и каждый сжимал оружие: короткий меч, копье и боевой топор. Если неопытного бойца их вид и мог припугнуть, то дворф с первого взгляда понял, что бедняги даже обращаться с этим оружием не умеют, – недаром он провел в сражениях почти четыреста лет.
– Ну что ж, если вы отдадите мне свои уши, то ступайте на все четыре стороны, – сказал он по-гоблински с сильным акцентом. – Будете вы жить, плоскоголовые, или сдохнете, мне без разницы, но ваши уши – мне. – И, достав с этими словами маленький нож, он метнул его, всадив в пол у ног незадачливой троицы. – Отдадите мне каждый левое ухо и вернете нож, а потом идите себе. Не хотите – срежу уши с ваших трупов. Выбирайте.
Гоблин, что стоял правее, поднял копье и с воплем бросился в атаку.
Именно на это Атрогейт и рассчитывал.
* * *
Услышав, что Атрогейт с шумом ломится в дверь, Артемис Энтрери скользнул за ширму. Он не только недолюбливал дворфа, но и не доверял ему, потому возможность подслушать пришлась кстати.
– Вот где эта тощая полукровка, что хочет меня обскакать! – взревел Атрогейт, переступив порог комнаты Калийи.
Женщина мельком взглянула на дворфа, ничуть не испугавшись, – Энтрери понимал, что она спокойна, зная, что он рядом.
– Ну, чего, думаешь, имя себе здесь заработала?
– Ты это о чем?
– Ах, госпожа Калийа, первая в списке, – кривляясь, ответил Атрогейт.
Среди смельчаков из Ворот Ваасы, отправлявшихся в походы в необжитые земли, шло своеобразное соревнование. За уши диких тварей, населявших эти территории, было назначено вознаграждение, но, чтобы подстегнуть энтузиазм, командиры крепости еще стали вести и список самых удачливых «охотников за головами». Почти с самого начала имя Атрогейта бессменно возглавляло этот список, пока несколько месяцев назад Калийа не обошла его. А ее погибшая подруга Парисса отстала от дворфа всего на пару очков.
– Думаешь, меня это волнует? – спросил он.
– Во всяком случае, явно больше, чем меня, – невозмутимо ответила полукровка, а Энтрери за ширмой удовлетворенно кивнул, довольный ответом подруги.
Посопев, Атрогейт взревел:
– Недолго тебе там быть!
Энтрери чутко прислушивался, стараясь понять, угрожает он Калийе или нет. Машинально сжав эфес, он неслышно ступил, переместившись к ближайшему к двери краю ширмы, откуда удобно было бы атаковать дворфа с фланга, если потребуется.
Атрогейт поднял руку с зажатым в ней туго набитым мешочком, и наемный убийца успокоился, сообразив, что там внутри.
– Тебе снова придется смотреть мне в спину, полукровка, – потрясая мешком, сказал Атрогейт. – Четырнадцать гоблинов, парочка тупоголовых орков и один огр на закуску.
Калийа равнодушно пожала плечами.
– Так что если ты крепкая, продолжай охотиться и зимой, – вещал Атрогейт. – Я же отправлюсь на юг и буду пить, пока снег не сойдет, поэтому снова можешь стать первой на несколько месяцев, если повезет. Но как только снег растает, все, уступишь мне место. – Помолчав, дворф ухмыльнулся в кустистую бороду. – Правда, подружки-то твоей больше нет, с кем пойдешь? Если только этого проныру уговоришь, только он, небось, холодов побоится!
Калийю передернуло при упоминании о Париссе, и Энтрери, заметив это, даже не рассердился на оскорбление в свой адрес. Полукровка все еще тяжело переживала потерю. Парисса с Калийей дружили много лет, бывали во многих передрягах, но она погибла по дороге в Палишук, выпав из повозки, которой правил Энтрери, во время битвы со страшными, похожими на змей летающими чудищами.
– Добрый мой дворф, мне совсем не хочется тащиться куда-то убивать гоблинов, – сказала Калийа, справившись с собой.
– Ну, как знаешь, – фыркнул дворф. – Мне-то все едино, я так и так весной буду первым, так что ты и другие, кто думает меня обойти, можете даже не надеяться! Не выйдет!
– И наплевать.
Гордо выпятивший грудь Атрогейт несколько растерялся, услышав такой ответ. Буркнув нечто нечленораздельное, он еще раз тряхнул своим мешком перед носом у Калийи, сказал: «Н-да» – и повернулся к двери.
Энтрери даже не посмотрел в его сторону, целиком сосредоточив внимание на подруге, которую, несмотря на внешнюю невозмутимость, разговор с дворфом явно расстроил.
Глава 2
ДОРОГА В БЛАДСТОУН
Трудно было вообразить себе спутников более непохожих друг на друга. Джарлакс, ехавший на высоком сильном жеребце, был одет отменно – шелковая одежда, широкий плащ, пурпурная шляпа с огромными полями, украшенная пером диатримы. Дорожная грязь как будто не приставала к нему – ни пылинки, ни пятнышка не было на его вещах. И сам он, изящный и стройный, сидя в седле очень прямо, походил на безупречно воспитанного знатного вельможу. Его нетрудно было принять за какого-нибудь принца-дроу, искушенного в дипломатии.
Рядом с ним трясся на осле дворф – полная ему противоположность. Можно было подумать, что вся грязь на дороге – от коренастого, неряшливого Атрогейта. К несчастью бедного ослика, дворф носил доспехи из кожи и металлических пластин, с бесчисленным количеством пряжек, бляшек и ремешков. Седло он, видно, считал ненужной роскошью, поэтому сидел просто на спине бедного животного, крепко обхватив его ногами, подпрыгивая и подскакивая при каждом шаге. За спиной у него крест-накрест крепились знаменитые кистени, сделанные из стеклостали, и их утыканные шипами головки тоже болтались на ходу.
В отличие от наголо бритого дроу, черная кожа которого поблескивала под полями шляпы – а когда он снимал ее, становилось видно, что никакой растительности, кроме тонких изогнутых бровей, на голове эльфа нет, – дворф был чрезмерно волосат, чем гордился, как лев своей гривой. Черные космы, будто копна, торчали во все стороны, сплетаясь с пучками, торчавшими из ушей, и длинной бородой, заплетенной в две косицы, каждая из которых была перехвачена ленточкой, украшенной драгоценными камнями.
– Ну, мы прям настоящие герои, – обратился дворф к своему спутнику.
Впереди следом за парой солдат ехали Артемис Энтрери и Калийа, а солдаты позади сопровождали гроб с телом командира Эллери из Армии Бладстоуна, молодой воительницы, подававшей большие надежды, дальней племянницы короля Гарета Драконобора. Все жители Бладстоуна скорбели о ней. Она погибла в замке, порожденном темной магией, который неожиданно возник неподалеку от северного городка Палишука, населенного полуорками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38