Конечно, война есть война, и некоторые отступления от бюрократических норм случались всегда и смотрели на них сквозь пальцы. Но чтобы совсем ничего?.. Ведь даже записей радиопереговоров со своим аэродромом не имеется — рация на самолете то ли отказала, то ли была повреждена в бою. Нет свидетелей в воздухе — в бой Горовец вступил один; нет и на земле — впрочем, их и не могло быть, ибо никто не в состоянии проследить за всем течением боя, происходящего на пространстве протяженностью не менее 30 километров.
И последнее. Раскапывая архивные данные, журналист Дмитрий Назаров, расследовавший эту историю, выяснил, что за весь день 6 июля 1943 года 2-я и 77-я эскадрильи немецких бомбардировщиков, поддерживавших группу армий «Юг», потеряли всего пять пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс Ju-87 “Штука”»: два были сбиты истребителями, еще два — зенитным огнем, один — разбился из-за отказа двигателя. Еще пять машин было повреждено: две — истребителями и три — зенитным огнем.
Как же Горовец сумел сбить девять бомбардировщиков из двух? []
Чтобы разобраться в этом, следует вернуться к тезису о том, что матерью мифов во все времена являлось поражение. И еще — к Курской битве, вернее к одному из ее эпизодов, знаменитому танковому сражению под Прохоровкой. Снова процитирую «Военный энциклопедический словарь»: «Прохоровка — поселок городского типа, райцентр Белгородской обл., в районе которого 12 июля 1943 г. в ходе Курской битвы произошло самое большое танковое сражение Второй мировой войны (с обеих сторон в нем одновременно участвовало до 1200 танков и САУ []), завершившееся разгромом численно превосходящей наступавшей немецко-фашистской танковой группировки». Увы, численным превосходством обладала как раз Пятая гвардейская танковая армия генерала Петра Алексеевича Ротмистрова: против 273 танков и штурмовых орудий (включая восемь трофейных «тридцатьчетверок») Второго танкового корпуса СС генерала Хауссера она могла выставить 850 танков и САУ. А теперь сравним потери сторон. Немцы потеряли 5 танков и еще 54 было повреждено; армия Ротмистрова — 334 танка и САУ, а около 400 было повреждено []. Говорят, когда в Ставке стало известно об этих итогах, судьба Ротмистрова буквально весела на волоске, но потом Верховный пришел к выводу, что в пропагандистских целях лучше счесть поражение под Прохоровкой победой.
А для вящей убедительности стоило также показать, как доблестно разят врага и другие рода войск. Тут-то и родился (Бог весть, чьими стараниями) миф о Горовце — действительно хорошем, наверное, летчике (все-таки 74 вылета — как правило, гибли раньше!), как и сотни других сложившем голову в Курской битве и так и не успевшем узнать о собственном легендарном подвиге, на котором теперь воспитывают в школьниках патриотизм…
А вот другой эпизод, где подвиг и героизм самоочевидно присутствуют.
В самом начале войны, в боях под Новгородом 24 августа 1941 года двадцатичетырехлетний политрук роты 1-го батальона 125-го танкового полка Александр Константинович Панкратов бросился на вражеское пулеметное гнездо и грудью закрыл амбразуру, за что впоследствии, в 1942 году, был посмертно удостоен звания Герой Советского Союза. Полагаю, в горячке боя он не думал ни о наградах, ни о славе, ни о посмертном воздаянии — просто «положил живот свой за други своя». Но когда в одном из справочников по истории Великой Отечественной я прочел, что Панкратов «повторил подвиг Александра Матросова», мне все-таки стало очень горько. И не только за самого Панкратова — согласно списку, составленному на основании документов, хранящихся в архиве Министерства обороны СССР и архиве Министерства внутренних дел СССР, насчитывается 55 воинов [], закрывших своими телами амбразуры дотов и дзотов до 23 февраля 1943 года, когда в бою за деревню Чернушки Великолукской области такой же подвиг совершил Александр Матросов.
Так почему же мифологизирован был именно этот последний? Не потому ли, что на амбразуру он бросился именно в день Красной армии? Очень уж подходящий случай и для политдонесения, и для статьи в «Красной звезде»… И пропагандистская машина стала лихо набирать обороты. Недаром же историк Олег Витальевич Будницкий утверждает, что Великая Отечественная война — до сих пор не столько история, сколько пропаганда…
Вот и получается — для героизма (не подлинного, но официально восславляемого, что отнюдь не одно и то же) мало самого подвига, надо еще совершить его так, чтобы это было с руки использовать пропаганде…
Однако тот миф, о котором пойдет речь ниже, стоит в ряду иных прочих особняком, поскольку тут прекрасно известны и конкретный автор мифа, и все этапы его развития.
Слово о 28 гвардейцах
Шел ноябрь 1941 года — самый напряженный этап Битвы за Москву [], когда судьба столицы висела буквально на волоске. Правительство уже готово было в любой момент переехать в Куйбышев (старую и нынешнюю Самару, где и сейчас демонстрируют всем желающим приготовленный для Сталина бункер). В партийно-правительственных ведомствах спешно жгли секретные документы; впрочем, многие из этих бумаг сотрудники, покидая свои посты, попросту бросали, поскольку плановая эвакуация день ото дня превращалась во все более паническое бегство. Готовились ко взрыву или поджогу многие здания. Формировались подпольные диверсионные, разведывательные и террористические группы, которым предстояло остаться в Москве после занятия столицы гитлеровцами. В то, что город удастся отстоять, многие уже не верили.
А на подступах к Москве помимо регулярной армии насмерть стояли все мыслимые резервы — народное ополчение, курсанты военных училищ, милиция… На Волоколамском направлении оборону держала 316-я стрелковая дивизия генерала Панфилова []. Входящий в ее состав 1075-й стрелковый полк занимал позиции на линии высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково, находящийся на 117 километре Рижского направления Московской железной дороги в 7 километрах к юго-востоку от Волоколамска. На левом фланге полка, седлая железную дорогу, окопалось соседнее пехотное подразделение.
Накануне разведка донесла, что немцы готовятся к новому наступлению — в населенных пунктах Красиково, Жданово, Муромцево они сконцентрировали свыше восьмидесяти танков, два полка пехоты, шесть минометных и четыре артиллерийских батареи, а также группы автоматчиков и мотоциклистов. Около восьми часов утра 16 ноября после авианалета и артподготовки, упредив наступление наших частей, на расположение 4-й роты 2-го батальона 1075-го полка двинулось более двух десятков танков…
У самого разъезда Дубосеково им противостояла группа истребителей танков в составе двадцати девяти человек: Николая Яковлевича Ананьева, Григория Михайловича Безродного, Николая Никоноровича Белашева (по другим сведениям — Болотова), Якова Александровича Бондаренко, Иллариона Романовича Васильева, Петра Даниловича Дутова, Ивана Евстафьевича Добробабина, Петра Кузьмича Емцова, Нарсутбая Есибулатова, Дмитрия Митрофановича Калейникова, Аликбая Касаева, Даниила Александровича Кужебергенова, Григория Ефимовича Конкина, Абрама Ивановича Крючкова, Николая Гордеевича Максимова, Гавриила Степановича Митина, Никиты (по другим сведениям — Николая) Андреевича Митченко, Ивана (по другим сведениям — Николая) Васильевича Москаленко, Ивана Моисеевича Натарова, Григория Алексеевича Петренко, Мусабека (по другим сведениям — Мустафы) Сенгирбаева, Дмитрия Фомича Тимофеева. Николая Игнатьевича Трофимова, Ивана Демидовича Шадрина, Дуйшенкула Шапокова, Григория Мелентьевича Шемякина, Ивана Алексеевича Шепеткова и некоего безымянного (о нем речь ниже) под командованием старшего политрука Василия Георгиевича Клочкова [].
А теперь обратимся к описаниям этого боя.
«Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из панфиловской дивизии… Смалодушничал только один из двадцати девяти, только один поднял руки вверх [он-то и есть безымянный из списка — имена трусов и геростратов, как известно, полагается забывать… — А.Б. ] — несколько гвардейцев [] одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя…»
«Машина поднялась над траншеей. Шемякин резко пригнулся, чтобы не оказаться раздавленным, схватил бутылку с горючей смесью и, когда вражеский танк перевалил траншею, бросил. Прозвучал страшный взрыв, а потом наступило беспамятство…»
«Пылали вражеские танки. Все новые и новые товарищи выбывали из строя. Вместе с Мусабеком Сенгирбаевым Васильев подбил два танка и бросился к третьему…»
«…Бой длился более четырех часов. Уже четырнадцать танков недвижно застыли на поле боя. Уже убит сержант Добробабин, убит боец Шемякин… мертвы Конкин, Шадрин, Тимофеев и Трофимов… Воспаленными глазами Клочков посмотрел на товарищей: „Тридцать танков, друзья, — сказал он бойцам, — придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда: позади — Москва…“
Прямо под дуло вражеского пулемета идет, скрестив на груди руки, Кужебергенов и падает замертво…»
«Всего панфиловцы уничтожили восемнадцать танков и много живой силы врага. Но гитлеровцы и на этот раз не прошли. А сам политрук, будучи тяжело раненым, бросился со связкой гранат под вражеский танк, взорвал его и погиб смертью героя…»
«Сложили свои головы — все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага».
«Стойкость панфиловцев стала нормой боевого поведения для тысяч и тысяч бойцов и командиров».
Увы, невзирая на весь этот героизм, 1075-й полк понес столь значительные потери, что вынужден был «отойти на новые оборонительные рубежи», за что его командир, полковник Иван Васильевич Капров [] и комиссар Мухамедьяров были отстранены от занимаемых должностей (хотя впоследствии и восстановлены — когда дивизия, выйдя из боев, находилась на отдыхе и доукомплектовании).
А теперь давайте проследим, как происходило
Рождение и крушение легенды
О героях-панфиловцах страна узнала из скупой заметки фронтового корреспондента Коротеева, опубликованной 27 ноября 1942 года в газете «Красная звезда». На следующий день там же была опубликована пространная передовая статья «Завещание 28 павших героев», написанная литературным секретарем редакции Александром Кривицким. Затем 22 января 1942 года на страницах газеты появился его же очерк «О 28 павших героях», где все они впервые перечислялись поименно. Естественно, эти материалы обильно перепечатывались фронтовыми, армейскими и дивизионными газетами, так что вскоре не осталось человека, о героическом подвиге панфиловцев не наслышанного.
Спецкор «Красной звезды» Василий Коротеев, с чьей корреспонденции все и началось
Наконец, в апреле по инициативе командования Западного фронта было возбуждено ходатайство перед наркомом обороны о присвоении им звания Герой Советского Союза. И вот Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года всем двадцати восьми было посмертно присвоено звание Герой Советского Союза.
А потом на месте подвига был воздвигнут мемориал, в помещении нелидовского сельского клуба — открыт музей, в Алма-Ате на Аллее Славы установлен памятник, имя героев-панфиловцев присваивалось улицам и площадям, домам культуры и пионеров, школам и колхозам, в их честь слагались стихи и поэмы, а слова политрука Клочкова вошли в школьные учебники, по которым училось не одно поколение советских детей и их — российских уже — внуков…
А тем временем разворачивалась другая, никоим образом не популяризируемая и по сути своей детективная история.
Уже в мае 1942 года Особым отделом Западного фронта был арестован красноармеец 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка 8-й гвардейской им. Панфилова дивизии Даниил Александрович Кужебергенов, тот самый, о ком в опубликованной в марте 1942 года поэме «Слово о 28 гвардейцах» поэт Николай Тихонов писал:
Стоит на страже под Москвою
Кужебергенов Даниил,
Клянусь своею головою
Сражаться до последних сил!..
Запас сил, видимо, оказался не слишком велик, и «павший герой» почел за благо сдаться в плен, что ему теперь и инкриминировалось. В ходе допросов он показал, что в бою под Дубосековом не участвовал, а о присвоении звания Герой Советского Союза узнал из газет.
Это был удар.
Командир 1075-го полковник Капров срочно направил в наградной отдел Главного управления кадрами Наркомата обороны рапорт об ошибочном включении в число двадцати восьми героев Кужебергенова Д.А., вместо его однофамильца по имени Аскар (или, по другим источникам — Алиаскар). Этот-то Аскар—Алиаскар и был включен в Указ о награждении, невзирая на малосущественное обстоятельство, что в списках полка никогда не значился. Казалось, инцидент более или менее благополучно исчерпан. Но не тут-то было!
Александр Юрьевич Кривицкий, творец мифа о двадцати восьми панфиловцах
Заподозрив неладное, Военная прокуратура Калининского фронта начала следствие, которое к августу выявило еще троих здравствующих покойников — Иллариона Васильева, Григория Шемякина и Ивана Шадрина. Впрочем, ловить их не пришлось: все сами явились за своими Звездами Героев…
Уже после войны был арестован за сотрудничество с немцами пятый «павший герой» — Иван Добробабин.
В связи с этим Главная военная прокуратура СССР провела обстоятельное расследование истории боя у разъезда Дубосеково и выяснила, что еще в августе сорок второго все точки над I, в сущности, были расставлены проверкой, проведенной старшим инструктором Четвертого отдела Главного политического управления Рабоче-крестьянской Красной армии старшим батальонным комиссаром Мининым.
Председатель Нелидовского сельсовета Смирнова дала следующие показания: «В район нашего села и разъезда Дубосеково немцы зашли 16 ноября 1941 года и отбиты были частями Советской армии 20 декабря 1941 года. В это время были большие снежные заносы, которые продолжались до февраля 1942 года, в силу чего трупы убитых на поле боя мы не собирали и похорон не производили… В первых числах февраля 1942 года на поле боя мы нашли только три трупа, которые и похоронили в братской могиле на окраине нашего села. А затем, уже в марте 1942 года, когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли еще три трупа, в том числе труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы. Так что в братской могиле, которая находится на окраине нашего села Нелидово, похоронено шесть бойцов Советской армии. Больше трупов на территории Нелидовского сельсовета не обнаруживали».
Свой доклад начальнику Оргинспекторского отдела ГлавПУРККА [] дивизионному комиссару Пронину старший батальонный комиссар Минин завершал словами: «О подвиге двадцати восьми ни в ходе боев, ни непосредственно после боя никто не знал, и среди масс они не популяризировались».
Итак, жаркий бой двадцати восьми героев против пятидесяти четырех танков оказался выдумкой. Но чьей?
Старший политрук Василий Георгиевич Клочков.
Хоть и не произносил он своих исторических слов, а голову в бою под Дубосековом сложил и к мифу никакого отношения не имеет.
Светлая ему память!
Разобраться с этим оказалось не так уж сложно. Прежде всего следствие 1948 года допросило корреспондента Коротеева, с заметки которого все и началось.
«Примерно 23—24 ноября 1941 года я… был в штабе Шестнадцатой армии, — показал тот. — При выходе из штаба армии мы встретили комиссара Восьмой панфиловской дивизии Егорова, который рассказал о чрезвычайно тяжелой обстановке на фронте… В частности, Егоров привел пример геройского боя одной роты с немецкими танками, на рубеж роты наступало пятьдесят четыре танка, и рота их задержала, часть уничтожив. Егоров сам не был участником боя, а рассказывал со слов комиссара полка, который также не участвовал в бою с немецкими танками… Егоров порекомендовал написать в газете о героическом бое роты с танками противника, предварительно познакомившись с политдонесением, поступившим из полка… В политдонесении говорилось о бое пятой [обратите внимание! — А.Б. ] роты с танками противника и о том, что рота стояла «насмерть» — погибла, но не отошла, и только два человека оказались предателями, подняли руки, чтобы сдаться немцам, но они были уничтожены нашими бойцами. В донесении говорилось о количестве бойцов роты, погибших в этом бою, и не упоминалось их фамилий…
Давид Иосифович Ортенберг — главный редактор «Красной звезды» и крестный отец мифа
По приезде в Москву я доложил редактору газеты «Красная звезда» Ортенбергу обстановку, рассказал о бое роты с танками противника. Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав роты, видимо, был неполный, примерно человек 30—40; я сказал также, что из этих людей двое оказались предателями… Таким образом и появилось количество сражавшихся 28 человек, так как из 30 двое оказались предателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
И последнее. Раскапывая архивные данные, журналист Дмитрий Назаров, расследовавший эту историю, выяснил, что за весь день 6 июля 1943 года 2-я и 77-я эскадрильи немецких бомбардировщиков, поддерживавших группу армий «Юг», потеряли всего пять пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс Ju-87 “Штука”»: два были сбиты истребителями, еще два — зенитным огнем, один — разбился из-за отказа двигателя. Еще пять машин было повреждено: две — истребителями и три — зенитным огнем.
Как же Горовец сумел сбить девять бомбардировщиков из двух? []
Чтобы разобраться в этом, следует вернуться к тезису о том, что матерью мифов во все времена являлось поражение. И еще — к Курской битве, вернее к одному из ее эпизодов, знаменитому танковому сражению под Прохоровкой. Снова процитирую «Военный энциклопедический словарь»: «Прохоровка — поселок городского типа, райцентр Белгородской обл., в районе которого 12 июля 1943 г. в ходе Курской битвы произошло самое большое танковое сражение Второй мировой войны (с обеих сторон в нем одновременно участвовало до 1200 танков и САУ []), завершившееся разгромом численно превосходящей наступавшей немецко-фашистской танковой группировки». Увы, численным превосходством обладала как раз Пятая гвардейская танковая армия генерала Петра Алексеевича Ротмистрова: против 273 танков и штурмовых орудий (включая восемь трофейных «тридцатьчетверок») Второго танкового корпуса СС генерала Хауссера она могла выставить 850 танков и САУ. А теперь сравним потери сторон. Немцы потеряли 5 танков и еще 54 было повреждено; армия Ротмистрова — 334 танка и САУ, а около 400 было повреждено []. Говорят, когда в Ставке стало известно об этих итогах, судьба Ротмистрова буквально весела на волоске, но потом Верховный пришел к выводу, что в пропагандистских целях лучше счесть поражение под Прохоровкой победой.
А для вящей убедительности стоило также показать, как доблестно разят врага и другие рода войск. Тут-то и родился (Бог весть, чьими стараниями) миф о Горовце — действительно хорошем, наверное, летчике (все-таки 74 вылета — как правило, гибли раньше!), как и сотни других сложившем голову в Курской битве и так и не успевшем узнать о собственном легендарном подвиге, на котором теперь воспитывают в школьниках патриотизм…
А вот другой эпизод, где подвиг и героизм самоочевидно присутствуют.
В самом начале войны, в боях под Новгородом 24 августа 1941 года двадцатичетырехлетний политрук роты 1-го батальона 125-го танкового полка Александр Константинович Панкратов бросился на вражеское пулеметное гнездо и грудью закрыл амбразуру, за что впоследствии, в 1942 году, был посмертно удостоен звания Герой Советского Союза. Полагаю, в горячке боя он не думал ни о наградах, ни о славе, ни о посмертном воздаянии — просто «положил живот свой за други своя». Но когда в одном из справочников по истории Великой Отечественной я прочел, что Панкратов «повторил подвиг Александра Матросова», мне все-таки стало очень горько. И не только за самого Панкратова — согласно списку, составленному на основании документов, хранящихся в архиве Министерства обороны СССР и архиве Министерства внутренних дел СССР, насчитывается 55 воинов [], закрывших своими телами амбразуры дотов и дзотов до 23 февраля 1943 года, когда в бою за деревню Чернушки Великолукской области такой же подвиг совершил Александр Матросов.
Так почему же мифологизирован был именно этот последний? Не потому ли, что на амбразуру он бросился именно в день Красной армии? Очень уж подходящий случай и для политдонесения, и для статьи в «Красной звезде»… И пропагандистская машина стала лихо набирать обороты. Недаром же историк Олег Витальевич Будницкий утверждает, что Великая Отечественная война — до сих пор не столько история, сколько пропаганда…
Вот и получается — для героизма (не подлинного, но официально восславляемого, что отнюдь не одно и то же) мало самого подвига, надо еще совершить его так, чтобы это было с руки использовать пропаганде…
Однако тот миф, о котором пойдет речь ниже, стоит в ряду иных прочих особняком, поскольку тут прекрасно известны и конкретный автор мифа, и все этапы его развития.
Слово о 28 гвардейцах
Шел ноябрь 1941 года — самый напряженный этап Битвы за Москву [], когда судьба столицы висела буквально на волоске. Правительство уже готово было в любой момент переехать в Куйбышев (старую и нынешнюю Самару, где и сейчас демонстрируют всем желающим приготовленный для Сталина бункер). В партийно-правительственных ведомствах спешно жгли секретные документы; впрочем, многие из этих бумаг сотрудники, покидая свои посты, попросту бросали, поскольку плановая эвакуация день ото дня превращалась во все более паническое бегство. Готовились ко взрыву или поджогу многие здания. Формировались подпольные диверсионные, разведывательные и террористические группы, которым предстояло остаться в Москве после занятия столицы гитлеровцами. В то, что город удастся отстоять, многие уже не верили.
А на подступах к Москве помимо регулярной армии насмерть стояли все мыслимые резервы — народное ополчение, курсанты военных училищ, милиция… На Волоколамском направлении оборону держала 316-я стрелковая дивизия генерала Панфилова []. Входящий в ее состав 1075-й стрелковый полк занимал позиции на линии высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково, находящийся на 117 километре Рижского направления Московской железной дороги в 7 километрах к юго-востоку от Волоколамска. На левом фланге полка, седлая железную дорогу, окопалось соседнее пехотное подразделение.
Накануне разведка донесла, что немцы готовятся к новому наступлению — в населенных пунктах Красиково, Жданово, Муромцево они сконцентрировали свыше восьмидесяти танков, два полка пехоты, шесть минометных и четыре артиллерийских батареи, а также группы автоматчиков и мотоциклистов. Около восьми часов утра 16 ноября после авианалета и артподготовки, упредив наступление наших частей, на расположение 4-й роты 2-го батальона 1075-го полка двинулось более двух десятков танков…
У самого разъезда Дубосеково им противостояла группа истребителей танков в составе двадцати девяти человек: Николая Яковлевича Ананьева, Григория Михайловича Безродного, Николая Никоноровича Белашева (по другим сведениям — Болотова), Якова Александровича Бондаренко, Иллариона Романовича Васильева, Петра Даниловича Дутова, Ивана Евстафьевича Добробабина, Петра Кузьмича Емцова, Нарсутбая Есибулатова, Дмитрия Митрофановича Калейникова, Аликбая Касаева, Даниила Александровича Кужебергенова, Григория Ефимовича Конкина, Абрама Ивановича Крючкова, Николая Гордеевича Максимова, Гавриила Степановича Митина, Никиты (по другим сведениям — Николая) Андреевича Митченко, Ивана (по другим сведениям — Николая) Васильевича Москаленко, Ивана Моисеевича Натарова, Григория Алексеевича Петренко, Мусабека (по другим сведениям — Мустафы) Сенгирбаева, Дмитрия Фомича Тимофеева. Николая Игнатьевича Трофимова, Ивана Демидовича Шадрина, Дуйшенкула Шапокова, Григория Мелентьевича Шемякина, Ивана Алексеевича Шепеткова и некоего безымянного (о нем речь ниже) под командованием старшего политрука Василия Георгиевича Клочкова [].
А теперь обратимся к описаниям этого боя.
«Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из панфиловской дивизии… Смалодушничал только один из двадцати девяти, только один поднял руки вверх [он-то и есть безымянный из списка — имена трусов и геростратов, как известно, полагается забывать… — А.Б. ] — несколько гвардейцев [] одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя…»
«Машина поднялась над траншеей. Шемякин резко пригнулся, чтобы не оказаться раздавленным, схватил бутылку с горючей смесью и, когда вражеский танк перевалил траншею, бросил. Прозвучал страшный взрыв, а потом наступило беспамятство…»
«Пылали вражеские танки. Все новые и новые товарищи выбывали из строя. Вместе с Мусабеком Сенгирбаевым Васильев подбил два танка и бросился к третьему…»
«…Бой длился более четырех часов. Уже четырнадцать танков недвижно застыли на поле боя. Уже убит сержант Добробабин, убит боец Шемякин… мертвы Конкин, Шадрин, Тимофеев и Трофимов… Воспаленными глазами Клочков посмотрел на товарищей: „Тридцать танков, друзья, — сказал он бойцам, — придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда: позади — Москва…“
Прямо под дуло вражеского пулемета идет, скрестив на груди руки, Кужебергенов и падает замертво…»
«Всего панфиловцы уничтожили восемнадцать танков и много живой силы врага. Но гитлеровцы и на этот раз не прошли. А сам политрук, будучи тяжело раненым, бросился со связкой гранат под вражеский танк, взорвал его и погиб смертью героя…»
«Сложили свои головы — все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага».
«Стойкость панфиловцев стала нормой боевого поведения для тысяч и тысяч бойцов и командиров».
Увы, невзирая на весь этот героизм, 1075-й полк понес столь значительные потери, что вынужден был «отойти на новые оборонительные рубежи», за что его командир, полковник Иван Васильевич Капров [] и комиссар Мухамедьяров были отстранены от занимаемых должностей (хотя впоследствии и восстановлены — когда дивизия, выйдя из боев, находилась на отдыхе и доукомплектовании).
А теперь давайте проследим, как происходило
Рождение и крушение легенды
О героях-панфиловцах страна узнала из скупой заметки фронтового корреспондента Коротеева, опубликованной 27 ноября 1942 года в газете «Красная звезда». На следующий день там же была опубликована пространная передовая статья «Завещание 28 павших героев», написанная литературным секретарем редакции Александром Кривицким. Затем 22 января 1942 года на страницах газеты появился его же очерк «О 28 павших героях», где все они впервые перечислялись поименно. Естественно, эти материалы обильно перепечатывались фронтовыми, армейскими и дивизионными газетами, так что вскоре не осталось человека, о героическом подвиге панфиловцев не наслышанного.
Спецкор «Красной звезды» Василий Коротеев, с чьей корреспонденции все и началось
Наконец, в апреле по инициативе командования Западного фронта было возбуждено ходатайство перед наркомом обороны о присвоении им звания Герой Советского Союза. И вот Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1942 года всем двадцати восьми было посмертно присвоено звание Герой Советского Союза.
А потом на месте подвига был воздвигнут мемориал, в помещении нелидовского сельского клуба — открыт музей, в Алма-Ате на Аллее Славы установлен памятник, имя героев-панфиловцев присваивалось улицам и площадям, домам культуры и пионеров, школам и колхозам, в их честь слагались стихи и поэмы, а слова политрука Клочкова вошли в школьные учебники, по которым училось не одно поколение советских детей и их — российских уже — внуков…
А тем временем разворачивалась другая, никоим образом не популяризируемая и по сути своей детективная история.
Уже в мае 1942 года Особым отделом Западного фронта был арестован красноармеец 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка 8-й гвардейской им. Панфилова дивизии Даниил Александрович Кужебергенов, тот самый, о ком в опубликованной в марте 1942 года поэме «Слово о 28 гвардейцах» поэт Николай Тихонов писал:
Стоит на страже под Москвою
Кужебергенов Даниил,
Клянусь своею головою
Сражаться до последних сил!..
Запас сил, видимо, оказался не слишком велик, и «павший герой» почел за благо сдаться в плен, что ему теперь и инкриминировалось. В ходе допросов он показал, что в бою под Дубосековом не участвовал, а о присвоении звания Герой Советского Союза узнал из газет.
Это был удар.
Командир 1075-го полковник Капров срочно направил в наградной отдел Главного управления кадрами Наркомата обороны рапорт об ошибочном включении в число двадцати восьми героев Кужебергенова Д.А., вместо его однофамильца по имени Аскар (или, по другим источникам — Алиаскар). Этот-то Аскар—Алиаскар и был включен в Указ о награждении, невзирая на малосущественное обстоятельство, что в списках полка никогда не значился. Казалось, инцидент более или менее благополучно исчерпан. Но не тут-то было!
Александр Юрьевич Кривицкий, творец мифа о двадцати восьми панфиловцах
Заподозрив неладное, Военная прокуратура Калининского фронта начала следствие, которое к августу выявило еще троих здравствующих покойников — Иллариона Васильева, Григория Шемякина и Ивана Шадрина. Впрочем, ловить их не пришлось: все сами явились за своими Звездами Героев…
Уже после войны был арестован за сотрудничество с немцами пятый «павший герой» — Иван Добробабин.
В связи с этим Главная военная прокуратура СССР провела обстоятельное расследование истории боя у разъезда Дубосеково и выяснила, что еще в августе сорок второго все точки над I, в сущности, были расставлены проверкой, проведенной старшим инструктором Четвертого отдела Главного политического управления Рабоче-крестьянской Красной армии старшим батальонным комиссаром Мининым.
Председатель Нелидовского сельсовета Смирнова дала следующие показания: «В район нашего села и разъезда Дубосеково немцы зашли 16 ноября 1941 года и отбиты были частями Советской армии 20 декабря 1941 года. В это время были большие снежные заносы, которые продолжались до февраля 1942 года, в силу чего трупы убитых на поле боя мы не собирали и похорон не производили… В первых числах февраля 1942 года на поле боя мы нашли только три трупа, которые и похоронили в братской могиле на окраине нашего села. А затем, уже в марте 1942 года, когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли еще три трупа, в том числе труп политрука Клочкова, которого опознали бойцы. Так что в братской могиле, которая находится на окраине нашего села Нелидово, похоронено шесть бойцов Советской армии. Больше трупов на территории Нелидовского сельсовета не обнаруживали».
Свой доклад начальнику Оргинспекторского отдела ГлавПУРККА [] дивизионному комиссару Пронину старший батальонный комиссар Минин завершал словами: «О подвиге двадцати восьми ни в ходе боев, ни непосредственно после боя никто не знал, и среди масс они не популяризировались».
Итак, жаркий бой двадцати восьми героев против пятидесяти четырех танков оказался выдумкой. Но чьей?
Старший политрук Василий Георгиевич Клочков.
Хоть и не произносил он своих исторических слов, а голову в бою под Дубосековом сложил и к мифу никакого отношения не имеет.
Светлая ему память!
Разобраться с этим оказалось не так уж сложно. Прежде всего следствие 1948 года допросило корреспондента Коротеева, с заметки которого все и началось.
«Примерно 23—24 ноября 1941 года я… был в штабе Шестнадцатой армии, — показал тот. — При выходе из штаба армии мы встретили комиссара Восьмой панфиловской дивизии Егорова, который рассказал о чрезвычайно тяжелой обстановке на фронте… В частности, Егоров привел пример геройского боя одной роты с немецкими танками, на рубеж роты наступало пятьдесят четыре танка, и рота их задержала, часть уничтожив. Егоров сам не был участником боя, а рассказывал со слов комиссара полка, который также не участвовал в бою с немецкими танками… Егоров порекомендовал написать в газете о героическом бое роты с танками противника, предварительно познакомившись с политдонесением, поступившим из полка… В политдонесении говорилось о бое пятой [обратите внимание! — А.Б. ] роты с танками противника и о том, что рота стояла «насмерть» — погибла, но не отошла, и только два человека оказались предателями, подняли руки, чтобы сдаться немцам, но они были уничтожены нашими бойцами. В донесении говорилось о количестве бойцов роты, погибших в этом бою, и не упоминалось их фамилий…
Давид Иосифович Ортенберг — главный редактор «Красной звезды» и крестный отец мифа
По приезде в Москву я доложил редактору газеты «Красная звезда» Ортенбергу обстановку, рассказал о бое роты с танками противника. Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав роты, видимо, был неполный, примерно человек 30—40; я сказал также, что из этих людей двое оказались предателями… Таким образом и появилось количество сражавшихся 28 человек, так как из 30 двое оказались предателями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42