другой причины они не хотят и знать; они готовы протянуть руку королю, думая, что этим сделают ему честь; грубые, необходительные, они никого не боятся. никого не уважают; такими они живут, такими и умирают; из них можно исключить только нескольких ренегатов, которые занимаются разными отраслями торговли. Галлек Спустя день или два после моего возвращения в Лайлаксбуш, можно было увидеть одну из тех семейных сцен, которые так обыкновении в летние июньские дни на берегах нашего старого Гудзона. Я говорю старого, потому что он такой же древний, как и Тибр, хотя никто не говорил о нем так много и так давно, как о последнем.Через тысячу лет эта река будет известна всему миру, и слава о ней сравняется со славой Дуная и Рейна. Если посадки берегов Гудзона не доставляют теперь такого вина, какое получается на Рейне, по крайней мере они улучшаются изо дня на день все больше и больше. Все беспристрастные путешественники соглашаются с этим.На довольно обширной лужайке в Лайлаксбуше, недалеко от реки, возвышается густая липа, посаженная еще моим дедом. Под ее тень мы часто приходили в жаркие летние дни, под ее ветвями часто сидели генерал Литтлпэдж и полковник Дирк Фоллок после своего возвращения из армии, курили трубки и вспоминали разные случаи из своей походной жизни.В полдень того дня, о котором я рассказываю, все наше семейство сидело под этой липой; на небольшом от нас расстоянии стоял столик, на который были поставлены несколько бутылок вина и корзинка с плодами. Маменька села возле меня, потому что я не курил, а тетушка Мэри и Кэт скрывались за густым табачным дымом. У самого берега стояла большая лодка. Джеп лежал, растянувшись на траве, посередине между липой и рекой; несколько ребятишек кувыркались у его ног. В лодке сидел его сын и ждал нас.Эти приготовления говорили о скором моем отъезде на Север. Ветер был южный, и поэтому лодки разной величины беспрестанно сновали по реке.В то время на Гудзоне не было и десятой части числа судов, какое находится сейчас; к тому же и строились эти суда совершенно иначе, чем нынче: они прекрасно шли по ветру; когда же ветер менялся и начинал дуть с противоположной стороны, они никуда не годились; обычно нужно было от восьми до пятнадцати дней, чтобы достигнуть Олбани, хоть ветер был и южный. Все равно никто не переезжал это расстояние между Олбани и Нью-Йорком иначе, как в этих лодках. Я ждал прибытия «Орла», судна, которым командовал капитан Боджер. Выбрать это судно заставило меня обстоятельство, так как в кормовой части его были устроены ряд комнат; а этого не было в то время ни в одной другой лодке.Поручив Джипу известить меня о прибытии «Орла», как только он увидит его, я, не беспокоясь, мог посвятить последние минуты перед отъездом разговору с родными.— Мне было бы очень приятно съездить к старой миссис Вондэр-Гейзен, — сказала мне матушка, — это одна из наших родственниц, к которой я очень хорошо расположена. С воспоминанием о ней связывается в памяти моей воспоминание об ужасной ночи, проведенной на берегу реки. Я говорила когда-то об этом.Сказав это, матушка бросила печальный взор на генерала, который ответил ей выразительным взглядом.— Не худо было бы, Аннекс, — сказал мой отец, — если бы майор посетил могилу бедного Гурта, чтобы узнать, сохранился ли над ней камень. Быть может, памятник и разрушен. Я там не был с 1768 года.Все это мой отец говорил так тихо, чтобы слов его не могла слышать тетушка Мэри. Но хоть генерал и говорил тихо, однако его подслушал полковник Дирк Фоллок, потому что спустя несколько минут он спросил:— А что стало с могилой лорда Гове?— О, колония позаботилась о ней. Ее скрыли, кажется, в церкви святого Петра. Об этом памятнике беспокоиться нечего; но мне хотелось бы узнать о могиле Гурта.— Сколько перемен произошло в Олбани с тех пор, как мы были там еще в своей молодости, — сказала задумчиво маменька, — скольких нет уже в живых!— Что ж делать, мой друг? Время уходит, а вместе с собой уводит и нас. Надо благодарить Бога за то, что наше семейство осталось довольно многочисленно после этих долгих и кровавых войн.На лице матушки выразилось внутреннее волнение; я уверен, что в эту минуту она благодарила Провидение за нашу жизнь.— Пиши нам как можно чаще, — сказала мне матушка после долгого молчания. — Теперь, в мирное время, все сообщения свободны.— Говорят, сестрица Аннекс (так называл мою мать полковник Дирк Фоллок, когда из чужих никого не было), говорят, что письма будут доставляться три раза в неделю между Олбани и Нью-Йорком. Как велики, как важны последствия нашей славной победы!— Но как же будут приходить письма из Равенснеста в Олбани?— Будут случаи. Мне говорили, что большая толпа янки придет сюда летом, так что доставить могут и они, — сказал я.— Не слишком доверяйте им! — пробормотал полковник Фоллок, который не очень жаловал их. — Вспомните, как они поступили с некоторыми из наших родственников!— Да, — сказал мой отец, набивая трубку, — они могли бы показать себя в то время более справедливыми, но кто же в жизни не претерпел от предрассудков? Этого не избежал даже Вашингтон.— Вот великий человек! — вскричал с жаром полковник Дирк. — Истинно великий человек!— Никто и не говорил обратного, полковник. Но не прикажете ли что-нибудь передать от вас старому вашему товарищу Эндрю Койемансу? Вот уже год, как он в Мусридже и, наверное, многое успел в работе.— Да, если не взял только себе в помощники кого-нибудь из янки, — сказал с беспокойством полковник. — Если хоть одна из этих пиявок будет на наших землях, нечего ждать хорошего.— Будь спокоен! Эндрю не даст промаха, — заметил мой отец.— Знаю, знаю. Да, кстати, не забудьте, Мордаунт, как только приедете туда, отмерить пятьсот акров хорошей земли для вашей сестры Аннекс и пятьсот для Кэт. Как только вы это выполните, мы с генералом подпишем акт на законное владение этими участками.— Благодарю, Дирк! — сказал с чувством мой отец. — Я не хочу отказываться от того, что ты так искренне предлагаешь.— Конечно, эта земля ничего не стоит сейчас, но позже она будет цениться. А ведь надо было бы подарить и Эндрю ферму за все его труды?— Конечно же! — сказал с живостью мой отец. — Несколько сот акров смогут полностью обеспечить его на всю жизнь. Тебе пришла прекрасная мысль, Дирк, я очень благодарен тебе за нее. Пусть Мордаунт выберет сам.— Вы забываете, что землемер, как капитан, получил или получит непременно участок земли. Да и что он будет делать с землей? Разве только мерить ее. Он лучше просидит голодным, чем начнет пахать землю под картофель.— У Эндрю было три невольника, когда он был с нами: мужчина, женщина и девушка, — возразил мой отец. — Он никогда не соглашался продавать их, ни за какую цену, несмотря на свое бедственное состояние:«Это Койемансы, говорил он всегда, они не разлучатся со мной». Я уверен, что эти невольники и сейчас с ним, ты, вероятно, найдешь где-нибудь их лагерь.— Вот приятная для меня новость! Значит, мне придется жить там так же, как в походное время. Я непременно возьму с собой мою флейту, потому что, если верить только Присцилле Бэйярд, я должен встретить там чудо в лице Урсулы, племянницы Эндрю, о которой он так часто говорил. Вы, без сомнения, помните?— Как же! За здоровье этой Урсулы каждый день пили в нашем полку, хотя никто из офицеров и в глаза ее не видел.Случайно повернув голову, я заметил, что глаза маменьки с любопытством были устремлены на меня.— Разве Присцилла знакома с племянницей землемера? — спросила она, когда заметила, что я обратил на нее внимание.— Даже очень близко, оказывается, они большие друзья.— Странно, — сказала маменька, слегка улыбнувшись. — Между ними так велико расстояние…— А мне кажется, что его вовсе не существует.Мисс Бэйярд сказала, что Урсула во многом гораздо выше ее.— Неужели?.. Племянница землемера!— Да. Но, заметьте, что землемер не принадлежит к числу простых людей. Он из очень почтенной фамилии, хотя и не получил образования. Конечно, теперь не то время, когда можно было занимать почетное место и не уметь подписывать своего имени. Но на Эндрю и Урсулу нужно смотреть иначе.., я очень рад, что с ними проведу лето… Что это?.. Джеп делал мне знаки… Итак, мне пора расстаться с вами.., а как приятно здесь, под этой липой… с вами.., но, что же делать!.. Скоро наступит осень, и я снова увижусь с вами!..Глаза маменьки наполнились слезами, Кэт тоже заплакала. Отец мой и полковник проводили меня до лодки.Отец был очень тронут, разлука со мной была тяжела для него.— Не забудьте же об участках для Аннекс и Кэт, — сказал полковник, — а Эндрю пусть выберет для себя землю, какая ему подойдет, я заранее на все согласен.Я с чувством сжал руку полковника, простился с отцом и прыгнул в лодку. Нам нужно было проехать четверть мили до судна капитана Боджера. Через десять минут по прибытии туда Лайлаксбуш был уже далеко за нами.От нечего делать я стал рассматривать моих спутников. Их было много: и женщин, и мужчин. Некоторые из них принадлежали к хорошему обществу; но никто из них не был мне знаком. На палубе находились семь рослых, сильных мужчин. Скарб их был сложен у мачты, у каждого из них было по котомке и по топору.Американский топор! Сколько сделал он завоеваний, более существенных, более долговечных, чем сабля и ружье! И завоевания эти не оставляли после себя следов разрушения и отчаяния, напротив, они вели за собой образование и богатство! На пространстве более миллиона квадратных акров девственные леса склонили свои недосягаемые вершины, чтобы пропустить лучи солнца, и там раскинулись плодородные нивы, где прежде скрывались хищные звери от преследований дикарей. И все это свершилось в такое короткое время!Не прошло и четверти века — и сколько перемен, сколько улучшений.Спутники мои успели разговориться с Джепом, расспросили у него все, что он знал об Равенснесте и Мусридже; даже полюбопытствовали узнать, для чего я еду.Когда Джеп рассказал им все, как умел, они, видимо, старались сблизиться со мной, задавая мне разнообразные вопросы. Из разговоров их со мной я заметил, что они хотят арендовать, а не покупать землю; вероятно, причиной этому была крайняя их бедность.В продолжение восьми дней нашего плавания мы успели переговорить и обдумать все, что касалось найма земель. Когда же на горизонте обрисовались колокольни Олбани, то между нами было уже решено, что семь спутников последуют за мной в Равенснест. Глава VII Кто эта грациозная женщина, которую я вижу там, возле краснокожего охотника? Смотря на ее роскошный стан, на ее нежные черты лица, можно подумать, что ей суждено было украшать столичные собрания; а между тем, она сопровождает этого дикаря, как будто принадлежит к одному с ним поколению. Пинцепей Я остановился в Олбани только на необходимое время, чтобы показать эмигрантам ту дорогу, по которой они должны были следовать, и чтобы нанять телегу, которая перевезла бы меня со всеми моими пожитками в Равенснест. Род тяжелого спокойствия заступил место военных тревог. Что поддерживало еще деятельность умов, так это старание найти земли, где бы можно было поселиться с выгодой. Нельзя было пройти по главной улице Олбани, чтобы не встретить большое количество этих пришельцев, которых можно было узнать по их котомкам и топорам.Все почти прибыли из Новой Англии, которая в то время была населена большим количеством людей чем в других штатах, но не отличалась ни климатом, ни почвой, способной удовлетворить нужды жителей.Нам достаточно было двух дней, чтобы приехать в Равенснест, собственность, принадлежавшую мне уже несколько лет, но которую я намеревался посетить только в первый раз. Мой дедушка поручил управление Равенснестом одному Джезону Ньюкему, который был в годах моего отца и раньше занимал должность школьного учителя в окрестностях Сатанстое. (Этот агент взял у него в аренду земли в большом количестве и теперь владел почти единственными мельницами в целой стране.) Я знал о нем только по рассказам, но из некоторых его писем к отцу, попавших мне в руки, я понял, что между нами не возникнет симпатии.Кто видел в Америке то, что называют новой страной, тот знает, что едва ли есть что-нибудь менее привлекательное. Любители живописного должны бежать отсюда, потому что труды их исправить природу будут здесь совершенно напрасными. Они изменят только натуральные красоты пейзажа, а искусство еще очень долго не поможет нанесенному ущербу.По всем сторонам виднелись полуобгоревшие деревья, расколотые пни и сваленные в кучу стволы; обросшие мхом и терновником, они составляли непреодолимые преграды. На каждом шагу вылезали из земли в причудливых формах корни вековых деревьев; на каждом шагу перед глазами путешественника открывались картины одна другой печальней: лес и лес, да кое-где пустынные прогалины.В этой стране все носило на себе печать переходности, но не той переходности, какая бывает иногда, если процветает торговля, налажено транспортное сообщение и если продукты новых земель требуются повсюду. В этом случае переходность представляет живую картину деятельности.Не то было в стране, по которой я проезжал. С того места, где осталась большая дорога, и до самой границы я не встретил ни одного обработанного куска земли. То же самое было отмечено и двадцать лет назад моим отцом, рассказавшем мне впоследствии о своих путешествиях. Посередине этого пространства возвышалась только одна маленькая таверна, выстроенная из дерева.В ней можно было найти из напитков один только ром, а из съестных запасов — соленую свинину, да еще картофель; по крайней мере, это было мне подано, когда я попросил обед. Впрочем, в другое время года можно было попасть на более роскошное угощение: тогда на стол подавались рыба и дичь. Все это я узнал от хозяйки, которая во время моего обеда иногда вступала со мной в разговор.— Ваше счастье, майор, — сказала хозяйка, — что вы не попали в то время, которое мы называем голодным.— Голодным!.. Я не понимаю: разве можно терпеть голод в такой богатой стране?— Что ж это за богатство, если нужно целый день ловить рыбу или целый день гоняться за дичью. Теперь стало не то! Я помню время, когда вы всегда могли бы найти здесь, кроме этих скудных запасов, дичь и форель и многое другое.— Мне ничего не надо, кроме хлеба.— О! О хлебе я и не говорю: хлеб и картофель никогда у нас не заканчиваются. А жаль то семейство, где хозяйка находит пустым погреб, в котором раньше было так много свинины. По мне, свинина лучше дичи. Дичь — это лакомство, а свинина настоящая пища. Но чтобы иметь хорошую свинью — надо иметь хороший хлеб, а чтобы иметь хлеб — надо обрабатывать землю, а мотыга — не ружье, не удочка… Нет, одного только и желаю — воспитать детей своих сыновей; а хлеба и масла — пусть кушают сколько угодно.Вот что называлось бедностью в Америке в 1784 году!..Хлеба, масла, картофеля достаточно, немного свинины, и по временам дичь в изобилии… Но бедный человек, питавшийся одной только дичью, был предметом сожаления, наравне с городским эпикурейцем, который, наоборот, не мог достать дичь и предложить ее своим гостям.Разговор с этой гостеприимной женщиной показался мне занимательным, и поэтому я продолжал с ней беседу.— Я читал, что есть такие земли, где бедный никогда не ест мяса, и что временами даже хлеба нет.— О хлебе я не беспокоюсь.., не велика беда не иметь хлеба, когда на столе есть свинина. Конечно, жаль, если бы не было хлеба.., дети мои любят хлеб с маслом.Питаться же одним картофелем, значит, жить, как живут дикари.— А между тем есть народы, очень образованные, которые, несмотря на это, довольствуются одним только картофелем.— Разве у них есть закон, который запрещает есть мясо и хлеб?— Да, у них есть закон, который запрещает брать то, что принадлежит другому.— Клянусь моей землей! (это восклицание довольно естественно между женщинами в Америке). Почему же они не трудятся, чтобы иметь хлеб?— По весьма простой причине: потому что у них нет земли, которую они могли бы обрабатывать. Земля принадлежит также другим.— Но если у них не за что купить землю, так почему они не наймут ее?— Потому что нет даже куска свободной земли. У нас земли много, даже слишком много, чтобы удовлетворить ваши нужды; а в тех землях, о которых я говорю, земли не хватает на жителей.— Ну, если нельзя купить земли, так жили бы они, как скваттэры note 2 Note2
Скваттэрами в Америке называют людей, ведущих кочевую жизнь и переносящих свои палатки туда, где они думают, что их будут меньше беспокоить. Они селятся на чужой земле самовольно. Название свое они получили от глагола to squater — сидеть на цыпочках, потому что они живут на границах, втихомолку, скрываясь и как бы присев.

.— А что, много скваттэров здесь?Хозяйка, казалось, смутилась немного и несколько минут не отвечала.— Да ведь это прозвище дают направо и налево, кому попало, — сказала она наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29