— Надеюсь, — похолодел Куманин, — вы не сказали, что диссертация у меня?— Почему нет, — простодушно ответил Николай Кузьмич, — сказали, что взял посмотреть товарищ Нади, скоро отдаст.— А фамилию мою называли? — допытывался Куманин, хотя отлично понимал, что если за диссертацией охотятся те же самые люди, что увезли из интерната Алешу Лисицына, то они его и без фамилии высчитают в шесть секунд.— Нет, — сказал Николай Кузьмич, — сказал просто, что Надин товарищ взял ее на время. Он огорчился и сразу ушел.— А как он выглядит? — спросил Куманин. — Описать его можете?— Как выглядел? — переспросил Николай Кузьмич, — не помню точно. Лет тридцати пяти, бородка русая.— Волосы длинные? — допытывался Куманин.— Волосы… — напрягал память надин отец, — не помню, вроде нет, нормальные волосы, как у всех…— Имя свое он не называл?— Нет. Сразу ушел. Я с балкона видел, что он сел в машину, там еще кто-то сидел за рулем. И уехали.— А машина какой марки? Не заметили?— Нет. Не помню, — признался Николай Кузьмич, — не обратил внимания.На ходу натягивая пиджак, Куманин вылетел из квартиры отца, вскочил в свою машину и помчался по темным улицам московских новостроек к себе домой. Минуя лифт, взлетел на свой этаж. Осмотрел дверь квартиры. Все вроде было в порядке, открыл дверь и зажег свет. Все выглядело так же, как и перед его уходом из дома. Но папки с диссертацией Нади на столе не было. Глава 5 Догадка Куманина о пребывании Михаила Горбачева в ФРГ оказалась правильной. И Горбачев, и Климов прилетели на уикэнд в Москву, хотя об этом, разумеется, не сообщалось, поскольку официальный визит Горбачева в ФРГ продолжался.По субботам генсек любил ходить в сауну, и даже начало третьей мировой войны, наверное, не заставило бы его отказаться от привычного удовольствия. Впрочем, в его бункере на случай термоядерной катастрофы была тоже была оборудована сауна.Возможно, в ФРГ, как уверял канцлер Коль, были сауны и получше, но ничто не могло заменить привычной интимной обстановки, когда можно полностью расслабиться и побеседовать с особо приближенными товарищами, не думая о том, что все разговоры пишет какая-нибудь западная спецслужба. Кстати, Гельмута Коля тоже пригласили в Москву попариться и отдохнуть Канцлер отказался, и упрашивать его не стали — интимность беседы исчезла бы, к тому же он приволок бы с собой кучу всяких секретарей и личных советников. В отличие от Горбачева, Коль не мог бы улизнуть из страны незамеченным — это сразу попало бы в газеты, западные, разумеется, которые месяца через полтора можно было бы прочитать в Москве.«Столица мира, сердце всей России» — Москва — в середине 1989 года, как, впрочем, и ныне, была таинственным, мало кому известным, наглухо изолированным от внешнего мира городом. Глухие бетонные заборы, здания-монстры, тянущиеся на сотни метров без входных дверей и с плотно зашторенными окнами, целые кварталы построек с запертыми подъездами, стальными воротами и тайными калитками, дома попроще с милицейскими вахтами в парадных. Никто не знал об их назначении, а умело распускаемые слухи говорили что-то невнятное о секретных институтах, кующих тайное оружие для окончательной победы труда над капиталом.Многие, видимо, были бы сильно разочарованы, а некоторые даже возмущены, узнай они, что столь строгие меры секретности и средневековой таинственности окружают здания, за стенами которых развернуты шикарные клубы, плавательные бассейны, сауны, площадки для гольфа, теннисные корты, продовольственные и промтоварные спецсклады, спецпарикмахерские, спецхимчистки, спецпошивочные ателье, спецполиклиники и спецбольницы, спецбиблиотеки и спецкнигохранилища, спецавтопарки и даже спецбюро похоронного обслуживания. Все это тщательно скрывалось от посторонних глаз, поскольку принадлежало совсем к другой стране, не имеющей названия и не обозначенной на географических картах, на которую работала вся огромная империя, именуемая Советским Союзом, считавшаяся сверхдержавой. В действительности, последний был всего-навсего колонией той маленькой таинственной страны, что отгородилась от сверхдержавы бетонными заборами с калитками, у которых постоянно дежурила вооруженная охрана, которую за забор тоже не пускали. В этой стране не было километровых очередей за предметами первой необходимости, не существовало никакого дефицита товаров и услуг, даже в страшном сне там не снились коммунальные квартиры, загаженные лестничные клетки, неосвещенные и немощеные улицы, грязные толпы на вокзалах, пьяный мат водочных очередей, вонь подворотен, умирающие от недостатка лекарств и врачей дети и старики. До этой страны не докатывались ни антиалкогольные кампании, ни кампании по борьбе с нетрудовыми доходами, ни законы о тунеядцах, валютчиках, фарцовщиках, перерожденцах, отщепенцах и антисоветчиках, поскольку, если говорить прямо, вся эта страна состояла из одних именно тунеядцев, валютчиков, фарцовщиков, перерожденцев, отщепенцев и антисоветчиков, действовавших в масштабах, которые не снились никому за ее пределами. Здесь существовали своя подсудность, свой нравственный кодекс, свой образ жизни (который мог быть высоким, средним и низким, но даже самый низкий на порядок превосходил самый высокий уровень по ту сторону глухой стены), свои привычки и даже своя валюта. Хотя предпочитали тут не придуманные боны и сертификаты, а полноценные доллары и дойчмарки, за одно обладание которыми по ту сторону стены бросали в тюрьму.Это маленькое государство, на которое за грамоту или латунную медаль фактически бесплатно трудились миллионы рабов, было создано гением Ленина и Сталина, уничтожившим во имя этой великой цели около ста миллионов не вписывающихся в их социальные теории людей. Окончательные формы и кодификацию оно приняло в эпоху Брежнева. Стать гражданином этой «страны», если ты не получил такого права по наследству, было очень сложно. Ни Горбачев, ни Климов наследственного права на это не имели — оба были «переброшены» через бетонный забор стечением обстоятельств. Что-то не так сработало в хитросплетении интриг при дворе четырех предыдущих генсеков, трое из которых были спроважены на тот свет.К сожалению, роскошная изолированность этой маленькой страны, которую клеветники — завистники в СССР и за рубежом — окрестили «Советским зазеркальем» или «Страной Номенклатурией», последние годы все более стала напоминать изолированность осажденной крепости. Снизу напирало трехсотмиллионное, лишенное элементарных человеческих прав, трижды обворованное и обманутое население последней в мире рабовладельческой империи; сверху не менее мощно давил потенциальный противник — остальной мир, ушедший далеко вперед от этого сермяжного царства, которое вождь мировой революции пытался преобразовать в «депо» этой революции. Жители «Номенклатурии», давно уже убедились в том, что указанный Лениным путь построения первого в новейшей истории рабовладельческого государства на кровавой замеси перманентного террора и экономического разврата, завел в тупик, где всем им суждено погибнуть, и поэтому с надеждой смотрели на самого молодого из всех генсеков, твердо сказавшего: «Я спасу страну», имея, в виду, конечно, страну «Номенклатурию». Об остальной стране давно уже забыли, и она мало кого интересовала, особенно после Чернобыльского апокалипсиса.Распаренные и благодушные, после сауны и сеанса спецмассажа, Горбачев и Климов, закутавшись в махровые халаты, полулежали, как древнеримские патриции в глубоких креслах, смакуя зеленовато-огненный франко-немецкий ликер «Вестфалия». И хотя их вкус был сильно подпорчен ставропольским прошлым, где наиболее изысканным напитком считалась импортируемая с Кавказа «чача», жизнь в «Зазеркалье» научила их многому, в том числе разбираться в сложных букетах зарубежных и отечественных коллекционных вин и ликеров.— Когда покойный Юрий Владимирович, — мечтательно вспоминал М. С. Горбачев, — на вокзале в Минеральных Водах представил меня Леониду Ильичу, тот посмотрел на меня из-под своих косматых бровей и сказал: «Ты спасешь страну». — Вы путаете, Михаил Сергеевич, — возразил Климов. — Он не сказал, а спросил «Ты спасешь страну?», на что Юрий Владимирович ответил: «Он спасет страну». А вы, насколько мне известно, не сказали тогда ни слова, а потому и не должны ни за что отвечать.— Нет, нет, — засмеялся Горбачев. — Все было не совсем так. Даже совсем не так. Но как бы то ни было, мне казалось, что стоит только начать, все сформируется, и процесс пойдет. Но все оказалось гораздо сложнее. Стоило только углубить, и вы понимаете… — генсек вздохнул и пригубил ликер.— Когда я учился в школе, — сказал Климов, — в классе, кажется, пятом или шестом, мне попались морские рассказы Бориса Житкова. Был такой довоенный писатель. У него есть один замечательный рассказ. Название его забыл, но суть такова: корабль в океане, в трюме у него под тяжелым и взрывоопасным грузом начался пожар из-за самовозгорания контрабандной селитры. До источника пожара было не добраться, но замер температуры в трюме ясно говорил капитану и еще одному офицеру, знавшему о пожаре, сколько у них примерно осталось времени до того, как корабль взлетит на воздух. А на борту, помимо груза, было около двухсот пассажиров: женщины, дети, старики и прочие беспомощные люди. Судно было обречено, но капитан решил спасти пассажиров. Прежде всего надо было предотвратить панику. Поэтому сведения о пожаре в трюме долгое время держали в секрете, а одного пассажира, который об этом случайно пронюхал, пришлось выкинуть за борт.Последнее время я очень часто ощущаю себя членом команды того самого судна. В трюмах бушует страшный пожар, его не погасить, и мы знаем, дорогой Михаил Сергеевич, что вскоре наш величественный белый лайнер именуемый Советским Союзом, взлетит на воздух, рассыплется на куски, которые быстро или медленно, но обязательно затонут. Дай Бог удержать на плаву Россию и не дать ей развалиться вслед за СССР…— Да, да, — оживился Михаил Сергеевич, — именно это ложит начало всему. Вы все правильно излагаете, Виктор Иванович, поскольку, если мы упустим время, это будет, знаете ли, чревато. Раз процесс пошел, его следует убыстрить, углубить, понимаете ли. С другой стороны, мы к декабрю соберем второй съезд народных депутатов и начнем постепенно формировать процесс, о котором вы так образно рассказали. Я, к сожалению, многого не читал. Занят, знаете ли, был всегда: комсомольская работа, партучеба, потом ВУЗ. Я там был комсоргом вместе с Лукьяновым. Так вы считаете, что нам удастся спасти пассажиров, прежде чем наш корабль развалится?— Если бы было человек двести, как на том пароходе, — задумчиво проговорил генерал, рассматривая на свет изумрудные переливы ликерной рюмки, — то можно было бы спасти всех. Но поскольку у нас их триста миллионов, то спасать придется только пассажиров первого класса, как на «Титанике». Остальные, если выплывут, то выплывут, если нет — то вечная память.Горбачев рассмеялся:— Мне очень нравится, как вы преподносите самые серьезные вещи, с чувством, я бы сказал, хорошего юмора. Когда мы с Раисой Максимовной отдыхали в 1972 году в Италии на вилле ЦК КПСС, я был еще, можно сказать, человеком маленьким, и нам на двоих полагалось всего пятнадцать тысяч долларов на месяц. Так вы даже не представляете, какое было к нам отношение, но я не об этом. Нас поместили в номер, откуда в случае пожара выбраться было совершенно невозможно, в то время как в номерах высшего класса предусмотрены меры для быстрой эвакуации в случае любых чрезвычайных обстоятельств: наводнения, землетрясения и даже извержения, хотя ни одного вулкана вблизи не было. В грядущем катаклизме нам очень важно сохранить костяк нашей партии, ее, так сказать, наиболее здоровые и творческие силы. Я имею в виду, сохранить у руководства страной. В этом направлении и надо работать. Если пользоваться вашими аналогиями, то места в шлюпках не хватит и для половины пассажиров, которые ныне находятся в каютах первого класса. Многими придется пожертвовать, особенно товарищами в Восточной Европе и некоторыми нашими, которые не понимают серьезности момента и так приросли, понимаете ли, к символике и терминологии, что готовы умереть во имя разных не* серьезных вещей и погубить вдобавок всех. Мы проведем, конечно, с товарищами необходимую работу, но если… Вы понимаете?— Да, — кивнул головой Климов, — и уж если Советский Союз обречен, нужно принять меры, чтобы о нем не очень и жалели. Все-таки «Империя зла», как выразился президент Рейган. Мы уже запустили мощную кампанию по дискредитации Сталина — так называемую вторую волну. Пока в рамках вашего тезиса по «деформации социализма», постепенно перейдем на Ильича, поскольку и мавзолею вряд ли найдется место в шлюпке — очень громоздкое сооружение.Горбачев вздохнул:— Владимир Ильич, конечно, многие вопросы упрощал и понимал их не совсем верно, как показало время. Но как создатель партии нового типа, как партийный организатор и вождь, умевший спасти партию в любых условиях от давления внешних сил и от внутреннего раскола, никого, заметьте, не расстреливая. Я имею в виду костяк партии, конечно. В этом отношении он всегда будет, несмотря на его общеизвестные недостатки, для меня идеалом вождя, идеалом партийного руководителя.— Да, — согласился Климов, — гению можно только подражать. Боюсь, что у нас не получится подняться до Ильича не только при решении внутрипартийных вопросов. Очень многие мероприятия нам придется проводить с совершенно противоположенным знаком, хотя и похожими методами.— Что вы имеете в виду? — с некоторой тревогой в голосе спросил Горбачев.— Владимир Ильич всю энергию своего могучего ума, — пояснил Климов, — направил на уничтожении Российской империи. По большому счету, он мечтал преобразовать по своему усмотрению весь мир, как и Россию. Наши задачи гораздо скромнее. Нам не нужно ничего уничтожать, ибо все умирает само. Необходимо только в меру сил этот процесс контролировать. Контролировать — не значит замедлять. Иногда в целях контроля процесс, напротив, необходимо ускорить.— Да, да, — одобрительно закивал Горбачев, — это очень хорошо. Перестройка и ускорение, даже можно сказать: «Ускорение-90», имея в виду наступающий год. Наш народ любит короткие и понятные лозунги. Даже если лозунги не совсем понятны, важно, чтобы они были краткими.— Разумеется, — согласился Климов, — краткость — сестра таланта. Наши друзья, — генерал сделал многозначительную паузу, — считают, что после апрельских событий в Тбилиси подобные мероприятия нужно провести даже в несколько большем масштабе, но исключительно на периферии, используя традиционный расовый, религиозный и, разумеется, политический антагонизм. Это позволит России относительно безболезненно отделиться от республик с минимальными шансами крупномасштабной бойни. До этого предстоит масса работы. Главное, думаю, в нашем распоряжении имеется максимум год-два, чтобы успеть вывезти из Европы весь наш взрывоопасный груз. Я имею в виду армию: Западную группу войск, Южную группу и прочее. События, которые грянут в странах Варшавского пакта, могут сдетонировать взрыв в армии. Если она будет дома, то на взрыв гораздо меньше шансов.— Совершенно с вами согласен, — заметил генсек, — но чтобы ни у кого не возникло сомнений в нашем искреннем желании идти по дороге демократических преобразований, все наши мероприятия должны быть достаточно эффектными шагами именно в этом направлении.— Они уже достаточно эффективны, просто их как бы замаскировали такие события, как Чернобыльская катастрофа и гибель двух новейших подводных лодок. Особенно последний случай с лодкой, которую, после того как она утонула, стали называть «Комсомолец». Очень символично, но если бы спросили мое мнение, я бы предложил назвать ее «Советский Союз». — Климов продолжать смаковать ликер.— Вы все шутите, — снова вздохнул генсек, — а мне докладывали, что лодка очень хорошая, даже аналога не было еще ни у кого в мире: титановый корпус и прочее…— И ядерные торпеды, — добавил Климов. — Когда их разъест морская вода, мы получил еще один Чернобыль. К счастью, Советского Союза уже, наверное, не будет, и все катастрофы можно будет списать на издержки коммунистической тоталитарной системы. Кстати, вам уже докладывали о взрыве под Уфой? Он вам ни о чем не говорит?— Не будем об этом, — заметно помрачнел Горбачев. — Это, знаете, типа «заставь дурака Богу молиться». Иногда даже руки опускаются от общей, понимаете ли, глупости. Вот вы упомянули о том, что через пару лет все можно будет свалить на КПСС. Это, по-моему, не совсем правильный подход. Я вам говорил, что именно сейчас надо создать в стране многопартийность с тем, чтобы разделить ответственность за все, что было и будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45