- Ниже, - презрительно бросил я. - Прием у Голдлифа. - Я поудобнее развалился в кресле. - Две тысячи гостей, четыре тысячи бифштексов. Я не могу упустить такого шанса.
- И двести тайных агентов, не считая копов вокруг, - добавил Клод.
- Там должно быть тонны две высокооктанового топлива. - Ник направил палец в потолок, словно речь шла о рае. - Ничто не удержит Оуэна от того, чтобы принять участие в такой пьянке.
- Шутник! - рявкнул я. - Подождите меня здесь. Через два дня вернусь. Может, что-то разнюхаю.
- Двухдневное похмелье?
Я показал жестом, что могу с ним сделать.
- А иначе нельзя? - агрессивно бросил Ник.
- Как?
- Думаю, что лучше поискать эту Бонни, поговорить с ее ударником, сгонять в Канаду, прижать Барнса, - перечислил он и посмотрел на Клода: - Что-то еще?
Тот отрицательно покачал головой. Оба смотрели на меня, и я знал, что они не уступят. Впрочем, они были правы. От простого ожидания не было никакой пользы, лишь больше шансов подставиться противнику.
- Хорошо, - кивнул я. - Ты, - я показал на Ника, - займешься Бонни в Флагстаффе, только не трогай никого из ТЭК. А ты сгоняешь в Онтарио. Попробуй пообщаться с журналистами и проверь, не было ли там в это время Богга, или Барнса, или вообще кого-то замешанного в эти игры со временем. Может, сам Хертль? Может быть?
Ник и Клод посмотрели друг на друга и улыбнулись. Феба вскочила и подошла к нам, словно и она почувствовала, что примет участие в настоящей мужской работе. Трое на работе, не считая собаки. Как раз хватит на одну палату в сумасшедшем доме.
Нью-Йорк - самый идиотский город в мире, естественно, вследствие идиотизма его жителей, разделивших город на районы и замкнувшихся внутри небольших резерваций, или гетто: район джазменов, район педиков, район докеров, банкиров, черных, белых, желтых, красных. И теперь человек в зависимости от того, в каком месте он находится, становится сутенером или учителем. Достаточно сесть в такси и назвать адрес, чтобы водитель уважительно приподнял фуражку или заблокировал перегородку внутри салона, опасаясь грабежа. Мой таксист слегка поправил фуражку, что должно было означать положительное отношение к адресу. Было без нескольких минут десять, и город благодаря этому выглядел вполне сносно, во всяком случае, неоновые рекламы и фары автомобилей, обстреливавшие такси своими лучами со всех сторон, не позволяли внимательнее приглядеться к фасадам домов. Мы двигались со скоростью хромого пешехода, но только в течение первого часа, после чего застряли в пробке. Я не спешил, особенно учитывая, что у меня не было никаких планов по поводу того, как проникнуть на прием к Голдлифу, не хотелось мне и подвергать свой деловой костюм воздействию нью-йоркской атмосферы. Я отрегулировал кондиционер, не обращая внимания на недовольное ворчание водителя, и поудобнее развалился в кресле. Четверть часа спустя водитель включил радио.
- …минаем, что через шесть минут начнется передача поздравлений Брайану Парслоу! - услышал я возбужденный голос диктора. - Помните, это первая такая посылка с Земли в космическое пространство. Постарайтесь точно синхронизировать свои световые сигналы с нашими звуковыми. Пусть отважный сын нашей нации знает, что мы помним о нем!
Я приглушил радио и переключился на связь с водителем.
- О чем это он? - спросил я. - Какие сигналы? Что за поздравления?
Он повернулся и тяжело посмотрел на меня. Во взгляде его было столько презрения, что в нем мог бы утонуть любой менее толстокожий человек.
- Возвращается наша экспедиция на Меркурий, - процедил он. Я открыл рот и хлопнул себя ладонью по лбу. Взгляд водителя смягчился, видимо, я ударил достаточно сильно. - У командира, Брайана Парслоу, сегодня день рождения. Это наш парень, из Нью-Йорка! Так вот, мы сейчас пошлем ему поздравления. - Он отключился и увеличил громкость приемника.
Я этого делать не стал, поскольку и так отовсюду - из каждого автомобиля, из каждого окна, магазина, бара - доносился все тот же восторженный голос. Еще раз напомнив о синхронизации, он посоветовал воспользоваться специальными выключателями, позволяющими включать и выключать всю домовую электропроводку. Голос ломался, срывался, взвизгивал и не уходил из эфира. А потом голос кастрата начал отсчет. Я услышал, что вся улица ревет вместе с ним. Затем раздался тонкий, вибрирующий звук, и мой водитель, все водители, все ньюйоркцы начали как роботы нажимать переключатели своих фар.
…пии-пи-пии-пи… пи-пи-пи-пи.. пи-пии… пии-пи… пии-пи-пии-пии…
Я машинально читал послание любимцу нации Брайану Парслоу. Улица стреляла светом во все стороны, кто-то из водителей нажал на сигнал, это всем понравилось, и несколько секунд спустя чудовищный, но, следует признать, невероятно организованный рев тысяч клаксонов ударил в небо. Будь я на месте Господа Бога, я бы счел, что пришло самое время, чтобы стереть с и без того неудачного земного шара чирей Нью-Йорка. У Создателя, видимо, было на этот счет иное мнение. Мой водитель четко щелкал переключателем фар, давил на клаксон и даже на тормоз. Я услышал, что он орет во все горло нечто вроде боевой песни, только слов он не знал и просто завывал, как все. Самый большой сумасшедший дом в мире. Так продолжалось несколько минут. Потом рев сигналов стих, и наступила такая тишина, что даже я не выдержал и снова включил городскую волну. Несколько секунд ничего не происходило, а потом я услышал голос Брайана, командира меркурианской экспедиции.
- Люди! Мы никогда не видели ничего подобного! - всхлипывал он. - Никогда в жизни я не был столь тронут. Не думайте, что я плачу оттого, что мне тяжело было вспомнить азбуку Морзе. Я люблю вас, вы, чертовы пожиратели электричества! - проревел он с орбиты.
Только теперь я понял, на что способны возбужденные ньюйоркцы - из домов полетели на улицу сотни, а потом тысячи разных предметов; началось, видимо, с какой-нибудь рюмки, так что вполне логично, что сразу же следом полетели бутылки, и начался сущий ад. Подобное я пережил уже однажды в Риме, когда через несколько секунд после полуночи в Новый год чокнутые итальянцы избавлялись от всего, что казалось им ненужным. Сейчас творилось то же самое: из окон полетели дешевые радиоприемники, какая-то мебель, игрушки. Я видел даже летящий вниз включенный телевизор, эффектно приземлившийся на крышу «форда». Водитель предусмотрительно не высовывал голову из машины. Несколько раз что-то грохнулось о нашу крышу, но никого, за исключением меня, это не волновало. Водитель беспорядочно мигал фарами, что-то рыча с пеной на губах. На всякий случай я разблокировал обе пары дверей и сел посреди дивана. Так я ждал минут десять, потом у тех идиотов закончилась мебель. Постепенно успокоились водители, зажглись витрины и свет в окнах. Все снова выглядело нормально, лишь блестящая от осколков мостовая и толпы еще вопящих в экстазе ньюйоркцев напоминали о творившемся несколько минут назад безумии. Похоже, это был первый в истории человечества оргазм, достигнутый с помощью азбуки Морзе. Впрочем, насколько я знаю жителей этого города - не последний. Расплачиваясь с водителем, все еще дергавшимся на своем сиденье, я не выдержал и сказал:
- Ведь русские там уже были.
Он обозвал меня пенисом, только не столь изысканно. Придурок. Я вышел и поправил плащ и шляпу. Меня ждала двухмильная прогулка, так что я не особо спешил - все равно приходилось караулить подходящий случай, чтобы проникнуть на территорию «Секонд Парадайз», где проходил прием. Я шел медленно, не позволяя себе расслабиться. Что-то должно было случиться, и оно случилось. Какой-то двухместный «ксапис» неуверенно вывернул из-за поворота и затормозил, несколько раз ударившись о поребрик. Я подошел ближе. Водитель блевал через открытое окно. Я обошел машину и сел с другой стороны. Пока он свисал наружу, я полез в «бардачок» и быстро кое-что прочитал относительно владельца машины. Подождав, пока он начнет сплевывать и вздыхать, я толкнул его в плечо.
- Лучше тебе? - заплетающимся языком спросил я. - Лучше, ну?
Он повернул голову, пытаясь увидеть меня, но ему никак не удавалось сфокусировать взгляд.
- Ну-у-у… - икнул он, и изо рта его вырвалась струя воздуха, издававшего аромат отнюдь не бифштексов, но бара с богатым ассортиментом напитков. - А ты… - Он повертел головой, пытаясь сформулировать вопрос.
- Не-е… Поведешь ты. - Я махнул рукой. - Я так нажрался, что ни черта не соображаю. Возвращаемся. - Я ткнул большим пальцем в ту сторону, откуда он приехал.
- Возврр… ращаемся? - удивился он. - Ведь я уехал…
- Мы уехали ненадолго, - прервал я его. - И теперь возвращаемся, ведь девочки ждут, да?
- Дев… - Голова его мотнулась в сторону, но он дернулся и поднял ее, словно раненый конь. - Ну тогда… п-поехали.
Когда он тронулся с места, я вцепился руками во что только мог, но он, похоже, был слишком слаб, чтобы сильнее нажать педаль акселератора. Я тайком корректировал сложную траекторию машины, особенно когда мы подъехали к шлагбауму и один из охранников поднял руку. Я даже схватился за рычаг ручного тормоза, но недооценил Пата. Он изящно затормозил, высунул голову и уже намного менее изящно приветствовал охранника.
- Но, мистер Вайсберг… - Тот спокойно выслушал поток ругательств. Он был намного лучше воспитан, чем мой спутник, ну и кроме того, немаловажное значение имел тот факт, что именно такие, как Вайсберг, давали работу охранникам, а не наоборот. - Ведь вы же только что уехали с приема?
- Ну и что? - Пат поднял голову и, ударившись о раму окна, неразборчиво выругался. Я понял лишь интонацию. - Хочу и еду… И-ик!
- А вы? - Охранник отодвинулся, чтобы разглядеть меня.
Я пытался поправить галстук, но руки соскользнули, и я долго выпутывал пальцы из кармашка. С трудом удерживая голову вертикально, я толкнул в плечо Пата, который начал засыпать, опираясь щекой об окно.
- Возвр-ращаемся! - рявкнул он и бросил машину вперед.
Я качнулся всем телом назад и вбок. Второй охранник молниеносно поднял шлагбаум, и мы пролетели под ним на скорости как минимум шестьдесят. Несколько минут мы ехали среди густых деревьев и кустов, маскировавших редко разбросанные здания. Здесь было много места - о свободном пространстве заботились. Архитекторы и хозяева старались не повторять ошибок, допущенных в свое время в Лонг-Айленде. Я осторожно передвинул рычаг тормоза, чтобы не погибнуть еще до первой порции выпивки. Пат не заметил, что машина замедлила ход, не особо обращая внимание на конфигурацию местности. В конце концов я позволил ему только держать ногу на акселераторе, взяв все остальное на себя. Увидев ярко освещенные, огромные, окованные железом ворота с четырьмя охранниками в форме и двумя в штатском, я ударом кулака вернул Пата к жизни. Мы выкарабкались из машины и, поддерживая друг друга, двинулись к воротам. Оттолкнув одного в форме, я так направил Пата, чтобы он толкнул второго. Этого хватило - мой спутник разразился ругательствами, а охранники с не слишком скрываемой ненавистью на физиономиях отодвинулись. Мы вошли в небольшую аллею. Вайсберг неожиданно пришел в себя и обрел ясность мысли.
- Пошли к… - он сплюнул, не слишком метко, разве что его целью был собственный подбородок, - кару.
Оглядевшись, я заметил небольшую стоянку с несколькими электрокарами. Впихнув Вайсберга в один из них, я сел за руль. За первым же поворотом я перестал покачиваться - для гостей я мог быть одним из охранников, для охранников - гостем. Трезвым.
Площадь владений Голдлифа равнялась, наверное, площади Копенгагена. Мы ехали минут пять, прежде чем я услышал звуки музыки, и потом еще пять, прежде чем мы добрались до дворца шефа ТЭК. Потребовались бы несколько архитекторов с репортерскими наклонностями, чтобы описать резиденцию одного из финансовых гигантов современности. Увидев ее, Хеопс наверняка отдал бы в лапы палачей проектировщиков и строителей своей пирамиды. Затормозив, я поближе пригляделся к нескольким сотням человек, бесцельно болтавшимся по террасам, лестницам и газонам перед виллой. Большинство из них были трезвы, во всяком случае, трезвее, чем Пат Вайсберг. Заехав в кусты, я удобно уложил Пата на оба сиденья. Он пытался подняться, но я придерживал его до тех пор, пока данная поза его не удовлетворила. Заодно я заметил торчавший из его кармана уголок приглашения на изящной бумаге с серебряной виньеткой, несомненно, содержавшего некий код, подделка которого превосходила возможности рядового детектива, сидящего в кустах. На всякий случай я взял карточку, хотя прекрасно сознавал, что Пат Вайсберг тут личность более известная, чем я. Поправив галстук и платочек, я вытер носки ботинок о брюки и вышел из кустов. После полутора десятков шагов и нескольких поворотов я оказался если не в середине, то, во всяком случае, не вовне толпы гостей. Еще несколько маневров принесли мне добычу в виде тарелочки с бутербродами с икрой и двух бокалов «манхэттена». Присев на мраморную балясину балюстрады, я отпил из одного бокала, отставил его в сторону и выпил половину второго, после чего принялся за бутерброды. Ни у кого не могло возникнуть сомнений, что я сижу и жду кого-то, кто пил со мной и ненадолго отошел. Теперь у меня было время, чтобы обдумать последующие действия, особенно учитывая, что я не очень-то знал, чего ожидаю от своего пребывания в гостях у Голдлифа. Мне не о чем было с ним разговаривать, нечем было ему угрожать, не было к нему вопросов. Пока что я мог только наесться и напиться. Однако я не спешил и с этим, присматриваясь к людям. Вскоре я понял, что торчать здесь нет никакого смысла - тут и в самом деле крутились богачи, никто, кроме меня, не попал сюда случайно, но это вовсе не была элита, что явно чувствовалось. Правда, на их лицах не было озабоченного выражения, но и полностью свободны они тоже не были. Похоже, что они чувствовали себя здесь лишь умеренно хорошо. Нужно было отсюда смываться, если я не хотел, чтобы профессиональные охранники причислили меня к этому плебсу, поскольку мне не удалось бы без проблем добраться туда, где развлекались настоящие шишки. Я отправился на небольшую прогулку, по пути вежливо поклонившись паре гостей, бросил несколько слов, проходя мимо двух групп выпивающих. Никто не удивился, не одернул меня, разговоры носили непринужденный характер. Я вклинился в ряды окружавших разглагольствующего старичка с лысиной.
- …итак, какова ситуация в данный момент? - Он обвел взглядом слушателей, но никто не спешил с ответом. - Нас, белых американцев, осталась пара миллионов! - Последние два слова он произнес, театрально понизив голос. Большинство присутствующих, казалось, близко к сердцу принимали слова деда. - Роковая идея наших предков, я говорю о порабощении чернокожих… - пояснил он, - и неразумная политика в отношении индейцев, мексов и тому подобных привела к гибельной деградации белой расы. - В его голосе чувствовалось явственное отвращение.
- Но ведь без рабов в самом начале было не обойтись, - осмелился вмешаться какой-то очкарик.
Я незаметно наблюдал за собравшимися. Часть искренне и с восторгом поглощала идиотские речи лысого. Другая часть, меньшая, тоже как будто радостно его слушала, но это скорее было радостное ожидание конца тирады.
- Согласен, - неорасист оперся ладонями о воздух перед собой, - но проблему прироста населения можно было бы решить несколько иначе. Бесплодный работник работает столь же хорошо, как и плодовитый, не так ли? - Кажется, только я не успел утвердительно кивнуть. - Да, для индейцев были резервации, но решимости не хватило - иначе почему им разрешалось их покидать? Плодить детей с белыми? А теперь что? Резервации для белых? - в отчаянии воскликнул он. Тихий стон прокатился по рядам слушателей. - Да, мы доходим до абсурда… О! Сейчас расскажу анекдот. - Он завертелся вокруг собственной оси, словно профессиональный педик из балета. - Джонс после смерти попадает в рай. Его встречает святой Петр и спрашивает: «Хочешь в рай для белых американцев или просто для американцев?» - «Конечно, для белых!» - решительно отвечает Джонс. «Ну тогда иди туда, направо, - показывает Петр рукой, а когда Джонс направляется в ту сторону, бросает ему вслед: - Но обедать приходи сюда. Нам нет смысла готовить для одного!» - Никто не засмеялся. - Ну? Разве это не сигнал к тому, что мы должны сплотить ряды…
Я незаметно отошел. Анекдот этот я знал еще в его первоначальном виде, и тогда он был намного лучше. Я помог одному из официантов, мучившемуся с подносом, полным бокалов и рюмок. Мне понравилось, что не нужно сторожить свой бокал и ждать, пока хозяин захочет налить гостям. Я вспомнил - просто по поводу характера хозяина - историю знаменитого пианиста, отказавшегося выступать у Голдлифа на частном приеме. Перед самым концертом в «Мэдисон-сквер-гарден» ребята Мосреда подменили фортепьяно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27