А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Я хочу сказать, что тот Джеймс Уорсдейл, которого я знаю, давно уже умер. Но может быть, есть другой... Хотя... — Он пожал плечами. — Это необычное имя.
Еще не оправившись от легкого потрясения, Донна протянула руку к сумке и вытащила дневник.
— Вот посмотрите. — Она показала на запись — «Джеймс Уорсдейл. Дублинская национальная галерея»
— Все правильно, вы в той самой галерее, где выставлены его работы. Но самого его тут нет.
Донна покачала головой, сильно озадаченная услышанным. К тому же она была смущена тем, что так опростоволосилась.
— Извините, — сказала она и повернулась, собираясь уйти.
— Погодите, — остановил ее молодой человек. — Надеюсь, у вас найдется минут пять свободного времени. Вы пришли, чтобы посмотреть работы Уорсдейла. Позвольте же мне показать вам их, это самое малое, что я могу сделать.
Она заколебалась, затем слабо улыбнулась
— Пять минут? — повторила она — Я чувствую себя такой идиоткой.
— Напрасно. Вы не первая, кто приходит сюда, ничего не зная о Джеймсе Уорсдейле.
Молодой человек вышел из-за стойки справочного бюро, его место занял один из его коллег. Он подошел к Донне и жестом пригласил ее следовать за собой. Ее вновь поразила его красота и свободные, непринужденные манеры.
— Гордон Махоуни, — представился он.
— Донна Уорд. Давно вы здесь работаете?
— Шесть лет. Знать, чьи работы здесь выставлены, весьма полезно. Посетители всегда задают вопросы.
— Но не всегда ищут самого художника.
Махоуни усмехнулся.
— Почему именно вас интересуют работы Уорсдейла? — спросил он, проводя ее мимо туристов, студентов и других посетителей.
— Потому что им интересовался мой муж, — ответила она с легкой печалью в голосе.
— Он здесь, с вами?
— Он умер.
— Извините, — поспешно сказал Махоуни. — Он что, интересовался малоизвестными ирландскими живописцами?
— Именно к таким вы и относите Уорсдейла?
— Он не был одним из наших прославленных живописцев. Хотя, может быть, он и не заслуживает такой уничижительной оценки, как «малоизвестный».
Они поднялись по лестнице на следующий этаж. Махоуни шел быстро, время от времени оглядываясь на Донну. Наконец он остановился и широким жестом показал на висящую на стене экспозицию.
— Вот кое-какие из работ Джеймса Уорсдейла.
Донна стояла, глядя на экспозицию, в то время как ее гид рассказывал ей о каждом полотне по очереди. Картины — пейзажи, портреты и натюрморты — были довольно заурядные. Она не видела в них ничего, что могло бы заинтересовать Криса. Сама она мало что смыслила в искусстве и не могла оценить полотна. Они казались ей хорошо отделанными, но посредственными. Что же, черт возьми, могло привлечь к ним внимание ее покойного мужа?
— Чего же искал ваш муж? — спросил Махоуни.
Донна только пожала плечами, переводя взгляд с полотна на полотно.
— Честно сказать, я не знаю, — спокойно ответила она. — Это все его картины?
— Все, что у нас есть. Почти все. Есть еще одна в запаснике. — Он улыбнулся. — Она всегда хранится в запаснике, хотя это, может быть, самая интересная его вещь. Но тема делает ее — как бы это сказать — нежелательной для всеобщего обозрения.
— На ней изображено что-то непристойное? — спросила она. Махоуни рассмеялся.
— Да нет же, ничего подобного.
— Почему же ее никогда не выставляют?
— Для этого есть кое-какие препятствия.
— Пожалуйста, покажите ее мне, — попросила она.
Махоуни заколебался; его обворожительная улыбка поблекла.
— Не знаю. Вероятно, мне не стоило об этом упоминать. — Он оглянулся, словно опасался, что кто-то подслушивает их разговор.
— Это может иметь важное значение, — настаивала она.
Наконец он кивнул.
— Хорошо. Пойдемте.
Глава 39
Галерея оказалась совсем не такой, какой представлялась Донне. Она не была заполнена суровыми стариками и старухами, придирчиво осматривающими картины; атмосфера в здании стояла не угрюмая, давящая, как она полагала, а радостная, приподнятая. Сам Махоуни ничуть не походил на тот образ сотрудника галереи, который сложился в ее воображении. Он был чересчур молод и полон жизни для работы, предназначенной, как она считала, для людей с накрахмаленными воротничками, неулыбчивых и чопорных. Все ее прежние представления оказались опрокинутыми.
Не составлял исключения и запасник. Она представляла себе каморку, наполненную завернутыми в запыленную ткань картинами, где стоит затхлый запах старых полотен и тлена. Но оказалось, что это хорошо проветриваемая комната, ярко освещенная лампами дневного света и приятно пахнущая освежителем воздуха. Здесь с помощью кондиционеров постоянно поддерживалась ровная температура, необходимая для наилучшего сохранения картин. В тишине слышалось только тихое гудение кондиционера, стоявшего на картотеке.
Картины, в зависимости от их величины, были аккуратно расставлены по отсекам. Некоторые были прислонены к стене. Эти были прикрыты от пыли белыми чехлами, а кое-какие — чем-то похожим на клейкую пленку.
— Как вы решаете, какие картины выставлять, а какие хранить здесь? — спросила она Махоуни.
— Мы применяем систему ротации, — ответил он. — Каждому художнику отводится определенное место. Картины обычно экспонируются три месяца, после чего одна или две заменяются. Те, что не выставлены, убираются в запасник. — Он протянул руку к полотну, покрытому чехлом, и, помедлив, сказал: — Вы хотели видеть все работы Джеймса Уорсдейла?
Она кивнула.
— Как я уже говорил, эта картина почти не экспонируется, — сказал он, снимая чехол.
Донна подошла ближе, внимательно разглядывая картину в позолоченной раме.
— Ничего шокирующего, не правда ли? — улыбнулся Махоуни.
— Кто они? — Донна придвинулась почти вплотную к картине.
На ней были изображены пятеро мужчин в костюмах восемнадцатого века; четверо из них сидели, один стоял; все они были в париках; судя по великолепию их одежды, они были людьми весьма и весьма состоятельными.
— Пятеро основателей дублинского клуба Адского Пекла, — с размашистым жестом провозгласил Махоуни. Он показал поочередно каждого из основателей, начиная с крайнего левого и кончая крайним правым: — Генри Барри, четвертый лорд Сантри. Полковник Клементс. Полковник Понсонби. Полковник Сент-Джордж и Симон Латтерелл. Все до одного погрязшие в пороках, неисправимые развратники. И гордые своей испорченностью, — добавил он со смешком.
— Клуб Адского Пекла, — спокойно произнесла Донна. — Я слышала о них.
— Многие слышали о них и о связанных с ними легендах. Это были богатые молодые люди, ищущие острых впечатлений, стремящиеся, как теперь сказали бы, эпатировать общество. Они жестоко обходились с бедняками, играли в азартные игры, развратничали, предавались самым извращенным порокам. — Он улыбнулся. — Нечто вроде общества молодых консерваторов, но только в восемнадцатом веке.
— Почему же все-таки не выставляется картина? — поинтересовалась Донна.
— Клуб Адского Пекла порождал в свое время много толков. Его членами были сыновья богатых людей, политиков и тому подобных. Такими отпрысками вряд ли могли гордиться те, кто занимал высокое положение в обществе, влиятельные политики. Их девизом было «Fay ce Que Voudras» — «Поступай, как тебе заблагорассудится». Они и в самом деле вытворяли все что им вздумается.
— Был ли Уорсдейл членом этого клуба? — спросила Донна, заинтересованная.
— Этого никто не знает. С этой картиной, однако, связано нечто любопытное, — сказал Махоуни, похлопывая по раме. — На ней не изображены двое активных создателей дублинского клуба Адского Пекла.
— Кто они?
— Ричард Парсонс, первый граф Россе, и полковник Джек Сент-Лежер. Вы знаете ипподром Сент-Лежер. Он назван именем одного из предков полковника Джека — сэра Энтони. Джек жил около Ати в графстве Килдэр, это был закоренелый пропойца и игрок.
— А кто был Парсонс?
— Судя по тому, что я читал, это был самый отъявленный негодяй из всей этой банды. Он, в частности, любил сжигать кошек.
Донна нахмурилась.
— Что и говорить, это была хорошенькая компания. Кстати, у нас есть где-то портрет Парсонса, миниатюра, выполненная другим членом клуба — Питером Лензом. Сейчас я ее найду.
Махоуни пошел в другую часть комнаты, а Донна тем временем тщательно рассматривала полотно. Она даже прикоснулась к его поверхности, у нее создалось такое впечатление, будто на нее повеяло холодком. Когда Махоуни вернулся, она поборола это впечатление, но ее глаза были все еще прикованы к картине.
Что искал здесь Крис?
— Ричард Парсонс, — объявил Махоуни, показывая ей миниатюру.
Присмотревшись, Донна наморщила лоб. Ее сердце учащенно заколотилось.
— Я видела это лицо, — шепнула она.
Махоуни ничего не ответил.
Донна провела по миниатюре указательным пальцем, и ее рука вдруг задрожала. Но не потому, что она увидела лицо Парсонса, — причина была другая.
— С вами все в порядке? — осведомился Махоуни, заметив, что от ее щек отхлынула кровь.
Она кивнула.
— Я хочу знать больше об этих людях, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Что вы знаете о клубе Адского Пекла?
— Я читал о нем довольно много. Что именно важно для вас?
— Не могли бы вы поужинать со мной сегодня? В гостинице «Шелбурн», где я остановилась? В восемь часов?
На этот раз поражен был Махоуни. Он слегка кивнул в знак согласия.
— Я хочу вам кое-что показать. Хочу кое о чем спросить. Надеюсь, вы сможете ответить на мои вопросы, — сказала Донна. Ее внимание вновь приковала миниатюра. И вновь она почувствовала легкую дрожь, глядя на портрет Ричарда Парсонса.
На указательном пальце его левой руки сверкала золотая печатка.
Точно такая же, какую она видела у людей на фотографии, которую оставила в гостинице.
Глава 40
Джули перекатилась на большой двуспальной кровати.
Тяжело дыша в ночной тишине, она села. Спустила ноги с кровати, встала и пошлепала босиком к гардеробу.
Кроме своего дыхания, она слышала только тиканье часов, и ничего больше.
Открыв гардероб, она потянула за шнурок выключателя. Вспыхнувшая лампочка осветила висящую в нем одежду.
Его пиджаки. Рубашки. Пара костюмов.
Джули провела по ним рукой, ощупывая разные ткани, на шелковых рубашках ее пальцы задержались, наслаждаясь их ласковой податливостью.
Она сняла одну из рубашек с вешалки и с закрытыми глазами потерлась о нее щекой. Затем прижала рубашку к своим грудям, испытывая чисто чувственное наслаждение. Понежившись некоторое время, она набросила рубашку на голые плечи и вышла на лестничную площадку.
Убедившись, что все кругом тихо, только чуть поскрипывают балки, она повернулась и направилась к кабинету Криса.
Войдя в кабинет, зажгла настольную лампу. В небольшой комнате, где работал зять, ее неяркий свет отбрасывал густые тени.
Здесь было прохладно, но, сидя за столом Уорда, она почти этого не замечала. Пробежала пальцами по клавишам пишущей машинки и посмотрела на висевший на стене портрет.
Тоже улыбнувшись, Джули облизала губы и вновь тяжело, почти напряженно задышала.
Джули сбросила рубашку с плеч и, обнаженная, подошла к портрету.
Не сводя глаз с лица Уорда, она опустилась на колени, словно собиралась молиться.
— О, Крис! — прошептала она, пронизанная чувственной дрожью. — О, Крис!
Глава 41
— Я должна перед вами извиниться, — сказала Донна, отодвигая тарелку и вытирая уголки рта салфеткой.
Махоуни взглянул на нее озадаченно и продолжал есть суп.
— Я даже не спросила у вас, не заняты ли вы вечером, — продолжала она.
— Я как-нибудь это переживу, — улыбнулся Махоуни.
— Я не привыкла приглашать только что встреченных мужчин на свидание, — сказала Донна.
Особенно всего лишь через неделю после смерти моего дорогого мужа.
— Я не жалуюсь.
Донна слегка улыбнулась и подождала, пока он доест суп.
Махоуни был одет в черный пиджак и черную рубашку, так же безукоризненно выглаженные, как и его брюки. Его ботинки сверкали зеркальным блеском. Длинные волосы, которыми она восхищалась, были по-прежнему заплетены на затылке в косичку. На них с любопытством посматривали, когда они вошли в зал ресторана при «Шелбурне», но Махоуни был уверен, что этим вниманием они обязаны Донне. Она выглядела просто сногсшибательно в коротком, чуть выше колен, темно-голубом платье с большим декольте на спине и туфлях на высоких каблуках. Ее недавно вымытые длинные золотистые волосы мерцали в неярком свете люстр.
Донна вновь посмотрела на него, удивляясь, почему она ощущает угрызения совести, сидя рядом с этим молодым человеком. Может, потому, что похороны мужа были так недавно?
Интересно, испытывал ли Крис угрызения совести, когда бывал со Сьюзан Риган?
Она попыталась отмахнуться от этой мысли, но это ей не удалось.
— А вы знаете, я здесь работал, — сказал Махоуни, отодвигая суповую чашку и оглядываясь. — Шесть месяцев я стажировался на шеф-повара.
— И что же случилось?
— Однажды вечером, когда управляющий зашел, чтобы поглядеть, как я справляюсь со своим делом, я имел неосторожность опрокинуть на него полпинты крем-брюле. Они, разумеется, решили, что работать поваром не мое призвание. Меня выставили вон. — Он поднял бокал с вином. — За ваше здоровье.
Она повторила тот же тост и выпила.
— Отсюда вы попали прямо в Национальную галерею? — спросила она.
— Предварительно поработав в дюжине других мест. Три раза я был барменом. Здесь всегда много вакансий на эту работу. Мы, ирландцы, не дураки выпить. А чем больше любителей пропустить рюмочку-другую, тем больше требуется барменов. Элементарная пропорция.
Заметив, что он смотрит на нее слишком пристально, она потупила взгляд.
— Зачем вы сюда приехали? — спросил Махоуни. — Вы сказали, что ваш муж работал над какой-то книгой, но это не объясняет, зачем вы приехали в Дублин.
— Я хочу знать, над чем именно он работал, — сказала она, когда официант унес тарелки и очистил стол, прежде чем подать второе. — И я могу отталкиваться лишь от его заметок в дневнике. Я думаю, что он что-то исследовал, но не знаю, что именно; Поэтому я и решила выяснить, кто такой Джеймс Уорсдейл.
— И вы выяснили.
— Но это не приблизило меня к цели, если только его работа не была каким-то образом связана с клубом Адского Пекла. Это наиболее правдоподобное объяснение. Расскажите мне об этом клубе, мистер Махоуни.
— Пожалуйста, зовите меня просто Гордон. Меня всегда стеснял строгий этикет.
Она кивнула и улыбнулась.
— Гордон, — сказала она.
Он поднял руки.
— Тут есть о чем рассказать, миссис Уорд, — начал он.
— Донна, — прервала она. — Я думала, мы покончили со строгими правилами этикета.
Махоуни усмехнулся.
— Это весьма обширная тема, — снова сказал он. — Все зависит от того, что вы хотите знать. А также от того, смогу ли я удовлетворить ваш интерес. Я не могу считать себя специалистом по этому вопросу.
— Но вы же сказали, что много читали о клубе.
— Я видел много скачек, но это не значит, что я могу быть жокеем.
Она вновь улыбнулась и, протянув руку к сумочке, достала из нее дневник и положила его перед собой, как бы для того, чтобы справляться с ним по ходу разговора. Фото она также прихватила с собой, но пока не показывала.
— Естественно, что я лучше всего знаю о дублинском клубе Адского Пекла, — продолжал он. — Но это было лишь одно из отделений, группировавшихся вокруг главного клуба Англии. У каждого клуба был свой председатель, но был и один общий председатель, который стоял над ними. Эти отделения назывались ячейками. Насколько я знаю, такие ячейки были в Лондоне, Эдинбурге, Оксфорде, как и в Дублине.
Донна коснулась одной рукой дневника. Она помнила эти короткие записи.
Эдинбург.
Лондон.
Оксфорд.
Незадолго до смерти ее муж побывал во всех этих городах.
— Где собирались члены клуба? — спросила она.
— Здесь, в Ирландии, обычно в таверне «Орел» на холме Корк. Там-то и написана картина Уорсдейла. Они также встречались в клубе Дэли, в Зеленом колледже. Там-то Парсонс и предавался своей очаровательной привычке сжигать кошек. Для этого он обливал их скалтином.
— Что это такое?
— Я полагаю, что это смесь протухшего жира и неочищенного ирландского виски. Неудивительно, что члены клуба Адского Пекла вытворяли безумства, когда пили этот скалтин.
Подали второе, и Махоуни, откинувшись на спинку стула, заметил, как внимательно ловит Донна каждое его слово. Она с явным раздражением смотрела на официанта, словно никак не могла дождаться, когда он уйдет и ее собеседник сможет продолжать.
— Однако излюбленным местом их встреч, — возобновил свой рассказ Махоуни, — был охотничий домик в Маунтпелье возле Ратфарнхама. Его развалины сохранились до наших дней. Члены клуба приезжали туда по ночам в надежде на встречу с привидениями. — Махоуни улыбнулся.
Донна, однако, его не поддержала.
— Почему он не сохранился? — спросила она.
— Однажды ночью его случайно спалил один из членов клуба — Ричард Уэйли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28