По сути, она даже преуменьшила; рядом с «Сикорским» ее самолет показался бы просто иг­рушкой, каждая лопасть его пяти винтов превы­шала размах крыльев «Барона», а в грузовой отсек легко вошел бы весь фюзеляж. Вертолет занял по­зицию слева от нее, удерживаясь в приличном от­далении, чтобы поток воздуха от его винтов не сбросил самолет на землю.
Осталось еще миль пятьдесят; обычно на такой полет уходит не более четверти часа, если только ветры не дурят, но прошел едва ли не час, прежде чем впереди раскинулась обширная поверхность сухого озера и замаячил в отдалении сам Эдвардс. КДП регулярно вызывал Николь, проверяя, все ли у нее в порядке. А пару раз в паузах между пере­говорами она была напугана странным шумом в кокпите, но тут же, с досадой тряхнув головой, осознавала, что это ее же собственный голос. Она громко мычала мелодию одной из любимых песен Лайлы Чени и вспомнила, как однажды, когда они едва-едва разминулись с верной смертью, Паоло да Куна со смехом сказал ей, сидя за столиком с ос­татками сэвише и паэллы и бутылкой превосход­ной текилы, что все зависело от безупречности ее действий, и она провела все без сучка без задорин­ки. Ощутив укол боли - «Проклятие, сейчас не время и уж тем более не место!» - она подумала, что, наверное, никогда не сможет излечиться от го­речи утраты. Быть может, теперь настал ее час присоединиться к нему и Гарри Мэкону. Рухнуть здесь раз плюнуть.
- Тридцать шесть Сьерра, здесь Эдвардс.
- Валяйте, Эдвардс, - откликнулась Николь, испытывая к собеседнику благодарность за то, что он перебил безрадостный поток мыслей. - Здесь тридцать шесть Сьерра.
- Вы видите поле?
- Так точно.
- Тогда ладно, передаем вас с рук на руки. Связь с Вышкой на частоте сто двадцать и семь десятых.
- Один-два-ноль-точка-семь, - повторила она. - Спасибо за помощь, КДП.
- Всегда пожалуйста, тридцать шестая. Пока что удача сопутствовала вам, так держите же ее за хвост до самого дома.
- Уж постараюсь.
Николь ввела частоту на второй канал пере­датчика, потом перебросила ее на первый; в слу­чае ошибки это даст возможность переключиться обратно на частоту КДП. Вышка уже ждала ее.
- Альтиметр ноль восемь, тридцать шесть Сьерра, - сообщили оттуда, и Николь соответ­ственно отрегулировала показания барометричес­кого альтиметра. Страховка для страховки стра­ховки, потому что ту же информацию отобража­ли - причем куда более точно - встроенный радиоальтиметр и приемник, считывающий инфор­мацию с передатчика Вышки. Если понадобится, можно узнать высоту полета с точностью до мил­лиметра. Пока же, без малейших усилий со сто­роны Николь, судьба подарила целых две с по­ловиной тысячи футов, благодаря понижению уровня грунта от плоскогорья высотой в пять тысяч футов до плоскости озера, приподнятой всего на две тысячи двести футов. К несчастью, уцелевший двигатель чем дальше, тем больше по­шаливает, с каждым разом взревывая все недо­вольнее. Показания датчика компрессии то и дело скакали - один цилиндр почти наверняка работает не в такт; возможно - да чего там, ско­рее всего - головка цилиндра треснула.
- Направление ветра триста одиннадцать...
- Черт, - в сердцах проронила она. Мало того, что встречный, так еще почти боковой.
- ...скорость пятнадцать, в порывах до двад­цати пяти.
Чем дальше, тем хуже. Николь прикинула, не отказаться ли от посадочной полосы и не при­землить ли «Барон» прямо на озеро. Это проблем не составит, сухое озеро Роджерс - одна из глав­ных причин местонахождения базы Эдвардс именно здесь. Твердая, плоская, как блин, по­верхность раскинулась на многие мили во все стороны и являет собой идеальное место для по­садки. Николь поделилась своими раздумьями с Вышкой.
- Поддерживаем, тридцать шесть Сьерра. Если ваши дела настолько плохи, то это может оказаться наилучшим выходом.
Потрясно. Осталось только начать да кончить.
Она чуть прибрала дроссель, подав штурвал вперед, чтобы опустить нос самолета, и начала неспешный, осторожный спуск со скоростью сотни футов в минуту. Следующим пунктом про­граммы надо привести самолет к ветру, восполь­зовавшись его силой и для торможения, и для сохранения стабильности полета. В одномотор­ном самолете отказ двигателя означает, что ты уп­равляешь большим, неуклюжим да вдобавок не столь уж обтекаемым планером. Но если самолет двухмоторный, то уцелевший двигатель постоян­но норовит завернуть самолет в противополож­ную сторону - в данном случае правый двига­тель все время заворачивает нос налево. Проти­водействовать его норову можно, лишь до упора выжав правую педаль; двигатель тянет в одну сто­рону, элерон - в другую, и самолет летит более-менее ровно. Повернуть налево - не проблема, надо лишь уступить естественному сносу, а вот для поворота направо надо убавить обороты и дать преимущество элерону. Испробовав это, Ни­коль убедилась, что стрелка компаса начала по­ворачиваться.
И тут фюзеляж затрясся; быть может, самолет просто прошел через турбулентные потоки возду­ха - подобие булыжной мостовой или классичес­ких манхэттенских ухабов для автомобиля, - но Николь тотчас же поняла, что дело отнюдь не в этом. Мимолетный взгляд на приборную доску, а затем на двигатель подтвердил опасения. Обороты заметно упали, и даже невооруженным глазом видно, что винт крутится заметно медленнее. Николь вернула дроссель в прежнее положение, но услышала лишь угрюмое урчание справа и не об­наружила почти никаких перемен в работе мотора.
- Вышка Эдвардс, у меня проблема. По-моему, отказывает рабочий пропеллер. Иду на посадку, с маху и как попало.
- Тридцать шесть Сьерра, здесь одиннадцать Браво, - вертолет. - Мы проводим вас до земли. Если понадобится, у нас на борту и по­жарные, и спасатели.
- Надеюсь, обойдемся без них, одиннадцать Браво. Но все равно, спасибо за заботу.
Николь подала штурвал вперед, утроив ско­рость спуска, приблизив траекторию «Барона» к пикирующей, насколько осмелилась. Спустив­шись до пятисот футов, она выровняла самолет, а затем одновременно выпустила закрылки и шасси. Самолет норовисто вздыбился, когда из­менившийся профиль нарушил плавное обтека­ние крыльев воздухом, но Николь сумела успо­коить его, сохранив высокую скорость относи­тельно воздуха, но в то же время относительно земли двигаясь чуть ли не ползком. Каждый нерв ее трепетал от напряжения, тело улавливало ма­лейшие нюансы в движении самолета, обе руки вцепились в штурвал, на долю секунды упреждая всякую попытку бокового дрейфа, неустанно переводя взор с земли на приборную доску и об­ратно и даже не осознавая, что губы ее твердят мантру-речитатив, сплетая мелодию песни Лайлы с ласковыми уговорами в адрес «Барона»:
- Давай, «Барон», вот так, большая детка, тебе это по плечу, почти на месте, давай, давай, давай, поехали, нет проблем, почти пришли, ну же, парень, валяй, «Барон»!
До земли не более сотни футов, на хорошем шоссе спортивный автомобиль легко обогнал бы замедлившийся самолет, но для Николь ско­рость все равно оставалась чересчур высокой. Чуть приподняв нос «Барона», она одним брос­ком одолела последний отрезок спуска и тут же чертыхнулась, когда внезапный порыв ветра в сочетании с экранным эффектом - воздушной подушкой, образовавшейся от сжатия воздуха между крыльями и землей - резко подбросили самолет кверху, дав крен на сторону. Больше некогда нежничать или беспокоиться о послед­ствиях. Николь совсем заглушила двигатель и выжала штурвал вперед до упора. «Барон», в мгновение ока превратившийся из самолета в кирпич с колесами, рухнул, одним махом одо­лев последние двадцать футов, и грохнулся о землю с такой силой, что шасси и зубы Николь одновременно лязгнули, а ее саму резко вдавило в сиденье. Самолет лениво подпрыгнул, - «Бог весть, что такой удар сотворил с амортизатора­ми, просто чудо, что стойки шасси выдержали, не сломались, не прошили крылья насквозь, слава Богу, что «Бич» выстроил эту зверскую машину на славу», - и вперевалочку прокатил­ся еще сотни три футов, прежде чем совсем ос­тановиться.
Николь понимала, что должна покинуть ка­бину, убежать от самолета как можно дальше, просто на случай, если что-нибудь решит взо­рваться, но ее вдруг охватила неколебимая уверенность, что ничего не случится. Самолет изо всех сил старался спасти ее, и покинуть его те­перь - сродни предательству. Выключив все тумблеры, она послушала, как затихает, пони­жаясь, вой электроприводов, взглянула на погасшие циферблаты и дисплеи, ласково, с бла­годарностью похлопала по приборной доске, пробормотав: «Спасибо, самолетик», а уж после отстегнула привязные ремни, поморщившись от боли. Крепкие ремни стерли кожу на ключицах до крови, пока самолет швырял ее туда-сюда. Однако Николь порадовалась перевязи крест-накрест; со стандартными ремнями было бы го­раздо труднее, а то и просто невозможно дотя­нуться до ручек управления в дальнем углу ка­бины.
Распахнув люк, она не стала опираться ногой о крыло, а просто присела на трап, задержавшись лишь для того, чтобы запахнуть летную куртку поплотнее, спасаясь от удивительно холодного ветра, а затем развернулась, чтобы вытянуть ноги во всю длину и нагнуть лоб почти к самым ко­леням, избавляясь от сводящей спину судороги. Вдали послышался улюлюкающий вой сирен мчавшихся к самолету аварийных машин, почти заглушённый пронзительным верещанием чудо­вищных винтов «Сикорского».
Она без сил съехала на землю в тот самый миг, когда подоспели первые «Пылкие папаши» - по­жарники в сверкающих огнеупорных скафандрах, позволяющих без особого риска разгуливать в самом сердце жуткого пекла, - притащившие мощные пенные огнетушители. Они не понадо­бятся, а вот врачу дело найдется.
Николь поморщилась, когда докторша осто­рожно потрогала шишку у нее на голове, идущую вдоль линии волос от уха, где кронштейн микро­фона оставил рваную рану.
- А я-то думала, что это небьющийся плас­тик, - проворчала Николь.
- Напишите производителям, - невозмутимо отозвалась врач. - Жуткий ушиб. Что вы види­те? - осведомилась она, поднимая палец перед носом Николь.
- Палец, в фокусе.
- Следите за ним. - Она принялась водить пальцем вверх, вниз, в стороны, а Николь по­слушно следовала за ним взглядом. - Как вы себя чувствуете?
- Выжатой досуха. Все болит и ноет.
- Устали?
- Полет выдался долгий, даже до аварии.
- Не исключена контузия. Мы отвезем вас в госпиталь, чтобы оказать первую помощь.
- Потрясно.
- Послушайте, лейтенант, я ведь не виновата.
- Я тоже.
При виде куртки Николь приехавшее на авто­мобилях начальство - пара представителей воен­ной полиции и один из дежурных офицеров, майор, удивленно приподняли брови. Лишь не­многие из старших офицеров удостоились подоб­ных курток, не говоря уж о юных пилотах, у ко­торых молоко на губах не обсохло. Николь вру­чила ему идентификационную карточку и сопроводительные документы, и тот сунул их в порта­тивный считыватель, висевший у него на плече.
- Да уж, лейтенант, заявились вы с шиком, ничего не скажешь, - изрек он, возвращая до­кументы.
- Я этого не планировала, сэр, уж поверьте.
- Вас хочет видеть полковник Сэллинджер, - начальник Гражданского испытательного авиа­центра. «Должно быть, - не без горечи подумала она, - чтобы дать мне под зад коленкой за подоб­ный высший пилотаж». Сэллинджер был от нее не в восторге во время пребывания Николь здесь в роли вице-командира при Гарри Мэконе, с жаром во всеуслышание протестуя против особо­го обхождения, как он считал, которым удостаи­вал Николь его друг.
- Сперва я предъявлю на нее свои права, майор, - возразила врач. - Боссу придется по­дождать, пока мы ее подлатаем.
- А что будет с моим «Бароном»? - поинте­ресовалась Николь, и майор обернулся к коре­настому человеку с обветренным лицом и лыч­ками старшего сержанта на погонах комбинезона.
- Что скажете, Кастанеда?
- Посадка была жестковата, майор, - с мяг­ким испанским акцентом отозвался тот, сидя на корточках под двигателем, - но эти старые звери рассчитаны и не на такое. Мы без труда докатим его до ангара и затащим на стапеля, а уж после похлопочем о нем.
- Спасибо, Рей, - сказала Николь. Тот пожал плечами и уверенно улыбнулся, словно в предвкушении удовольствия.
- Майор, - проговорила врач, - если у вас больше ничего нет, то мы с лейтенантом тронемся.
- Забирайте ее, Адани. Но как только вас при­ведут в порядок, лейтенант, неситесь в кабинет полковника Сэллинджера на всех парах, ясно?
Николь заставила себя вытянуться в струнку и стремительно вскинула руку в салюте. Майор ответил тем же. Она подождала, пока он вернется в машину и умчится, а после пробормотала:
- Его-то какая муха в задницу укусила?
- Середняк на служебной лестнице, - рас­смеялась докторша, - потративший массу време­ни и сил, чтобы добраться до нынешних высот...
- И недолюбливающий юных сорвиголов, якобы нащупавших более быстрый путь к успеху?
- Я этого не говорила.
- Если бы он только знал!.. - тряхнула го­ловой Николь.

2
Лишь много позже, когда шок сменился болью, лишь отчасти приглушенной простейши­ми медикаментами, Николь начала излагать слу­чившееся, собирая воспоминания по кускам, со­ставляя из разрозненных фрагментов последова­тельное, связное целое.
И тогда ее охватил гнев.
Она находилась именно там, где должна - на трассе, по плану, следуя по графику, заявленному и одобренному еще за неделю, и наверняка была отмечена, если не на экранах местных региональ­ных Центров, то в Главном региональном графи­ке уж наверняка. А какой-то головотяп, сукин сын, выскочил, как черт из табакерки, откуда-то сзади-снизу, где даже ее бортовой радар не имел ни малейшего шанса засечь его, вымахнул из-за гор, скрывавших его от всех наземных радаров, и с ходу подшиб ее ударной волной, едва не от­правив к праотцам.
Когда она добралась до штаба, приняв душ и переодевшись в чистую форму, гнев перешел в раскаленную добела ярость, пронзительно-интен­сивную, как факел ацетиленового резака. И тут обнаружилось, что полковника Сэллинджера нет на базе, и вернется он лишь поздно вечером. Голод донимал Николь, и, оставив у адъютанта весточку для полковника, она села на рейсовик «Розамунда» - главное средство транспорта в одноименном городишке среди пустыни - и вышла у парка Хэпа Арнольда, названного в честь якобы величайшего начальника штаба в истории ВВС, командовавшего во время второй мировой войны вплоть до 1946 года, когда военно-воздуш­ные силы стали отдельным родом войск.
Зелени в парке не так уж много; он стал пред­метом несколько извращенной гордости обитате­лей базы, сохранив в неизменном виде доистори­ческий пустынный пейзаж. Тропинки ведут прочь от дороги, проходя между двумя шеренгами стоя­щих самолетов - исходных образцов, прошедших испытание в небе над пустыней, начиная от «Белла Х-1». Тут есть любые модели - от самых прими­тивных по конструкции до поражающих воображе­ние; некоторые с виду кажутся просто не способ­ными оторваться от земли, зато другие будто рвутся в полет. О большинстве из них Николь читала, слышала или смотрела видеоматериалы, а на двух-трех даже летала сама. Если на Луне ее любимым местечком была Орлиная Площадка, то на Земле - этот парк. Здесь можно наяву увидеть времена, когда Эдвардс существовал чуть ли не понарошку, а безумцы, воцарившиеся на самом краю света, творили невозможное, терзая машины - воплоще­ние последнего слова техники на тот момент и ус­певавшие безнадежно устареть уже назавтра, - и грань между тем и этим светом была так узка для них, что решившиеся подойти к ней чаще всего погибали. Когда Неведомое было неведомым во­истину.
А теперь гребни холмов возносятся и опадают, будто океанские волны, буквально утыканные домиками, деревьями и даже - о, Господи! - газо­нами; словом, всеми приметами поселения солид­ной коммерческой компании, вплоть до школ, ма­газинчиков и прогулочных зон. Николь попыталась вообразить, каково тут было Йийджеру и Ридли, Кроссфилду и Кинчело в первые сумасшедшие годы, когда они были практически предоставлены самим себе и ходили по самому краю. Затем она обратилась мыслями к последовавшему довольно скоро периоду, когда пилотов хоронили чуть ли не каждую неделю, и задумалась о том, не слишком ли высока была цена познания.
Пока она предавалась раздумьям, солнце со­всем закатилось, и день почти угас, напоминая о себе лишь разноцветьем красок над самой линией горизонта, постепенно переходящим в глубокую синеву сумерек. На востоке замерцали звезды, хо­лодный ветер заставил Николь поднять воротник куртки и пожалеть, что под курткой нет ничего потеплее рубашки с короткими рукавами. Вещи остались на борту «Барона», и Бог знает, куда его задевали теперь. С неудовольствием фыркнув, она зашагала через парк к поросшему травой при­горку, на котором особняком стояло неказистое здание. К нему вела дорога, хотя она вроде бы должна быть закрыта для транспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31