А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 



«Томсинов А.В. Одинокие в толпе»: Вече; 2003
ISBN 5-9533-0086-7
Аннотация
Планета чудом выжила после ужасной катастрофы, обрушившейся на нее. Жизнь ютится под куполами немногочисленных полисов. Однако есть еще люди, хранящие Знание. Это пять сообществ, пять Кланов, враждующих между собой и сосуществующих на основе хрупких соглашений и договоров. Добро - это все, что хорошо для клана. Иного критерия нет...

Антон ТОМСИНОВ
ОДИНОКИЕ В ТОЛПЕ
ГОРСТЬ ПЕСКА. МИТЕР
Мне вспоминается один молодой самоубийца. Уж не знаю, какая несчастная любовь толкнула его на это, но он старательно всадил себе пулю в сердце.Не знаю, какому литературному образцу он следовал, натягивая перед этим белые перчатки, но помню - в этом жалком театральном жесте я почувствовал не благородство, а убожество. Итак, за приятными чертами лица, в голове, где должен бы обитать человеческий разум, ничего не было, ровно ничего. Только образ какой-то глупой девчонки, каких на свете великое множество. Эта бессмысленная судьба напомнила мне другую смерть, поистине достойную человека.
Антуан де Сент-Экзюпери. «Планета Людей»

... Что такое память? Я не знаю. Не хочу мучить себя этим вопросом - он не имеет практического применения. Но я чувствую, как моя собственная память распадается на части: на память образов, память движений, память чувств, память звуков, память запахов.
Я не верю памяти образов - она слишком часто подводила меня.
Я сомневаюсь в памяти чувств - она любит выворачивать всё наизнанку.
Память запахов обманчива и туманна.
Слишком часто вздрагивал я от шуток, которые играла со мной память звуков, подбрасывая ложь.
Лишь ты у меня осталась, память движений, механическая программа действий. Не отнять Им тебя у меня, даже если залезут в мой мозг и выпотрошат всё оттуда, как вытряхивают мешок нищего. Только следя за своими движениями, я могу со всей уверенностью сказать - я всё тот же.
Вот только кто- машина или зверь? Мне всё равно. Я устал от вопросов. Я устал от правды. Я не хочу думать о ней. Я не буду думать ни о чём, что не имеет отношения к моему настоящему - иначе сойду с ума. Судя по тому, что я ещё помню от прошлого, это не всегда было мне приятно - сходить с ума.
Было небо - как взорванный кем-то тёмно-синий купол.
Была дорога - меня слепил её свет.
Я лишь вижу людей - но они все стали теперь похожи на кукол...
Нёс песок я в ладонях - его больше нет...
...Недостаточно проснуться и открыть глаза.
Надо встать и оглядеться вокруг...
В машине, куда я вернулся после короткого отдыха в придорожной гостинице, подкреплённый кружкой горячего чая и бутербродом с холодной ветчиной, было душно - кондиционер опять сломался. Какая жалость, что это случилось именно сейчас, когда до полиса оставалось ехать каких-нибудь сорок минут. В гостиничной столовой меня обдувал прохладный ветерок, и потому было вдвойне неприятно сознавать, что придется снова ехать в духоте. Но время не ждёт, и, успокаивая себя мыслями об отдыхе в полисе, я положил свою сумку на соседнее кресло, сел и плотно захлопнул дверь. Конечно, можно открыть окно, но в таком случае я расплачусь за это жизнью- только герметичная оболочка машины и мощные фильтры радиационной зашиты надёжно ограждают от враждебного внешнего мира того, кто покинет энергокупол, раскинутый над гостиницей и соседними бензозаправками.
Больше я не думал о предстоящей дороге, а просто, словно робот, совершал все необходимое, чтобы наконец отправиться в путь.
Часы на приборной доске зелеными цифрами 21:34 бросали отблеск на левую руку, лежащую на руле. Я переключил тумблеры и тронул машину с места.
Вывеска на гостинице светилась ядовито-жёлтым. «Всегда есть свободные места. Удобно и недорого». Почему меня так раздражает эта фраза?
Отъехав метров пятнадцать, я заметил фигуру, стоящую у обочины. Это был старик в странной, потрепанной одежде. Он не голосовал - всё равно не возьмут - он просто стоял, будто бы греясь в свете фар отъезжавших автомобилей. Наверняка ждал грузовой фургон, чтобы за жалкую плату спрятаться в кузове и таким способом доехать до полиса, перекатываясь на крутых поворотах и ударяясь о закреплённые грузовые контейнеры. Отвратительный способ путешествовать - мне самому однажды пришлось испытать все его прелести. Водители таких фургонов - люди простые и грубые. Часто они забывают о пассажире уже к следующей остановке и спокойно идут пить пиво, оставив человека взаперти. А некоторые любят специально потрясти машину на ухабах, слушая, как за спиной бьётся о борта и железные ящики человеческое тело.
Не знаю, что на меня нашло, но я остановил машину и окликнул старика, предложив ему ехать со мной. Скорее всего, мной овладело презрение к остальным людям, копошившимся и разъезжавшимся от гостиницы в разные стороны. Они-то даже не подумали, что стоящий на обочине старик - тоже человек. Максимум, на что мог надеяться этот бродяга, - что среди шофёров не найдется молодчика, который ради развлечения собьёт его своей машиной.
Старик посмотрел на меня недоверчиво - как ещё он мог смотреть на человека, который предлагает ему ехать в довольно дорогой и современной машине!
- Me no jok. Get in, rods a dang now. (Я не шучу. Залезай внутрь, дороги опасны в наши дни.) - окликнул я старика ещё раз, используя обычный, всеми принятый и понимаемый язык - жалкую, примитивную смесь, лишённую красоты и глубины. А ведь многие жители полисов знают лишь этот словесный мусор, он стал для них родным.
- Sak tu.(Спасибо тебе.) - ответил наконец старик и влез на заднее сиденье.
Видно, тряска в фургоне его не очень увлекала, и так хотелось поверить незнакомцу, предложившему тёплую, удобную машину. Вдруг не шутит, есть ведь ещё добрые люди. А может, ему уже настолько опротивела жизнь, что, нимало её не ценя, он готов был рискнуть ради комфортной поездки.
Я и на самом деле не шутил, хотя к добрым себя бы не отнёс. Но мне не в тягость подвезти человека. К тому же почти неделю я общался лишь с обслуживающим персоналом гостиниц и придорожных ресторанчиков. А старики обычно гораздо более приятные собеседники, чем наше или младшие поколения. Судя по виду, этот ветеран лет на десять старше моих родителей, так что должен помнить мир до Апокалипсиса.
Старик осторожно огляделся, стараясь быть как можно тише и незаметнее. Теперь, при свете лампы автомобильного салона, я лучше рассмотрел его. Свой тощий мешок из грубой тёмно-зелёной ткани он держал на коленях двумя руками. Было в нём что-то от бездомного кота, жадно уплетающего найденную еду и при этом не забывающего оглядываться по сторонам в ожидании неприятностей. Да и его волосы с бороденкой напоминали взъерошенную кошачью шерсть. Сам он был худ, одежда - поношенной, но довольно опрятной. Похоже, старик следил за её состоянием. Нервные движения рук, быстрый пугливый взгляд и постоянное напряжение выдавали в нём нищего бродягу - из тех, которые шатаются от полиса к полису, пытаясь найти работу, кров над головой и маломальское пропитание. Щеки - впалые и небритые; левая бровь где-то обгорела. Во всяком случае, он хотя бы старался выглядеть более-менее прилично. Это уже многое говорит о человеке.
Я улыбнулся ему в зеркало заднего вида, когда мы отъезжали от гостиницы, вооружившись четырьмя конусами света фар, и спросил, действительно ли ему настолько всё равно, куда ехать, что он даже не поинтересовался моим маршрутом. Старик пробормотал (я не говорю «промямлил» только из-за его желания сказать фразу отчетливо и громко), что все машины, поворачивающие на эту дорогу, едут в Сентополис, а ему лишь бы добраться до какого-нибудь города.
Я наконец вырулил на одностороннюю трассу почти без поворотов и ответвлений, где можно развить большую скорость, и разогнал машину до отметки 150 км/час. Двигаться медленнее - нерационально, быстрее - небезопасно. Все машины здесь едут примерно с такой скоростью, поэтому риск - минимален.
Старик тем временем пришёл в себя, обрёл некоторую уверенность и походил уже не на бродягу, а скорее на человека, которого неожиданно постигли неприятности. Он сказал мне несколько слов благодарности и добавил, видимо из желания поднять свой статус в моих глазах, что как раз вышел прогуляться после обеда в гостинице и ждал знакомого водителя, который обычно подкидывал его до полиса. Я ответил дежурной, ничего не значащей фразой, он ещё что-то пробурчал о преимуществах машин такого класса, как моя, я согласился, и разговор временно утих.
Я-то знал, что скорее всего он заказал в ресторанчике лишь стакан горячей воды и ломоть хлеба - только чтобы его не выставили на улицу, разрешили отдохнуть в общем зале. Но нельзя просидеть за таким «обедом» целую ночь, и в конце концов старик был вынужден уйти. И тогда он расположился недалеко от двери - там, куда не долетали разговоры посетителей, но еще падал неровными кусками свет дрянных электрических ламп, закрытых давно не мытыми колпаками толстого пластика.
Я протянул ему пакет с едой из своей сумки - до города оставалось рукой подать, там я куплю себе свежей еды. Он не хотел принимать, уверял меня, что не голоден, но рука его, которой он делал отрицательный жест, предательски дрожала. Я пояснил, что дорожные запасы всё равно в городе мне не пригодятся. Тогда он принял пакет и занялся его содержимым, пока я гнал машину по дороге, ориентируясь лишь по бортовым приборам.
Вокруг всё было черным: дорога, бетонная ограда, земля за ней. При свете дня я однажды проезжал здесь, но даже если бы и никогда не бывал, безошибочно мог бы сказать, что земля вокруг черно-оранжевая, с пятнами серых камней-валунов, что ограда - серая, кое-где потрескавшаяся, кое-где развалившаяся и обнажившая стальные прутья. Всё же по большей части ограда была цела. Черные хлопья пыли кружились вокруг, подобно мухам, вьющимся над разложившимся трупом. Эти хлопья были едкими, как щёлочь, плохо отмывались с металла и одежды, а если попадали на открытую кожу, то вызывали сильное воспаление и нестерпимый зуд. На большой скорости они били в лобовое стекло, словно камни. Из-за этой чёртовой пыли вне полисов очень быстро темнеет - всего за полчаса от губительного солнца остаются лишь редкие лучи, с трудом прорывающиеся сквозь чёрные облака.
После Апокалипсиса небо днём всегда раскалённо-белое, так что приходится включать затемнение стёкол. Лишь иногда оно бывает тёмно-синим. Родители говорили мне, что до Апокалипсиса небо порой сияло лазурью. Но нам достался лишь синий цвет, да мы рады и ему - кто знает, что за небо увидят наши дети.
Бортовой компьютер показал, что до города осталось 85 километров.
Я ошибся: старик оказался скучным собеседником. Так всегда бывает. Те, кто в юности разрабатывают мозг и память, и в старости сохраняют ясность мысли. Те же, кто развивает одни мускулы, обречены на старческое слабоумие. Интеллект в конце концов всегда побеждает силу; интеллектуалы живут в полном сознании и при трезвом уме дольше, чем служат мускулы тем, кто предпочитал занятия с гантелями чтению книг или работе с компьютером. Старик, конечно, вряд ли был когда-то «качком». Но ещё меньше он занимался тренировкой ума. Его неразработанный мозг мог воспринимать лишь простейшие фразы. Старик еще сохранил привычку к формальному общению, но вести связный разговор ему было уже не под силу: сказывались возраст и нищенское существование. Что ж, можно и помолчать, не впервой.
Расстояние до города продолжало неуклонно сокращаться. Мелькали цифры на дисплее бортового компьютера: 50 километров... 45... 40... 20...
* * *
Вскоре показались огни. Их неровная цепочка и создавала иллюзию горизонта. До этого я ехал в непроглядной, вязкой темноте, видя лишь тридцать метров перед своей машиной. Теперь же в разрастающемся свете пришло ощущение скорости. Здравствуй, Сентополис. Ещё один город, ещё один островок во тьме. Да, я - человек городской, я не могу представить свою жизнь без города. Вне города я чувствую себя моллюском, случайно покинувшим надежную раковину.
На въезде - быстрая проверка документов. Мои были в полном порядке, Клан постарался. У старика же штампа полиса не оказалось, ему придется проходить регистрацию в полном объеме. Занимает это почти целый день. Бесконечная волокита, нервное ожидание, медицинская экспертиза, проверка по базам данных - не всплывал ли этот человек в других полисах, не сделал ли чего такого, что запомнилось службам наблюдения - не обязательно противозаконного. Потом - психологический тест. Полис нельзя упрекнуть: он старается поддерживать здоровье своего мирка. Хотя бы так.
Но настоящее гниение не приносится извне, оно начинается внутри.
Я попрощался со стариком, он поблагодарил меня и пробормотал что-то про то, что нечасто встретишь такого хорошего человека. Да уж, я, оказывается, хороший. Слышали бы его сейчас в Клане, может, изменили бы своё отношение ко мне.
Вежливый офицер службы охраны вернул пластиковые карточки моих документов и скомандовал открыть проезд.
Я очутился в коридоре, освещенном пуговками огней на стенах. Пунктирная линия, ведущая к жизни. Нить Ариадны - сказал бы мой отец. Жаль, я не понимаю смысла этого выражения. Ариадна, видимо, была изобретательницей освещения в туннелях. А может, это связано с прошлым - с чем-то, бывшим ещё до Апокалипсиса.
Я выехал из коридора на улицу города. Он сомкнулся надо мной, сжал в своей ладони. Огни зданий, шум ремонтных работ, снующие машины и пешеходы - это ещё не город. Чтобы почувствовать полис, надо открыть окно, вдохнуть его воздух, посмотреть на его небо, ощутить его особенный дух. Здесь люди в безопасности. Им не грозит жестокое солнце и излучение отравленной Апокалипсисом земли, не вреден воздух, очищенный и не похожий на ту смесь, что витает над покинутыми областями планеты. Во всём мире сейчас около сотни полисов. А людей - два миллиарда. Это много. А ведь до Апокалипсиса их было 8 миллиардов. Ха! Я сыт по горло и двумя. Да, с моей точки зрения, нас чересчур много.
Мы живем в полисах, имеющих всё необходимое для автономного существования. Одни города огромны - например Мерополис, насчитывающий 50 миллионов человек. Таких только пять. Больше всего полисов с населением 10-30 миллионов человек. К их числу относится и пятнадцатимиллионный Сентополис. Третья группа - десятимиллионные полисы. Так сказать, порог выживаемости - меньшее число жителей не способно создать и поддерживать необходимую инфраструктуру. После Апокалипсиса остатки населения Земли объединились на тех участках планеты, где ещё можно было существовать. Так возникли полисы, а через пять лет вне их пределов образовалась мёртвая зона. Маленькие гостиницы и ресторанчики вдоль дорог прикрыты индивидуальными куполами, но они не выживут без помощи полисов. Защитные поля самих полисов съедают уйму энергии, но без них мы умрем. Потому что Апокалипсис был действительно концом Земли - «старушки Земли», как говорит поколение моих родителей, родившееся до катастрофы и умирающее сейчас. Прежняя общественная организация давно забыта. Её сменила полисная система. Соты, ячейки, соединённые сетью магистралей...
Сотня полисов... Но лишь немногие из них обладают индивидуальностью. Обычно - нагромождение зданий из сталепластика, бетона, стекла и металла. Таков, скажем, Горополис - мой «родной» город. Сентополис же подчинил свою архитектуру одной-единственной идее. И эта идея - высота.
Даже простые здания-коробки по углам имеют шпили, тянущиеся в небо. Есть строения, напоминающие пирамиды из поставленных друг на друга брусков. Они украшены колоннами, поддерживающими замысловатые бельэтажи. Экономится каждый метр пространства, но над головой небрежно раскинулись причудливые арки и витые спирали. Чтобы в темноте было видно всё здание, до вершины самого высокого шпиля искусно сделана подсветка, создающая магнетические картины.
Раз увидев Сентополис, его уже не забыть. Я здесь лишь второй раз, многое, естественно, уже не помню, но бортовой компьютер указывал путь в соответствии с заложенной Кланом программой. И, повинуясь ей, я свернул с главных улиц, сожалея, что лишен возможности полюбоваться ночным городом. Ничего, еще будет время.
Но во мне появилось раздражение, такое частое в последние дни, что есть повод для беспокойства. На этот раз я недоволен тем, что, повинуясь компьютеру, сам становлюсь машиной: сворачиваю по сигналу в нужные повороты, не выхожу из намеченной заранее колеи. Нет, я мог бы выключить на время бортовой компьютер, проехать до конца по каждой из главных улиц полиса, но понимал неоправданность таких действий и потому следовал дальше, сверяясь с показаниями маленького бесстрастного экрана, где все улицы - и красивые и обычные - лишь зеленые линии на черном фоне. Только главные магистрали обозначены чуть более широкими. Всё понятно, простой компьютерный язык, только важная информация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47