Его приезд на север словно перерубил швартовы, и он поплыл по течению. Пора поставить паруса, расчехлить компас, достать карты. Он в десятый раз поглядел на часы. Еще даже не четверть четвертого. В большом старом доме было холодно, и, подоткнув под шею одеяло, он стал слушать ветер.
Он начал считать назад от ста. Овцы слишком путаются, все норовят улизнуть. Через некоторое время все его заботы убежали на задворки сознания, откуда, так и не исчезнув, подмигивали ему и помахивали. Маячили среди теней, как образы из давнего сна – и он сбился со счета на сорока пяти. Он начал снова, но вскоре замедлился, а потом совсем бросил и поймал себя на том, что ему снится выброшенный на каменистый берег корабль. Сам он стоял на пляже по колено в волнах поднимающегося прилива и думал, что на борту есть нечто, что ему очень нужно или чего он очень хочет. Он потерпел кораблекрушение и надеется спасти с разбившегося корабля канат, брусья и живых цыплят. Он повернулся лицом к берегу, увидел перед собой скалу, а на ее вершине каменный дом. Окна были темные, только в чердачном горел свет.
Он видел силуэт человека, сидящего в антикварном морисоновском кресле и читающего книгу, и знал, что это он сам у себя дома, мирно коротает вечер, невероятно довольный и домом, и огнем в камине, и вечером. Сонный ветер подул с океана, залетел в черный проход под скалой, а когда он снова повернулся лицом к морю, то корабля на камнях уже не было – а был старый «студебекер», покореженный остов которого застрял чуть выше линии прибоя.
Закатав штаны до колен, он стал пробираться к нему по камням. Океан был ни холодным, ни теплым, и даже не слишком мокрым. Верхний шарнир разломался, и дверца висела открытой, от заплесневелой обивки пахло водорослями и ракушечником. Он забрался на место водителя, сжал пальцы на круглом люситовом набалдашнике, венчающем переключатель передач, и подумал: была бы у него карта, он вывел бы машину меж предательских рифов прямо в открытое море.
Заглянув в шар твердого прозрачного пластика, он увидел – и почему-то заранее знал, что именно – рисунок или надпись. Она плавала или парила в глубине, точно облака в небе-аквариуме. Вот разглядел буквы ближе… но это были не буквы, а картинки, образы с рисунка на рисовой бумаге. А потом рисунки сложились в слова, превратились в записку, нацарапанную дрожащей рукой – писавший был немощен и стар. «Погляди в бардачке», – значилось на ней, и неохотно, но с величайшим предвкушением он протянул руку и нажал кнопку. Крышка бардачка откинулась с таким грохотом, что сама машина перекосилась, стала крениться все сильнее и сильнее, пока он не заскользил к открытой пассажирской дверце, выглянул из нее, увидел почему-то далеко-далеко внизу океан и изо всех сил вцепился в старую заплесневелую обивку, лишь бы удержаться – но знал, что не удержится, что упадет.
Говард сел в кровати, сам себя разбудив оборвавшимся криком. Расползающаяся, точно старое кружево, мысль таяла на задворках сознания. Он был уверен, что это важная мысль, и поймал ее хвостик, прищемил, зафиксировал ее, чтобы рассмотреть, когда будет возможность. Сколь бы жутким ни было его пробуждение, он вдруг понял, что почти доволен своим нынешним положением. Заботы, донимавшие его час назад, куда-то испарились. Он ясно сознавал, что, хотя ничего еще не решено и все висит на волоске, курс неведомым образом уже проложили за него. Тут в дверь постучали – тихо и осторожно.
– Говард! – позвал голос.
Это был дядюшка Рой.
Полчаса спустя они втроем – Говард, Беннет и дядюшка Рой – сидели в мини-вэне и ели пончики, запивая их кофе из пластиковых стаканчиков. Ночь была темная, тишину нарушали лишь шорох волн, чавканье и прихлебывание. Они припарковались на обочине Тиссовой, у задов склада лесозаготовок «Джорджия-Пасифик». На ночном ветру сушились сотни акров уложенных штабелями бревен, цепями и колючей проволокой огороженных от Стеклянного пляжа и поросших сорняками утесов, которые тянулись до самого шоссе.
Прямо перед ними стоял белый деревянный пакгауз с плоской крышей, ярдов, наверное, сорока длиной и без единого оконца на всю стену. Вокруг были одни только водоросли да заползавшие на стены кусты ежевики. В дальнем конце пакгауза была дверь, а в ней – маленькое поперечное окошко. Свет изнутри не пробивался. У двери, невидимая с трассы, была припаркована одинокая машина – тот самый красный «кама-ро», который стоял вчера днем у дома Джиммерса.
По словам дядюшки Роя, склад принадлежал миссис Лейми и был пуст, если не считать грузовой платформы Беннета и гаража мистера Джиммерса, которые они – черт бы их побрал! – украдут еще до рассвета. Говард сообразил, что оказался в обществе людей, твердо решившихся. К чему это приведет? Вероятно, к тому, что еще до рассвета и он сам решится – на камеру в окружной тюрьме.
М-да, отпуск принял весьма опасный оборот. Его приключения в доме Джиммерса сами по себе были опасными, но по сравнению с этим казались лишь детской игрой – пусть даже и с обрезом. Господи Боже, он ведь собирается вломиться на склад, выкрасть гараж мистера Джиммерса, угнать грузовик. И ради чего? Ради Сильвии? Ну, едва ли. Ради дядюшки Роя? Не совсем. А ведь ему следовало бы попытаться отговорить дядю от этой затеи. Тетя Эдита сочла бы его героем, если б он сумел их остановить. Это же называется соучастие при проникновении со взломом. Он вот-вот поможет дяде попасть в тюрьму, а дурачество с домом ужасов полетит в тартарары. Сильвия его убьет.
Словно чувствуя, что Говарду не по себе, дядюшка Рой похлопал его по колену.
– Хочешь подождать нас «У Уинчела»? – спросил он деловито, словно ничего позорного тут не было.
Говард покачал головой:
– Вы оба по горло будете грузовиком заняты.
– Ничего особенного мы с ним делать не будем, – сказал Беннет, заталкивая недоеденный пончик в белый бумажный пакет. – Речь не об удобстве. Никто никому ничем не обязан. Как только колесо покатится под откос, назад уже пути не будет.
Говард промолчал, но не потому, что думал, как повернуть назад. Он не мог подождать «У Уинчела». Или он с ними, или нет. И никакой середины – никаких тебе «выбираю не выбирать». Нельзя быть заговорщиком до первой схватки. И почему-то, сидя ночью в мини-вэне, готовясь нанести удар по врагу, он впервые за много месяцев – а может быть, и лет – почувствовал, что что-то имеет значение. Словно он целую вечность смотрел на мир одним глазом, а теперь открылся второй, и мир обрел глубину. Запустив руку в карман, он достал перчатки из козленка и, натянув их, несколько раз сжал и разжал пальцы. Потом надвинул пониже шапку-чулок и поправил, чтобы смотреть в прорези для глаз.
– Господи всемогущий, – сказал дядюшка Рой. – Ты похож на убийцу из ИРА. Если хотя бы за версту завидишь копов, немедленно выкинь перчатки и маску. Да они тебя застрелят, как только увидят в таком виде! Имя бригадира на лесоскладе запомнил?
– Джек Макдональд.
– Вот-вот. Хороший человек. С ним ты будешь в безопасности. Он уже заготовил алиби, но мне бы не хотелось заставлять его лгать без необходимости. Он скажет, что послал тебя в «Бензин и кормежку» за дюжиной обсыпных пончиков. Дал тебе три доллара.
– Лежат у меня в нагрудном кармане, – сказал Говард.
– Тебе нужно еще раз посмотреть на его фотографию?
– Не-а.
– Чем ты занимаешься на лесопилке?
– На шлифовальном станке работаю. Дядюшка Рой помолчал минуту.
– В общем и целом, шоссе без необходимости не пересекай. Машину бросишь там, где депо упирается в лесосклад, а потом пойдешь искать нас к старой библиотеке. Но сперва убедись, что стервец за тобой погнался. Ему не придет в голову, что это мы пришли за гаражом – такой расторопности от нас не ждут, поэтому, думаю, ты сможешь увести его на пару кварталов. Или подальше, если получится. Поиграй с ним в прятки. Времени нам нужно ровно столько, чтобы взломать замок и открыть ворота. Сдается мне, он рано или поздно вернется, чтобы позвонить старухе. Мы перережем провод, и ему придется ехать в «Бензин и кормежку», чтобы позвонить оттуда из таксофона.
Он снова умолк. Время разговоров кончилось. Они проговаривали все с полдюжины раз, и все трое знали, что план слишком уж оптимистичный.
– Пора, – сказал Говард, открывая дверцу и выскальзывая в ночь.
Дядюшка Рой завел мотор и проехал задом полквартала по Тиссовой до условленного места, где они уговорились ждать. Говард неуклюже перебежал через стоянку, похлопывая себя по оттопыренному карману, в котором лежали две фейервер-ковых «бомбы с вишнями» и одноразовая зажигалка.
Улицы были пустынны, ближайшие дома стояли темные. По шоссе проплыла, направляясь куда-то на север, машина, но в остальном все спали, кроме Говарда, ночного ветра да тех двоих в мини-вэне. Если забыть о холоде, условия почти идеальные. Говард засунул руки под мышки, пытаясь согреть их сквозь перчатки.
«Камаро» был не заперт, что оказалось весьма кстати, поскольку разбивать окно он бы не стал. И хвала небесам, никакой сигнализации тоже не было. Это бы его погубило, хотя самому угону придало бы размах. Было бы чудесно, если б в замке зажигания торчали ключи, но их там не оказалось. Ну, конечно, вор за свои ключи держится. Придется запускать самому – впрочем, оно даже и лучше.
Для начала Говард послушал под задней дверью склада, но ничего не разобрал. Вполне возможно, что внутри вообще никого нет, в таком случае сложный отвлекающий маневр – пустая трата времени. Но, если бы никто это место не охранял, тут ведь и машины не было бы. Отходя от сарая, он в последний раз проверил, нет ли кого на шоссе. Ничего, только ночная тишина – ни пешеходов, ни патрульных машин. Он махнул стоявшему вдалеке мини-вэну, и фары мигнули: «давай».
Тогда он забрался в машину, оставив дверцу приоткрытой. Провода зажигания нашлись под приборной доской и, бросив еще один быстрый взгляд по сторонам, Говард, рванув их на себя, скрутил оголенные концы, чтобы высечь искру. Мотор ожил, и он легонько надавил на газ.
Не спуская глаз с задней двери – не появятся ли там признаки жизни, – он оставил мотор несколько секунд работать вхолостую. Потом переключился на заднюю, проверил ручник и отъехал от склада, разворачивая машину носом к шоссе, чтобы, если придется, сразу по нему рвануть. Говард еще пару раз взревел мотором в надежде, что человек внутри просто услышит и выйдет посмотреть. Он подумал было, не нажать ли на гудок, но потом сообразил, что большего идиотизма со стороны угонщика ждать трудно, и отказался от этой затеи.
А вот «бомбы с вишнями» застанут врага врасплох. Он проснется, услышит рев мотора, решит, что это выхлоп двигателя, и задумается, а кто, черт побери, хулиганит за пакгаузом. Осторожно выглянет наружу и с ужасом увидит, что… Не отрывая взгляд от двери, чтобы не пропустить, кто из нее выскочит, Говард опустил стекло. Достав «бомбы с вишнями», он взял их в левую руку, но так, чтобы запальные шнуры не соприкасались друг с другом. Потом, высунув левую руку в открытое окно, он правой щелкнул зажигалкой, поджег оба шнура и, швырнув бомбы в сторону двери, стал яростно крутить ручку, чтобы стекло поднять.
Бомбы взорвались одна за другой и прогремели, как выстрелы. Прошла секунда. Внутри зажегся свет, потом снова погас, и дверь открылась. Говард еще несколько раз крутанул стартер и лишь потом рванул к Тисовой, разбрасывая задними колесами фонтаны пыли и гравия. У выезда на улицу он секунду подождал, давая врагу сообразить, что к чему. Говард видел его сквозь поднятую пыль: надевая ботинок, тот прыгал на одной ноге по стоянке. Говард разом утопил тормоз и акселератор, потом чуть ослабил тормоз, от чего шины завертелись, будто машина села в яму. Враг ровно на минуту нырнул в пакгауз за пальто, снова вылетел в открытую дверь, закрыл ее за собой и побежал по траве, пытаясь нагнать Говарда прежде, чем машина снова тронется.
Говард прикусил губу, выжидая до последнего, глядя, как враг приближается. В лунном свете было видно, что лицо у него перекошено от ненависти. Это был тот самый, кто обшаривал дом Джиммерса в кошмарном парике. И футболка на нем была та же, и по телосложению подходил. Бежал он галопом, слегка приволакивая одну ногу, и копался в карманах пальто, будто нащупывал там что-то. Говард еще раз прокрутил шины, рывком переключил трансмиссию и сдал назад на дикие десять футов, едва не сбив врага, а потом снова перешел на третью, и машина выскочила на Тиссовую.
Трясясь по ухабистому проселку, ведущему к Стеклянному пляжу, он направлялся прямо к океану. Дорога уходила в никуда – точнее, заканчивалась тупиком приблизительно через двести ярдов. Говард исходил из того, что враг это знает, и побежит за ним, сочтя угонщика не знающим местности олухом. Ему нужно хотя бы на квартал увести врага от пакгауза, заставить его повернуть за угол, выйти на утесы, все равно куда, лишь бы подальше.
В боковое зеркальце Говарду было видно, как тронулся, не зажигая фар, мини-вэн. Вот он повернул и скрылся за углом пакгауза. Враг еще следовал за «камаро», бежал со всех ног за ускользающим автомобилем, который раскачивался из стороны в сторону в разбитых колеях, отчего Говарда бросало на сиденье из стороны в сторону. Пальто мужчина сбросил, зато в руке у него вдруг что-то появилось – пистолет.
Говард едва не задохнулся от ужаса, резко крутанул руль вправо и описал по утоптанной стоянке над Стеклянным пляжем широкую петлю, задев задним бампером заградительный столб. Его занесло в сторону шоссе, развернуло в пятидесяти ярдах от изумленного преследователя, который остановился как вкопанный на углу Стюарт-стрит, отпрыгнул на обочину, присел на корточки и нацелил пистолет в лобовое стекло, прямо в голову Говарду, и все водил дулом, целясь в лобовое стекло несущегося на него «камаро».
Говард с силой вдавил акселератор, держась поближе к обочине, а сам скорчился на сиденье, почти спрятался за приборной доской. В голове гудело от страха: его вот-вот застрелят. Плевать, что станется с «камаро». Если враг начнет палить, повсюду зажжется свет и в полицейском участке станут надрываться телефоны. Криминальная карьера Говарду обеспечена.
«Камаро» врезался в обочину, влетел двумя колесами на бордюр, теперь Говард резко крутанул руль влево, возвращаясь на мостовую, а враг метнулся к заграждению, подальше от машины, но тут же выпрямился и снова нацелил пистолет, следя дулом за автомобилем, когда Говард, стремительно повернув на Стюарт, двинулся в сторону вокзала.
Говард выпрямился на сиденье и чуть сбавил газ, наблюдая за врагом в зеркальце заднего вида. Теперь между ними было слишком много препятствий: припаркованные машины, телефонные провода, и отважиться он может только на выстрел наобум, а Говард был уверен, что так рисковать он не станет.
– Беги за мной, – сказал Говард вслух. – Давай же! Погонись за мной.
Но этого враг не сделал. Застыв на месте, он внимательно смотрел на пакгауз. Мини-вэн он отсюда видеть никак не мог, но явно напряженно размышлял. Если он сейчас бросит преследование, угон обернется полной бессмыслицей. Говарду нужно увести врага за собой. Немедленно!
Нажав на газ, он, визжа шинами, снова рванул вперед. Потом ударил по тормозам, поставил ручник и резко крутанул руль. Машину стало медленно заносить вперед по кругу. Прикрывая голову руками, Говард метнулся на пассажирское сиденье. Секунду спустя «камаро» врезался в бордюрный камень, выломав секцию заграждения, которую катапультировало через капот. От столкновения Говарда бросило вперед, он едва не сполз на пол и больно ушибся коленом о рулевую колонку. Гудок издал одинокий отчаянный вопль, а потом все стихло, если не считать лязга, с которым что-то упало на асфальт.
Говард нашарил ручку дверцы и, распахнув ее, кубарем вывалился из машины. Перекатившись и став на ноги, он бросился бежать по Стюарт, не оглядываясь, отчаянно срывая лыжную шапочку, которая перекосилась и съехала так, что он почти ослеп. Чертовски болело колено, которым он ударился о руль, и он прихрамывал и подпрыгивал зигзагообразным курсом, ожидая в любую минуту услышать стрекотанье выстрелов или топот ног по мостовой.
Если его догонят, быть беде: опасность грозит не только ему, но и всему предприятию. Но еще большая беда случится, если враг что-то заподозрит и повернет назад к пакгаузу. Хотя бы еще несколько минут все должно выглядеть, как угон, а не как взлом. Говард свернул на Кустовую, пробежал мимо чьего-то огороженного газона. Потом остановился и, только тогда выглянув поверх ограды, с облегчением и ужасом увидел, что преследователь бежит к нему. Теперь их разделяло не более двадцати ярдов. К тому же на улице вокруг разбитой машины собирались люди в пижамах и халатах.
Говард побежал к океану. Всякий раз, когда он наступал на ушибленную ногу, вверх и вниз по ней простреливало огненной болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Он начал считать назад от ста. Овцы слишком путаются, все норовят улизнуть. Через некоторое время все его заботы убежали на задворки сознания, откуда, так и не исчезнув, подмигивали ему и помахивали. Маячили среди теней, как образы из давнего сна – и он сбился со счета на сорока пяти. Он начал снова, но вскоре замедлился, а потом совсем бросил и поймал себя на том, что ему снится выброшенный на каменистый берег корабль. Сам он стоял на пляже по колено в волнах поднимающегося прилива и думал, что на борту есть нечто, что ему очень нужно или чего он очень хочет. Он потерпел кораблекрушение и надеется спасти с разбившегося корабля канат, брусья и живых цыплят. Он повернулся лицом к берегу, увидел перед собой скалу, а на ее вершине каменный дом. Окна были темные, только в чердачном горел свет.
Он видел силуэт человека, сидящего в антикварном морисоновском кресле и читающего книгу, и знал, что это он сам у себя дома, мирно коротает вечер, невероятно довольный и домом, и огнем в камине, и вечером. Сонный ветер подул с океана, залетел в черный проход под скалой, а когда он снова повернулся лицом к морю, то корабля на камнях уже не было – а был старый «студебекер», покореженный остов которого застрял чуть выше линии прибоя.
Закатав штаны до колен, он стал пробираться к нему по камням. Океан был ни холодным, ни теплым, и даже не слишком мокрым. Верхний шарнир разломался, и дверца висела открытой, от заплесневелой обивки пахло водорослями и ракушечником. Он забрался на место водителя, сжал пальцы на круглом люситовом набалдашнике, венчающем переключатель передач, и подумал: была бы у него карта, он вывел бы машину меж предательских рифов прямо в открытое море.
Заглянув в шар твердого прозрачного пластика, он увидел – и почему-то заранее знал, что именно – рисунок или надпись. Она плавала или парила в глубине, точно облака в небе-аквариуме. Вот разглядел буквы ближе… но это были не буквы, а картинки, образы с рисунка на рисовой бумаге. А потом рисунки сложились в слова, превратились в записку, нацарапанную дрожащей рукой – писавший был немощен и стар. «Погляди в бардачке», – значилось на ней, и неохотно, но с величайшим предвкушением он протянул руку и нажал кнопку. Крышка бардачка откинулась с таким грохотом, что сама машина перекосилась, стала крениться все сильнее и сильнее, пока он не заскользил к открытой пассажирской дверце, выглянул из нее, увидел почему-то далеко-далеко внизу океан и изо всех сил вцепился в старую заплесневелую обивку, лишь бы удержаться – но знал, что не удержится, что упадет.
Говард сел в кровати, сам себя разбудив оборвавшимся криком. Расползающаяся, точно старое кружево, мысль таяла на задворках сознания. Он был уверен, что это важная мысль, и поймал ее хвостик, прищемил, зафиксировал ее, чтобы рассмотреть, когда будет возможность. Сколь бы жутким ни было его пробуждение, он вдруг понял, что почти доволен своим нынешним положением. Заботы, донимавшие его час назад, куда-то испарились. Он ясно сознавал, что, хотя ничего еще не решено и все висит на волоске, курс неведомым образом уже проложили за него. Тут в дверь постучали – тихо и осторожно.
– Говард! – позвал голос.
Это был дядюшка Рой.
Полчаса спустя они втроем – Говард, Беннет и дядюшка Рой – сидели в мини-вэне и ели пончики, запивая их кофе из пластиковых стаканчиков. Ночь была темная, тишину нарушали лишь шорох волн, чавканье и прихлебывание. Они припарковались на обочине Тиссовой, у задов склада лесозаготовок «Джорджия-Пасифик». На ночном ветру сушились сотни акров уложенных штабелями бревен, цепями и колючей проволокой огороженных от Стеклянного пляжа и поросших сорняками утесов, которые тянулись до самого шоссе.
Прямо перед ними стоял белый деревянный пакгауз с плоской крышей, ярдов, наверное, сорока длиной и без единого оконца на всю стену. Вокруг были одни только водоросли да заползавшие на стены кусты ежевики. В дальнем конце пакгауза была дверь, а в ней – маленькое поперечное окошко. Свет изнутри не пробивался. У двери, невидимая с трассы, была припаркована одинокая машина – тот самый красный «кама-ро», который стоял вчера днем у дома Джиммерса.
По словам дядюшки Роя, склад принадлежал миссис Лейми и был пуст, если не считать грузовой платформы Беннета и гаража мистера Джиммерса, которые они – черт бы их побрал! – украдут еще до рассвета. Говард сообразил, что оказался в обществе людей, твердо решившихся. К чему это приведет? Вероятно, к тому, что еще до рассвета и он сам решится – на камеру в окружной тюрьме.
М-да, отпуск принял весьма опасный оборот. Его приключения в доме Джиммерса сами по себе были опасными, но по сравнению с этим казались лишь детской игрой – пусть даже и с обрезом. Господи Боже, он ведь собирается вломиться на склад, выкрасть гараж мистера Джиммерса, угнать грузовик. И ради чего? Ради Сильвии? Ну, едва ли. Ради дядюшки Роя? Не совсем. А ведь ему следовало бы попытаться отговорить дядю от этой затеи. Тетя Эдита сочла бы его героем, если б он сумел их остановить. Это же называется соучастие при проникновении со взломом. Он вот-вот поможет дяде попасть в тюрьму, а дурачество с домом ужасов полетит в тартарары. Сильвия его убьет.
Словно чувствуя, что Говарду не по себе, дядюшка Рой похлопал его по колену.
– Хочешь подождать нас «У Уинчела»? – спросил он деловито, словно ничего позорного тут не было.
Говард покачал головой:
– Вы оба по горло будете грузовиком заняты.
– Ничего особенного мы с ним делать не будем, – сказал Беннет, заталкивая недоеденный пончик в белый бумажный пакет. – Речь не об удобстве. Никто никому ничем не обязан. Как только колесо покатится под откос, назад уже пути не будет.
Говард промолчал, но не потому, что думал, как повернуть назад. Он не мог подождать «У Уинчела». Или он с ними, или нет. И никакой середины – никаких тебе «выбираю не выбирать». Нельзя быть заговорщиком до первой схватки. И почему-то, сидя ночью в мини-вэне, готовясь нанести удар по врагу, он впервые за много месяцев – а может быть, и лет – почувствовал, что что-то имеет значение. Словно он целую вечность смотрел на мир одним глазом, а теперь открылся второй, и мир обрел глубину. Запустив руку в карман, он достал перчатки из козленка и, натянув их, несколько раз сжал и разжал пальцы. Потом надвинул пониже шапку-чулок и поправил, чтобы смотреть в прорези для глаз.
– Господи всемогущий, – сказал дядюшка Рой. – Ты похож на убийцу из ИРА. Если хотя бы за версту завидишь копов, немедленно выкинь перчатки и маску. Да они тебя застрелят, как только увидят в таком виде! Имя бригадира на лесоскладе запомнил?
– Джек Макдональд.
– Вот-вот. Хороший человек. С ним ты будешь в безопасности. Он уже заготовил алиби, но мне бы не хотелось заставлять его лгать без необходимости. Он скажет, что послал тебя в «Бензин и кормежку» за дюжиной обсыпных пончиков. Дал тебе три доллара.
– Лежат у меня в нагрудном кармане, – сказал Говард.
– Тебе нужно еще раз посмотреть на его фотографию?
– Не-а.
– Чем ты занимаешься на лесопилке?
– На шлифовальном станке работаю. Дядюшка Рой помолчал минуту.
– В общем и целом, шоссе без необходимости не пересекай. Машину бросишь там, где депо упирается в лесосклад, а потом пойдешь искать нас к старой библиотеке. Но сперва убедись, что стервец за тобой погнался. Ему не придет в голову, что это мы пришли за гаражом – такой расторопности от нас не ждут, поэтому, думаю, ты сможешь увести его на пару кварталов. Или подальше, если получится. Поиграй с ним в прятки. Времени нам нужно ровно столько, чтобы взломать замок и открыть ворота. Сдается мне, он рано или поздно вернется, чтобы позвонить старухе. Мы перережем провод, и ему придется ехать в «Бензин и кормежку», чтобы позвонить оттуда из таксофона.
Он снова умолк. Время разговоров кончилось. Они проговаривали все с полдюжины раз, и все трое знали, что план слишком уж оптимистичный.
– Пора, – сказал Говард, открывая дверцу и выскальзывая в ночь.
Дядюшка Рой завел мотор и проехал задом полквартала по Тиссовой до условленного места, где они уговорились ждать. Говард неуклюже перебежал через стоянку, похлопывая себя по оттопыренному карману, в котором лежали две фейервер-ковых «бомбы с вишнями» и одноразовая зажигалка.
Улицы были пустынны, ближайшие дома стояли темные. По шоссе проплыла, направляясь куда-то на север, машина, но в остальном все спали, кроме Говарда, ночного ветра да тех двоих в мини-вэне. Если забыть о холоде, условия почти идеальные. Говард засунул руки под мышки, пытаясь согреть их сквозь перчатки.
«Камаро» был не заперт, что оказалось весьма кстати, поскольку разбивать окно он бы не стал. И хвала небесам, никакой сигнализации тоже не было. Это бы его погубило, хотя самому угону придало бы размах. Было бы чудесно, если б в замке зажигания торчали ключи, но их там не оказалось. Ну, конечно, вор за свои ключи держится. Придется запускать самому – впрочем, оно даже и лучше.
Для начала Говард послушал под задней дверью склада, но ничего не разобрал. Вполне возможно, что внутри вообще никого нет, в таком случае сложный отвлекающий маневр – пустая трата времени. Но, если бы никто это место не охранял, тут ведь и машины не было бы. Отходя от сарая, он в последний раз проверил, нет ли кого на шоссе. Ничего, только ночная тишина – ни пешеходов, ни патрульных машин. Он махнул стоявшему вдалеке мини-вэну, и фары мигнули: «давай».
Тогда он забрался в машину, оставив дверцу приоткрытой. Провода зажигания нашлись под приборной доской и, бросив еще один быстрый взгляд по сторонам, Говард, рванув их на себя, скрутил оголенные концы, чтобы высечь искру. Мотор ожил, и он легонько надавил на газ.
Не спуская глаз с задней двери – не появятся ли там признаки жизни, – он оставил мотор несколько секунд работать вхолостую. Потом переключился на заднюю, проверил ручник и отъехал от склада, разворачивая машину носом к шоссе, чтобы, если придется, сразу по нему рвануть. Говард еще пару раз взревел мотором в надежде, что человек внутри просто услышит и выйдет посмотреть. Он подумал было, не нажать ли на гудок, но потом сообразил, что большего идиотизма со стороны угонщика ждать трудно, и отказался от этой затеи.
А вот «бомбы с вишнями» застанут врага врасплох. Он проснется, услышит рев мотора, решит, что это выхлоп двигателя, и задумается, а кто, черт побери, хулиганит за пакгаузом. Осторожно выглянет наружу и с ужасом увидит, что… Не отрывая взгляд от двери, чтобы не пропустить, кто из нее выскочит, Говард опустил стекло. Достав «бомбы с вишнями», он взял их в левую руку, но так, чтобы запальные шнуры не соприкасались друг с другом. Потом, высунув левую руку в открытое окно, он правой щелкнул зажигалкой, поджег оба шнура и, швырнув бомбы в сторону двери, стал яростно крутить ручку, чтобы стекло поднять.
Бомбы взорвались одна за другой и прогремели, как выстрелы. Прошла секунда. Внутри зажегся свет, потом снова погас, и дверь открылась. Говард еще несколько раз крутанул стартер и лишь потом рванул к Тисовой, разбрасывая задними колесами фонтаны пыли и гравия. У выезда на улицу он секунду подождал, давая врагу сообразить, что к чему. Говард видел его сквозь поднятую пыль: надевая ботинок, тот прыгал на одной ноге по стоянке. Говард разом утопил тормоз и акселератор, потом чуть ослабил тормоз, от чего шины завертелись, будто машина села в яму. Враг ровно на минуту нырнул в пакгауз за пальто, снова вылетел в открытую дверь, закрыл ее за собой и побежал по траве, пытаясь нагнать Говарда прежде, чем машина снова тронется.
Говард прикусил губу, выжидая до последнего, глядя, как враг приближается. В лунном свете было видно, что лицо у него перекошено от ненависти. Это был тот самый, кто обшаривал дом Джиммерса в кошмарном парике. И футболка на нем была та же, и по телосложению подходил. Бежал он галопом, слегка приволакивая одну ногу, и копался в карманах пальто, будто нащупывал там что-то. Говард еще раз прокрутил шины, рывком переключил трансмиссию и сдал назад на дикие десять футов, едва не сбив врага, а потом снова перешел на третью, и машина выскочила на Тиссовую.
Трясясь по ухабистому проселку, ведущему к Стеклянному пляжу, он направлялся прямо к океану. Дорога уходила в никуда – точнее, заканчивалась тупиком приблизительно через двести ярдов. Говард исходил из того, что враг это знает, и побежит за ним, сочтя угонщика не знающим местности олухом. Ему нужно хотя бы на квартал увести врага от пакгауза, заставить его повернуть за угол, выйти на утесы, все равно куда, лишь бы подальше.
В боковое зеркальце Говарду было видно, как тронулся, не зажигая фар, мини-вэн. Вот он повернул и скрылся за углом пакгауза. Враг еще следовал за «камаро», бежал со всех ног за ускользающим автомобилем, который раскачивался из стороны в сторону в разбитых колеях, отчего Говарда бросало на сиденье из стороны в сторону. Пальто мужчина сбросил, зато в руке у него вдруг что-то появилось – пистолет.
Говард едва не задохнулся от ужаса, резко крутанул руль вправо и описал по утоптанной стоянке над Стеклянным пляжем широкую петлю, задев задним бампером заградительный столб. Его занесло в сторону шоссе, развернуло в пятидесяти ярдах от изумленного преследователя, который остановился как вкопанный на углу Стюарт-стрит, отпрыгнул на обочину, присел на корточки и нацелил пистолет в лобовое стекло, прямо в голову Говарду, и все водил дулом, целясь в лобовое стекло несущегося на него «камаро».
Говард с силой вдавил акселератор, держась поближе к обочине, а сам скорчился на сиденье, почти спрятался за приборной доской. В голове гудело от страха: его вот-вот застрелят. Плевать, что станется с «камаро». Если враг начнет палить, повсюду зажжется свет и в полицейском участке станут надрываться телефоны. Криминальная карьера Говарду обеспечена.
«Камаро» врезался в обочину, влетел двумя колесами на бордюр, теперь Говард резко крутанул руль влево, возвращаясь на мостовую, а враг метнулся к заграждению, подальше от машины, но тут же выпрямился и снова нацелил пистолет, следя дулом за автомобилем, когда Говард, стремительно повернув на Стюарт, двинулся в сторону вокзала.
Говард выпрямился на сиденье и чуть сбавил газ, наблюдая за врагом в зеркальце заднего вида. Теперь между ними было слишком много препятствий: припаркованные машины, телефонные провода, и отважиться он может только на выстрел наобум, а Говард был уверен, что так рисковать он не станет.
– Беги за мной, – сказал Говард вслух. – Давай же! Погонись за мной.
Но этого враг не сделал. Застыв на месте, он внимательно смотрел на пакгауз. Мини-вэн он отсюда видеть никак не мог, но явно напряженно размышлял. Если он сейчас бросит преследование, угон обернется полной бессмыслицей. Говарду нужно увести врага за собой. Немедленно!
Нажав на газ, он, визжа шинами, снова рванул вперед. Потом ударил по тормозам, поставил ручник и резко крутанул руль. Машину стало медленно заносить вперед по кругу. Прикрывая голову руками, Говард метнулся на пассажирское сиденье. Секунду спустя «камаро» врезался в бордюрный камень, выломав секцию заграждения, которую катапультировало через капот. От столкновения Говарда бросило вперед, он едва не сполз на пол и больно ушибся коленом о рулевую колонку. Гудок издал одинокий отчаянный вопль, а потом все стихло, если не считать лязга, с которым что-то упало на асфальт.
Говард нашарил ручку дверцы и, распахнув ее, кубарем вывалился из машины. Перекатившись и став на ноги, он бросился бежать по Стюарт, не оглядываясь, отчаянно срывая лыжную шапочку, которая перекосилась и съехала так, что он почти ослеп. Чертовски болело колено, которым он ударился о руль, и он прихрамывал и подпрыгивал зигзагообразным курсом, ожидая в любую минуту услышать стрекотанье выстрелов или топот ног по мостовой.
Если его догонят, быть беде: опасность грозит не только ему, но и всему предприятию. Но еще большая беда случится, если враг что-то заподозрит и повернет назад к пакгаузу. Хотя бы еще несколько минут все должно выглядеть, как угон, а не как взлом. Говард свернул на Кустовую, пробежал мимо чьего-то огороженного газона. Потом остановился и, только тогда выглянув поверх ограды, с облегчением и ужасом увидел, что преследователь бежит к нему. Теперь их разделяло не более двадцати ярдов. К тому же на улице вокруг разбитой машины собирались люди в пижамах и халатах.
Говард побежал к океану. Всякий раз, когда он наступал на ушибленную ногу, вверх и вниз по ней простреливало огненной болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49