Разве что легкий акцент, заметный в звуках "р" и "т".
— В первую очередь хотелось бы посмотреть ваши организационные документы, просто чтобы понять, чем конкретно вы занимаетесь.
Она выразительно пожала плечами, кивнула на стоящее в углу кресло и протянула пластиковую папку. Зеленую. С красивыми золотыми буквами на двух языках.
Так… Из документов выходит, что они вообще не существуют. Почти. Зарубежная миссия под крылышком детского отделения Фонда Мира. Некоммерческая организация, а значит почти все взятки с них гладки. Есть только устав и задачи. Примерно то же, что и на афишке при входе. Некоторые права и никаких обязанностей. Нет даже банального «по существующим законам государства». В принципе верно, ведь контора с явно религиозным уклоном, а значит на законы государства теоретически ей чихать. Главное, чтоб не практически.
— Нашли что-то интересное? — не смогла сдержать любопытства Марта.
— Нет. Составлено грамотно.
— У нас хорошие юристы. — У вас в Америке вообще все самое лучшее. Так считают очень многие. — неопределенно улыбнулся Владислав Петрович.
— Поэтому мы и здесь. — женщина легко переключилась на благожелательность. — Помочь вам чем можно, поддержать психологически, а порой и материально. Нас тут любят. Хотите посмотреть книгу отзывов?
— Нет, спасибо. Я верю. Владислав Петрович наконец-то понял, что такое «голливудская улыбка в тридцать два зуба». Да, у Марты все зубы были на месте. Ровные, белые, богатые. Но явно искусственные, ввинченные в челюсть по технологии имплантации. Интересно, они все подвергают себя этому, или только те, кто работает за рубежом и у телекамер? — Вас не удивляет, что Алекса убили? — внезапно спросил он.
Женщина несколько смяла улыбку, но мышцы лица настолько привыкли к этому стандартному положению, что полной серьезности достичь было трудно.
— Конечно удивляет. У нас ведь нет врагов.
— Совсем? Оставьте Вы свою книгу! Я говорю совершенно серьезно. Неужели все настолько довольны, что и упомянуть не о чем? Я, например, слышал о случаях, когда дети не желали ходить к вам после первых занятий. Поясните пожалуйста.
У Марты в глазах появился нехороший огонек, настойчиво пробивающийся через служебную маску доброжелательности.
— А Вы знаете что такое русская лень? — тихо спросила она. — Когда дети тупо не хотят воспринимать подаваемые им ценности, считая их скучными и ненужными? Вы видели опустившихся троечников в русских школах, которым наплевать совершенно на все? Какой там английский или рисование! Им бы только впустую перемещаться по улицам и пить мерзкое вино в подвалах.
Почти в точку… Если бы Владислав Петрович не знал Эдикову Аннушку с пеленок, он бы даже поверил. Сник бы глазами и согласился. Но Аня не была ленивой. Даже близко. Яркий, живой тринадцатилетний ребенок. Огонек.
— А других версий нет? — спокойно спросил он. Марта запнулась. Она поняла, что шутки кончились.
— Я знаю, — продолжил следователь. — Что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Теперь поясните мне внятно, что вы даете ВМЕСТЕ со своими занятиями. Мне нужна истинная причина присутствия вашей миссии в моем городе. И не думайте говорить о чистом альтруизме. В организационных документах есть строчка, по которой я, проявив формализм, могу вашу миссию прикрыть. Слушаю.
— Я уже сказала Вам все, как есть. — упрямо сжала губы женщина.
— Ладно… Значит миссия пока прикрывается. Для вашей же безопасности. Будьте любезны предоставить мне списки детей, посещающих группы. Она неохотно отперла ящик стола и протянула новую зеленую папку. Куда толще первой.
— Готовьтесь к прекращению деятельности. — вставая сказал Владислав Петрович. — Сегодня или к понедельнику будет готово официальное постановление. Опечатывать помещения я не буду, поскольку вы, кажется, и проживаете здесь. Но пришлю участкового, чтоб проследил за выполнением моей резолюции. Вам же лучше, если вы пока сошлетесь на технические причины прекращения занятий. Я попрошу участкового быть в гражданской одежде, чтоб не сильно вас подставлять. Марта встала и включила роскошный электрический чайник. Следователь с растущим раздражением смотрел как двигаются ее холенные руки. Подумать только… Я предупредил их о закрытии, а она и бровью не повела! Словно звук пустой… Или ей в полной мере наплевать, что довольно странно, или она просто не воспринимает меня всерьез, как я бы не воспринял угрозы докучливого ребенка. Ему вдруг захотелось попросту ее оскорбить, обидеть, чтоб сбить эту спесь, но он сам испугался такого порыва.
— Да, еще… — словно внезапно вспомнив, спросил он. — Как долго Алекс работал в нашем городе?
— Два года. Он начинал вместе с миссией, нас тогда было трое. — я, Питер Виллис, и Алекс. Потом приехала Кэралайн. — Программа миссии всегда была такой или изменялась по мере развития?
— Да, конечно… Мы начинали гораздо скромнее. Из предметов поначалу был только английский, потом добавили рисование, а затем и остальное.
— В августе программа снова изменится?
— Да. Там у входа висит афиша.
— Я ее видел. Что подвинуло вас ввести столь неординарный предмет, как сексуальное воспитание для детей четырнадцати лет?
— Это для вас он неординарный! — чуть не вспылила Марта. — Иногда только тактичность не позволяет мне употребить слово «дикари» по отношению к русским… Живете в каменном веке! Дети не знают, как появляются на свет, не умеют управлять чувствами, не знают их причины. Это хорошо? Мы же не звери, не дикари. Мы должны знать!
Владислав Петрович неожиданно вспомнил себя сорок лет назад. Вспомнил первые знакомства с девчонками со двора, опущенные взгляды из-под ресниц, горячие щеки от нечаянного касания рук… Чужой портфель в руках, цветы с клумбы соседского дома, прогулки под зимней луной, разговоры о только зарождавшихся чувствах… Нда… Было бы это, если бы в четырнадцать лет дети знали, зачем это все? Банальный половой акт в конце романтичной первой любви. Нет уж, простите! Это все равно, что украсть детство, пионерские лагеря, задорные песни и яркий свет искристых костров. Романтика плотской любви должна приходить следом за романтикой чистых чувств. Всему свое время.
— А как вы им объясняете? — взяв себя в руки, спросил Владислав Петрович.
— На картинках?
— На схемах… — скривилась Марта. — На примерах зверей. Есть даже контурные схемы полового акта людей, мы получили разрешение на их показ в районном отделе образования. Показать?
— Верю… — с испорченным настроением кивнул Владислав Петрович. — Ладно, я пойду. До свидания. Захотите помочь, звоните.
Он достал из кармана желтую бумажку с напечатанными на машинке телефонами.
— А пока ваша деятельность приостановлена. До выяснения, так сказать.
С этой стороны над ручкой наклейки не было. Владислав Петрович улыбнулся и с удовольствием толкнул дверь, зажав под мышкой пухлую папку. Первый трофей в этом деле. Сколько их будет еще?
Вариация третья
Загорелый тридцатилетний мужчина со скучающим видом сидел на неудобной деревянной скамейке, протянувшейся вдоль душного, полутемного коридора Управления Внутренних Дел. Он был один, если не считать с десяток пойманных и убиенных со скуки мух. За дверями наглухо закрытых дверей кабинетов урчали бакинские кондиционеры, хлопали печатные машинки, повизгивали матричные принтера.
— Привет, Фролов, давно сидишь? — подходя спросил Владислав Петрович. — С полчаса уже. Задрался. Чего подняли в такую рань?
— Дело как раз под тебя заточенное. Веришь? — следователь нарочно ввернул излюбленное словечко Фролова.
— Как родной маме. — сморщился парень. — Внучка отравила пирожками любимую бабушку?
Для такого возраста у Саши Фролова было слишком много черного юмора, но во всем остальном ему можно даже завидовать. Привычная футболка маскировочного окраса ничуть не взмокла от ужасной жары, словно в коридоре вертелся неощутимый для других вентилятор, тело не поражало крепостью мышц, но в каждом движении чувствовалась ловкость профессионального танцора. На спортивных штанах, явно импортных, ни одной надписи, пляжные шлепанцы еще больше подчеркивали расхлябанный и довольно нелепый вид.
Владислав Петрович усмехнулся и, щелкнув ключом, настежь распахнул дверь. Он вдруг почувствовал, как слезает с души эта чертова маска, даже вздохнул свободнее.
Солнце заливало кабинет от пола до потолка, рыжие казенные шторы только подчеркивали яркость врывающегося света, искрившегося тысячей игривых пылинок.
— Фухх… Ну и денек! — бросая пиджак на стол, вздохнул Владислав Петрович. — Закрывай дверь, Саня, я кондишин включу. Кроме стола в кабинете стояли пять расшатанных деревянных стульев с красной обивкой и облупленный коричневый сейф в углу возле двери. На столе, возвышаясь над грудой бумаг, как утес посреди океана, стояла допотопная печатная машинка с коряво выписанным инвентарным номером на каретке.
— Садись, садись, а то стоишь, как бедный родственник… — следователь забросил на сейф пухлую зеленую папку и влез ногами на один из стульев, чтоб дотянуться до кондиционера. Комната наполнилась неприятным дрожащим гулом, ставшим платой за водопад живительной прохлады, полившейся от окна.
— Так я прав насчет бабушки и внучки-отравительницы, или стряслось действительно что-то серьезное? — нетерпеливо напомнил о себе Фролов.
— Ха! — слезая со стула, усмехнулся Владислав Петрович. — Не прав! Как тебе, к примеру, снайперский выстрел в голову? Ночью, с расстояния в три километра, пулей калибром в двенадцать и семь десятых миллиметра? А? Вот тебе и бабушка. Что скажешь?
— Офигеть! — искренне удивился Фролов. — Ты чего, Владислав Петрович, боевиков насмотрелся?
— Вот уж нет, Саша. У меня даже видика нет. Зато убили настоящего американца, одного из работников американской религиозной секты.
— Да ну?! — чуть не привстал Фролов. — Быть не может! Неужели этих уродов начали колбасить по настоящему? Владислав Петрович, я смотаюсь, пожалуй, за пивком. Такое дело надо отметить!
— Прищепись! — одернул его следователь. — Тут убийство, а он радуется, как ребенок. Лучше скажи, из чего могли так садануть?
Фролов, не переставая улыбаться, задумчиво почесал макушку, короткий ежик темных волос отозвался скрежещущим звуком.
— Ну… Из наших скорее всего «Рысь» от НИИ «Точприбор». На ней всепогодный прицел и калибр как раз тот самый. Но ее достать нереально. Штучное производство! У нас в области может найдется одна, не больше. Да и то сомнительно. Бандюкам она недоступна в принципе.
— Ну а где их применяли? — присаживаясь за стол, спросил Владислав Петрович. — Первые образцы испытывали под конец афганской войны. Там они были в «Кобальте» точно, но может и в «Альфу» давали. Точнее не скажу. Но через границу такую дуру не протянуть, даже думать нечего.
— А у нас?
— Спецназовцы применяли в первой чеченской войне, потом в Дагестане, когда Басаевцев вышибали, потом во второй и в третьей чеченской. Так что я из нее тоже пулял. Веришь?
— Не верил бы, не позвал. — отмахнулся Владислав Петрович. — Кроме нее есть что-нибудь похожее? — Только за «бугром», но те достать не легче. Каждая на особом учете. Дай лучше пулю поглядеть!
— Она не у меня. Сергея найди из ЭКО, он покажет. Следователь вставил в машинку лист и поправил каретку.
— Скажи… — посерьезнев обратился он к Фролову. — С какого расстояния из этой штуки можно уверенно бить в голову?
— С двух километров. — Ночью?
— Без разницы, — фыркнул Фролов. — Ночью даже проще — оптика не бликует, картинка в прицеле яркая. Там не простая оптика, а матрица как в видеокамере. Есть дневной объектив, есть ночной. — А с трех километров? — пристально глянул следователь.
— Это надо уметь! — не отводя взгляда, ответил Фролов. — Тут на одной технике не вытянуть. Нервы нужны стальные, а палец со спусковым крючком должны справить десять лет счастливого брака. И место для позиции надо выбирать тщательно… У этой байды знаешь какая отдача? Если не закрепишься, снесет нафиг. Веришь?
— Приходится. А если бы тебе пришлось стрелять с верхушки трубы, какие в кочегарках стоят?
— Это как раз можно… Только внутри трубы надо установить распорки и бить, стоя на них, как из колодца. Иначе снесет!
— Хочешь поглядеть на позицию снайпера? — хитро прищурился Владислав Петрович.
— Дык! Еще спрашиваешь! Там уже работают?
— Нет, будем первыми. Я не хотел шум подымать, а то наедет экспертов, народ соберется… Каждая собака будет знать, что мы что-то ищем. Пока не стоит давать противнику лишнюю информацию. Верно?
— А то! Только дай я своей звякну, чтоб не ждала к обеду.
— Валяй.
Владислав Петрович лязгнул замком сейфа, открывая скрипучую дверцу, а Фролов принялся вертеть диск телефона.
— Алло! — весело крикнул он в трубку. — Марина, солнышко, я тут поработаю чуть-чуть. Да, с нашим угрюмым следователем. Обедать домой не приду, так что можешь лентяйничать, а вот ужин приготовь, хорошо? Может задержусь, так что ты не беспокойся особенно — всякое может случиться. Да, хочу, чтоб ты знала где я. Женьке приветик! Ага… Чмок! Пока.
Пластиковая зеленая папка легла в душный, пропахший железом и бумажной пылью полумрак сейфа, замок тяжелой дверцы дважды лязгнул закрываясь, прежде чем выпустил на волю длинный стальной ключ. Фролов положил телефонную трубку на рычажок и задумчиво вымолвил:
— Знаешь… Убить в нашем городишке человека из такой винтовки, да еще на дистанции в три километра, это все равно, что поставить на месте преступления собственную подпись. Веришь?
— Надеюсь… — вздохнул Владислав Петрович, открывая дверь в коридор. — Надо бы еще выяснить, кому конкретно эта подпись принадлежит… В теперешней ситуации нам не хватало только громкого нераскрытого убийства иностранного гражданина.
— В какой такой ситуации?
— Ты что вообще телевизор не смотришь? — А что там смотреть? Как за меня решают, что именно нужно купить? Разберусь без рекламы.
— Я о развитии украино-российского конфликта. И так обстановка напряжена до предела, а тут еще отыскался умник… Ночной стрелок, будь он неладен. Так и вижу заголовок в «Вечерке».
— Ах, это… — неохотно выходя из прохладного уже кабинета, фыркнул Фролов. — Рассосется. Веришь?
— Поглядим. Хотя ты прав. Что может быть? В худшем случае Украина пошлет Россию подальше, официально объявив Черноморский Флот иностранной военной силой. Пинком под зад и адью. Драки не будет. Кому мы тут, Саша, нужны со своим Крымом? Уж России точно в последнюю очередь, у нее своих проблем хватит на десять лет. Если бы хотели отбить Крым, сделали бы это еще в начале девяностых. Как это ни печально, но у России на это кишка тонка. Так что в скором времени ЧФ перебазируется куда-нибудь в Новороссийск, а наши внуки будут говорить на чистейшей хохлятской мове.
— Плакать хочется. — вздохнул Фролов.
— А что делать? — философски заметил Владислав Петрович, запирая дверь в кабинет.
Они спустились по душной, заляпанной побелкой лестнице на первый этаж и следователь, оставив Фролова изучать обсиженные мухами стенды со статистикой преступлений, пошел в дежурку, договариваться на счет машины.
— Тебе что-нибудь брать? — через минуту Владислав Петрович выглянул из приоткрытой двери дежурки.
— Возьми обычный экспертный. — лениво пожал плечами Фролов. — И фотоаппарат прихвати. Только заряженный. Пофоткаемся на память. Еще через минуту следователь вышел из дежурки, неся в руке серый металлический чемоданчик эксперта, на левом плече болтался «Зенит» в сильно потертом чехле, а на правом висели на тонких кожаных ремешках видавшие виды радиостанции «Виола-2». — Поедем как белые люди! — улыбнулся он. — На черной «Волге».
— В такую жару? — Не дрейфь, Саня, там кондишин стоит, может даже бар. Это машина первого зама по оперативной работе. Ему сейчас не до поездок, как ты понимаешь. Зато нам теперь всюду «зеленая улица», поскольку Дед выдвинул это дело в число важнейших.
— Очень лестно… — криво усмехнулся Фролов, снимая с Владислава Петровича фотоаппарат и рации. — А я в нем на каких правах?
— На птичьих, конечно. Тебя ведь из органов никто в шею не гнал, сам ушел. Так что на пряники не рассчитывай.
Саша чуть плотнее сжал губы. Да, он сам ушел из СОБРа. Когда в городе успешно подавили бандитский беспредел, бойцов, чтоб не мучились от безделья, стали привлекать к охране общественного порядка. А гонять на рынках бабушек, «незаконно» торгующих семечками, у него просто не поднималась рука.
— Послать вас всех что ли? — беззлобно фыркнул Фролов. — И разгребайтесь как хотите. У меня Маринка фасолевый суп сварила, дома прохладно, спокойно… А я тут ошиваюсь как дурак.
— Сдохнешь ведь от скуки… — широко улыбнулся Владислав Петрович. — Для тебя мирная жизнь, как для всех синильная кислота.
1 2 3 4 5 6
— В первую очередь хотелось бы посмотреть ваши организационные документы, просто чтобы понять, чем конкретно вы занимаетесь.
Она выразительно пожала плечами, кивнула на стоящее в углу кресло и протянула пластиковую папку. Зеленую. С красивыми золотыми буквами на двух языках.
Так… Из документов выходит, что они вообще не существуют. Почти. Зарубежная миссия под крылышком детского отделения Фонда Мира. Некоммерческая организация, а значит почти все взятки с них гладки. Есть только устав и задачи. Примерно то же, что и на афишке при входе. Некоторые права и никаких обязанностей. Нет даже банального «по существующим законам государства». В принципе верно, ведь контора с явно религиозным уклоном, а значит на законы государства теоретически ей чихать. Главное, чтоб не практически.
— Нашли что-то интересное? — не смогла сдержать любопытства Марта.
— Нет. Составлено грамотно.
— У нас хорошие юристы. — У вас в Америке вообще все самое лучшее. Так считают очень многие. — неопределенно улыбнулся Владислав Петрович.
— Поэтому мы и здесь. — женщина легко переключилась на благожелательность. — Помочь вам чем можно, поддержать психологически, а порой и материально. Нас тут любят. Хотите посмотреть книгу отзывов?
— Нет, спасибо. Я верю. Владислав Петрович наконец-то понял, что такое «голливудская улыбка в тридцать два зуба». Да, у Марты все зубы были на месте. Ровные, белые, богатые. Но явно искусственные, ввинченные в челюсть по технологии имплантации. Интересно, они все подвергают себя этому, или только те, кто работает за рубежом и у телекамер? — Вас не удивляет, что Алекса убили? — внезапно спросил он.
Женщина несколько смяла улыбку, но мышцы лица настолько привыкли к этому стандартному положению, что полной серьезности достичь было трудно.
— Конечно удивляет. У нас ведь нет врагов.
— Совсем? Оставьте Вы свою книгу! Я говорю совершенно серьезно. Неужели все настолько довольны, что и упомянуть не о чем? Я, например, слышал о случаях, когда дети не желали ходить к вам после первых занятий. Поясните пожалуйста.
У Марты в глазах появился нехороший огонек, настойчиво пробивающийся через служебную маску доброжелательности.
— А Вы знаете что такое русская лень? — тихо спросила она. — Когда дети тупо не хотят воспринимать подаваемые им ценности, считая их скучными и ненужными? Вы видели опустившихся троечников в русских школах, которым наплевать совершенно на все? Какой там английский или рисование! Им бы только впустую перемещаться по улицам и пить мерзкое вино в подвалах.
Почти в точку… Если бы Владислав Петрович не знал Эдикову Аннушку с пеленок, он бы даже поверил. Сник бы глазами и согласился. Но Аня не была ленивой. Даже близко. Яркий, живой тринадцатилетний ребенок. Огонек.
— А других версий нет? — спокойно спросил он. Марта запнулась. Она поняла, что шутки кончились.
— Я знаю, — продолжил следователь. — Что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Теперь поясните мне внятно, что вы даете ВМЕСТЕ со своими занятиями. Мне нужна истинная причина присутствия вашей миссии в моем городе. И не думайте говорить о чистом альтруизме. В организационных документах есть строчка, по которой я, проявив формализм, могу вашу миссию прикрыть. Слушаю.
— Я уже сказала Вам все, как есть. — упрямо сжала губы женщина.
— Ладно… Значит миссия пока прикрывается. Для вашей же безопасности. Будьте любезны предоставить мне списки детей, посещающих группы. Она неохотно отперла ящик стола и протянула новую зеленую папку. Куда толще первой.
— Готовьтесь к прекращению деятельности. — вставая сказал Владислав Петрович. — Сегодня или к понедельнику будет готово официальное постановление. Опечатывать помещения я не буду, поскольку вы, кажется, и проживаете здесь. Но пришлю участкового, чтоб проследил за выполнением моей резолюции. Вам же лучше, если вы пока сошлетесь на технические причины прекращения занятий. Я попрошу участкового быть в гражданской одежде, чтоб не сильно вас подставлять. Марта встала и включила роскошный электрический чайник. Следователь с растущим раздражением смотрел как двигаются ее холенные руки. Подумать только… Я предупредил их о закрытии, а она и бровью не повела! Словно звук пустой… Или ей в полной мере наплевать, что довольно странно, или она просто не воспринимает меня всерьез, как я бы не воспринял угрозы докучливого ребенка. Ему вдруг захотелось попросту ее оскорбить, обидеть, чтоб сбить эту спесь, но он сам испугался такого порыва.
— Да, еще… — словно внезапно вспомнив, спросил он. — Как долго Алекс работал в нашем городе?
— Два года. Он начинал вместе с миссией, нас тогда было трое. — я, Питер Виллис, и Алекс. Потом приехала Кэралайн. — Программа миссии всегда была такой или изменялась по мере развития?
— Да, конечно… Мы начинали гораздо скромнее. Из предметов поначалу был только английский, потом добавили рисование, а затем и остальное.
— В августе программа снова изменится?
— Да. Там у входа висит афиша.
— Я ее видел. Что подвинуло вас ввести столь неординарный предмет, как сексуальное воспитание для детей четырнадцати лет?
— Это для вас он неординарный! — чуть не вспылила Марта. — Иногда только тактичность не позволяет мне употребить слово «дикари» по отношению к русским… Живете в каменном веке! Дети не знают, как появляются на свет, не умеют управлять чувствами, не знают их причины. Это хорошо? Мы же не звери, не дикари. Мы должны знать!
Владислав Петрович неожиданно вспомнил себя сорок лет назад. Вспомнил первые знакомства с девчонками со двора, опущенные взгляды из-под ресниц, горячие щеки от нечаянного касания рук… Чужой портфель в руках, цветы с клумбы соседского дома, прогулки под зимней луной, разговоры о только зарождавшихся чувствах… Нда… Было бы это, если бы в четырнадцать лет дети знали, зачем это все? Банальный половой акт в конце романтичной первой любви. Нет уж, простите! Это все равно, что украсть детство, пионерские лагеря, задорные песни и яркий свет искристых костров. Романтика плотской любви должна приходить следом за романтикой чистых чувств. Всему свое время.
— А как вы им объясняете? — взяв себя в руки, спросил Владислав Петрович.
— На картинках?
— На схемах… — скривилась Марта. — На примерах зверей. Есть даже контурные схемы полового акта людей, мы получили разрешение на их показ в районном отделе образования. Показать?
— Верю… — с испорченным настроением кивнул Владислав Петрович. — Ладно, я пойду. До свидания. Захотите помочь, звоните.
Он достал из кармана желтую бумажку с напечатанными на машинке телефонами.
— А пока ваша деятельность приостановлена. До выяснения, так сказать.
С этой стороны над ручкой наклейки не было. Владислав Петрович улыбнулся и с удовольствием толкнул дверь, зажав под мышкой пухлую папку. Первый трофей в этом деле. Сколько их будет еще?
Вариация третья
Загорелый тридцатилетний мужчина со скучающим видом сидел на неудобной деревянной скамейке, протянувшейся вдоль душного, полутемного коридора Управления Внутренних Дел. Он был один, если не считать с десяток пойманных и убиенных со скуки мух. За дверями наглухо закрытых дверей кабинетов урчали бакинские кондиционеры, хлопали печатные машинки, повизгивали матричные принтера.
— Привет, Фролов, давно сидишь? — подходя спросил Владислав Петрович. — С полчаса уже. Задрался. Чего подняли в такую рань?
— Дело как раз под тебя заточенное. Веришь? — следователь нарочно ввернул излюбленное словечко Фролова.
— Как родной маме. — сморщился парень. — Внучка отравила пирожками любимую бабушку?
Для такого возраста у Саши Фролова было слишком много черного юмора, но во всем остальном ему можно даже завидовать. Привычная футболка маскировочного окраса ничуть не взмокла от ужасной жары, словно в коридоре вертелся неощутимый для других вентилятор, тело не поражало крепостью мышц, но в каждом движении чувствовалась ловкость профессионального танцора. На спортивных штанах, явно импортных, ни одной надписи, пляжные шлепанцы еще больше подчеркивали расхлябанный и довольно нелепый вид.
Владислав Петрович усмехнулся и, щелкнув ключом, настежь распахнул дверь. Он вдруг почувствовал, как слезает с души эта чертова маска, даже вздохнул свободнее.
Солнце заливало кабинет от пола до потолка, рыжие казенные шторы только подчеркивали яркость врывающегося света, искрившегося тысячей игривых пылинок.
— Фухх… Ну и денек! — бросая пиджак на стол, вздохнул Владислав Петрович. — Закрывай дверь, Саня, я кондишин включу. Кроме стола в кабинете стояли пять расшатанных деревянных стульев с красной обивкой и облупленный коричневый сейф в углу возле двери. На столе, возвышаясь над грудой бумаг, как утес посреди океана, стояла допотопная печатная машинка с коряво выписанным инвентарным номером на каретке.
— Садись, садись, а то стоишь, как бедный родственник… — следователь забросил на сейф пухлую зеленую папку и влез ногами на один из стульев, чтоб дотянуться до кондиционера. Комната наполнилась неприятным дрожащим гулом, ставшим платой за водопад живительной прохлады, полившейся от окна.
— Так я прав насчет бабушки и внучки-отравительницы, или стряслось действительно что-то серьезное? — нетерпеливо напомнил о себе Фролов.
— Ха! — слезая со стула, усмехнулся Владислав Петрович. — Не прав! Как тебе, к примеру, снайперский выстрел в голову? Ночью, с расстояния в три километра, пулей калибром в двенадцать и семь десятых миллиметра? А? Вот тебе и бабушка. Что скажешь?
— Офигеть! — искренне удивился Фролов. — Ты чего, Владислав Петрович, боевиков насмотрелся?
— Вот уж нет, Саша. У меня даже видика нет. Зато убили настоящего американца, одного из работников американской религиозной секты.
— Да ну?! — чуть не привстал Фролов. — Быть не может! Неужели этих уродов начали колбасить по настоящему? Владислав Петрович, я смотаюсь, пожалуй, за пивком. Такое дело надо отметить!
— Прищепись! — одернул его следователь. — Тут убийство, а он радуется, как ребенок. Лучше скажи, из чего могли так садануть?
Фролов, не переставая улыбаться, задумчиво почесал макушку, короткий ежик темных волос отозвался скрежещущим звуком.
— Ну… Из наших скорее всего «Рысь» от НИИ «Точприбор». На ней всепогодный прицел и калибр как раз тот самый. Но ее достать нереально. Штучное производство! У нас в области может найдется одна, не больше. Да и то сомнительно. Бандюкам она недоступна в принципе.
— Ну а где их применяли? — присаживаясь за стол, спросил Владислав Петрович. — Первые образцы испытывали под конец афганской войны. Там они были в «Кобальте» точно, но может и в «Альфу» давали. Точнее не скажу. Но через границу такую дуру не протянуть, даже думать нечего.
— А у нас?
— Спецназовцы применяли в первой чеченской войне, потом в Дагестане, когда Басаевцев вышибали, потом во второй и в третьей чеченской. Так что я из нее тоже пулял. Веришь?
— Не верил бы, не позвал. — отмахнулся Владислав Петрович. — Кроме нее есть что-нибудь похожее? — Только за «бугром», но те достать не легче. Каждая на особом учете. Дай лучше пулю поглядеть!
— Она не у меня. Сергея найди из ЭКО, он покажет. Следователь вставил в машинку лист и поправил каретку.
— Скажи… — посерьезнев обратился он к Фролову. — С какого расстояния из этой штуки можно уверенно бить в голову?
— С двух километров. — Ночью?
— Без разницы, — фыркнул Фролов. — Ночью даже проще — оптика не бликует, картинка в прицеле яркая. Там не простая оптика, а матрица как в видеокамере. Есть дневной объектив, есть ночной. — А с трех километров? — пристально глянул следователь.
— Это надо уметь! — не отводя взгляда, ответил Фролов. — Тут на одной технике не вытянуть. Нервы нужны стальные, а палец со спусковым крючком должны справить десять лет счастливого брака. И место для позиции надо выбирать тщательно… У этой байды знаешь какая отдача? Если не закрепишься, снесет нафиг. Веришь?
— Приходится. А если бы тебе пришлось стрелять с верхушки трубы, какие в кочегарках стоят?
— Это как раз можно… Только внутри трубы надо установить распорки и бить, стоя на них, как из колодца. Иначе снесет!
— Хочешь поглядеть на позицию снайпера? — хитро прищурился Владислав Петрович.
— Дык! Еще спрашиваешь! Там уже работают?
— Нет, будем первыми. Я не хотел шум подымать, а то наедет экспертов, народ соберется… Каждая собака будет знать, что мы что-то ищем. Пока не стоит давать противнику лишнюю информацию. Верно?
— А то! Только дай я своей звякну, чтоб не ждала к обеду.
— Валяй.
Владислав Петрович лязгнул замком сейфа, открывая скрипучую дверцу, а Фролов принялся вертеть диск телефона.
— Алло! — весело крикнул он в трубку. — Марина, солнышко, я тут поработаю чуть-чуть. Да, с нашим угрюмым следователем. Обедать домой не приду, так что можешь лентяйничать, а вот ужин приготовь, хорошо? Может задержусь, так что ты не беспокойся особенно — всякое может случиться. Да, хочу, чтоб ты знала где я. Женьке приветик! Ага… Чмок! Пока.
Пластиковая зеленая папка легла в душный, пропахший железом и бумажной пылью полумрак сейфа, замок тяжелой дверцы дважды лязгнул закрываясь, прежде чем выпустил на волю длинный стальной ключ. Фролов положил телефонную трубку на рычажок и задумчиво вымолвил:
— Знаешь… Убить в нашем городишке человека из такой винтовки, да еще на дистанции в три километра, это все равно, что поставить на месте преступления собственную подпись. Веришь?
— Надеюсь… — вздохнул Владислав Петрович, открывая дверь в коридор. — Надо бы еще выяснить, кому конкретно эта подпись принадлежит… В теперешней ситуации нам не хватало только громкого нераскрытого убийства иностранного гражданина.
— В какой такой ситуации?
— Ты что вообще телевизор не смотришь? — А что там смотреть? Как за меня решают, что именно нужно купить? Разберусь без рекламы.
— Я о развитии украино-российского конфликта. И так обстановка напряжена до предела, а тут еще отыскался умник… Ночной стрелок, будь он неладен. Так и вижу заголовок в «Вечерке».
— Ах, это… — неохотно выходя из прохладного уже кабинета, фыркнул Фролов. — Рассосется. Веришь?
— Поглядим. Хотя ты прав. Что может быть? В худшем случае Украина пошлет Россию подальше, официально объявив Черноморский Флот иностранной военной силой. Пинком под зад и адью. Драки не будет. Кому мы тут, Саша, нужны со своим Крымом? Уж России точно в последнюю очередь, у нее своих проблем хватит на десять лет. Если бы хотели отбить Крым, сделали бы это еще в начале девяностых. Как это ни печально, но у России на это кишка тонка. Так что в скором времени ЧФ перебазируется куда-нибудь в Новороссийск, а наши внуки будут говорить на чистейшей хохлятской мове.
— Плакать хочется. — вздохнул Фролов.
— А что делать? — философски заметил Владислав Петрович, запирая дверь в кабинет.
Они спустились по душной, заляпанной побелкой лестнице на первый этаж и следователь, оставив Фролова изучать обсиженные мухами стенды со статистикой преступлений, пошел в дежурку, договариваться на счет машины.
— Тебе что-нибудь брать? — через минуту Владислав Петрович выглянул из приоткрытой двери дежурки.
— Возьми обычный экспертный. — лениво пожал плечами Фролов. — И фотоаппарат прихвати. Только заряженный. Пофоткаемся на память. Еще через минуту следователь вышел из дежурки, неся в руке серый металлический чемоданчик эксперта, на левом плече болтался «Зенит» в сильно потертом чехле, а на правом висели на тонких кожаных ремешках видавшие виды радиостанции «Виола-2». — Поедем как белые люди! — улыбнулся он. — На черной «Волге».
— В такую жару? — Не дрейфь, Саня, там кондишин стоит, может даже бар. Это машина первого зама по оперативной работе. Ему сейчас не до поездок, как ты понимаешь. Зато нам теперь всюду «зеленая улица», поскольку Дед выдвинул это дело в число важнейших.
— Очень лестно… — криво усмехнулся Фролов, снимая с Владислава Петровича фотоаппарат и рации. — А я в нем на каких правах?
— На птичьих, конечно. Тебя ведь из органов никто в шею не гнал, сам ушел. Так что на пряники не рассчитывай.
Саша чуть плотнее сжал губы. Да, он сам ушел из СОБРа. Когда в городе успешно подавили бандитский беспредел, бойцов, чтоб не мучились от безделья, стали привлекать к охране общественного порядка. А гонять на рынках бабушек, «незаконно» торгующих семечками, у него просто не поднималась рука.
— Послать вас всех что ли? — беззлобно фыркнул Фролов. — И разгребайтесь как хотите. У меня Маринка фасолевый суп сварила, дома прохладно, спокойно… А я тут ошиваюсь как дурак.
— Сдохнешь ведь от скуки… — широко улыбнулся Владислав Петрович. — Для тебя мирная жизнь, как для всех синильная кислота.
1 2 3 4 5 6