Она была главнее
всех остальных Матерей - тех, что были все еще живы. Она знала Тайны,
которые были закрыты для остальных, она знала имена и природу Святого и
Богов. Она была хранительницей Пана - Священных Предметов. Она знала свой
народ во всей его глубине и многообразии, она знала его от самого
возникновения, знала его судьбу и предназначение.
Она была Госпожой умирающего Дома, старейшей Матерью умирающей расы.
Каты - каста воспитателей и детей - была мертва, огни в их башне погасли
двенадцать лет назад, последний из Катов давно похоронен в пещерах
Сил'атена, а последний ребенок, не знавший другой матери, кроме нее, давно
ушел в поисках своей судьбы во внешний мир. Число ее Келов уменьшилось до
десяти, а число Сенов...
Сены стояли перед ней - Сатель, старейший сен, сен'ант, чье больное
сердце постоянно беспокоило его и напоминало о Мраке, ожидавшем его; и
девушка, что сидела сейчас у нее в ногах. Они оба были одеты в золотистые
мантии - носители света, высшая каста. Ее собственная мантия была
белоснежного цвета, не отделанная по краям золотым, черным и голубым,
подобно мантиям властительниц низших каст. Их знание было почти полным -
ее знание было абсолютным. И если ее сердце вдруг остановится в эту самую
секунду, как много, как неисчислимо много будет безвозвратно потеряно для
Народа. Было очень страшно отсчитывать, сколько ударов пульса осталось ей,
сколько раз она сможет вдохнуть воздух, раз за разом превозмогая боль.
Но Дом и Народ не должны погибнуть.
Девушка Мелеин смотрела на нее снизу вверх - последняя из детей,
Мелеин с'Интель Зайн-Абрин, которая сначала была кел'е'ен. Временами
свирепость Келов проявлялась в ней, хотя она уже давно носила одежду и
степенную невозмутимость Сенов, ученых, хотя годы занятий научили Мелеин
многому, и разум ее стал куда более развитым, чем у ограниченных Келов.
Интель ласково потрепала ее по плечу.
- Терпение, - сказала она, чувствуя беспокойство Мелеин, и Госпожа
знала, что ее совет будет принят со всем почтением.
- Позволь мне найти Ньюна и поговорить с ним, - попросила девушка.
Брат и сестра, Ньюн и Мелеин, были очень близки, несмотря на
разделяющие их законы и обычаи, различия в кастовой принадлежности и
положении. Кел'ен и сен'е'ен - тьма и свет, Рука и Мозг. Но сердце в них
было одно и кровь была одна. Мать вспомнила пару, которая дала им жизнь -
ее самого юного и любимого Мужа и кел'е'ен с Гурагена. Обоих уже не было в
живых. _Е_г_о_ лицо, его глаза, которые заставляли ее сожалеть о своем
положении, требующем целомудрия, смотрели на нее через Мелеин и Ньюна. Она
вспомнила, что он тоже был горяч, обладал сильной волей и острым умом.
Быть может, Мелеин ненавидела ее; девушка очень неохотно выполнила приказ
и перешла из касты Келов в касту Сенов. Но сейчас в ней не было злобы,
хотя Мать пыталась отыскать ее. В ней было только беспокойство, тревога за
страдающего брата.
- Нет, - резко сказала Интель. - Ты должна оставить его одного.
- Он может повредить себе, госпожа.
- Нет. Ты недооцениваешь его. Ты сейчас не нужна ему. Ты больше не
кел, и я думаю, что он не хочет видеть в данный момент возле себя сена.
Что ты сможешь сказать ему? А если он начнет задавать тебе вопросы, что ты
ему ответишь? Сможешь ли ты промолчать?
Удар пришелся точно в цель.
- Он хотел покинуть Кесрит еще шесть лет назад, - сказала Мелеин.
Глаза ее блестели от непрошеных слез. И возможно не столько за брата
молила она сейчас, сколько за себя саму. - Вы не должны позволять ему
уйти. Теперь уже слишком поздно, госпожа. Кем он видит себя там? Что ему
делать среди звезд?
- Сосредоточься на этой проблеме, - сказала Интель, - и изложи мне
свои выводы, сен Мелеин с'Интель, после того, как ты подумаешь над ней
один день и одну ночь. Но не вмешивайся в личные дела кел'ейнов. И не
думай о нем как о своем брате. У сен'е'ен нет иных родственников, кроме
всего Дома и целого Народа.
Мелеин поднялась и посмотрела на нее сверху. Грудь ее волновалась под
мантией. Да, эта была ее дочь: Интель смотрела на нее в этот миг,
удивляясь тому, насколько Мелеин, хоть в ней и не было ее крови, была
похожа на нее саму в юности. Она словно видела свое зеркальное отражение,
видела себя до падения Нисрена, до уничтожения Дома и крушения всех ее
надежд. Этот образ ранил ее. В это мгновение Интель вдруг со всей ясностью
поняла, что сен'е'ен боится и любит ее одновременно.
Но Мелеин вряд ли будет оплакивать ее уход.
Это она создала ее, постепенно, шаг за шагом, выбор за выбором, свою
дочь-не-во-плоти, ее дитя, ее Избранницу, воспитанную у Катов, Келов, и
Сенов, которой она передаст Великие Тайны Народа.
Которая ненавидит ее.
- Учись сдержанности, - искренне посоветовала она Мелеин, и ее
мягкий, спокойный тон с трудом переборол гнев девушки. - Учись быть
сен'е'ен, Мелеин, это превыше всех иных желаний.
Девушка испустила судорожный вздох, и у нее на глаза навернулись
слезы. Сен'е'ен вновь стала ребенком, но ребенок этот был опасен.
Интель содрогнулась, представив, что Мелеин переживет ее и наложит на
этот мир отпечаток своей личности.

2
Планета была разделена, и границей служила дамба, выложенная из белых
камней. На одной стороне, в равнинной части, жили регулы Кесрит -
городские жители, медленно двигающиеся, долго думающие. Та часть полностью
принадлежала им - широкие приземистые здания, торговый космопорт, шахты,
завод для опреснения соленой воды Алкалинского моря. До того, как на
Кесрит появились регулы, эта местность называлась Долиной Дусов: мри
помнили это. Прежде здесь жили дусы, и мри из уважения к животным обходили
ее стороной; но регулы твердо решили построить здесь город, и дусам
пришлось покинуть долину.
Гористее, среди неровных холмов на другой стороне дамбы, высились
башни мри. Четыре усеченных конуса вздымались из углов приземистого,
похожего на трапецию, здания. Наклонные стены были сделаны из местной
белой глины, обработанной и затвердевшей. Это был Эдун Кесритун, Дом
Кесрит, дом мри Кесрит, и, поскольку здесь жила Интель, Дом всех мри,
рассеянных по Вселенной.
С того места, куда привело Ньюна его отчаяние, можно было видеть
большую часть построек Кесрит. Он часто приходил сюда, на самую высокую
точку дамбы, чьи белые камни упорно сопротивлялись стремлению регулов
проложить дорогу к святыням Сил'атена, построить там свои дома и заводы. И
они заставили регулов отказаться от своего намерения. Ньюн любил эти камни
за их стойкость, и за вид, который с них открывался. Под ним лежал город
регулов и эдун мри - два маленьких шрама на бело-глиняном теле планеты.
Над ним в горах находились только автоматы регулов, которые грызли землю,
добывая минералы и оправдывая тем самым присутствие регулов на планете.
Кроме автоматов там были дикие звери, которые владели этим миром до
появления здесь регулов и мри. Медленно передвигающиеся неуклюжие дусы
были здесь высшей формой жизни.
Ньюн сидел, насупившись, на камне, который высился над этим миром.
Его обуревала ненависть к ци'мри, ненависть куда более сильная, чем обычно
испытывали мри к другим расам. По летоисчислению, принятому у мри, Ньюну
было двадцать шесть лет. Но этот счет не совпадал с периодом обращения
Кесрит по орбите вокруг Арайна. Он отличался и от того, что был принят на
Нисрене и на двух других планетах, где жил Народ в течение времени, о
котором повествовали песни Келов. Но никто не мог сказать, что было
раньше.
Ньюн был на голову выше любого из своих соплеменников. На высоких
скулах четко выделялся сет'ал - три ритуальных шрама - принадлежность к
своей касте. Они были выкрашены несмываемой голубой краской и означали,
что Ньюн - полноправный член касты Келов - рука Народа. Будучи келом, он с
головы до пят был одет в черное; черная вуаль и черная повязка на голове -
мэз и зейдх - скрывали его лицо от взглядов чужих, оставляя открытыми
только лоб и глаза. Но и они могли быть укрыты прозрачной чернотой зейдх,
если начнется сильная пыльная буря, или красный Арайн проберется в зенит.
Он был одним из Народа: и лицо его, и мысли считалось неприличным
открывать перед представителями других рас. Поэтому черная мантия и черная
вуаль окутывали его с головы до пят: и это означало, что он принадлежит к
той единственной касте Народа, которая имеет право общаться с другими
расами. Черная мантия, сайг, поддерживалась ремнями, на которых висело
оружие, а также награды, джи'тэй, полученные келом за службу своему
Народу. У Ньюна не было ни одной награды, он еще не успел отличиться ни в
чем, и любому мри это было очевидно.
Будучи келом, он не умел ни читать, ни писать. Но он мог работать с
компьютерами и знал математику регулов и мри. Он знал сложную генеалогию
Дома, которая брала начало с самого Нисрена. Древние песнопения наполняли
его меланхолией, когда он пел их. Ему было больно видеть потрескавшиеся
стены Эдуна Кесритуна, трудно осознавать, что в живых осталось только
несколько человек. Он не мог примириться с тем, что его раса вымирает, что
это реально. Он знал все песнопения. Но он знал, что у него не будет
ребенка, который будет петь их здесь, на Кесрит. Он изучил языки, что было
обязательным условием принадлежности к касте Келов. Он свободно говорил на
четырех языках. Два из них были диалектами мри, третий - языком регулов, и
четвертый - языком врага. Он хорошо владел оружием - и ин'ейн, и
захен'ейн. Девять наставников учили его сражаться, и он знал, что достиг в
этом высшей степени совершенства.
И все пошло прахом.
Регулы.
Ци'мри.
Ньюн столкнул ногой камень, который покатился вниз в горячий бассейн,
подняв облако пара.
Мир.
Конечно, мир на условиях землян. Регулы отвергли помощь мри в самые
критические моменты войны. Регулы без сожаления отдавали жизни мри, и они,
несомненно, заплатят кровавую цену, отдав эдуны, которые уже потеряли
последних сыновей и дочерей Келов. И все это потому, что какие-то
незадачливые военачальники регулов запланировали и бросили в
самоубийственную атаку горстку мри, чтобы прикрыть свое бегство, спасти
свои жизни и добро.
Вряд ли земляне поняли, что слабость союза регулов и мри в том, что
обрушившиеся на него несчастья действуют гораздо больше на регулов, чем на
мри.
Было очевидно, что регулы под ударами землян будут отступать без
оглядки, несмотря на все советы мри не делать этого, и в своем стремлении
убежать подальше и достичь полной безопасности отдавать планету за
планетой. Хотя даже глупцу было ясно, что безопасности не существует.
И было очевидно, что следующим шагом регулов будут переговоры с
землянами - это так типично для регулов - ведь война это тоже торг, и надо
избавиться от нее как можно быстрее, когда она начнет угрожать им и их
добру.
В языке регулов не было слова, обозначающего мужество.
И не было слова, обозначающего воображение.
Война закончилась, и Ньюн остался в этом мире, так и не сумев
использовать те знания, что приобрел, готовясь к войне. И только боги
знали, что будет дальше, какой будет торговля, какой будет его дальнейшая
жизнь. Может, все вернется к тому, что было до войны, может, мри будут
опять служить отдельным компаниям регулов, сражаясь против мри в
ритуальных поединках.
И только боги знают, как он найдет себе хозяина, когда война
закончилась и все дела пришли в упадок. И только боги знают, захочет ли
хоть один регул взять на службу неопытного кела, когда вокруг так много
других, закаленных в битвах.
Он всю жизнь учился воевать с землянами, но дела пошли так, что ему
не пришлось вступать в эту войну.
Он резко вскочил. Идея, которая зрела у него очень давно, наконец
обрела ясность. Он бросился вниз по дороге. Он не оглянулся, когда прошел
мимо эдуна, никем незамеченный, никем не окликнутый. У него не было
ничего. И ему ничего не было нужно. Лишь то, что было на нем, и оружие.
Это принадлежало ему по закону и обычаю. И он не мог бы больше ничего
требовать, если бы покинул эдун с благословения госпожи. Но этого
благословения у него не было.
В эдуне Мелеин наверняка молча переживает все происшедшее. Но она
сама долго была в касте Келов, она должна понять его и порадоваться за
него, что он отправился искать себе службу. Пребывание кел'ена в Эдуне
было также неестественно, как ветер в доме. У кел'ена не могло быть там
тесных связей ни с кем, за исключением самой госпожи и Народа в целом.
Ньюн чувствовал свою вину перед госпожой, перед той, которая опекала
его как мать, даже больше, чем мать. Он знал, что она очень любила Зайна,
его отца, и до сих пор оплакивает его смерть. Он знал, что она бы не
одобрила, не разрешила того, что он решил сделать сейчас.
Ведь это из-за ее упрямства он так долго оставался рядом с ней на
Кесрит. Ему давно следовало бы уйти из-под ее опеки. Он любил Интель
глубоко, с обожанием. Но даже эта любовь за те годы, что он провел в
эдуне, не уйдя с другими келами, превратилась в горечь.
Из-за нее его искусство осталось неиспользованным, его жизнь прошла
спокойно и теперь скорее всего стала бесполезной и никому не нужной.
Девять лет прошло с той поры, как ритуальные шрамы Келов легли на его
лицо. Девять лет его сердце начинало бешено колотиться, когда на дороге в
эдун появлялся регул, желающий нанять кела для защиты торгового корабля.
Годы шли, и таких посещений становилось все меньше. И теперь пришло время,
когда никто не приходил в эдун нанимать келов. Ньюн был последним из всех
братьев и сестер, последним из детей эдуна, если не считать Мелеин. Все
остальные уже нашли себе службу, а многие уже были мертвы. А Ньюн
с'Интель, вот уже девять лет как входивший в касту Келов, только сейчас
покидал госпожу.
"Мать, позволь мне уйти!" - молил он ее шесть лет назад, когда улетал
корабль с его кузеном Медаем. Ему было чрезвычайно обидно, что Медая,
надменного, хвастливого, выбрали для службы, очень почетной службы, а он,
Ньюн, опять остался позади.
"Нет, - ответила госпожа тоном, не допускающим возражений, на его
мольбы о том, чтобы ему предоставили свободу. - Нет. Ты - последний из
моих сыновей. Самый последний, и других у меня не будет. Ребенок Зайна. И
это мое право оставить тебя здесь, при себе. Таково мое окончательное
решение. Нет."
И он в этот день удалился в горы и против воли смотрел, как корабль
высшего командования регулов, "Хазан", защищавший зону, в которую входила
и Кесрит, уносил Медая с'Интеля Сов-Нелана туда, где он станет мужчиной,
на службу, к которой он готовил себя, к высшему почету, которого только
мог добиться кел'ен Эдуна Кесритуна.
В этот день Ньюн плакал, хотя Келы не плачут никогда. И затем, сгорая
от стыда за свою слабость, он расцарапал себе лицо грубым песком и
оставался в горах день и две ночи. И только потом он смог спуститься вниз
к другим Келам и снова оказаться окруженным тревогой, заботой и
эгоистической любовью Матери.
Старики. Все они старики. В Эдуне не осталось ни одного кел'ейна,
который мог бы принять службу, если бы ее даже предложили. Все они были
очень опытными воинами. Ньюн даже считал их лучшими воинами, хотя они
никогда не хвастались своими воинскими успехами. Но годы незаметно украли
у них силу, и они уже не могли использовать свое искусство на войне. Их
было девять - восемь мужчин и одна женщина, которые уже выполнили свое
земное предназначение. Им было незачем жить дальше - сил для войны нет;
детей, которых надо обучать, тоже нет. Это были старики, для которых все
осталось в прошлом.
Они украли у него девять лет, заточив его в гробницу вместе с собой.
Ньюн пошел вниз по дороге, которая должна была привести его к
регулам, так как регулы теперь не ходили в Эдун. Это была не самая прямая
дорога, но зато самая легкая, и он шел по ней, никого не опасаясь, так как
старики келы вряд ли попытаются перехватить его. Он не собирался идти в
космопорт, а шел туда, куда вела его дорога - в самый центр города регулов
- в Ном, двухэтажное здание, самое высокое здание единственного города на
Кесрит.

Ньюн почувствовал беспокойство, когда ноги его ступили на твердый
бетон и его окружили безобразные здания регулов.
1 2 3 4 5