И что поэтому добро заведомо обречено на поражение? Подумайте. Вспомните историю, она подтверждает мой вывод.— Это не ответ.— Ответ разочарует вас. Кто мы? Вы уже сказали: пираты. Зачем нам все это нужно? Второй ответ вытекает из первого. Что будет с пассажирами? Все зависит от их благоразумия, можете убедиться в этом на собственном опыте. Куда мы летим? В пояс астероидов.— Зачем?— Не разочаровывайте меня в ваших аналитических способностях. Вы же психолог.Полынов выругался про себя.— Хорошо, так что вам от меня нужно?Он встал с видом хозяина, дающего гостю понять, что его дальнейшее пребывание нежелательно.— Гордыни в вас много, Полынов, гордыни. — Гюисманс сокрушённо вздохнул, любуясь, как медленно расплываются в воздухе кольца дыма. — Вы с детства убеждены, что истина с вами.— Да, убеждён и горжусь этим! — с вызовом сказал Полынов.Гюисманс зло рассмеялся.— Лишний раз убеждаюсь, как прав был ваш учитель Энгельс, когда писал, что всякий прогресс есть одновременно регресс.“К чему эта лиса клонит? — недоумевал Полынов. — Что означают эти душеспасительные разговоры?”— У нас ещё будет время пофилософствовать, — словно отвечая на его мысли, сказал Гюисманс. — Если вы примете моё предложение, конечно. Мы недавно лишились врача, а его помощник — олух. Вы были врачом много лет. Вот и все.— Та-ак… Вы предлагаете мне участие в ваших грязных делишках?— Человек всюду человек, а помощь страждущим — моральный долг врача. Делишки, говорите? Я не чувствителен к оскорблениям. Не судите, да не судимы будете, ведь пути человека, как и пути Господни, неисповедимы. Если мы договоримся, я надеюсь убедить вас, что наши помыслы направлены в конечном счёте к благу.Полынова передёрнуло.— Нет!— Подумайте как следует, подумайте. Нам не к спеху. Договоримся, что я не слышал сейчас вашего ответа. Подумайте и, если угодно, попробуйте, насколько приятна… остановка дыхания.Гюисманс встал, не выпуская сигары, поклонился.— Приятных размышлений.Он вышел, оставив Полынова в замешательстве ещё большем, чем прежде.Но на этот раз психолог быстро собрался с мыслями.Со стороны могло показаться, что его больше всего занимают маникюрные ножницы, которые он вертел в руках. Но это была манера Полынова сосредоточиваться: большинству для размышлений помогает сигарета, Полынову — любая безделушка.Пираты…Он щёлкнул ножницами.Ладно, пираты. Глупо, дико, но факт. Он им нужен. Значит, есть шанс сохранить жизнь. Будет время, следовательно, возможность вступить с ними в борьбу.Полынов удовлетворённо кивнул. Это умозаключение сомнений не вызывало.Хорошо, но лечить бандитов? Видеть все мерзости и — молчать? Ведь не удержишься…А если надо? Простая логическая задача. Вариант первый: снова выкрикнуть “нет!”. Как просто, картинно, гордо… И совершенно бесполезно.Вариант второй: “да”. Без эмоций. “Да” — чтобы начать схватку. А если проигрыш? Жалкий конец. Но кто от этого в накладе? Никто.Есть и третий вариант: все то же, но в конце — победа. Тогда поступок оправдан.Если будет победа.Если будет. И потому схема ошибочна. Его поражение коснётся многих. Ведь человечество рано или поздно узнает о пиратах. Тогда его поступок будет выглядеть скорей всего так: малодушный трус, то ли он действительно хотел бороться, то ли просто спасал шкуру. Вполне логичное предположение. Земные гюисмансы ой как обрадуются, уж это несомненно.Полынов зажмурился. Только теперь ему открылся весь ужас положения.Он огляделся, по привычке ища книжную полку. Но её здесь не было, да и чем могли помочь книги? Это не научная, а моральная проблема, и справочники тут бессильны.И все же Полынов машинально перелистал лежавшую на тумбочке библию, единственную книгу, которая оказалась в каюте. “Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй”, — бросилось в глаза. С досадой Полынов перевернул страницы: “Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”, но это было уже в веках, бывших прежде нас”.Полынов отшвырнул пузатую книгу. Ему послышался вкрадчивый голос Гюисманса, цитирующий последние строчки.Библия шлёпнулась на стол, и звук её падения слился с шумом за дверью. “Сюда”, — послышался грубый голос. Дверь отлетела, толчок в спину швырнул внутрь комнаты девушку. Полынов едва успел её подхватить. Дверь захлопнулась. 3. Крис — Вы?!— Я…Полынов разжал руки. В глазах девушки бились тревога и радость. На подбородке запеклась струйка крови — час назад её не было.— Вас… били? — только и нашёлся спросить Полынов.— Меня? А что… — Она тронула подбородок. — Кровь? А, это я прикусила губу. Боялась разреветься… Пустяки. А вас… вы…— В полном порядке, как видите, — пробурчал Полынов, совершенно не представляя, что теперь делать. — Что с остальными?— Увели по одиночке. Меня последнюю. Я уж думала…— Они по ошибке втолкнули вас сюда. — Полынов шагнул к двери, чтобы постучать.— Не надо! — девушка схватила его за руку.— Почему?— Как вы не понимаете! — В её голосе было отчаяние. — Опять коридор и эти…Объяснений не требовалось, достаточно было заглянуть ей в лицо, но Полынов колебался: какую цель преследовал Гюисманс, помещая их в одной каюте? Тут что-то крылось.— Но вам самой будет лучше с…Она перехватила его невольный взгляд.— Да не все ли равно! И вы… — Она насупилась. — Нет, не все равно… С вами лучше. Вы не будете причитать, как наши… — Она вскинула голову. — Хотите, я стану на колени?— Что ты, деточка! — опешил Полынов.— Не называйте меня деточкой! Я взрослая и вообще… — Она топнула ногой. — Представьте, что я ваша сестра. Ну и все…“Н-да, — подумал Полынов, — не слишком ли это много; впрочем, девчонка права, сейчас не до пустяков, а она, похоже, с характером, бросилась закрывать меня, глупая, ну, ничего, обойдётся; но хотел бы я знать — зачем её сюда, нелепо… Хотя… чем больше нелепостей, тем труднее что-нибудь понять, в этом есть расчёт… Ну, посмотрим ещё, кто кого…”— Ладно… — Он опять не знал, что сказать. — Как вас зовут?— Крис. И можете говорить мне “ты”. И ругаться, если хотите.— Почему — ругаться?— Не знаю. — Она рассеянно огляделась. — На всякий случай.Она скинула туфли — теперь она не доставала Полынову до плеча, — вспрыгнула на кровать, резким движением головы отбросила со лба чёлку, уместилась поудобней. Чисто женская особенность в любой обстановке уметь непринуждённо устраивать вокруг себя подобие уютного гнёздышка.Она притихла. Полынов как дурак стоял посреди каюты.— Что будет с нами? — вдруг быстро спросила она. В её широко раскрытых глазах снова был страх. Но уже смягчённый, словно она оторвалась от испугавшей её книги.— Сам бы хотел знать, — буркнул Полынов.— Вот никогда не думала, что попаду в плен к пиратам. А вы кто: бизнесмен, инженер?Полынов объяснил.— О! — теперь в глазах Крис был восторг. — Тогда мы спасены.— Да почему?!— Очень просто. Вы умеете гипнотизировать, да? Входит бандит — ну, с обедом, что ли, — вы усыпляете его, лайтинг ваш, мне пистолет (я умею стрелять!), мы захватываем рубку и…Полынов рассмеялся.— Чему вы смеётесь? Я сказала глупость?Полынову стало легко и просто. Редко, но встречаются люди, чьи слова — самые обыденные — всегда непосредственны и свежи. Секрет не в словах, даже не в интонации: в раскованности чувств, когда ничто не мешает им тотчас отразиться во взгляде, в мимике лица, в движениях.— Нет, Крис, просто у тебя преувеличенные представления о способностях рядового психолога.…Не объяснять же ей теорию гипноза. Правда, он слышал об исследователях, которым будто бы удавался мгновенный гипноз. Их бы сюда… А его способности, увы, ограничены, кто же знал… Впрочем, она права: и они могут пригодиться…— Жаль. А то как было бы хорошо… Но мы придумаем ещё что-нибудь, ладно?— Обязательно, Крис.Уже через полчаса Полынов знал о девушке все или почти все. Как ей осточертели колледж и сонный городок Санта-Клара; как она заставила отца позвать её к себе на Марс; как она трусила при старте; какой у неё был великолепный друг — овчарка Найт; почему она не любит транзисторы и мальчишек и почему не может жить без конфет; что, по общему мнению, у неё несносный характер; что она мечтает стать зоологом; что её любимые писатели Хемингуэй, Чехов и Экзюпери, а политики она терпеть не может, потому что там все обман; а дураков она жалеет, они убогие; ненавидит людей, которые воображают себя “прелестным пупом земли” (сокращённо ППЗ); последнее произведение Гордона она ещё не читала (как, вы ничего не слышали о Гордоне?!), а смерти она не боится, так как почему-то уверена, что с ней ничего такого случиться не может…Она не стремилась излить душу, её спрашивали, она рассказывала. Полынова все больше изумляла выносливость её характера; недавнее потрясение как будто совсем на ней не отразилось, она оставалась самой собой — непосредственной, решительной, угловатой. Полынов отдыхал, слушая её, улыбался её наивностям и думал, что у неё счастливый характер. Ему начало казаться, что он знает её давным-давно и жаль, что она ему не сестра. И что сомневаться не приходится — Крис не могла быть орудием Гюисманса, потому что за короткий срок превратить такое существо в шпиона нельзя.Вскоре он, впрочем, заметил свою ошибку: потрясение для Крис вовсе не прошло бесследно. Ей стало холодно, она натянула на себя одеяло, её знобило. Духовная выносливость у ней явно превосходила физическую, а уж если он чувствует себя разбитым…— Спать, — оборвал он её. — Мне и тебе нужно отдохнуть.— Но у нас же нет плана освобождения! И вовсе я не устала. — Она упрямо выпятила свой маленький подбородок.— Зато я устал, — сказал Полынов.— Ну, раз так… Я тоже устала.Она свернулась калачиком и закрыла глаза.Полынов долго лежал на спине, вслушиваясь в сонное, но неровное дыхание девушки, — несколько раз она вскрикнула — и думал, что теперь на его совести ещё и чужая жизнь, а это много тяжелей, но и легче, потому что есть союзник. И что, будь здесь ещё хотя бы Бергер, который парень что надо, хотя и фанфарон, бандитам бы несдобровать, потому что три неглупых человека, объединённых одной целью, сильней десятка бандитов. Но сожалеть о несбывшемся нечего, надо думать, как использовать единственное своё оружие — знания, чтобы стать сильнее лайтингов, сильнее Гюисманса, который тоже отнюдь не глуп и который тоже владеет психологией.Каюта слегка подрагивала от гудения двигателей. Пираты не форсировали работу реакторов — это было заметно по тону гудения. Похоже, они не сомневались, что розыск запоздает и они успеют скрыться в поясе астероидов, где хоть десять лет ищи — ничего не найдёшь. У них великое преимущество перед пиратами прошлого, потому что просторы океанов Земли ничто перед просторами космоса. Их бандитизм не столь уж глуп и рискован. Ещё два-три таких абордажа пройдут безнаказанно. А потом? Потом возвращение украдкой на Землю. Есть такие способы. Вереницы трупов будут вечно плавать в космосе, а их и след простынет. Солидные господа с миллионами в кармане будут нежиться под тёплым солнцем морских курортов, и никто не узнает, не крикнет, что рядом с ним за столиком сидит убийца.“Полно, не теряй чувства меры, — сказал себе Полынов, — так не будет, ты это знаешь. Одними трупами пассажиров они не обойдутся, будут ещё жертвы. Неужто эти остолопы не понимают, какая мина тикает возле каждого из них? Кто понимает, а кто и нет — вот в чем фокус… Отлично, этим надо суметь воспользоваться. Этим нужно воспользоваться во что бы то ни стало”.Вот и прекрасно, а теперь спать. Сосредоточься на воспоминаниях детства, это помогает. Бревенчатый домик, тепло нагретой земли под босыми ногами… Пыль, мягкая, как подушка. Скрип неторопливой телеги… Если бы кто-нибудь шепнул ему тогда, что с ним будет, он бы просто не понял, этот смуглый исцарапанный парнишка, Андрюша Полынов… К черту, не думай об этом, думай о хорошем. О том, как они выходили ловить падающие звезды… Нельзя! Нельзя вспоминать небо, каким оно было когда-то. Нет больше на земле изб, телег, босоногих ребят, не подозревающих, что их будущее прочно связано со звёздами. Отсечено временем, невозвратимо; они — первое поколение, которому уже не дано вернуться в страну детства и найти её неизменной. Они родились в мире, меняющемся слишком быстро. Они сами этому способствовали как могли, задыхаясь на бегу, мечтая о будущем, настигая его. И глупо сожалеть, что их короткая жизнь вместила целые эпохи, изменения, бывшие прежде уделом нескольких неторопливо тянущихся веков. Они построили совсем неплохой новый мир, и не о чем жалеть, не надо, нельзя.Вскрикнула во сне… Нет, не проснулась. Молодость. Какая она теперь? Он не всегда их понимает, молодых, а он вовсе не стар. Странно, что молодость Крис постижима для него. Ведь их разделяют годы, воспитание, национальность, взгляды. Или обстоятельства убрали шелуху и открылось то вечное, постоянное, что соединяет поколения всех уголков Земли? Должно быть, так.Однако он хорош. Бойцы, герои в такой ситуации такими не бывают. Если верить соответствующим романам, конечно. Те железные; они не устают, они действуют, стреляют, побеждают. Их не мучает бессонница, они не размышляют над связью поколений, моральные проблемы решаются ими с завидной лёгкостью. Хотел бы он сейчас быть таким. Затем, чтобы уснуть хотя бы.Следующий день, однако, не принёс заключённым ничего нового. И следующий за ним тоже. О них словно забыли. Трижды с завтраком, обедом и ужином появлялся кто-нибудь из бандитов. Всегда вдвоём, ни слова в ответ на попытки Полынова разговорить их. Телевизор выключили, и оба пленника как будто очутились на необитаемом острове. Полное неведение, тишина и спокойствие, когда нервы напряжены, угнетали, и Полынов подозревал, что не тревожат их сознательно. Впрочем, его это не слишком волновало: если космос чему-нибудь и обучил его, так это умению ждать, не расслабляясь. Он беспокоился только за Крис, но она сама угадала опасность раньше, чем он ожидал, да так, как он и предвидеть не мог.— Кажется, они решили взбесить нас бездельем, — выпалила она после того, как они битый час впустую обсуждали шансы на спасение, уже начиная повторяться. — И я чувствую… Не хочу больше слышать о пиратах. Их нет. Надо придумать, как сделать, чтобы я и вы о них забыли. Вот.Она вдруг нахмурилась. Полынов уже привык к мгновенной смене выражения её лица, к быстрым поворотам её настроения, но сейчас на него в упор смотрела незнакомая дикарка, испуганная неожиданной мыслью.— Конечно… — с трудом проговорила она, — я слышала, самое простое, когда мы… когда нас… Ну, чтобы я обняла вас! Не могу… Ну, понимаете… без… без всего… Дура, я же знаю, завтра и этого может не быть, многие и просто так это делают, подруги надо мной смеялись ещё там, на Земле, но… но…— Глупышка, — тихо сказал Полынов, — глупышка… — Ему захотелось погладить девушку, как гладят плачущего ребёнка, но он боялся встать, чтобы не спугнуть её. — Выброси из головы эту муть. Никогда нельзя делать того, чего не хочешь, никогда, даже если это кажется нужным, даже когда обстоятельства берут за горло, даже если убедишь себя… Скверно получается. — А мы ещё будем жить долго, назло всему. Я знаю, у меня так было, когда…И он внезапно для себя стал рассказывать то, что он не рассказывал никому: то, как было с ним однажды, когда двое ждали неизбежной, казалось, смерти, а он был молод; то, что он потом вспоминал со стыдом, хотя никто ни в чем не смог бы его обвинить, даже, если бы желал. Никто, кроме совести. Крис слушала — внимательно, освобождение, кивая головой. Потом облегчённо сказала:— Я думала, со мной одной такое… Боялась, что не поймёшь и скажешь: “вот дура”.— Все думают, что с ним одним бывает такое, — вздохнул Полынов, успокаиваясь, — только не все поступают одинаково. Некоторые берут медь вместо золота из страха, что золота не будет. А потом бывает поздно. И я успел частичку себя разменять вот так… Знаешь, Крис, — вырвалось у него, — когда я в твои годы читал великих писателей, по-настоящему великих, изображённые ими страдания души иногда ужасали меня, иногда вызывали недоумение, иногда забавляли. Но я не чувствовал своей близости к ним. Мучается Гамлет. Интересно, но какое отношение это имеет ко мне? Ведь это было давно и с другими, сейчас не те времена, да и я не Гамлет. Я так думал чистосердечно и, знаешь, это ощущение моей отрешённости от душевных мук других приподнимало меня. Я сверху вниз смотрел на всех этих гамлетов, донкихотов, Карамазовых. Не знаю, чего здесь было больше: инстинкта, оберегающего от потрясений, нравственной слепоты или желания быть неуязвимым. Ты понимаешь?— Кажется. — Крис задумалась, рассеянно теребя прядь волос. — Нет, не совсем. Не хочу, чтобы жизнь была такой, как в этих книгах. Так переживать — это жутко!— Наше положение не менее жуткое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9