Легкий ветерок заполоскал
его разлохмаченные края. Дженни завернулась поплотнее в блекло-узорчатую
ткань, сливающуюся с приглушенными тонами сорняков и камней, и снова
двинулась вниз по склону в направлении Врат.
Моркелеба уже не было в Рыночном Зале. Следуя обонянию, Дженни прошла
через массивные внутренние врата в Большой Туннель. Запах дракона был
едким, но приятным, совершенно не похожим на жгучую металлическую вонь его
крови. Шаги ее были бесшумны, но Дженни знала, что дракон, лежа в темноте
на своем золоте, все равно слышит их. Может быть, даже слышит стук ее
сердца.
Дромар не ошибся: Моркелеб действительно залег в храме Сармендеса, в
четверти мили от начала Туннеля. Выстроенный для нужд людей, храм
напоминал скорее зал, чем пещеру. Остановившись в дверях из черного дерева
с золотой инкрустацией, Дженни пригляделась. В кромешной темноте она
видела, что вздымающиеся сталагмиты превращены искусством резчиков в
колонны, а стены выложены камнем, дабы скрыть естественные неровности
пещеры. Пол впереди лежал ровный, не ступенчатый; статуя бога,
вооруженного лирой и луком, как и украшенный резными гирляндами алтарь,
была изваяна из белого мрамора, добываемого в королевских каменоломнях
востока. Но никакие ухищрения камнетесов не могли скрыть ни огромных
размеров храма, ни великолепной неправильности его пропорций. Всю эту
неуместную под землей строгость линий венчал на утеху робким человеческим
душам купольный потолок из кедра и хрусталя.
Нигде не было видно ни отбросов, ни падали, хотя запах дракона был
одурманивающе силен. На полу грудами лежало золото - все золото Бездны:
тарелки, священные сосуды, ковчежцы, раки забытых святых и полубогов,
сваленные между колоннами и вокруг статуй; крохотные косметические
флакончики, источающие бальзам; канделябры, чьи алмазные подвески дрожали,
как листья осины на весеннем ветерке; чаши, мерцающие по ободку темным
огнем самоцветов; трехфутовая статуя богини Салернес червонного золота...
Все вещи, отлитые и выкованные людьми и гномами из этого мягкого сияющего
металла, были снесены сюда из самых дальних уголков Бездны. Пол напоминал
берег: монеты из прорвавшихся мешков усеивали его подобно гальке, и
гладкий черный камень блестел, как заполняющая вдавлины вода.
Моркелеб возлежал на золоте; его огромные крылья были сложены вдоль
тела и пересекались кончиками над хвостом - черные, как уголь, и в то же
время странно мерцающие; пение, встретившее Дженни, утихло, но воздух еще
дрожал неслышимой музыкой.
- Моркелеб...
Хрустальные подвески над головой отозвались тихим звоном. Дженни
встретила пристальный взгляд серебряных глаз и попыталась проникнуть в
темный лабиринт его разума.
"Почему золото? - мысленно спросила она. - Почему все драконы жаждут
обладать золотом?"
Это было совсем не то, о чем Дженни хотела говорить с ним, и она
ощутила, как под затаенными до поры гневом и подозрением шевельнулось еще
какое-то чувство.
"Что тебе в этом, колдунья?"
"А что мне в спасении твоей жизни? Для меня было бы лучше пройти мимо
и дать тебе умереть".
"Почему же ты так не сделала?"
На этот вопрос было два ответа. Дженни ограничилась лишь одним:
"Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты
открыл мне при этом свое имя, Моркелеб. - Она воспроизвела в памяти
мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул. - Недаром
говорят: полюбишь дракона - погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я
прикажу тебе".
Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи
приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма,
золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости.
"Я - Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом
женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме.
Я слушаюсь только своих приказаний".
Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала
сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе
неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не
чувствовала страха - странная незнакомая уверенность наполняла душу
Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила
магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился,
судорожно запустив в золото отточенные когти.
"Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб, - продолжала она. - Ты
выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не
причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому
человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и
сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой
дом".
Злобный жар исходил от его чешуи, отражаясь в мерцающем золоте.
Дженни чувствовала железную гордость дракона, его презрение к роду
человеческому и, кроме того, яростное нежелание расстаться с награбленным.
На какой-то миг души их схлестнулись и напряглись, как борющиеся змеи.
Дженни ощутила, как сила ее стремительно возрастает, словно порождаемая
самой битвой. Ужас и веселье хлынули в жилы подобно горечи сушеных листьев
табата, и, перестав щадить свою плоть, Дженни схватилась с Моркелебом
всерьез - разум против разума в мерцающих извивах мелодии.
Она вовремя почувствовала, что еще секунда - и отравленный гнев
дракона рухнет на нее всей тяжестью.
"Если ты убьешь меня, я увлеку тебя с собой - в смерть, - успела
предупредить она. - Потому что я умру, повторяя твое имя".
Раздавливающая мозг сила внезапно ослабла, но противники еще смотрели
в глаза друг другу. Затем мысли Дженни были смяты потоком образов и
воспоминаний - непонятных ей и пугающих своей непонятностью. Она
почувствовала восторг спирального падения во тьме; увидела черные горы,
отбрасывающие двойные тени; красные пустыни, не знающие, что такое ветер,
- пустыни, населенные стеклистыми пауками, питающимися солью. Воспоминания
дракона смущали, увлекая в неведомую ей ловушку, и Дженни изо всех сил
боролась с ними с помощью своих собственных воспоминаний. Припомнив
старого Каэрдина, высвистывающего обрывки драконьего имени, она вплела в
мелодию заклятие разрушения и усталости, придав ему ритм ударов
чудовищного сердца - ритм, который она хорошо изучила позавчерашней ночью.
И заклятие сработало. Беззвучный отзвук грома наполнил храм, и
Моркелеб взвился перед ней, как туча, оперенная молниями. Потом ударил -
без предупреждения, по-змеиному, стремительно послав вперед изящную
когтистую лапу.
"Не посмеет..." - сказала она себе, а сердце сжималось в ужасе,
каждая мышца молила о бегстве... Он не может ударить - она владеет его
именем... Она исцелила его, он обязан подчиниться... В испуге Дженни
повторяла и повторяла спасительную мелодию. Сабельные когти свистнули в
каком-нибудь футе от лица, ветерок отбросил волосы. Серебряные глаза
смотрели на Дженни с ненавистью, нечеловеческая ярость била в нее, как
шторм.
Наконец дракон попятился и нехотя уполз на свое золотое ложе.
Полынная горечь расплывалась в черном воздухе.
"У тебя был выбор, Моркелеб: открыть мне свое имя или умереть. -
Дженни мысленно проиграла имя быстрым глиссандо и вдруг почувствовала, что
и ее собственная сила тоже зазвучала, отраженная золотом. - Ты покинешь
эти земли и не вернешься".
Ярость и бешенство унижения прочла Дженни в его глазах. Одного лишь
чувства не было в этом морозно сверкающем взгляде - в нем не было
презрения.
"Ты в самом деле не понимаешь?" - тихо спросил он.
Дженни покачала головой. Снова оглядела храм, черные проемы его арок,
заваленные таким количеством золота, какого она в жизни не видела. Не было
на земле сокровища сказочнее - на одни только рассыпанные здесь монеты
можно было купить весь Бел и добрую половину душ его обитателей. Но, может
быть, потому что Дженни редко имела дело с золотом, она спросила еще раз:
"Почему золото, Моркелеб? Неужели это оно привело тебя сюда?"
Он снова положил голову на лапы, и металл вокруг запел, откликаясь
драконьим именем.
"Золото и мысли о золоте, - сказал он. - Мне все надоело. Жажда
обладания пришла, когда я спал. Знаешь ли ты, колдунья, что значит золото
для драконов?"
Она вновь качнула головой.
"Только то, что они жадны до него, как и люди".
Он фыркнул, и розовато-алое свечение очертило краешки его ноздрей.
"Люди, - размягченно произнес он. - Что они понимают в золоте! Они не
знают, ни что оно такое, ни чем оно может стать. Подойди сюда, колдунья.
Дотронься до меня и вслушайся в мои мысли".
Дженни заколебалась, опасаясь ловушки, но любопытство победило. По
звонким холодным грудам колец, тарелок, канделябров она подобралась к
дракону и приложила руку к огромному нежному веку. Как и раньше, ее
поразило, что кожа у Моркелеба шелковистая и теплая, совсем не похожая на
кожу рептилий. Его разум коснулся разума Дженни, словно рука поводыря.
Она услышала тысячи бормочущих голосов - золото повторяло тайное имя
дракона. Смутные неуловимые ощущения вдруг прояснились, блеснули, обрели
пронзительную изысканность. Дженни уже чудилось, что она в силах различить
голос самой малой золотой вещицы; она слышала гармонический изгиб сосуда,
пение каждой отдельной монетки, нежный звон, заключенный в кристаллическом
сердце алмазов. И память, разбуженная этой невыносимой нежностью,
отозвалась собственными воспоминаниями: вновь возникли голубиных оттенков
сумерки над Мерзлым Водопадом, зимние вечера с Джоном и детьми в Алин
Холде, медвежья шкура перед очагом... Счастье, которому не было названия,
сломало вдруг какую-то плотину в сердце Дженни; она начинала понимать, о
чем толковал Моркелеб.
Музыка стихла. Дженни открыла глаза и почувствовала, что лицо ее
увлажнено слезами. Оглядевшись, она подумала, что, наверное, имя дракона
будет теперь звучать в этом золоте вечно.
Наконец она сказала:
"Одни говорят, что золото, побывавшее у дракона, отравлено... Другие
- что оно приносит удачу... Нужно быть тупицей, чтобы не почувствовать,
как оно пропитано тоской и музыкой..."
"И это тоже", - шепнул его голос в мозгу.
"Но ведь драконы не добывают и не плавят золота. Только гномы да
люди..."
"Мы - как киты, что живут в морях, - отозвался он. - Мы не создаем
вещей. Они не нужны нам, обитающим на островах между камнем и небом. Мы
лежим на скалах, под которыми таится золото, но оно слишком рассеяно в
недрах. Только чистое золото способно петь. Теперь понимаешь?"
Она понимала. И совсем уже не боялась его. Присев рядом с шипастым
плечом, подняла золотую чашу, и драгоценность, казалось, сама повернулась
у нее в руках; Дженни могла теперь отличить ее от дюжины точно таких же.
Отзвук металла был чист, музыка драконьего имени пропитывала чашу подобно
некоему аромату. Дженни впивала завершенность ее изгибов, гладкость
полировки; ручки изображали двух девушек, зацепившихся волосами за ободок
чаши; в крохотных венках можно было различить лилии и розы.
"Моркелеб убил ее владельца, - говорила себе Дженни. - Убил ради
того, чтобы наслаждаться этой музыкой..." И все-таки, несмотря ни на что,
ей было трудно оторвать взгляд от чаши.
"Как ты узнал, что здесь золото?"
"Ты думаешь, что мы, живущие сотни лет, ничего не знаем о людских
путях? Где они строят города, с кем торгуют и чем? Я стар, Дженни Уэйнест.
Даже среди драконов моя магия считается великой. Я был рожден еще до того,
как мы пришли в этот мир. Я чую золото в недрах земли и могу найти его
тропы с такой же легкостью, с какой ты находишь воду с помощью прутика.
Золотая груда возле Хребта всплыла сама, как всплывает огромный лосось во
время нереста".
По мере того, как слова дракона звучали в ее мозгу, перед глазами
проплывала земля - такая, какой он видел ее с высоты: пестрый ковер -
лиловатый, зеленый, коричневый. Дженни различала черно-зеленые чащобы
лесов Вира: нежные, по-зимнему хрупкие облака дубовых крон вытеснялись к
северу грубыми остриями елей и сосен. Она видела бело-серые камни
обнаженного Уинтерлэнда, радужно расцвеченные плесенью и мхом; видела
всплески чудовищных лососей, летящих вниз по реке и настигаемых тенью
драконова крыла. На секунду ей даже показалось, что воздух выталкивает ее,
как вода; по телу прошла упругая плотность холодных струй...
И тут разум Моркелеба сомкнулся, как челюсти. Ловушка захлопнулась.
Со всех сторон подступила душащая темнота, которую не могло одолеть даже
колдовское зрение Дженни. Горло сдавили отчаяние и ужас. Злорадный взгляд
дракона, казалось, следил за ней отовсюду.
Затем, как учил ее Каэрдин и как поступала она потом всю жизнь,
Дженни заставила страх утихнуть и, замкнувшись в пределах своей скудной
маленькой магии, принялась кропотливо - руну за руной, ноту за нотой -
составлять заклинание, вкладывая все силы в каждое новое его звено.
Горячая ненависть дракона клубилась вокруг, и все-таки в ней открылась,
брызнула на секунду светом крохотная брешь, и в эту брешь Дженни метнула
музыку драконьего имени, превращенную заклятием в копье.
Разум его вздрогнул и отпрянул. Зрение вернулось, и Дженни
обнаружила, что стоит по колено в груде золота, а перед ней отступает,
пятясь, огромный черный силуэт. Не давая ему времени опомниться, она
ударила новым заклятием, вложив в него всю свою ярость, вплетя в мелодию
руны боли и разрушения - те самые, с помощью которых заговаривала гарпуны.
Однако точь-в-точь, как в той давней схватке с бандитами на распутье,
ненависти Дженни не испытывала - просто иначе было нельзя. Дракон дернулся
и уронил гривастую голову на жалобно звякнувшую золотую груду.
Вне себя от ярости и разрушительной магии Дженни бросила злобно:
"Ты не овладеешь мною, Моркелеб, ни колдовством, ни золотом. Ты мой
раб и выполнишь все, что я прикажу. Именем твоим говорю: ты уйдешь отсюда
и никогда не возвратишься. Ты слышишь меня?"
Изо всех сил Дженни пыталась сломить его сопротивление, но уже
чувствовала, что это не в ее власти, что он сейчас вырвется из тисков ее
воли и... Инстинктивно она отступила на шаг, глядя, как он, отпрянув к
стене, поднимается, словно гигантская кобра, ощетинивая смертельную
мерцающую чешую.
"Слышу, колдунья", - прозвучал в мозгу его шепот, и ей показалась,
что Моркелеб сам безмерно удивлен собственными словами.
Молча повернувшись, Дженни покинула храм и пошла туда, где смутный
квадрат света обозначал внутренние врата, соединяющие Рыночный Зал с
Большим Туннелем.

12
Дженни опомнилась лишь на гранитных ступенях Внешних Врат. Прежде
всего ее поразило, как мало страха испытала она перед Моркелебом - лицом к
лицу с его золотом и яростью. Мышцы болели: хрупкое человеческое тело явно
не предназначалось природой для столь великой магии. Голова, однако, была
ясной, что особенно удивляло Дженни, привыкшую к тому, что малейший шаг за
пределы ее скромных возможностей немедленно отзывается разламывающей
головной болью. Ошеломление не проходило: кому как не Дженни было знать,
сколь глубока и сильна магия дракона и сколь ничтожна ее собственная!
Вечерний ветер остудил лицо. Солнце ушло за кремнистый западный
гребень, и, хотя небо было еще светлым, развалины уже погружались в озеро
тени. Вечереющая Долина жила своей маленькой жизнью, не имеющей отношения
ни к людям, ни к дракону: Дженни слышала скрип сверчка под обугленным
камнем, шорох беличьих любовных игр, трепет зябликов, устраивающихся на
ночлег. Там, где дорога огибала груду камней, когда-то бывшую домом, в
зарослях сорняка лежал человеческий скелет. Истлевший мешочек с золотыми
монетами валялся рядом. Дженни взглянула - и металл запел.
А затем она осознала внезапно, что в долине есть кто-то еще, кроме
Джона и Гарета.
Это было похоже на неслышный звук. Запах магии коснулся Дженни, как
принесенный ветром дым костра. Она остановилась посреди ломкой путаницы
осоки; холодный бриз, пришедший из-за леса, с моря, заполоскал края пледа.
Магия была в Долине, на самом ее краю. Дженни услышала в сумерках треск
скользкого шелка, зацепившегося за буковый шест, плеск пролитой воды и
оборвавшийся возглас Гарета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35