..
Вскоре Ешу получил подтверждение своим догадкам в Снах. Сны были
неясны и туманны, словно непонятные намеки непонятно на что. Ешу про-
сыпался после Сна очень рано и долго лежал, пытаясь осмыслить сон, по-
нять, на что и, главное кто намекает. Он стал задумчив и невесел.
Детские игры больше не занимали его. Он часто уходил на реку и часами
сидел, глядя на воду. Однажды отец сказал, что не пора ли ему помогать
в поле, близится уборка урожая и одному ему не управиться, а у матери
полно работы по дому. Ешу молча посмотрел на него и отец опустил гла-
за, пробормотал что-то и ушел. Однако Ешу вскоре поднялся и побрел за
ним. С тех пор он стал не просто помогать, он стал работать в поле как
взрослый, изматывая себя трудом так, что отцу приходилось часто осажи-
вать его, чтобы не надорвался.
Сны продолжались. С каждым годом они становились все более осмыс-
ленными, намеки - все более явными, и в день своего семнадцатилетия
Ешу понял, кто он такой... Это было как удар. Он проснулся и долго ле-
жал с открытыми глазами. Занималось утро. Запели птицы в саду. Отец
тяжело заворочался за перегородкой и затих. Ешу тихо встал, набросил
на себя одежду, одел сандалии и вышел из дому. Он брел наугад, не раз-
бирая дороги, пока не вышел к реке. Сел на берегу.
Это неправда. Это не могло быть правдой. Это же просто сон, обыкно-
венный сон, что это он себе вообразил. Лезут же глупости в голову. Он
пытался загнать как можно глубже мысль о том, что это вовсе не глупос-
ти, но она никак не хотела прятаться, все время всплывая на поверх-
ность. Он пытался бороться с ней, но это было выше его сил. Но пове-
рить он все-таки не мог. Доказательств - вот что требовало все его су-
щество. Доказательств! Доказательств не было, следовательно надо было
добыть контрдоказательства, опровергнуть Сны, убедить себя в том, что
он ничем не отличается от остальных людей. Если Сны говорят правду,
значит он может сотворить чудо. Вот! Чуда! - потребовал он от себя.
Вот река. Встань и пойди по воде. Люди не могут ходить по воде. А ты
пойди! Он встал, постоял и снова сел. Бред! Вздор! Не пойти ему по во-
де, ведь он не верит, что можно пойти по воде как по земной тверди,
значит у него не получится пойти по воде. Ну и что? А если поверить?
Если изо всех сил захотеть? Он закрыл глаза и принялся убеждать себя,
что вода тверда, что она выдержит его, что он сможет, что у него полу-
чится, и когда ему показалось, что он убедил себя, что вода действи-
тельно тверда, он снова встал и сделал несколько шагов. Однако реши-
мость его вдруг быстро ослабела. Он понял, что боится. Боится того,
что Сны сказали правду, боится получить доказательство своей исключи-
тельности, своего нечеловеческого происхождения. Он тряхнул головой,
упрямо заставляя себя побороть страх, снова закрыл глаза и пошел к во-
де, повторяя про себя: вода тверда... вода тверда... вода тверда...
Вода показалась ему ледяной. Он вздрогнул, пошел дальше, зашел в
воду по колено и засмеялся. Вода была как вода, она омывала ноги, ше-
велила мелкие камешки и совершенно не могла выдержать его. Он накло-
нился, погрузил в воду руки, умыл лицо и снова засмеялся. Неправда...
Это всего лишь сны. Всего лишь сны. Внезапно он поймал себя на том,
что разочарован и снова засмеялся. Надо же! Оказывается, ему в глубине
души хотелось, чтобы это оказалось правдой. Он еще раз умыл лицо и по-
шел домой.
* * *
Сны продолжались. Теперь он стал видеть их все чаще и чаще. В Снах
он стал покидать землю и видел своего истинного Отца и истинную Мать и
говорил с ними. Он стал осознавать себя таким, каким был до рождения.
Теперь, бодрствуя, он с горькой улыбкой вспоминал свою первую попытку
сотворить чудо, и понимал, что стоит ему только снова захотеть и он
сможет пойти по воде, полететь как птица и сделать еще много такого,
что недоступно человеку. И еще его наполняла любовь. Любовь ко всем и
ко всему. Он любил людей. Он любил богатых и спесивых торговцев, ла-
вочников, чужеземных солдат и их командиров, священников, хлеборобов,
пекарей, нищих - оборванных и покрытых незаживающими ранами и струпь-
ями, проституток, воров с отрубленными руками, грабителей, подонков,
убийц, растлителей, бездельников, пьяниц, бедняков, зажиточных кресть-
ян - всех без исключения. Он любил птиц, зверей, деревья, траву, ве-
тер, дождь, солнце, небо, облака. Эта любовь переполняла его, проси-
лась наружу, ему одному было трудно сдерживать ее внутри, но он пони-
мал, что время еще не пришло, что он еще молод, что люди не станут его
слушать, пока он не достигнет возраста проповедника, когда к нему по-
тянутся души страждущих.
Окружающие считали его блаженным. Он не принимал участия в забавах
молодежи, предпочитая уединение и работу. Он мог слушать собеседника и
не видеть его, а когда собеседник умолкал, пытаясь проследить его от-
сутствующий взгляд, он не замечал этого, продолжая думать о своем. Он
мог говорить такие вещи, которые никому не приходили в голову. Он мог
говорить непонятно о понятном. Да, его считали блаженным, однако пора-
жались знаниям, которые он обнаруживал. Он знал гораздо больше, чем
стремился показать, но и той малой доли было достаточно, чтобы за ним
закрепилась репутация помешанного всезнайки. А однажды произошло уди-
вительное. Не для Ешу, для остальных.
Как-то вечером он сидел среди других молодых людей на берегу реки
и, по обыкновению думал о своем, краем сознания вникая в общий разго-
вор. Говорили о Малате, которого скрутила неведомая болезнь, от кото-
рой у него поднялся жар и вспухли жилы. Говорили, что сегодня Малату
стало совсем плохо, а лекарь ничего сделать не может и только разводит
руками, говорит, что не сегодня-завтра Малат умрет и... И тут Ешу ска-
зал, ни на кого не глядя:
- Через три дня Малат выздоровеет.
Разговор оборвался. Молодые люди постепенно разошлись и возле Ешу
остался один Симеон. Он долго смотрел на Ешу, потом спросил :
- Откуда ты знаешь?
Ешу вздрогнул, с трудом оторвался от своих мыслей и произнес:
- Знаю.
Назавтра Малату стало значительно легче, послезавтра он начал вста-
вать с постели, а третьего дня, хоть и был изнурен и худ, выглядел
вполне здоровым. Узнав об этом, Ешу слабо улыбнулся и подумал, что вот
оно, его первое маленькое чудо. Теперь к Ешу стали относиться иначе.
Никто уже не называл его блаженным. Какой же он блаженный, он и рас-
суждает здраво, говорит правда не всегда понятно, ну так что ж, вовсе
он не блаженный, а просто себе на уме. Он и раньше предсказывал
что-нибудь, перемену погоды там или еще что по мелочам. И всегда сбы-
валось. Вот ведь никто же не думал, что Малат выздоровеет, лекарь вон
- ученый человек, не чета нам, неграмотным, а и тот говорил, что Малат
не жилец на этом свете, однако же Ешу сказал, что выздоровеет - и выз-
доровел. А лекарь - что? Вещички собрал и убрался от позору. Был бы
другой лекарь поблизости - к этому никто бы больше не пошел, да куда
денешься.
К Ешу стали обращаться за советом. Сначала редко, словно пробуя - а
вдруг как ошибется, потом чаще и чаще, и через полгода никто в деревне
не начинал сколько-нибудь серьезного дела, не посоветовавшись с ним.
Приходили и из других деревень Он не отказывал никому, для каждого у
него находилось слово, и только однажды, когда пришлый крестьянин
спросил, сколько ему осталось жить, сказал:
- На этот вопрос я тебе не отвечу. Спокойней будешь спать.
В деревне говорили, что рядом с Ешу чувствуешь себя спокойно,
как-то умиротворенно, от него исходит некая сила, что-то большое, ог-
ромное даже, чувствуешь себя защищенным, хотя непонятно, от чего защи-
щенным, наверное от чего-то плохого, скверного. В его присутствии ник-
то никогда не ругался, никто не приходил к нему выпивши, и попробовал
бы кто обидеть его, такого закидали бы камнями. А кузнец Симеон, тот
объявил себя телохранителем Ешу, не отходил от него ни на шаг, загля-
дывал в рот и был самым благодарным слушателем. Это был огромного рос-
та детина, заросший до глаз бородой, с ручищами, что твоя кувалда и с
саженными плечами. Ешу ласково называл его "Моя тень" и с улыбкой наб-
людал, как трещит его черепная коробка, когда он пытается осмыслить
какое-нибудь особо мудреное высказывание.
Ешу продолжал видеть Сны, а они становились какими-то тревожащими,
мучительными, от них исходило беспокойство его истинных родителей.
Срок приближался. Скоро Ешу должен был покинуть деревню, покинуть зем-
ных родителей и отправиться странствовать по миру, делясь с людьми пе-
реполнявшей его любовью. И когда до срока осталось чуть больше месяца,
он объявил, что удаляется в пустыню. Это решение было неожиданным для
всех. Его принялись уговаривать, мать плакала, отец неловко покряхты-
вал, но решение было принято и Ешу был тверд. Он распрощался с родите-
лями и жителями деревни, захватил с собой котомку, в которую позволил
положить только четыре пресных лепешки и флягу с водою, и ушел, сопро-
вождаемый верным Симеоном. Он позволил Симеону проводить его только до
края пустыни, велел ждать здесь через сорок дней и ушел, оставив Симе-
она совершенно растерянным. Симеон долго провожал его глазами, поры-
вался следовать за ним, но не осмелился ослушаться и остался на своем
посту.
* * *
Исполнитель.
Поезд останавливался возле каждого столба. Он больше стоял, чем дви-
гался. Меня это всегда выводит из себя. Ведь существует же расписание!
Это что же - расписание так составлено? Или таким поездам расписание
не указ?
Еще меня выводят из себя словоохотливые попутчики. Вот и сейчас мне
достался такой. Из своей долгой жизни он помнил все. Из своих много-
численных родственников он помнил всех. Золовок, шуринов, деверей,
сватов, сводных братьев и сестер, свояков и своячениц, а также их
братьев, сестер, свояков и своячениц... И с каждым из родственников
обязательно происходили многочисленные истории, весьма поучительные и
интересные, то есть это попутчик считал их поучительными и интересны-
ми, и каждую историю он стремился донести до меня, поминутно забывая,
с чего начал и все больше и больше увязая в трясине родственных отно-
шений, однако это его ничуть не смущало, он мог увязать до бесконеч-
ности, потому что историй было бесконечное множество. За долгие годы
странствий я выработал способность отключаться и думать о своем. Вот
он бубнит себе, а я думаю о том, как мне половчее выполнить свое зада-
ние.
Думай, Исполнитель, думай, в Организаторы выбьешься. Просто подойти
к мальчишке, вручить ему книгу и сказать: на-ка, Гена, почитай - нель-
зя. Во-первых, слишком просто, во-вторых, он должен считать книгу сво-
ей собственностью и никогда не вспоминать, что повороту его жизни (а
то, что его жизнь будет круто повернута, я не сомневался) он обязан
какому-то мужчине, который подошел к нему и дал эту книгу... Книгу эту
он должен найти как клад... О! Клад! Хм... Ищет ли он еще клады в сво-
ем возрасте? Едва ли... Скорее всего он увлекается электроникой... или
механикой... И на клады ему наплевать. Что такое пятнадцать лет? Я по-
пытался вспомнить себя в пятнадцать лет, но у меня плохо получилось. Я
плохо помнил себя в пятнадцать лет, но клады я тогда уже не искал, это
точно. Я их вообще никогда не искал.
Все должно выглядеть естественно. Он должен эту книгу найти, причем
найти так, чтобы ему и в голову не пришло, что у книги есть владелец и
ее надо вернуть. Ладно, над этим мы еще подумаем. Тут я услышал слово
"Черноземск" и насторожился. Оказывается, мой словоохотливый попутчик
не просто едет в Черноземск, он тамошний уроженец! Это была удача. Я
оживился, сообщил ему, что тоже еду в Черноземск по делам и стал нап-
равлять его в нужное мне русло. Это стоило мне больших трудов. Он пос-
тоянно срывался и уходил от темы. Я не отступал. Наконец мне удалось
кое-что выведать у него. Как я и ожидал, Семакова Анастасия Георгиевна
приходилась ему дальней родственницей. А сынишка ее, Генка... Словом,
это вундеркинд. Читать он научился в три с половиной года, "вот можешь
верить мне, можешь не верить", в школе учился на одни пятерки, легко
учился, играючи, будто все, что в школе проходили, он уже откуда-то
знал. Ходит в авиамодельный кружок и может чинить все, то есть реши-
тельно все: утюги, примусы, автомобили, телевизоры, радиоприемники,
магнитофоны, причем, ему решительно все равно, чьего производства
вещь, "хошь наша, хошь японская, хошь мериканская". Животных любит,
особенно кошек. Никогда не пройдет мимо мяукающего котенка - сироты. У
него этих кошек... Я поежился. Нутром чую, назревает что-то существен-
ное. Такому парню да такую книгу... Во что это выльется, друзья мои?

Глава 6. Черный ангел.

Ешу стоял на коленях на вершине невысокой скалы. Горячий ветер дул
ему в лицо. Солнце готовилось нырнуть за горизонт и светило ему в пра-
вую щеку. Кругом были скалы, камни, песок. На скале лежала котомка, в
которой оставались две зачерствевшие в камень лепешки и наполовину
пустая фляга. Как только солнце скроется, он ляжет спать. Ему было
очень трудно. Он похудел и почернел. Как он ни прикрывался от солнца
капюшоном, лицо обгорело и покрылось волдырями. Он был грязен. Он был
голоден - за двадцать дней он съел всего лишь две лепешки. Его мучила
жажда - за двадцать дней он выпил всего половину фляги. Губы его пот-
рескались и кровоточили. Двадцать дней его собеседниками были камни,
песок и ветер, который не утихал ни на минуту. И вот уже несколько
дней над ним кружит стервятник - ждет, когда он свалится без сил и
можно будет полакомиться его глазами. Солнце медленно скрылось за зуб-
чатой стеной на западе и Ешу стал готовиться ко сну. Он пососал кусо-
чек лепешки и смочил язык водою, поплотнее запахнулся и... Его обдало
сзади ледяным холодом и Ешу понял, что за спиной у него кто-то стоит.
Тогда он с трудом разлепил губы и, еле ворочая непослушным языком,
хрипло произнес:
- Это ты, Черный ангел.
За спиной пошевелились и иронический голос ответил:
- Здравствуй сынок. Раньше ты называл меня по-другому.
Ешу очень медленно повернулся, чтобы посмотреть на непрошенного со-
беседника и увидел только темное пятно в быстро сгущающихся сумерках.
- Ты не поздороваешься со мной? - спросил Черный ангел.
- Здороваться - значит желать здоровья. Бессмысленно желать здо-
ровья тому, кто всегда здоров.
- Логично, - согласился Черный ангел. - Однако, ты мог бы соблюсти
приличия.
- Здравствуй.
- Так-то лучше.
- Зачем беспокоишь меня?
- Пришел поговорить. Ты, как я вижу, всерьез решил довести дело до
конца. И сейчас занимаешься тем, что пытаешься выдавить из себя чело-
века? Ешу не ответил и Черный ангел продолжал: - Но, уверяю тебя, это
тебе не удастся. Тебя ждут большие неприятности, причем в основном фи-
зические. Хочешь, я покажу тебе несколько вариантов развития событий?
Ешу покачал головой.
- Зря. Поучительная картина. На твоем месте я бы обязательно пос-
мотрел. Впрочем, на твоем месте я никогда не окажусь. Так вот, тебя
ждут огромные физические страдания. Я содрогаюсь при мысли о том, что
тебе предстоит.
- Что бы мне ни предстояло, я пройду весь путь до конца. Неужели ты
думаешь, что я спустился сюда, плохо представляя, что меня здесь ждет?
- Понимаю, понимаю. Когда я говорю о том, что тебе не удастся пол-
ностью выдавить из себя человека, я имею в виду только то, что твоя
телесная оболочка останется при тебе, а она весьма уязвима, более то-
го, она весьма непрочна. Эта оболочка состоит в основном из нервов,
которые напрямую связаны с мозгом. Вот я и думаю: когда тебя начнут
истязать, когда ты станешь терпеть невыносимые муки, не станет ли твоя
оболочка помехой? Не заставит ли она отказаться от задуманного? Ведь
ты еще толком не знаешь, что такое страдание. Ты пришел сюда, сидишь
здесь, моришь себя голодом, страдаешь от жары и от жажды, и думаешь,
что это и есть настоящие страдания? Уверяю тебя, настоящие страдания
впереди. Уверен ли ты, что твой дух справится с телесной оболочкой?
Ведь ты не есть тот, который был раньше. Ты - человек.
- Я понял тебя. - Отозвался Ешу. - Ты пришел посеять в моей душе
сомнения.
- Ты прав. Я обязан был это сделать.
- Ты плохо знаешь человека. Ты не представляешь, какие возможности
заложены в нем. Я выдержу.
- А вот теперь ты не прав. Я хорошо знаю человека. Мне ли его не
знать? С твоей стороны как-то неумно говорить такое. Я знаю человека
лучше тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10