на улицах, в парке полицейские стояли живой стеной, через которую невозможно проникнуть ни одному смертному».
Толпа, окружавшая Уайтхолл, стала быстро расти, едва по городу разнеслась весть об убийстве Билли Маркса. Около двух часов дня, по приказу начальника полиции, Вестминстерский мост был закрыт для конного и пешеходного движения, а набережная между Вестминстерским и Хенгерфордским мостами была очищена от посторонних. В три часа полиция заняла Нортумберленд-авеню, и все улицы радиусом в пятьсот ярдов от резиденции министра иностранных дел заполнились представителями закона в черных мундирах. Члены парламента, направлявшиеся в Палату, сопровождались конными констеблями: толпа приветствовала их шумными криками. В течение всего дня сотни тысяч человек терпеливо ждали, глядя на здание министерства иностранных дел и ничего не видя, кроме шпилей и башен Матери Парламентов и однообразных фасадов правительственных зданий. Лондон терпеливо ждал, ничего не зная, но жадно наслаждаясь близостью к месту, где должна была разыграться трагедия. Иностранец, прибывший в этот день в Лондон, с удивлением спросил, увидев суматоху:
— Что случилось?
Человек из толпы, вынув изо рта трубку и показав ею в сторону Даунинг-стрит, уверенно ответил:
— Ждем, убьют или не убьют Рамона.
В толпе бойко торговали газетчики. С рук на руки, над головами передавались истрепанные и зачитанные листки. Каждые полчаса выходило новое издание, новые предположения, новые описания событий. Очищение набережной от посторонних вызвало появление специального издания. После закрытия Вестминстерского моста появилось новое издание. Когда на Трафальгар-сквер арестовали социалиста, пожелавшего воспользоваться скоплением народа и произнести агитационную речь, ему также немедленно было посвящено особое издание. Малейшее событие немедленно расписывалось на страницах газет и жадно проглатывалось толпой.
Весь день толпа ждала, рассуждая, жестикулируя, споря, волнуясь, глядя на стрелки больших парламентских часов, медленно отсчитывающих минуты.
— Еще два часа, — разнеслось, когда часы пробили шесть. Эти слова, особенно тон, каким они произносились, лучше всего свидетельствовали о настроениях и чувствах толпы, этого жестокого бессердечного животного, не знающего жалости.
Пробило семь часов, и говор в толпе стих. Лондон ждал молча, с затаившимся дыханием, с остановившимся сердцем, с волнением и страхом, следя за часовыми стрелками, в последний раз обегавшими циферблат.
На Даунинг-стрит произошли некоторые изменения в установленном распорядке, и сэр Филипп, открыв в семь часов дверь своего кабинета, подозвал начальника полиции и Фальмута. Они подошли и остановились в нескольких шагах от порога.
Министр был бледен. Черты лица приняли странное и незнакомое выражение. Но рука его, державшая печатный лист бумаги, не дрожала, и голос звучал твердо и спокойно.
— Сейчас я запру дверь. Вам удалось осуществить все задуманные меры?
— Да, сэр.
Помолчав, сэр Филипп пробормотал, словно про себя:
— Во всяком случае, совесть моя спокойна. Чтобы ни случилось, я выполнил мой долг до конца. Что это?
— Это народ выражает вам свое сочувствие, — ответил Фальмут, только что вернувшийся после обхода полицейских постов.
Губы министра презрительно скривились:
— Они будут сильно разочарованы, если ничего не случится. Спаси меня, Боже, от народного сочувствия, от народного одобрения, от народной жалости!
Он повернулся, закрыл за собой дверь, и оставшиеся в коридоре начальник полиции и Фальмут услышали щелкание ключа, повернутого в замке.
— Сорок минут, — сказал Фальмут, взглянув на часы.
Четверо стояли в темноте.
— Скоро время, — произнес голос Манфреда.
Сери нагнулся и пошарил рукой, ища что-то на полу.
— Разрешите зажечь спичку?
— Нет!
Гонзалес быстро наклонился и ощупал пальцами пол.
Он нашел конец проволоки и сунул в руку Сери. Затем снова нагнулся, нашел второй конец, и Сери связал оба конца вместе.
— Пора? — нетерпеливо спросил Сери.
— Подождите.
Манфред смотрел на светившийся в темноте циферблат часов. В молчании текли минуты.
— Пора, — сказал Манфред, и Сери протянул руку.
Протянул руку, тяжело застонал и… упал.
Трое слышали стон, скорее почувствовали, чем увидели искаженное от боли лицо испанца, и услышали тяжелое падение тела на пол.
— Что случилось? — тревожно спросил Гонзалес.
Манфред наклонился к телу Сери и расстегивал рубаху.
— Сери напутал и расплатился за свою ошибку, — пробормотал он.
— А Рамон?
— Увидим, — ответил Манфред, ощупывая сердце безжизненного испанца.
Эти сорок минут были самыми долгими в жизни Фальмута. Он старался убить мучительно тянувшееся время, рассказывая нескольким слушателям об опасных приключениях, в которых ему прежде приходилось участвовать. Но язык плохо повиновался ему. Речь становилась все более несвязной и прерывистой. Он, наконец, умолк, и в коридоре установилась тишина, изредка прерывавшаяся шепотом полицейских.
Чтобы отвлечь мысли, Фальмут отправился в обход полицейских постов. Все было в порядке. Все двери были открыты настежь, и с каждого полицейского поста был виден соседний пост. В кабинете секретаря Хэмильтона, который в это время должен был быть в Палате, он задержался и в двадцатый раз прошептал, обращаясь к начальнику:
— Не могу себе представить, что может случиться. Эти люди не могут выполнить своей угрозы… Это совершенно невозможно…
— Дело не в этом, — возразил начальник полиции, — дело в том, откажутся ли они вообще от ее выполнения, если не выполнят сегодня. Одно ясно: если Рамон сегодня останется жив, билль об иностранцах пройдет в Палате без единого возражения.
Он взглянул на часы, которые не выпускал из рук с той минуты, когда сэр Филипп запер за собой дверь кабинета.
— Еще пять минут…
Оба подошли к дверям министра и прислушались.
— Ничего не слышно…
Пять минут текли одна медленней другой.
— Ровно восемь. Мы…
Донесся далекий бой больших парламентских часов.
— Раз!
— Два, — пробормотал Фальмут, отсчитывая удары.
— Три.
— Четыре.
— Пять… Что это?
— Я ничего не слышал… Ах! Да, я слышу что-то. — Начальник полиции опустил голову и приложил ухо к замочной скважине. — Что это? Что…
В кабинете за дверью вдруг раздался резкий крик и шум от падения человеческого тела.
— Скорее… люди, сюда! — крикнул Фальмут, наваливаясь на дверь.
Крепкая дубовая дверь не уступила.
— Сюда! Скорее! Ломайте дверь!
Три здоровых полицейских разом налегли и высадили дверь.
Фальмут и начальник полиции вбежали в кабинет.
— Боже мой!
Поперек письменного стола лежало тело министра иностранных дел.
Бумаги, обычно в порядке лежавшие на столе, были разбросаны по полу.
Начальник полиции подбежал к телу и поднял его. Одного взгляда было достаточно:
— Мертв!
Он осмотрелся вокруг — в комнате, кроме мертвого и толпы полицейских, никого не было.
Глава 11. ВЫРЕЗКА ИЗ ГАЗЕТЫ
Судебный зал был переполнен публикой, так как сегодня предстояло заслушать показания начальника полиции и сэра Френсиса Кэтлинга, знаменитого врача.
Прежде чем открыть заседание, коронер сообщил, что на его имя поступило большое количество писем от разных лиц со всевозможными предположениями относительно причин смерти сэра Филиппа Рамона.
— Полиция просила меня пересылать ей все такие письма, и она будет благодарна каждому, кто пожелает поделиться с ней своими заключениями.
Начальник полиции допрашивался первым и подробно изложил все обстоятельства дела, предшествовавшие смерти министра иностранных дел. Он тщательно описал рабочий кабинет, в котором умер сэр Филипп. Две стены кабинета были уставлены книжными шкафами, третья, юго-западная, имела три окна, а четвертая была занята географическими картами, подвешенными на катушках.
— Окна были заперты?
— Да.
— И были как следует защищены?
— Да… деревянными ставнями со стальными скрепами.
— Никаких признаков взлома не обнаружено?
— Никаких.
— Вы обыскали кабинет?
— Да.
Старшина присяжных: — Тотчас?
— Да. Как только тело было вынесено из кабинета, мы пересмотрели все, всю мебель, сняли ковры, исследовали стены и потолок.
— И ничего не обнаружили?
— Ничего.
— В кабинете есть камин?
— Да.
— Возможно каким-либо способом проникнуть в комнату через камин?
— Невозможно.
— Вы читали сегодняшние газеты?
— Да… некоторые.
— Вы обратили внимание, что газеты высказывают предположение, что в комнату мог быть введен ядовитый газ?
— Да.
— Вы полагаете, это возможно?
— По-моему, нет.
Старшина присяжных: — Вы не нашли ничего, при помощи чего мог быть введен в комнату газ?
(Свидетель колеблется). — Нет, если не считать старого газопровода около письменного стола. (В зале движение).
— Но вы не обнаружили никакого присутствия газа в комнате?
— Нет.
— Никакого запаха?
— Но ведь существуют смертельные газы без всякого запаха… Например, угольная кислота?
— Вы не производили исследований, не было ли в воздухе следов такого газа?
— Нет, но я вошел в комнату раньше, чем газ мог рассеяться. Я несомненно сам на себе испытал бы его присутствие в воздухе.
— В комнате не было беспорядка?
— Кроме письменного стола, все было в порядке.
— Вы обнаружили, что письменный стол был в беспорядке?
— Да.
— Можете описать, как выглядел письменный стол?
— Только два или три тяжелых предмета, вроде серебряного канделябра, не были сдвинуты со стола. На полу валялись бумаги, чернильница, перья и (здесь свидетель вынул из бумажника темный смятый предмет) разбитая цветочная ваза.
— В руках трупа вы ничего не нашли?
— В руке я нашел вот это.
Начальник полиции протянул смятую розу, и судебный зал содрогнулся.
— Розу?
— Да.
Коронер справился в письменном показании начальника полиции.
— На руке трупа вы не заметили ничего особенного?
— На ладони, в которой был зажат цветок, было круглое черное пятно. (Движение в зале).
— Вы можете объяснить происхождение этого пятна?
— Нет.
Старшина присяжных: — Что вы предприняли после того, как обнаружили все это?
— Я тщательно собрал все цветы и при помощи промокательной бумаги собрал возможно большее количество воды, в которой стояли цветы и которая разлилась по полу из разбитой вазы. Все это я отправил в министерство внутренних дел для химического анализа.
— Что обнаружил химический анализ?
— Насколько я знаю, ничего.
— Вы отдали на анализ также лепестки той розы, которую держите в руках?
— Да.
Начальник полиции рассказал затем о мерах охраны, принятых полицией в тот день. Он категорически утверждал, что постороннему человеку было невозможно проникнуть в дом 44 на Даунинг-стрит. Тотчас же после убийства все полицейские получили приказание оставаться на своих постах непрерывно двадцать шесть часов, пока не пришла смена.
Дальнейшие показания начальника полиции вызвали в зале сенсацию. Коронер несколько раз заглядывал в письменные показания свидетеля и, наконец, спросил:
— Вам известен человек по имени Сери?
— Да.
— Он принадлежал к шайке «Четырех Справедливых Человек»?
— По-видимому.
— За его поимку была объявлена награда?
— Да.
— Его подозревали в участии покушения на сэра Филиппа Рамона?
— Да.
— Полиция нашла его?
— Да.
Этот спокойный и лаконичный ответ вызвал в зале единодушный крик изумления.
— Когда полиция нашла его?
— Сегодня утром.
— Где?
— В Ромнейском болоте.
— Мертвым?
— Да. (Шум и движение в зале).
— При осмотре тела не было найдено ничего подозрительного?
(Зал ждал ответа с затаенным дыханием).
— На правой ладони было обнаружено пятно, похожее на пятно на руке сэра Филиппа Рамона!
(В зале вздох ужаса…)
— В руке также была роза?
— Нет.
Старшина присяжных: — Полиция обнаружила, каким образом Сери попал на это место?
— Нет.
Свидетель прибавил, что на трупе не было обнаружено никаких бумаг.
Следующим давал показания сэр Фрэнсис Кэтлинг.
С него взяли присягу и разрешили оставаться за адвокатским столом, на котором он разложил груду бумаг и заметок.
В течение получаса продолжался технический доклад о подробностях врачебного исследования. Смерть, по заключению врача, могла быть вызвана тремя причинами: прежде всего, она могла быть естественной, так как сердечная деятельность сэра Филиппа Рамона была чрезвычайно ослаблена; во-вторых, смерть могла последовать от удушья; и, в-третьих, — от внешнего повреждения или удара, не оставившего на теле следов.
— Вы не обнаружили следов отравления?
— Нет.
— Вы слышали показания предыдущего свидетеля?
— Да.
— Вы исследовали пятно на руке?
— Да.
— Как вы думаете, чем оно могло быть вызвано?
— Оно напоминает собой ожог ядовитыми кислотами.
— Вы видели руку Сери?
— Да.
— Пятно похоже?
— Да, но оно шире и имеет менее правильную форму.
Старшина присяжных: — Вы ознакомились с письмами, в которых разные лица выражают Коронеру свои предположения относительно причин смерти?
— Да, я внимательно прочел их.
— И не нашли в них ничего, что могло бы укрепить вас в мнении относительно тех или иных причин смерти?
— Нет.
— Например, отравление газом?
— Это предположение надо исключить. Следы газа немедленно были бы обнаружены.
— Но, может быть, в комнату был введен какой-нибудь ядовитый и необыкновенно быстро улетучивающийся газ?
— Такие газы неизвестны науке.
— Вы видели розу, найденную в руке сэра Филиппа Рамона?
— Да.
— Как вы это объясните?
— Никак.
— А происхождение пятна?
— Тоже.
Старшина присяжных: — Вы, значит, не составили окончательного мнения о причине смерти?
— Нет. Я высказал вам три моих предположения.
— Вы верите в гипноз?
— Да, в известной мере.
— А в гипнотическое внушение?
— До известных пределов.
— Не допускаете вы возможности, что смерть была внушена сэру Филиппу Рамону людьми, которые ему угрожали?
— Я не понимаю вопроса.
— Допускаете ли вы, что сэр Филипп Рамон мог стать жертвой гипнотического внушения?
— Нет, не допускаю.
Старшина присяжных: — Вы упомянули об ударах, не оставляющих внешних следов. Вам приходилось наблюдать такие случаи?
— Дважды.
— И удар был достаточно силен, чтобы причинить смерть?
— Да.
— И от него на теле не оставалось решительно никаких следов?
— Решительно никаких. Я знаю случай, когда в Японии человек был убит ударом по горлу, не оставившим никаких следов: легкий нажим на известное место и — немедленная смерть.
— Такие случаи часты?
— Нет, это был совершенно необыкновенный случай и в свое время он вызвал большое волнение в медицинском мире. Он подробно описан в «Британском Медицинском Журнале» в 1896 году.
— И на горле японца не было найдено никаких следов насилия?
— Абсолютно никаких.
Знаменитый врач прочел длинную выдержку из «Британского Медицинского Журнала», подтвердившую его заявление.
— Вы думаете, что сэр Филипп Рамон погиб точно такой же смертью?
— Очень возможно.
Старшина присяжных: — Вы считаете это наиболее вероятным?
— Да.
После нескольких незначительных вопросов техническая сторона допроса была окончена.
Когда знаменитый врач оставил свидетельское место, публика, заполнившая судебный зал, была явно разочарована. Медицинская экспертиза не только не рассеяла тьмы, но теперь тайна смерти сэра Филиппа Рамона становилась еще непроницаемее, чем была.
Свидетельскую скамью занял инспектор Фальмут.
Он давал показания ясно и сдержанно, но было видно, что им владеет глубокое волнение. Его, по-видимому, не покидала мысль, что министр погиб от недостаточной бдительности полицейской охраны. Всем было известно, что немедленно вслед за тем, как разыгралась драма, начальник полиции и инспектор Фальмут подали прошение об отставке, но, по настоянию премьер-министра, их отставка не была принята.
Фальмут повторил значительную часть показаний начальника полиции и остановился на том, как он стоял у дверей министра в момент, когда произошла трагедия. Судебный зал затих и весь был внимание, слушая подробности.
— Вы говорите, что за дверью кабинета слышали шум?
— Да.
— Какого рода шум?
— Это очень трудно описать. Было похоже, будто тяжелое кресло тащили по мягкому ковру.
— Или будто отворяли шарнирную дверь?
— Да. (В зале движение).
— Вы именно так описали этот шум в вашем рапорте?
— Да.
— Но никаких шарнирных дверей в кабинете не было обнаружено?
— Нет.
— Была ли возможность преступнику спрятаться в одном из книжных шкафов?
— Нет. Все шкафы были обысканы.
— Что же вы услышали вслед за шумом?
— Короткий звон и крик сэра Филиппа. Тогда я налег на дверь, чтобы высадить.
Старшина присяжных: — Дверь была заперта?
— Да.
— И сэр Филипп был в кабинете один?
— Совершенно один. Таково было его собственное желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Толпа, окружавшая Уайтхолл, стала быстро расти, едва по городу разнеслась весть об убийстве Билли Маркса. Около двух часов дня, по приказу начальника полиции, Вестминстерский мост был закрыт для конного и пешеходного движения, а набережная между Вестминстерским и Хенгерфордским мостами была очищена от посторонних. В три часа полиция заняла Нортумберленд-авеню, и все улицы радиусом в пятьсот ярдов от резиденции министра иностранных дел заполнились представителями закона в черных мундирах. Члены парламента, направлявшиеся в Палату, сопровождались конными констеблями: толпа приветствовала их шумными криками. В течение всего дня сотни тысяч человек терпеливо ждали, глядя на здание министерства иностранных дел и ничего не видя, кроме шпилей и башен Матери Парламентов и однообразных фасадов правительственных зданий. Лондон терпеливо ждал, ничего не зная, но жадно наслаждаясь близостью к месту, где должна была разыграться трагедия. Иностранец, прибывший в этот день в Лондон, с удивлением спросил, увидев суматоху:
— Что случилось?
Человек из толпы, вынув изо рта трубку и показав ею в сторону Даунинг-стрит, уверенно ответил:
— Ждем, убьют или не убьют Рамона.
В толпе бойко торговали газетчики. С рук на руки, над головами передавались истрепанные и зачитанные листки. Каждые полчаса выходило новое издание, новые предположения, новые описания событий. Очищение набережной от посторонних вызвало появление специального издания. После закрытия Вестминстерского моста появилось новое издание. Когда на Трафальгар-сквер арестовали социалиста, пожелавшего воспользоваться скоплением народа и произнести агитационную речь, ему также немедленно было посвящено особое издание. Малейшее событие немедленно расписывалось на страницах газет и жадно проглатывалось толпой.
Весь день толпа ждала, рассуждая, жестикулируя, споря, волнуясь, глядя на стрелки больших парламентских часов, медленно отсчитывающих минуты.
— Еще два часа, — разнеслось, когда часы пробили шесть. Эти слова, особенно тон, каким они произносились, лучше всего свидетельствовали о настроениях и чувствах толпы, этого жестокого бессердечного животного, не знающего жалости.
Пробило семь часов, и говор в толпе стих. Лондон ждал молча, с затаившимся дыханием, с остановившимся сердцем, с волнением и страхом, следя за часовыми стрелками, в последний раз обегавшими циферблат.
На Даунинг-стрит произошли некоторые изменения в установленном распорядке, и сэр Филипп, открыв в семь часов дверь своего кабинета, подозвал начальника полиции и Фальмута. Они подошли и остановились в нескольких шагах от порога.
Министр был бледен. Черты лица приняли странное и незнакомое выражение. Но рука его, державшая печатный лист бумаги, не дрожала, и голос звучал твердо и спокойно.
— Сейчас я запру дверь. Вам удалось осуществить все задуманные меры?
— Да, сэр.
Помолчав, сэр Филипп пробормотал, словно про себя:
— Во всяком случае, совесть моя спокойна. Чтобы ни случилось, я выполнил мой долг до конца. Что это?
— Это народ выражает вам свое сочувствие, — ответил Фальмут, только что вернувшийся после обхода полицейских постов.
Губы министра презрительно скривились:
— Они будут сильно разочарованы, если ничего не случится. Спаси меня, Боже, от народного сочувствия, от народного одобрения, от народной жалости!
Он повернулся, закрыл за собой дверь, и оставшиеся в коридоре начальник полиции и Фальмут услышали щелкание ключа, повернутого в замке.
— Сорок минут, — сказал Фальмут, взглянув на часы.
Четверо стояли в темноте.
— Скоро время, — произнес голос Манфреда.
Сери нагнулся и пошарил рукой, ища что-то на полу.
— Разрешите зажечь спичку?
— Нет!
Гонзалес быстро наклонился и ощупал пальцами пол.
Он нашел конец проволоки и сунул в руку Сери. Затем снова нагнулся, нашел второй конец, и Сери связал оба конца вместе.
— Пора? — нетерпеливо спросил Сери.
— Подождите.
Манфред смотрел на светившийся в темноте циферблат часов. В молчании текли минуты.
— Пора, — сказал Манфред, и Сери протянул руку.
Протянул руку, тяжело застонал и… упал.
Трое слышали стон, скорее почувствовали, чем увидели искаженное от боли лицо испанца, и услышали тяжелое падение тела на пол.
— Что случилось? — тревожно спросил Гонзалес.
Манфред наклонился к телу Сери и расстегивал рубаху.
— Сери напутал и расплатился за свою ошибку, — пробормотал он.
— А Рамон?
— Увидим, — ответил Манфред, ощупывая сердце безжизненного испанца.
Эти сорок минут были самыми долгими в жизни Фальмута. Он старался убить мучительно тянувшееся время, рассказывая нескольким слушателям об опасных приключениях, в которых ему прежде приходилось участвовать. Но язык плохо повиновался ему. Речь становилась все более несвязной и прерывистой. Он, наконец, умолк, и в коридоре установилась тишина, изредка прерывавшаяся шепотом полицейских.
Чтобы отвлечь мысли, Фальмут отправился в обход полицейских постов. Все было в порядке. Все двери были открыты настежь, и с каждого полицейского поста был виден соседний пост. В кабинете секретаря Хэмильтона, который в это время должен был быть в Палате, он задержался и в двадцатый раз прошептал, обращаясь к начальнику:
— Не могу себе представить, что может случиться. Эти люди не могут выполнить своей угрозы… Это совершенно невозможно…
— Дело не в этом, — возразил начальник полиции, — дело в том, откажутся ли они вообще от ее выполнения, если не выполнят сегодня. Одно ясно: если Рамон сегодня останется жив, билль об иностранцах пройдет в Палате без единого возражения.
Он взглянул на часы, которые не выпускал из рук с той минуты, когда сэр Филипп запер за собой дверь кабинета.
— Еще пять минут…
Оба подошли к дверям министра и прислушались.
— Ничего не слышно…
Пять минут текли одна медленней другой.
— Ровно восемь. Мы…
Донесся далекий бой больших парламентских часов.
— Раз!
— Два, — пробормотал Фальмут, отсчитывая удары.
— Три.
— Четыре.
— Пять… Что это?
— Я ничего не слышал… Ах! Да, я слышу что-то. — Начальник полиции опустил голову и приложил ухо к замочной скважине. — Что это? Что…
В кабинете за дверью вдруг раздался резкий крик и шум от падения человеческого тела.
— Скорее… люди, сюда! — крикнул Фальмут, наваливаясь на дверь.
Крепкая дубовая дверь не уступила.
— Сюда! Скорее! Ломайте дверь!
Три здоровых полицейских разом налегли и высадили дверь.
Фальмут и начальник полиции вбежали в кабинет.
— Боже мой!
Поперек письменного стола лежало тело министра иностранных дел.
Бумаги, обычно в порядке лежавшие на столе, были разбросаны по полу.
Начальник полиции подбежал к телу и поднял его. Одного взгляда было достаточно:
— Мертв!
Он осмотрелся вокруг — в комнате, кроме мертвого и толпы полицейских, никого не было.
Глава 11. ВЫРЕЗКА ИЗ ГАЗЕТЫ
Судебный зал был переполнен публикой, так как сегодня предстояло заслушать показания начальника полиции и сэра Френсиса Кэтлинга, знаменитого врача.
Прежде чем открыть заседание, коронер сообщил, что на его имя поступило большое количество писем от разных лиц со всевозможными предположениями относительно причин смерти сэра Филиппа Рамона.
— Полиция просила меня пересылать ей все такие письма, и она будет благодарна каждому, кто пожелает поделиться с ней своими заключениями.
Начальник полиции допрашивался первым и подробно изложил все обстоятельства дела, предшествовавшие смерти министра иностранных дел. Он тщательно описал рабочий кабинет, в котором умер сэр Филипп. Две стены кабинета были уставлены книжными шкафами, третья, юго-западная, имела три окна, а четвертая была занята географическими картами, подвешенными на катушках.
— Окна были заперты?
— Да.
— И были как следует защищены?
— Да… деревянными ставнями со стальными скрепами.
— Никаких признаков взлома не обнаружено?
— Никаких.
— Вы обыскали кабинет?
— Да.
Старшина присяжных: — Тотчас?
— Да. Как только тело было вынесено из кабинета, мы пересмотрели все, всю мебель, сняли ковры, исследовали стены и потолок.
— И ничего не обнаружили?
— Ничего.
— В кабинете есть камин?
— Да.
— Возможно каким-либо способом проникнуть в комнату через камин?
— Невозможно.
— Вы читали сегодняшние газеты?
— Да… некоторые.
— Вы обратили внимание, что газеты высказывают предположение, что в комнату мог быть введен ядовитый газ?
— Да.
— Вы полагаете, это возможно?
— По-моему, нет.
Старшина присяжных: — Вы не нашли ничего, при помощи чего мог быть введен в комнату газ?
(Свидетель колеблется). — Нет, если не считать старого газопровода около письменного стола. (В зале движение).
— Но вы не обнаружили никакого присутствия газа в комнате?
— Нет.
— Никакого запаха?
— Но ведь существуют смертельные газы без всякого запаха… Например, угольная кислота?
— Вы не производили исследований, не было ли в воздухе следов такого газа?
— Нет, но я вошел в комнату раньше, чем газ мог рассеяться. Я несомненно сам на себе испытал бы его присутствие в воздухе.
— В комнате не было беспорядка?
— Кроме письменного стола, все было в порядке.
— Вы обнаружили, что письменный стол был в беспорядке?
— Да.
— Можете описать, как выглядел письменный стол?
— Только два или три тяжелых предмета, вроде серебряного канделябра, не были сдвинуты со стола. На полу валялись бумаги, чернильница, перья и (здесь свидетель вынул из бумажника темный смятый предмет) разбитая цветочная ваза.
— В руках трупа вы ничего не нашли?
— В руке я нашел вот это.
Начальник полиции протянул смятую розу, и судебный зал содрогнулся.
— Розу?
— Да.
Коронер справился в письменном показании начальника полиции.
— На руке трупа вы не заметили ничего особенного?
— На ладони, в которой был зажат цветок, было круглое черное пятно. (Движение в зале).
— Вы можете объяснить происхождение этого пятна?
— Нет.
Старшина присяжных: — Что вы предприняли после того, как обнаружили все это?
— Я тщательно собрал все цветы и при помощи промокательной бумаги собрал возможно большее количество воды, в которой стояли цветы и которая разлилась по полу из разбитой вазы. Все это я отправил в министерство внутренних дел для химического анализа.
— Что обнаружил химический анализ?
— Насколько я знаю, ничего.
— Вы отдали на анализ также лепестки той розы, которую держите в руках?
— Да.
Начальник полиции рассказал затем о мерах охраны, принятых полицией в тот день. Он категорически утверждал, что постороннему человеку было невозможно проникнуть в дом 44 на Даунинг-стрит. Тотчас же после убийства все полицейские получили приказание оставаться на своих постах непрерывно двадцать шесть часов, пока не пришла смена.
Дальнейшие показания начальника полиции вызвали в зале сенсацию. Коронер несколько раз заглядывал в письменные показания свидетеля и, наконец, спросил:
— Вам известен человек по имени Сери?
— Да.
— Он принадлежал к шайке «Четырех Справедливых Человек»?
— По-видимому.
— За его поимку была объявлена награда?
— Да.
— Его подозревали в участии покушения на сэра Филиппа Рамона?
— Да.
— Полиция нашла его?
— Да.
Этот спокойный и лаконичный ответ вызвал в зале единодушный крик изумления.
— Когда полиция нашла его?
— Сегодня утром.
— Где?
— В Ромнейском болоте.
— Мертвым?
— Да. (Шум и движение в зале).
— При осмотре тела не было найдено ничего подозрительного?
(Зал ждал ответа с затаенным дыханием).
— На правой ладони было обнаружено пятно, похожее на пятно на руке сэра Филиппа Рамона!
(В зале вздох ужаса…)
— В руке также была роза?
— Нет.
Старшина присяжных: — Полиция обнаружила, каким образом Сери попал на это место?
— Нет.
Свидетель прибавил, что на трупе не было обнаружено никаких бумаг.
Следующим давал показания сэр Фрэнсис Кэтлинг.
С него взяли присягу и разрешили оставаться за адвокатским столом, на котором он разложил груду бумаг и заметок.
В течение получаса продолжался технический доклад о подробностях врачебного исследования. Смерть, по заключению врача, могла быть вызвана тремя причинами: прежде всего, она могла быть естественной, так как сердечная деятельность сэра Филиппа Рамона была чрезвычайно ослаблена; во-вторых, смерть могла последовать от удушья; и, в-третьих, — от внешнего повреждения или удара, не оставившего на теле следов.
— Вы не обнаружили следов отравления?
— Нет.
— Вы слышали показания предыдущего свидетеля?
— Да.
— Вы исследовали пятно на руке?
— Да.
— Как вы думаете, чем оно могло быть вызвано?
— Оно напоминает собой ожог ядовитыми кислотами.
— Вы видели руку Сери?
— Да.
— Пятно похоже?
— Да, но оно шире и имеет менее правильную форму.
Старшина присяжных: — Вы ознакомились с письмами, в которых разные лица выражают Коронеру свои предположения относительно причин смерти?
— Да, я внимательно прочел их.
— И не нашли в них ничего, что могло бы укрепить вас в мнении относительно тех или иных причин смерти?
— Нет.
— Например, отравление газом?
— Это предположение надо исключить. Следы газа немедленно были бы обнаружены.
— Но, может быть, в комнату был введен какой-нибудь ядовитый и необыкновенно быстро улетучивающийся газ?
— Такие газы неизвестны науке.
— Вы видели розу, найденную в руке сэра Филиппа Рамона?
— Да.
— Как вы это объясните?
— Никак.
— А происхождение пятна?
— Тоже.
Старшина присяжных: — Вы, значит, не составили окончательного мнения о причине смерти?
— Нет. Я высказал вам три моих предположения.
— Вы верите в гипноз?
— Да, в известной мере.
— А в гипнотическое внушение?
— До известных пределов.
— Не допускаете вы возможности, что смерть была внушена сэру Филиппу Рамону людьми, которые ему угрожали?
— Я не понимаю вопроса.
— Допускаете ли вы, что сэр Филипп Рамон мог стать жертвой гипнотического внушения?
— Нет, не допускаю.
Старшина присяжных: — Вы упомянули об ударах, не оставляющих внешних следов. Вам приходилось наблюдать такие случаи?
— Дважды.
— И удар был достаточно силен, чтобы причинить смерть?
— Да.
— И от него на теле не оставалось решительно никаких следов?
— Решительно никаких. Я знаю случай, когда в Японии человек был убит ударом по горлу, не оставившим никаких следов: легкий нажим на известное место и — немедленная смерть.
— Такие случаи часты?
— Нет, это был совершенно необыкновенный случай и в свое время он вызвал большое волнение в медицинском мире. Он подробно описан в «Британском Медицинском Журнале» в 1896 году.
— И на горле японца не было найдено никаких следов насилия?
— Абсолютно никаких.
Знаменитый врач прочел длинную выдержку из «Британского Медицинского Журнала», подтвердившую его заявление.
— Вы думаете, что сэр Филипп Рамон погиб точно такой же смертью?
— Очень возможно.
Старшина присяжных: — Вы считаете это наиболее вероятным?
— Да.
После нескольких незначительных вопросов техническая сторона допроса была окончена.
Когда знаменитый врач оставил свидетельское место, публика, заполнившая судебный зал, была явно разочарована. Медицинская экспертиза не только не рассеяла тьмы, но теперь тайна смерти сэра Филиппа Рамона становилась еще непроницаемее, чем была.
Свидетельскую скамью занял инспектор Фальмут.
Он давал показания ясно и сдержанно, но было видно, что им владеет глубокое волнение. Его, по-видимому, не покидала мысль, что министр погиб от недостаточной бдительности полицейской охраны. Всем было известно, что немедленно вслед за тем, как разыгралась драма, начальник полиции и инспектор Фальмут подали прошение об отставке, но, по настоянию премьер-министра, их отставка не была принята.
Фальмут повторил значительную часть показаний начальника полиции и остановился на том, как он стоял у дверей министра в момент, когда произошла трагедия. Судебный зал затих и весь был внимание, слушая подробности.
— Вы говорите, что за дверью кабинета слышали шум?
— Да.
— Какого рода шум?
— Это очень трудно описать. Было похоже, будто тяжелое кресло тащили по мягкому ковру.
— Или будто отворяли шарнирную дверь?
— Да. (В зале движение).
— Вы именно так описали этот шум в вашем рапорте?
— Да.
— Но никаких шарнирных дверей в кабинете не было обнаружено?
— Нет.
— Была ли возможность преступнику спрятаться в одном из книжных шкафов?
— Нет. Все шкафы были обысканы.
— Что же вы услышали вслед за шумом?
— Короткий звон и крик сэра Филиппа. Тогда я налег на дверь, чтобы высадить.
Старшина присяжных: — Дверь была заперта?
— Да.
— И сэр Филипп был в кабинете один?
— Совершенно один. Таково было его собственное желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10