— Нечто, что причинит вам немало неприятностей, если со мной что-нибудь случится и его найдут при мне, — инспектор повернулся к выходу.
— Что мне с ним делать?
— Будьте добры положить его в стол и сохранить до моего возвращения.
Инспектор ушел, тщательно запер за собой дверь небрежно ответил на поклоны полицейских в коридоре и у подъезда и сел в ожидавший его автомобиль.
Сэр Филипп с недоумением осмотрел конверт. На нем было написано «Секретно» и стоял адрес: «Департамент А.У.Р.О., Скотленд-Ярд».
— Секретное донесение, — решил сэр Филипп. В голову закралось неприятное предчувствие, что донесение могло касаться его безопасности. Он был недалек от истины.
Сэр Филипп бросил письмо в ящик письменного стола и придвинул к себе исписанные листы бумаги.
Это был текст билля, из-за которого поднялось столько шума.
Не было никакого сомнения, что билль будет принят. Правительственное большинство в Палате обеспечено. Тем не менее, нельзя было не считаться с сильной оппозицией. Сэр Филипп мысленно набросал общие линии защиты. Он был мастером парламентского красноречия, опытным полемистом. Только бы забыть о Четырех, путавших все его расчеты.
Загудел телефон у локтя. Голос управляющего его домом на Портлэд Плэс просил дополнительных указаний на время отсутствия сэра Филиппа.
На два или три дня, пока существовала опасность, сэр Филипп намерен был запереть свой дом. Он не хотел рисковать жизнями своих слуг.
Закончив разговор, он повесил трубку. В дверь снова раздался стук, и в комнату вошел инспектор Фальмут.
— Никого не было?
Сэр Филипп улыбнулся:
— Если вы хотите спросить, были ли здесь Четыре Справедливых Человека и вручили ли мне последнее предостережение, то могу вас успокоить: никого из них не было.
— Слава Богу! А то я все боялся, как бы во время моего отсутствия чего-нибудь не случилось. У меня новости для вас, сэр.
— Неприятные?
— В общем да. Начальник полиции получил длинную каблограмму из Америки. С тех пор, как там были совершены два убийства, люди Пинкертона перерыли землю, собирая улики. Данные собраны в течение нескольких лет.
Инспектор вынул из кармана лист и разложил на столе:
«Пинкертон, Чикаго. Начальнику полиции, Скотленд-Ярд, Лондон.
Предупредите Рамона, что Четверка никогда не нарушает своих слов. Если она грозит убить таким-то способом и в такое-то время, она будет точна. У нас есть доказательства. После смерти Андерсона за окном была найдена случайно оброненная записная книжка. В книжке всего три страницы, содержавшие записки «Шесть способов казни». На книжке стояла буква «К». Скажите Рамону, чтобы он остерегался пить кофе, открывать письма и пакеты, употреблять мыло, если оно не изготовлено на глазах верного человека, покидать комнату, в которой днем и ночью должен дежурить опытный и сообразительный полицейский. Осмотрите спальню, не дает ли она возможность провести туда какой-либо газ. Мы шлем с «Луканией» двух человек к вам на подмогу…».
Дальше следовала тревожная фраза:
«Боимся, что они прибудут слишком поздно».
— Как это понимать? — спросил министр.
— Так, что опасность исходит оттуда, о чем нас предупреждает Пинкертон. Американцы слов на ветер не бросают. Если они так написали, значит, так оно и есть.
За дверью прошелестели поспешные шаги, и в комнату без доклада вбежал личный секретарь министра, возбужденно размахивая газетой.
— Четверка признает свою неудачу!
— Откуда вам это известно? — резко спросил сэр Филипп.
— Они сами об этом написали в газете.
— В какой газете?
— В «Мегафоне».
Инспектор выхватил листок из рук секретаря.
«Во имя чего убивают Четыре Справедливых Человека?» — прочитал он. — Где же здесь признание неудачи?
— Посредине столбца… Я отметил карандашом… Вот! — молодой человек ткнул дрожащим пальцем.
«Мы с чрезвычайной тщательностью вырабатываем план, — читал инспектор, и если вдруг перед нами встает непредвиденное обстоятельство, если какая-либо мелочь неожиданно путает и осложняет наши расчеты, мы признаем нашу неудачу и отказываемся от осуществления намерения. Мы настолько уверены в необходимости нашего существования на земле и в полезности нашей деятельности, настолько убеждены в том, что являемся орудием божественной мудрости и справедливости, что не считаем себя вправе подвергать наше дело малейшему риску. Вот почему мы тратим чрезвычайно много времени на предварительные приготовления. Некоторые из них мы считаем необходимыми не только для того, чтобы с уверенностью нанести последний удар, но для того также, чтобы ни в чем не нарушить принципа справедливости. Например, мы считаем совершенно необходимым послать последнее предупреждение сэру Филиппу Рамону для того, чтобы он имел последнюю возможность одуматься и переменить решение. По нашим правилам необходимо, чтобы это предостережение было вручено министру лично одним из нас.
Для того, чтобы исполнить это, нами приняты все необходимые меры. Но если, по непредвиденной случайности, нам не удастся этого сделать, согласно нашему публичному заявлению, до 8 часов сегодняшнего вечера, весь наш план рухнет, и мы вынуждены будем отказаться от исполнения нашего намерения».
Инспектор остановился; его лицо выражало явное разочарование.
— Я думал, сэр, вы сообщите что-нибудь новое. А это я уже читал. Содержание статьи тотчас было передано в Скотленд-Ярд, как только ее получили в «Мегафоне».
— Посмотрите на часы! — нетерпеливо потребовал секретарь.
Инспектор сунул руку в карман, вытащил часы и тихо свистнул.
— Боже мой, половина девятого!
Все трое были удивлены.
— А вдруг этот хитрый ход с их стороны, чтобы заставить нас ослабить стражу? — предположил сэр Филипп.
— Не думаю, — возразил инспектор. — Я убежден, что если им не удалось вам вручить сегодня последнее предупреждение, они откажутся от намерения осуществить свою угрозу.
Рамон нервными шагами мерял комнату.
— Хотел бы я думать так же, как вы…
Стук в дверь, и в комнату вошел седой служитель:
— Телеграмма для сэра Филиппа.
Министр протянул руку, но инспектор опередил его:
— Согласно предостережению Пинкертона, сэр.
Он быстро вскрыл конверт.
«Только что получили телеграмму, сданную на Чарринг кросс в 7.52: Последнее предупреждение вручено министру иностранных дел. Подпись Четыре. Точка. Правда ли это? Редактор „Мегафона“.
— Что это значит? — в крайнем замешательстве спросил Фальмут.
— Я думаю, дорогой Фальмут, — твердо сказал сэр Филипп, — это значит, что ваши благородные Четыре Справедливых Человека самые обыкновенные лгуны, злодеи и убийцы.
Лицо инспектора выражало смущение и тревогу.
— Никто не являлся сюда после того, как я ушел?
— Никто.
— Тогда я… ничего не понимаю! — произнес он про себя и направился к двери.
— Возьмите ваш драгоценный документ, — остановил его сэр Филипп, вынимая из ящика стола пакет.
— Какой? — озадаченно развел руками Фальмут.
— Боюсь, что получение этой телеграммы отшибло у вас последнюю память, — уколол его сэр Филипп. — Я должен буду просить начальника полиции прислать мне человека, имеющего больший опыт в работе с преступным миром и лишенного детской веры в честность и благородство убийц.
— Как вам угодно, сэр, — ничуть не обидевшись, сказал Фальмут. — Поступайте, как считаете нужным. Я с наслаждением сложу с себя свои обязанности. Поверьте, нет более строгого судьи моих поступков, чем моя совесть. Но это все неважно. О каких бумагах вы вели речь?
Сэр Филипп строго посмотрел на невозмутимого инспектора и неохотно повторил:
— Я говорил, сэр, о пакете, из-за которого вы вернулись в эту комнату через несколько минут после того, как ушли.
Инспектор остолбенел.
— Я не воз-вра-щал-ся, — произнес он странным голосом. — Я не давал вам никаких бумаг.
Затем решительно взял пакет со стола, распечатал и с криком изумления вынул из него серо-зеленый конверт:
— Письмо от Четырех!
Министр отпрянул от стола и побледнел, как смерть.
— И тот, кто его мне вручил…
— …был один из Четырех. Они намерены исполнить угрозу.
Инспектор быстро пошел к двери, прошел в переднюю и собрал около себя переодетых сыщиков.
— Вы помните, как я уходил?
— Да, сэр. Два раза, — ответил, старший.
— Как я выглядел во второй раз?
— Как всегда, сэр…
— Во что я был одет?
— На вас был длинный автомобильный плащ.
— И автомобильные очки?
— Да, сэр.
— Я так и подумал, — прохрипел инспектор, с трудом подавляя бешенство и спускаясь по мраморным ступеням к подъезду. Дежурившие здесь сыщики с поклоном приблизились к нему.
— Вы помните, как я выходил?
— Да, сэр. Два раза, — ответил старший.
— С каким интервалом времени?
— Около пяти минут, сэр.
— А вы заметили номер автомобиля? — в нем неожиданно проснулась надежда.
— Да, сэр.
От радости инспектор едва удержался, чтобы не расцеловать расторопного сыщика.
— Назовите!
— 17164.
Инспектор записал номер.
— Джексон, — крикнул он одному из подчиненных, — бегите в Скотленд-Ярд, узнайте, кто собственник этого автомобиля. Затем поезжайте к нему и заставьте его дать вам подробный отчет о всех его передвижениях. В случае необходимости, арестуйте и приведите сюда.
Фальмут вернулся в кабинет сэра Филиппа. Министр шагал по комнате, заложив руки за спину. Секретарь барабанил пальцами по столу. На столе лежало нераспечатанное письмо.
— Судя по всему, — объяснил Фальмут сэру Филиппу, — один из Четырех подделал мою внешность. Он выбрал удивительно подходящее время, введя моих людей в заблуждение. Четверка раздобыла автомобиль в точности похожий на мой, и, выждав момент, явилась на Даунинг-стрит через пять минут после моего ухода. Но… у нас остался след: один из моих людей запомнил, номер автомобиля.
На пороге появился старый служитель:
— Сыщик Джексон спрашивает, может ли он видеть господина инспектора?
Инспектор выбежал из кабинета.
— Простите, сэр, — сказал Джексон, отвешивая поклон, — вы не ошиблись номером?
— Почему?
— Потому что А 17164 — номер вашего автомобиля.
Глава 8. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
Последнее предупреждение было составлено в кратких и точных выражениях:

«Мы даем Вам срок до завтрашнего вечера пересмотреть Ваше решение относительно билля о выдаче иностранцев. Если завтра до шести часов вечера в газетах не появится сообщение, что Вы решили отказаться от проведения этой несправедливой меры, то мы вынуждены будем приступить к осуществлению нашей угрозы. Вы умрете в восемь часов вечера. Для того, чтобы Вы были вполне в этом уверены, мы присоединяем к письму точный перечень секретных распоряжений, отданных полицией для Вашей охраны в течение завтрашнего дня. Прощайте.
Четыре Справедливых Человека ».
Сэр Филипп машинально взглянул на лист, исписанный иностранным почерком и содержащий факты, которые сама полиция, соблюдения тайны ради, не решилась доверить бумаге.
— Однако это все-таки стало известно, — произнес он, и его лицо посерело и осунулось.
— Могу поклясться, — сказал инспектор, — что ни я, ни начальник полиции в этом невиновны.
— Я тоже! — порывисто воскликнул молодой секретарь.
Сэр Филипп устало пожал плечами.
— Они уже знают, и этого довольно. Вопрос в другом: могу ли я рассчитывать, что полиция сумеет защитить меня завтра в восемь часов вечера?
— Клянусь небом, — произнес Фальмут, стиснув зубы, — либо вы завтра выйдете живым и здоровым, либо убьют не одного человека, а двух.
К десяти часам вечера вся столица знала, что министр иностранных дел получил от Четверки последнее предупреждение. Новость быстро разнеслась по клубам и театрам. Палата Общин была в возбуждении. В надежде, что министр иностранных дел прибудет в Палату, здесь собрались почти все члены парламента. Однако вскоре стало известно, что в эту ночь сэр Филипп никуда не выедет. Палата быстро опустела. Часть депутатов собралась в курительной и оживленно обсуждала создавшееся положение.
Вблизи Парламента дежурили толпы народа в слабой надежде хоть одним глазом увидеть того, чье имя было на всех устах. Уличные продавцы бойко торговали его портретами, предприимчивые издатели наводнили улицу дешевыми книжонками с сенсационными описаниями жизни и приключений Четырех Справедливых Человек, а уличные певцы вставляли в свои песенки куплеты о храбром министре, не боящемся ни угроз, ни смерти от рук страшных анархистов. Куплеты воспевали хвалу достойному сэру Филиппу за то, что он решил больше не позволять иностранцам вырывать «куски хлеба изо рта бедных тружеников Англии».
Эти слова рассмешили Манфреда, шедшего вместе с Пойккертом по набережной в сторону Уайтхолла.
Оба были во фраках. У Пойккерта в петлице алела ленточка Почетного Легиона.
Манфред усмехнулся:
— Не помню, когда прежде Лондон бывал в таком возбуждении…
Они прошли мимо Скотленд-Ярда.
Человек с опущенной головой и руками в карманах поношенного пальто окинул их пронзительным взглядом, пропустил мимо себя и пошел вслед за ними. Толпа и движение экипажей на углу Кокспер-стрит заставили Манфреда и Пойккерта остановиться и подождать, когда можно будет перейти через улицу. Протолкавшись в толпе, они вышли на Сен-Мартинс-Лэн.
— Спроси любого студента, — говорил Манфред Пойккерту, — было бы благом для человечества, если бы кто-нибудь убил Наполеона тотчас же по возвращении его из Египетского похода, и он, не колеблясь, ответит вам: «Да».
— Все равно они не поставили бы памятника убийце Наполеона, — мягко ответил Пойккерт, — Как не поставили памятника и Фельтону, убившему развратного и кровавого министра Карла I. Может быть, только далекое потомство оценит нас, — насмешливо добавил он. — Мне же пока вполне достаточно одобрения моей собственной совести.
Он бросил докуренную сигару и опустил руку в карман за второй. Побледнев, он внезапно остановил проезжавший кэб.
Манфред ничего не понимал.
— Что случилось? Ты мне говорил, что хотел пройтись пешком?
Но он покорно сел в кэб вслед за Пойккертом, крикнувшим кучеру: «Бейкер-стрит»!
Только когда кэб въехал на Шафстбери-авеню, Пойккерт объяснил:
— Меня обокрали. Увели часы и вместе с ними записную книжку, в которой я сделал кое-какие заметки для Сери.
— Скорее всего, это обыкновенный карманный вор.
Пойккерт ощупал карманы.
— Все остальное на месте… Если это обыкновенный карманный вор, то часы он оставил себе, а записную книжку бросил в ближайшую водосточную трубу, Но если это переодетый полицейский агент?
— В книжке не было имени или адреса?
— Нет, конечно. Но если книжка попадет в руки полиции, и если вор опознает нас, будут расшифрованы и вычисления.
Кэб остановился у станции подземной железной дороги на Бэйкер-стрит. Пойккерт расплатился и сказал:
— Я отправлюсь в восточную часть города. Встретимся завтра утром. За это время постараюсь узнать, не попала ли моя книжка в Скотленд-Ярд.
Они простились и разошлись в разные стороны.
Если бы Билли Маркс не пил в эту ночь, он был бы вполне удовлетворен своей работой. Но винные пары соблазняют…
Возбуждение, созданное угрозами Четырех, привело к Вестминистерскому аббатству и Парламенту жителей всех лондонских предместий, толпившихся на берегу Темзы и сотнями дожидавшихся теперь трамваев и автобусов в Стрэтэм, Кэмберуель, Клапэм и Гринвич.
До полуночи было еще далеко, и Билли решил поработать в трамваях.
У толстой старухи он вытащил кошелек, у господина в цилиндре — часы, из дамской сумочки — небольшое ручное зеркальце и хотел закончить операцию исследованием карманов хорошо одетой молодой леди.
Исследование увенчалось полным успехом. Кошелек и кружевной носовой платок вознаградили вора. Он приготовился скромно оставить поле действия, как вдруг над ухом раздался приветливый голос:
— Здорово, Билли!
Голос был хорошо знаком, и Билли стало не по себе.
— Здравствуйте, мистер Ховард, — ответил он с притворной радостью. — Как поживаете сэр? Страшно рад видеть вас.
— Куда вы собрались, Билли? — спросил Ховард, дружески хватая его за руки.
— Домой.
— Домой, домой, — повторил Ховард, оттягивая Сопротивлявшегося Билли от толпы, — Билли идет домой… Портер, — обратился он к шедшему с ним молодому человеку, — пойдите в трамвай и узнайте, все ли вещи целы у пассажиров.
Молодой человек вернулся и вскочил в трамвай.
— А теперь, мой друг, — продолжал Ховард, крепче сжимая руку Билли, — расскажите, как вы провели время?
— В чем дело, мистер Ховард? Куда вы меня тащите?
— Старые штуки, мой друг, и тащу я вас в старое место.
— Я вас уверяю, на этот раз вы ошиблись, — в отчаянии воскликнул Билли, но в ответ раздался сухой треск замкнувшихся наручников.
— Не сердитесь, Билли. И не разбрасывайте драгоценных вещей, — произнес Ховард, нагибаясь на ходу и поднимая выброшенный вором кошелек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10