Конвей вжался в кресло, зажмурил глаза и позволил составным элементам
загадки скользнуть на свои места.
Все началось на планете, где ЭПЛХ были доминирующей формой жизни. С
течением времени у них развилась цивилизация, которая существенно
продвинула медицинскую науку и открыла дорогу в космос. Продолжительность
их существования увеличилась настолько, что сравнительно недолговечные
существа вроде иан стали воспринимать их как бессмертных. Вполне
извинительное заблуждение. Однако ЭПЛХ пришлось заплатить высокую цену:
первым, должно быть, пропало стремление к воспроизводству рода,
естественное желание смертных индивидов обессмертить свою расу. Затем
распалась цивилизация как таковая, оставив после себя кучку межзвездных
бродяг-индивидуалистов. А в итоге, когда миновала угроза чисто физического
вырождения, наступил черед загнивания сознания.
Бедные полубоги, подумай Конвей.
Они избегали друг друга потому, что устали от однообразия.
Представьте себе: из века в век видеть те же фигуры с теми же ужимками и
повадками! Они ставили перед собой столь внушительные по масштабам
социологические задачи - подтягивание отсталых или заплутавших в своем
развитии планетарных культур и прочая филантропия, - ибо обладали
исключительными умственными способностями, имели в достатке времени,
вынуждены были непрерывно сражаться со скукой и - главное - были,
вероятно, весьма и весьма приличными ребятами. А из-за того, что частью
цены за долголетие был постоянно растущий страх перед смертью, они
обзавелись личными врачами, которое были всегда при них и, вне всякого
сомнения, являлись для ЭПЛХ медицинскими светилами.
Но Конвей никак не мог понять того, почему ЭПЛХ так странно
реагировал на попытки вылечить его. Впрочем, рано или поздно это наверняка
выяснится. Что ж, теперь он знает, как ему поступить.
Торннастор заявил, что на любую болезнь найдется свое лекарство, но
Конвей был не согласен с диагностом и намеревался применить хирургию - и
применил бы ее, если бы не отвлекался на домыслы насчет того, кто его
пациент, что он и откуда. И его не должно было тревожить ни то, что он
имеет дело с полубогом-убийцей, ни остальные особенности этого случая.
Конвей вздохнул и поставил ноги на пол. Ему было так хорошо, что он
решил поскорее лечь в постель из боязни заснуть прямо в кресле.
На следующее утро, сразу после завтрака, Конвей принялся готовиться к
операции. Он распорядился перевезти в операционную необходимое
оборудование, дал четкие указания относительно стерилизации - пациент уже
сожрал одного врача за то, что тот довел его кожу до нынешнего состояния,
и может проглотить кого-нибудь еще, разобидевшись на несоблюдение
асептических процедур, - и попросил, чтобы ему помогал хирург-тралтанин.
За полчаса до начала операции он позвонил О'Маре.
Главный психолог выслушал Конвея, не перебивая, а потом проговорил:
- Конвей, вы соображаете, какими могут быть последствия, если эта
тварь вырвется на волю? По вашим словам, она вот-вот спятит, если уже не
спятила. Сейчас она без сознания, но из того, что вы мне рассказали, можно
вывести, что ей ничего не стоит слопать нас всех - в прямом и переносном
смысле. По правде говоря, меня очень беспокоит, что будет, когда она
очнется.
На памяти Конвея О'Мара впервые признавался в своем беспокойстве.
Впрочем, если доверять слухам, несколько лет назад, когда в госпиталь
врезался угнанный звездолет и шестнадцать уровней превратились в подобие
ада, майор тоже выказал озабоченность...
- Я стараюсь не думать об этом, - отозвался Конвей, предпочитая не
отвлекаться.
О'Мара шумно втянул в себя воздух и медленно выдохнул его через нос,
- такая манера стоила двадцати язвительных фраз.
- Кто-то должен думать о подобных вещах, доктор, - произнес он
холодно. - Надеюсь, вы не возражаете против моего присутствия на операции?
На столь вежливый, но все-таки приказ не могло быть иного ответа
кроме как:
- Так точно, сэр.
Когда они вдвоем появились в палате, "ложе" пациента было уже поднято
на удобную для операции высоту, а самого ЭПЛХ надежно стягивали ремни.
Тралтанин занял свое место у записывающего и анестезирующего оборудования.
Одним глазом он глядел на пациента, другим - на оборудование, а двумя
оставшимися - на Приликлу. Участниками его стали двое хлородышащих ПВСЖ,
поэтому интерес ассистента Конвея мог быть исключительно академическим, но
обсуждение шло весьма живо. Завидев О'Мару, тралтанин немедленно умолк, и
Конвей дал знак начинать.
Наблюдая за тем, как пациента подвергают анестезии, Конвей размышлял
о природе тралтанов. Некоторые из них являлись, по сути, не одним
существом, а двумя, этакой комбинацией ФГЛИ и ОТСБ. Громоздкий,
слоноподобный тралтанин исполнял роль скакуна, а крошечный, едва ли
разумный симбиот - наездника. На первый взгляд ОТСБ представлялся мохнатым
мячиком с длинным хвостом, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что
этот хвост состоит из множества манипуляторов, большинство которых
снабжено органами визуального восприятия. Благодаря тесной связи между
тралтанином и его симбиотом пары ФГЛИ-ОТСБ были лучшими хирургами в
галактике. Далеко не все тралтане соглашались на симбиоз, но медики-ФГЛИ
носили ОТСБ на себе как эмблему принадлежности к штату госпиталя.
Внезапно ОТСБ перебежал по спине тралтанина на его голову и
пристроился между стебельчатыми глазами, свесив хвост по направлению к
пациенту. Это означало, что ФГЛИ весь внимание.
- Операция коснется только кожи, - проговорил Конвей. Теперь каждое
его слово фиксировалось звукозаписывающим оборудованием. - Как вы видите,
кожа выглядит омертвелой и высохшей. Во время взятия начальных образцов
никаких трудностей не возникло, но далее кожа не желала отставать - по
причине крохотного корня длиной около четверти дюйма, невидимого
невооруженным глазом. По крайней мере моим невооруженным глазом. Ясно, что
болезнь вступает в новую фазу, распространяется вглубь, поэтому чем скорее
мы приступим к операции, тем лучше.
Он продиктовал номера лабораторных отчетов, свои собственные
предварительные замечания и продолжил:
- Поскольку пациент по не установленным пока причинам не реагирует на
медикаменты, я предлагаю удалить поврежденную ткань, очистить зараженный
участок и нарастить искусственную кожу. Извлечение подкожных корней
возлагается на руководство тралтанином ОТСБ. Операция будет несложной, но
займет достаточно времени, ибо поражен большой участок...
- Прошу прощения, - перебил Приликла, - пациент по-прежнему находится
в сознании.
Между тралтанином и маленьким эмпатом разгорелся спор, вежливость в
котором соблюдал лишь Приликла. Он утверждал, что ЭПЛХ о чем-то думает и
излучает эмоции, а тралтанин твердил, что ввел столько анестетика, что
пациент просто обязан отключиться как минимум на ближайшие шесть часов.
Спорившие, похоже, совсем было собрались перейти на личности, а потому
Конвей счел за лучшее вмешаться в перебранку.
- Мы с этим уже сталкивались, - сказал он. - Физически пациент
пребывал в бессознательном состоянии с момента своего прибытия в
госпиталь, не считал пары-тройки минут вчера, однако Приликла определил
наличие исходящего от него под наркозом. Объяснений у меня нет, для того,
чтобы они появились, необходимо, пожалуй, хирургическое исследование мозга
ЭПЛХ, чего мы себе позволить пока не можем. Но важно то, что пациент не
способен двигаться и ощущать боль. Поэтому мы начинаем. - Повернувшись к
Приликле, он добавил: - Продолжайте прислушиваться - так, на всякий
случай...

4
Минут двадцать никто не подавал голоса, хотя операция вовсе не
требовала исключительной сосредоточенности. Она напоминала прополку
огорода: все, что росло, относилось к сорнякам и подлежало безжалостному
выдиранию. Конвей надрезал кожу ЭПЛХ, тонкие щупальца ОТСБ проникали под
нее, хватались за корни и выдергивали их, и так раз за разом. Конвею
подумалось, что он проводит саму скучную за всю свою карьеру операцию.
- Я чувствую нарастание тревоги, - сообщил Приликла, - она становится
всепоглощающей.
Конвей фыркнул. Иной реакции у него не нашлось.
Пять минут спустя тралтанин произнес:
- Доктор, мы достигли участка, где корни сидят гораздо глубже.
Конвей отозвался через две минуты:
- Но я вижу их! На какой они глубине?
- Четыре дюйма, - ответил тралтанин, - и удлиняются на глазах.
- Невозможно! - воскликнул Конвей. - Что ж, попробуем в другом месте.
На лбу его выступили капли пота. Хрупкое тельце Приликлы задрожало -
но отнюдь не от мыслей пациента. Те перебивало эмоциональное излучение
Конвея, которое вряд ли кому показалось бы приятным: на трех новых местах
результат был тем же. Корни, выраставшие из кусочков кожи ЭПЛХ, явно
норовили забраться поглубже в плоть.
- Хватит, - хрипло проговорил Конвей.
Какое-то время все молчали. Приликла трясся так, словно по палате
гулял буйный ветер. Тралтанин возился с оборудованием, устремив взгляд на
один из регуляторов. О'Мара пристально разглядывал Конвея, будто
прикидывая, виноват тот в случившемся или нет. Впрочем, в его серых глазах
читалось и сочувствие - он мог понять состояние хирурга.
- Что произошло, доктор? - спросил майор.
Конвей раздраженно помотал головой.
- Не знаю, вчера пациент не реагировал на лекарства, сегодня он не
принимает хирургии. Должно быть, он попросту спятил! Наша попытка помочь
ему увенчалась тем, что корни принялись расти в длину со скоростью, при
которой за пару минут доберутся до жизненно важных органов, а вам
известно, к чему это может привести...
- Беспокойство пациента стихает, - доложил Приликла, - однако он все
еще о чем-то думает.
- Я заметил одну особенность, - сказал тралтанин. - У моего симбиота
чрезвычайно острое зрение, и он передал мне, что щупальца, или корни,
больной кожи как будто приросли с обоих концов, так что нельзя определить,
то ли кожа цепляется за плоть, то ли плоть держится за кожу.
Конвей покачал головой. Похоже, случай представляет собой
нагромождение противоречий и несообразностей. Во-первых, до сих пор никому
не удавалось сопротивляться действию лекарства, способного исцелить за
какие-нибудь полчаса самого тяжелого пациента. И разве не естественно было
ожидать, что существо с поврежденной кожей постарается сбросить ее и
заменить новой? Однако и тут все вышло наоборот. Нет, это невозможно,
невозможно!
А ведь поначалу все виделось в розовых тонах, и Конвея больше
заботило не состояние пациента, а его происхождение. Должно быть, он
что-то упустил, дал маху, и из-за его ошибки ЭПЛХ, может статься, не
заживется на белом свете. Наверно, он поставил не тот диагноз, потому что
был чересчур уверен в себе, слишком - преступно - небрежен.
Терять пациента всегда больно, к тому же, в госпитале подобное
случалось крайне редко. Вдобавок, потерять того, чье состояние в любой
клинике цивилизованного пространства сочли бы легко излечимым... Конвей
замысловато выругался, но не успокоился, ибо не сумел подыскать для себя
подходящих эпитетов.
- Не переживай так, сынок, - по-отечески посоветовал О'Мара, кладя
ладонь на плечо Конвею. Несмотря на нахлынувшее отчаяние, тот нашел в себе
силы удивиться. Он привык видеть в главном психологе вечно недовольного
тирана с зычным голосом, привык к тому, что майор когда к нему обращались
за помощью, ограничивался тем, что посиживал в кресле, отпуская
саркастические замечания, а утопающему приходилось самому выкарабкиваться
на сушу. Должно быть, подумалось Конвею, дело и впрямь плохо, раз О'Мара
неожиданно подобрел. Значит, перед ним, Конвеем, встала проблема, которую
он не способен разрешить самостоятельно. Однако в выражении лица О'Мары
было нечто такое, что заставляло предполагать, будто майор доволен тем,
как развиваются события. Не то чтобы Конвей считал О'Мару жестоким - ему
прекрасно было известно, что на его месте майор предпринял бы все
возможное, чтобы спасти пациента, и чувствовал бы себя теперь ничуть не
лучше. Но как главный психолог он не мог не волноваться при мысли о побеге
из палаты существа, наделенного, по-видимому, непознанным могуществом и,
судя по всему, умственно неуравновешенного. И потом, он, вероятно,
догадывался, что рядом с живым и здоровым ЭПЛХ будет выглядеть сущим
мальчишкой, который и в школу-то еще не ходил...
- Давайте подумаем вместе, - предложил О'Мара. - Вы не выявили у него
склонности к самоуничтожению?
- Нет, - бросил Конвей, - как раз наоборот. Он жаждет жить. Он
подвергался процедуре полного омоложения, то есть клетки его тела время от
времени целиком обновлялись. Поскольку процесс запоминания в памяти
является результатом действия мозговых клеток, то его память после каждого
омоложения оставалась практически чистой...
- Вот почему в судовом журнале столько технических данных, -
проговорил О'Мара. - Именно поэтому. Однако я, пожалуй, предпочту наш
способ, пускай мы живем меньше и восстанавливаем лишь поврежденные органы.
Зато мозг в неприкосновенности.
- Ну да, - перебил Конвей, попутно спрашивая себя, почему обычно
молчаливый О'Мара вдруг разговорился. Уж не пытается ли он упростить
проблему тем, что рассуждает о ней как непрофессионал и принуждает к тому
же Конвея? - Но, как вы знаете, одним из последствий омоложения организма
является возрастающий страх перед смертью. Он становится все сильнее,
несмотря на одиночество, скуку и, в общем-то, нетипичные условия
существования. Вот из-за чего ЭПЛХ путешествуют со своими личными врачами,
они опасаются заболеть или угодить в аварию, которая закончится гибелью.
Признаться, я сочувствую нашему больному: ведь врач, который должен был
заботиться о его здоровье, позволил ему захворать. Хотя это, конечно, не
оправдывает его...
- Так, - сухо подытожил майор, - вы на его стороне.
- Он сумеет защититься и без меня, - отрезал Конвей. - Я говорил, что
он боялся умереть и потому искал себе самого лучшего врача... О!
- Что? - немедленно спросил О'Мара.
Ему ответил Приликла:
- Доктора Конвея только что посетила мысль.
- Какая-такая мысль? Не вздумайте что-либо от меня утаивать! -
отеческие нотки в голосе О'Мары исчезли без следа и, судя по блеску глаз
майора, он был тому весьма рад. - Что стряслось?
Счастливый, возбужденный и в то же время неуверенный в себе, Конвей
подошел к интеркому, заказал по нему довольно-таки странный комплект
оборудования, проверил крепость ремней, удерживающих пациента на его ложе,
и наконец сказал:
- Я считаю, что пациент находится в здравом рассудке, а мы пошли не
по тому пути. Суть проблемы в том, что он съел.
- Я догадывался, что вы произнесете что-нибудь этакое, - отозвался
побледневший О'Мара.
Прибыло заказанное оборудование - длинный деревянный кол с
заостренным концом и механизм, который направлял кол вниз под определенным
углом и с заданной скоростью. С помощью тралтанина Конвей установил
агрегат над операционным столом, выбрал на теле пациента место, где, под
шестидюймовым слоем мускулов и жира, находились несколько жизненно важных
органов, и привел механизм в действие. Кол прикоснулся к шкуре ЭПЛХ и
принялся углубляться в нее со скоростью около двух дюймов в час.
- Да что вы, черт возьми, творите? - гаркнул майор. Вампира лечите,
что ли?
- Разумеется, нет, - ответил Конвей. - Я выбрал деревянный кол для
того, чтобы пациент мог защищаться. Или, по-вашему, он устоял бы против
стального стержня? - Он жестом подозвал тралтанина и принялся наблюдать за
погружением кола в тело ЭПЛХ. Приликла периодически сообщал об
эмоциональном излучении, О'Мара расхаживал по палате, что-то бормоча себе
под нос.
Острие вонзилось примерно на четверть дюйма, когда проявились первые
признаки утолщения и отвердевания кожи. Ороговение происходило в
окружности диаметром около четырех дюймов, центром которой была ранка,
нанесенная острием кола. В сканер Конвей увидел, что под кожей, на глубине
где-то в полдюйма, образуется слой тканей, отдаленно напоминающий губку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20