кажется, она готовилась умереть, и я уважала ее желание, но Книга моя была у нее дома, вряд ли я получу ее, если желание женщины исполнится. Теперь я видела ее такой, какой знала она себя сама, а это было так, словно я видела девочку, женщину и старуху одновременно, и я позвала ее: "Анна", и это внутреннее существо удивилось и пошло ко мне. Теперь она видела нас, и мы ей понравились, и она пошла за нами, как ребенок за дудочкой, и, когда мы видели друг друга достаточно ясно, она спросила - кто мы - не пришли ли мы за ней. Мы отвечали, что мы, Феликс и Катерина, пришли не за ней, а к ней, по поводу книги. Теперь она была совсем близко, и вдруг все посветлело, и вот мы уже сидим на полу, а женщина смотрит на нас и улыбается.
- Значит, книги? - сказала она, голос у нее был старческий и слабый, чуть дрожащий, но, в общем, приятный, - мне казалось, что нынешние дети уже не читают настоящих книг.
- Мы книги читаем, - сказала я, - но нам нужна только одна. Та, которую нашли в троллейбусе.
- Так это вы ее потеряли? о как вы меня нашли?
Мы рассказали, как.
- А вы производите впечатление не совсем обычных людей, - заявила Анна, - вы хотите ее забрать?
- Hу да. Видите ли, эта книга - моя дипломная работа, мой папа забыл ее в троллейбусе, а она и существует-то в единственном экземпляре во всех мирах...
- Вот что, - решительно заявила она, что не очень-то гармонировало с ее умирающим видом и капельным устройством, воткнутым в руку, - я, так уж и быть, отдам вам книгу, но вы мне все о себе расскажете, - глаза ее загорелись, и мы с Фелесом переглянулись и согласились. Тем более, что интересные рассказы, как правило, хорошо влияют на здоровье.
Я не успела закончить, как вошла медсестра и с ней одна из женщин в пижаме; медсестра решительно двинулась к нам, а мы уже сидели на постели Анны, но на полдороге остановилась, попятилась и поспешно вышла.
- Кажется, у нас неприятности, - сообщила я, - пора бежать.
- Hу что вы, Катюша, я как заново родилась! Давайте уж я набросаю письмо дочке, она у меня строгая, - мы помогли ей приподняться, Фелес предприимчиво извлек откуда-то лист бумаги и ручку. Получив письмо, мы кратчайшие сроки расшаркались и убежали, не дожидаясь, пока медсестра приведет кого-нибудь еще. Мы даже и не заметили, как обменяли пластиковые кругляшки на нашу одежду, вылетели из больницы и пересекли пустырь до железнодорожного моста.
Тут только я ощутила такую усталость, как давно не. Признаться, я не знала, где я здесь беру энергию, но, по тяжести во всем теле судя, из себя же я и тянула, и теперь мне хотелось есть и немедленно спать. Фелес вызвал Эльтра, и всю оставшуюся дорогу я клевала носом; если бы не надо было лезть по приставной лестнице на чердак, Фелес отнес бы меня на руках. Впрочем, он и сам порядочно устал, мы пообедали и улеглись спать до завтрашнего утра.
Я, в отличие от Фелеса, проснулась совершенно разбитой, у меня болели ноги от езды без седла, все мышцы ныли, в груди засел холодный гвоздь, и довершение всего я забыла снять на ночь соболька Тайсили и он отпечатался у меня на шее за шестнадцать часов. "Эх, ты, а еще говоришь - бессмертная..." - заявил мне Фелес и отправился за Книгой без меня, а я осталась в человеческой половине его комнаты. Еще час я валялась, разглядывая серое небо и ветви ясеня на нем, потом заскучала и поднялась, скрипя всем телом. По всем углам лицом к стене стояли холсты разных форм и размеров, и я отправилась по периметру комнаты переворачивать их.
Фелес писал очень хорошо, если вообще можно так говорить - есть вещи выше качественных оценок, это был как раз такой случай. Я расставила картины по порядку, и, как оказалось впоследствии, несколько часов ходила вдоль стен, разглядывая живую яркую историю эльфийской стороны человеческого города... А вот и мои знакомые, Элес и Тайсиль, позируют на фоне тонких ветвей, а вот строительство моей любимой части города, работают люди и эльфы вместе, не обращая друг на друга внимания, а вот корабли рядом тяжеловесный двадцативосьмипушечный фрегат, построенный людьми, и маленькая легкая эльфийская шхуна с синими косыми парусами. адо спросить, жива ли она сейчас. А вот единственная картина о темном времени и единственный портрет человека: испуганно-печальный человеческий ребенок с потрепанной книжкой, в огромных глазах - отражение огонька свечки и присутствие самого автора-эльфа посредством огромного яблока, на которое во все глаза смотрит мальчик, не решаясь дотронуться.
Я села на пол и задумалась. Что же было с эльфами тогда, когда этот мир оказался во власти двух темных властелинов, и вымерли почти все люди этого города, а где же были эльфы?
Тут, наконец, открылось окно и в комнате возник Фелес, и, видя с одной стороны, Книгу у него под мышкой, а, с другой стороны, его выражение лица, я забыла о той войне: он был не то смущен, не то раздосадован; он бросил свой плащ через всю комнату на вешалку и сел на пол рядом со мной.
- Я знал, - сказал он, - знал, что мне не следует лезть в людские дела...
- Как? Мы натворили что-то не то? Ей стало хуже?
- А, если бы. Они все ждали, что она умрет, и тут вдруг мы... Я, кажется, переборщил - я же никогда ничем таким не занимался... В общем, я ее вылечил. Ты вылечила ее душу, а я - сердце, и на днях ее выпишут.
- Это же хорошо.
- Конечно, только ее дочь как-то не очень-то рада. То есть, конечно, рада, но и удивлена, и раздосадована. Она три часа меня допрашивала. о книгу дала, держи.
Я протянула ладони и на них лег увесистый полированный ящик, который легко открылся у меня в руках, и вот передо мной Книга Сэмрен в натуральную величину собственной персоной.
- У-у, - разочарованно вздохнул Фелес, - этого языка я не знаю.
- Hичего, я знаю, буду переводить.
- А переводить будешь дома?
Да, действительно, я уже собралась прямо сейчас засесть за перевод, позабыв об обеде и о временной разнице, так бы я потеряла кучу времени, я с сожалением закрыла книгу и положила ее в свой рюкзак.
ГЛАВА 14
Так и выходило, что мне пора отправляться, а мне казалось, что я чего-то не сделала, о чем-то забыла, а теперь уже поздно. Фелес опять ушел, а я осталась наедине с книгами и картинами и снова достала Книгу из рюкзака, завернулась в одеяло и попыталась читать, но увязла на первой же фразе о том, что "Вначале ничего не было - ни тьмы, ни света, ни жизни, ни смерти, ни тверди, ни воздуха..." и так далее до появления Автора, который сотворил себя сам; ничего не выходило - с картины смотрел изможденный ребенок, и я все время ловила его взгляд. Интересно, устраивают ли эльфы выставки в Городе? Такую картину нельзя держать дома, она не дает сосредоточиться ни на чем, кроме нее самой - единственное мрачное полотно жизнерадостного Фелеса, повесь ее в кабинете или гостиной, и не будет тебе покоя ни в работе, ни в трапезе; да и этот ребенок казался мне странно знакомым. Так я и сидела, не занимаясь ничем, пока не вернулся Фелес, второй раз за этот день со смущенным лицом.
- Что такое?
- Ой, я такой глупый! Я выяснил сразу две вещи, которые мне следовало узнать в первую очередь. Во-первых, это мое произведение, - он махнул рукой в сторону ребенка с яблоком, - это наш Исаак. Его потом вывезли из Города, а когда ему удалось вернуться, я его уже не узнал, да и он плохо помнил ту их войну. А во-вторых, оказывается, он с детства любит Анну, и, кажется, она его тоже... Что с ним было, когда я ему про нее рассказал! Тут-то его и потянуло на откровенности о их прошлом. Так что он пойдет с нами встречать ее из больницы.
- Как - с нами?
- Hу что же мы теперь, бросим ее?
- Подожди, а почему они не объяснились еще тогда? Как же так?
- А, какие-то глупые людские дела... Она думала, что он умер, родила детей от другого, потом было уже поздно, а теперь они уже стары и неспособны к обладанию друг другом. Э-а, ну почему, раз уж они живут так мало, им не прожить эту малость молодыми и здоровыми?
Я не знала, что ему ответить.
Остаток дня нам нечем было заполнить, и мы уселись к свету рисовить друг друга - Фелес и мне выдал бумагу и мягкий карандашик, но я могла думать только о своей книге, Фелес у меня получился плохо; я скомкала лист и задумалась, но на этот раз не о книге.
- Ты подаришь картину старику? - наконец спросила я напрямик.
- Hу, тогда мне придется все выложить о себе, - ответил Фелес, - я еще строю из себя человека.
Hу да, приблизительно так я и думала.
- А если рассказать? О тебе и о других? Может быть, он что-то помнит?
- Он помнит, что остался без родителей один в доме и думал, что вскоре тоже умрет, очень хотелось есть, и, чтобы отвлечься, он читал какую-то сказку, и тогда появился волшебник (он решил, что тот вышел из книжки) и дал ему яблоко и кусок хлеба.
- А на самом деле как было?
- Так и было. аши тогда ушли обратно в Клуиндон, и я ушел вместе с ними, а потом вернулся посмотреть, как тут дела. И нашел этого мальчика с книгой. Меня в тот момент не очень интересовали людские дела, но тут же совсем ребенок, и я отдал ему все, что было у меня в кармане и нарисовал его, а картину писал уже в Клуиндоне. А потом я и дома этого не нашел, и мальчика, я и имени его полного не узнал, Изя и все, да и забыл я как-то, что они так мало живут - кажется, это было только что, а он уже старик.
Я улыбнулась, ощутив вдруг, насколько я младше Фелеса - мои понятия давно-только что не очень отличались от человеческих. и шестьдесят лет назад для меня было все-таки "давно".
- А как ты его сейчас раскачал на откровенность?
- Да я его не качал - он мне рассказал эту историю как сказку, а я чуть было не заорал "Я, это я!". Может быть, стоит ему все рассказать?
Я была убеждена, что стоит. Люди моего мира - Лайда или Далара не видели ничего странного в существовании рядом с ними дреллайнов, и даже назвали их своим словом - эльфы - словом, которое как-то вытеснило самоназвание моего народа, а старик Герштямбер был рода своего не худшим представителем, уж во всяком случае, не глупейшим, о чем я Фелесу и сообщила - он развел руками и сказал:
- Боюсь только, что нашей дружбе с ним тогда придет конец...
И тут оказалось, что почти ночь, мы поужинали и улеглись спать, чего, конечно, осуществить не смогли - ведь это была наша последняя ночь вместе, мы выжали из нее все, что могли, и заснули только под утро, переплетя руки, ноги, и все, способное сплетаться - так мы хотели быть ближе друг к другу на прощание. Я проснулась в одиннадцать утра от стука Герштямбера и, выпутавшись из фелесовых объятий, открыла ему дверь, едва не забыв накинуть на себя халат.
- Вы еще спите? - укорил меня старик, - а нам уже пора ехать.
А я уже была не здесь, уже в пути домой, в мой мир, на языке эльфов-лайнов - Лайд, для всех прочих Далар, и я уже размышляла, где в этот раз будет выход, я уже представляла мое прощание с Фелесом и стариком; наша дорога в больницу из-за этого как-то не отпечаталась у меня в памяти, мы ехали в метро - это я запомнила - я утыкалась носом в плечо Фелеса скорее для его спокойствия, нежели для своего - метро он не любил, старика же мы усадили неподалеку, но сидеть он не мог, все время порывался вскочить и поговорить с нами, но передумывал, когда же мы выбрались на поверхность, я окончательно ушла в себя, предвкушая свое возвращение домой; однако, так или иначе, в больнице мы вскоре оказались, и Анну нам вскоре выдали, ожившую, посвежевшую, с сияющими глазами, а потом все было так, как мы ждали: наши старики протянули друг другу руки и не то чтобы вмиг помолодели, но оба как-то ожили и похорошели; и, разумеется, мы не удивились, когда Исаак повез свою подругу не к ней домой, а к себе. "Эх, будь они лет на двадцать помоложе!" - шепнул мне Фелес.
Все вернулись домой, мы поднялись на чердак, я снова достала из рюкзака свое сокровище и приласкала его. За окном шел снег, как шел он дома, когда я уходила сюда...
- Фелес, - позвала я, - что ты знаешь о времени?
- Hичего, - быстро ответил он, - оно как-то движется...
- Интересно, куда? Когда я уходила из Лайда, там была зима, и тут зима, когда в детстве я переходила туда-сюда, если здесь было лето, то и там лето, здесь весна - и там весна; но время Лайда быстрее здешнего, как же так?
- Солнце мое, - отвечал Фелес, - когда я понял, что ничего не понимаю, я прекратил об этом думать. Хотя предполагаю, что в Аригринсиноре теперь весна.
- Это хорошо...
Мы принялись за прощальный обед - как всегда, замечательный, и было еще не темно, когда мы отправились искать Выход: он нашелся между двух рек, сухом, но грязном подвале, здесь мы и расстались с Фелесом, поцеловавшись последний раз, и я пошла в темноту, в сторону моего мира, а он - наверх, домой. Постепенно пол становился чище, стены сужались, кирпичная кладка переходила ввв каменную, плоский потолок - в крутой свод, и там, под самой высокой точкой потолка, я нашла одиноко и трогательно стоящий на боку ящик из-под яблок, с прилипшей стружкой на дне и села на него. Я опять была одна.
ГЛАВА 15
Оставаясь одна, я часто размышляю о бессмертии и смерти и разнице между ними и могу размышлять об этом часами. Так и теперь я сидела на ящике и не дввигалась с места, как муха в янтаре, хотя, наверное, мне было пора, но что такое "пора" в этом подвале вне времени, да и что я вообще знаю о подвалах? Я только ими пользуюсь, как пользуюсь пространством со всеми его привычками и непривычками, чего нельзя сказать о времени: это оно пользуется мной. Вот уже сколько времени я просидела в Городе, прежде чем сообразила, что что-то не так. Или все-таки время подчиняется мне, как и пространство? Я ждала зиму - и нашла ее, теперь я ждала, что вернусь весной, и ведь так оно и будет... Я не решалась встать и убедиться в этом. В конце концов, меня никто не торопит: здесь, в подвале, времени быть не должно.
И все-таки, чего-то я не сделала в Городе - может быть, надо было еще раз зайти е Элесу и Тайсили, или наоборот - разыскать старых знакомых; или побыть наедине с Городом,а теперь, наверное, уже поздно - я уже вышла из этого места, я уже отрезанный ломоть; однако Лайд еще не принял меня, и меня охватило сладкое чувство абсолютной свободы. Теперь я могу поразмышлять, чего же я хочу от жизни - чем не тема для размышлений? Я с готовностью бросилась в нее, как вв воду, и остановилась - да я ничего не хочу от жизни, кроме самого процесса оной. Действительно, какой может быть цель жизни, которая при хорошем раскладе никогда не кончится, да и при плохом тоже, разве что продолжится она не в этом сущем мире, а в том непространстве, которое мертвым кажется светом, а живым - тьмой. Люди, кажется, тоже попадают туда при расставании с телом, а значит, между их смертностью и нашим бессмертием нет ощутимой разницы. Поди объясни это людям.
Вот кто действительно бессмертен - так это дрейлины, лешие: превращаясь в старости в деревья, они не теряют ни разума, ни чувств, ни власти над пространством; даже если его срубить, превратить в доски, мебель или просто опилки, и тогда каждая щепка будет помнить те времена, когда у него было две ноги и две руки, от такой мебели всегда можно ждать сюрпризов. Впрочем, эльф никогда не сделает мебели из дрейлина, чего не скажешь о людях: вполне возможно, что ваш личный полтергейст - это ваш обеденный стол или любимая кровать, и когда-то у них была зеленая шерстка. Когда-то и у меня был друг-дрейлин, мой ровесник, но потом я потеряла его из виду. Кажется, он уже одеревенел, и, наверное, стоит теперь где-нибудь в Черном Лесу, в Эльтаноре. адо же! Мы вмесмте росли и играли, а теперь он уже дерево, а я еще диплом не написала!
Кстати, диплом. Я вынула Книгу из рюкзака и снова приласкала ее, открыла ящик, но тут же закрыла: нет, не здесь, вот приду домой, переоденусь, помоюсь, а там...
Я зацепилась за слово "домой". В Джейрет? Он все еще пугал меня своими размерами, да и леса поблизости не было совсем, и был он стопроцентно человеческим, правда, я уже видела, как эльфы могут жить в человеческих домах, но я не из таких, и вот уже сотню лет я появляюсь в замке раз в год - вру, конечно, чаще, но ночевала я там и того меньше. Я хотела дом, не замок, не дворец - маленький дом в Сториэн Глайд, который я могла бы содержать сама, без прислуги, только со всяким зверьем... А кто мне, собственно, мешает? А, вот и добрались, наконец: мешать-то мне и некому; время от времени я признавалась себе, что одинока, но выводы из этого делала противоположные: от "Ура, я сама себе хозяйка" до "Кто же мне спинку потрет?"... Ах, какая же я все-таки бедненькая-несчастненькая, все у меня не как у... кого? Людей? С людьми как раз хорошо, отлюбил свое и умер, а мы живем, живем... ет, конечно, меня подкосил брак со смертным, но мне всегда нравились смертные: наличие этой старухи у них за плечом как будто делает их глубже, ярче и объемнее, чем эльфы, и я не захотела бы ничего менять. Теперь я все еще ищу такой же остроты ощущений, да куда там. Старая стала.
Мысли на этом кончились, и я застыла, тупо уставившись на носы собственных сапожек, и, наверное, уже целую минуту в моей голове ничего не было, и за эту минуту все как-то утряслось и улеглось, и мне стало так хорошо и спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8