Но кое-что можно сделать прямо сейчас. Я могу просмотреть бумаги, о которых говорил отец, и попытаться выяснить, что он имел в виду, если он вообще чего-то от меня хотел. А для этого мне нужно попасть в дом. У меня есть ключ только от восточной двери, но, наверное, все помещения заперты снаружи? Пока не хочется объявляться Андерхиллам. Ты случайно не знаешь, у кого могут быть ключи от главного здания?– Знаю, – ответил Роб. – Они у меня.Так просто.– У тебя?Он кивнул:– Твой отец дал мне их перед отъездом в Германию. Разве ты не знала? У мистера Андерхилла другая связка – от всех помещений для публики и от своих. Ему нужны ключи на случай пожара и для «пенсовиков» – так мы между собой называем туристов, которые платят по двадцать пять пенсов, – но твой отец сказал, что некоторые ключи из этой связки отдал мистеру Эмерсону. А остальные дал мне.– Слава богу! – с облегчением сказала я. – Вот и конец одной тайны. Ты не представляешь, какие картины мы с мистером Эмерсоном себе рисовали! Похоже, он заподозрил, что ключи у папы украли, когда его сбила машина. Разумеется, мне разрешено ими пользоваться, пока не решатся все юридические проблемы.– Лучше возьми их прямо сейчас. – Пока я говорила, Роб открыл ящик кухонного стола и вытащил оттуда связку знакомых мне ключей. – Вот. Знаешь, какой от чего? Они расположены по порядку, начиная отсюда. Этот от главной двери, этот от кабинета священника, этот от комнаты совета... – Он передвигал ключи по массивному кольцу, как бусины четок. – Все по порядку. Тебя особенно интересует какая-то определенная комната? – Да, библиотека.Он выбрал ключ.– Вот этот. Нет, оставь, миссис Гендерсон уберет. Хочешь, я пойду с тобой?– Нет, пожалуй, не надо, спасибо. Я подумала, Роб: там, наверное, сегодня «пенсовики»? Если я пойду сама по себе, с ключами, кто-нибудь наверняка меня увидит, начнет задавать вопросы и все такое. Лучше я оставлю ключи здесь и просто пройдусь, все осмотрю, а потом представлюсь Андерхиллам и спрошу, нельзя ли мне приходить и уходить, когда захочу. Сколько сейчас времени?– Половина одиннадцатого. – Он бросил ключи в стол и задвинул ящик без всяких вопросов и комментариев. – Тогда подожди здесь, если хочешь. Или сходишь к коттеджу? – Да, так и сделаю.– Там, у дверей, миссис Гендерсон. Пожалуй, она захочет поговорить с тобой. Увидимся позже.Он улыбнулся и ушел.Миссис Гендерсон была маленькая, бойкая старушка лет шестидесяти, с седеющими волосами, которые она каждую неделю упорно и неизменно укладывала, как шлем, у «нашего Эйлина» – так звали деревенского парикмахера. У нее были живые голубые глаза и яркий румянец на щеках. Деловая и шустрая миссис Гендерсон не умолкала, как работающий по программе компьютер:– Ах, мисс Бриони, рада видеть вас снова, хотя должна принести свои соболезнования в связи со смертью вашего отца, ведь не далее как на прошлой неделе я говорила викарию, что мистеру Эшли не стоило ехать в ту больницу в Германии, но он не прислушался, а я сказала: помяните мои слова, он будет дома раньше, чем предполагает, но поверьте, мисс Бриони, я не думала, что мои слова сбудутся таким печальным образом и, когда я снова увижу вас здесь, это будет просто конец света. Вы понимаете, когда я говорю «конец света», я не имею в виду то, что может показаться, я просто хочу сказать, что всем известно: поместье переходит к мистеру Говарду, хотя люди интересуются (и я знаю, вы не поймете это превратно, мисс Бриони), как же супруга мистера Говарда поселится тут, то есть я, как никто, далека от всяких предрассудков, а ведь нынче даже не посмеешь сказать, что негр смуглый, не правда ли, но цветные есть цветные, и она воспитана не совсем так, как мы, не говоря уж о религии, а это особое дело: ведь будучи оттуда, откуда она приехала, она наверняка католичка, осмелюсь сказать, а обратился или нет мистер Говард, но дети обратятся в католичество, не так ли, и что тогда делать викарию и пастве – будет забавно, не правда ли, если новые Эшли будут ходить в католическую церковь в Хангманс-Энде?Говоря, она то снимала, то снова надевала передник, помогая мне убраться после завтрака, поставить посуду на полки, набрать в раковину горячей воды и вымыть тарелки. Я нашла кухонное полотенце и вытирала посуду, пропуская ее монолог мимо ушей, как всегда при встрече с миссис Гендерсон; после ее ухода в ушах еще двадцать четыре часа стоял звон. Порой она иссякала и останавливалась перевести дыхание, а я в результате долгой практики научилась пропускать в потоке ее слов те, в которые не хотела вникать. Про себя я удивлялась: как викарий и Роб Гренджер выдерживают такое? Но потом поняла как: викарий удалялся в теплицы, а Роб, когда приходила миссис Гендерсон, с приветливой улыбкой выходил в другую дверь.– Жена мистера Говарда не цветная, – сказала я. – Она испанка. И если вы вспомните портрет на лестнице, у нас здесь уже жила испанская дама, и вроде бы ничего. Я слышала, миссис Говард очень красивая, и, вероятно, она католичка, но очень сомневаюсь, что они переедут в Эшли. Вы в последнее время не видели моего троюродного брата Эмори? Или Френсиса?Но миссис Гендерсон была столь же ловка в выборе тем, которые ей нравились:– Раз уж вы упомянули, да, конечно, я знала об этой испанской даме. Существовала даже песня про нее, не так ли? Но это было еще в те времена, когда все были католиками, так что это не имеет значения. Викарий рассказывал мне. А теперь я подумала, что не ее дети приедут в Эшли, а собственные мистера Говарда. Когда я говорю «собственные», я, разумеется, имею в виду...– Да, конечно. Близнецов и Френсиса. Из них кто-нибудь недавно был здесь?– И конечно, если мистер Говард не вернется, – проговорила миссис Гендерсон с очевидным сожалением о богатом источнике сплетен, ускользающем из ее рук, – то это будет мистер Эмори и его жена, а она очень милая девушка, и все скажут то же самое, хотя она немного молода для этого...– Какая жена?– Конечно, не для брака, я хотела сказать, – ведь нынче они всегда с радостью готовы на что угодно, пока им еще нет и пятнадцати, хотя лично я не понимаю, что брак и семья могут принести, кроме груза домашних забот и стряпни, но они выходят замуж, и я думаю, это естественно.– Какая жена?– Что, мисс Бриони?– Я спросила: какая жена? Вы сказали «мистер Эмори и его жена». Он женился?Ей все же удалось завладеть моим вниманием. Миссис Гендерсон бросила на меня торжествующий взгляд, повернулась к горячему крану и подставила банку, тряся ее, чтобы выдержать паузу.– Пока еще нет, но поверьте мне, это вопрос времени. Это мисс Андерхилл, ее зовут Кэти. Разве Роб не говорил вам?– Нет.– Ну разве это не похоже на мужчин? Они не видят, что происходит под самым носом. Их больше интересуют футбол и помидоры в теплицах, чем происходящее в деревне. Вот, тарелки готовы. Больше не беспокойтесь. Я их уберу.– Так значит, моего троюродного брата Эмори видели с девушкой Андерхиллов? И что, они действительно помолвлены?Она отжала полотенце и повесила на край сушилки для посуды, потом пошарила под раковиной, достала красное пластиковое ведро и поставила под горячую воду.– Насчет помолвки не знаю, теперь это так не называют, не правда ли? Они встречаются, или у них парень, или они гуляют, или у них что-то с кем-то, если мне будет позволено так...– Не думаю, что будет позволено, но я поняла, что вы хотите сказать. И как давно это длится? Как вы думаете, это действительно серьезно?– Зная мистера Эшли, я бы сказала, да. – Она закрутила кран и, впервые прервав работу, выпрямилась и посмотрела на меня своими синими глазами, проницательно и совершенно серьезно. – Вы сами знаете, он из тех, кто знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели, и не дай бог оказаться на его пути. Да, конечно, в очаровательной манере, но он добивается, чего хочет.Улыбка с ножом под полой. Да, это мы умеем: мы можем погубить человека и при том очаровательно улыбаться. Полезный талант, подумала я. Во всяком случае, он помог семейству Эшли в течение веков оставаться там, где они есть.– Она хорошенькая? – спросила я. – Расскажите о ней.И миссис Гендерсон рассказала, но я не слушала. Все равно я скоро увижу Кэти Андерхилл. Я думала о своем троюродном брате Эмори, этом решительном и умном мужчине. Чего бы он ни захотел, все ему удавалось. Как оказалось, теперь он захотел девушку Андерхиллов. Если он положил на нее глаз и имеет серьезные намерения, он наверняка учел ее состояние. Он и сам не беден, но даже бизнес в Бристоле (который в течение ряда лет был отдан на откуп Эмори) вряд ли мог поставить его в один ряд с Андерхиллами. «Никогда не женись на деньгах, но иди туда, где деньги». Жениться на имуществе – это очень похоже на непоколебимую рассудительность Эмори, на непреодолимую тягу Эшли к наследованию; а если ему нравится девушка, то он намеренно вызвал в себе это чувство. Любовь – не основной капитал, а добавка.Я подумала о своем возлюбленном. Где это оставило нас? И почему, ради всего святого, почему он не может открыться мне, как я ему? Мне и без того хватает разных тайн, подумала я.– Верь мне , – вдруг ясно и близко услышала я.– Ты читаешь меня , да? Ну что ж , знай , что я думаю о тебе. Где ты? – Недалеко . – Образы блекли. – Недалеко. – Но где ты? Здесь , в Эшли? До меня дошла легчайшая вибрация игры, озорства, но с налетом утешения, как похлопывание по плечу: мол, успокойся и все будет хорошо...– ... Въедете в коттедж сегодня с утра? – спрашивала между тем миссис Гендерсон.– Да. Роб сказал, что вы его уже проветрили. Вы просто чудо, миссис Гендерсон. Вы хотите сказать, что можно въехать прямо сейчас?– Да, в самом деле можно. Там проветрено и чисто, а что касается продуктов – крупы и прочего, я приготовила все необходимое на первое время, список лежит на кухонном столе, и можете расплатиться со мной, когда вам будет удобно. А когда я сбегаю в деревню – у меня и дел-то всего: у викария кончились масло и мука, – то позвоню на ферму и попрошу привезти молока, а если сообщу мисс Марджет на почте, то вам устроиться не займет и минуты, и все будет очень мило. А мясо привозят по вторникам и пятницам, запомните. Обо всех ваших нуждах передавайте через викария и запишите...В конце концов, ошеломленная добротой и предложениями всевозможной помощи, какая только есть под солнцем, я ушла и направилась в свой коттедж.
Викарий был во фруктовом саду, заботливой и щедрой рукой опрыскивал яблони. Я слышала, как он озабоченно с кем-то говорит, а потом в отдалении, у дальнего края ограды, увидела черную голову Роба, но поняла, что он ничего не слышит. Да викарий и не рассчитывал, что услышит. Он говорил с яблонями. Рядом с Робом лежала его собака. Она с любопытством подняла голову и, увидев меня, вскочила и подбежала, виляя хвостом. Ни викарий, ни Роб как будто бы не замечали меня, пока я шла через сад. Я распахнула калитку в садик у коттеджа.И меня тут же поразила чистота. Я ожидала увидеть что-то вроде заброшенных садов поместья, видневшихся неподалеку, но этот садик был маленьким чудом аккуратности. Два густо усеянных почками сливовых дерева были подрезаны и подстрижены, фрибургские розы у окна тщательно ухожены, а ломонос облаком цветов вздымался до крыши; ряды малины прямизной напоминали ряды гвардейцев на параде; клубника уже приобретала палевый цвет, а участки вдоль дорожки были очищены от травы, разрыхлены и через каждый дюйм земли усажены какими-нибудь овощами. Там, где я стояла, густо росли лук и петрушка. Наполненная до краев кадка с дождевой водой под водостоком у крыши была выкрашена той же яркой зеленой краской, что и дверь, и на ней блестел новый железный обруч. Крыльцо перед открытой дверью сияло чистотой.Внутри было то же самое: миссис Гендерсон все привела в порядок, на окне красовался горшок герани, и всюду витал запах воска. На кухонном столе стояла банка с крупой. Поднявшись по ступенькам, я поняла, что для меня все приготовлено. Оставалось только заплатить, принести вещи и поселиться.И непонятно почему, без всяких видимых причин, положив локти на подоконник и глядя в окно спальни, выходящее на яблони, впервые с момента смерти отца я почувствовала, будто в мире не осталось ни любви, ни надежды, и заплакала.
Э ШЛИ , 1835 ГОД Боже мой, думал он. Я забыл список. Отец был прав, называя меня испорченным, развратником. Это казалось забавным – завести список их всех, как когда-то вели конюшенные книги: физические стати, родословная, резвость, сила... И в этом списке ее имя.Я сожгу его. Даже не перечитывая. И книги тоже, все. Больше никаких огней любви. Она последняя, обещаю. Но только пусть она придет этой ночью.Но что-то вспомнив, он оглянулся назад, на прошлое, и ощутил тягостное, полное страха чувство, словно тщетно он посылал сигналы через ветреную, темную пустыню. ГЛАВА 7 Пойду не их красою насладиться,А той, что в памяти моей хранится. У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт I, сцена 2 Когда я подошла к воротам, два полных автобуса с «пенсовиками» уже выстроились в ряд. На другой стороне моста в сторожке у ворот уже был поставлен столик, и за ним сидела девушка, принимая деньги. Раньше я никогда ее не видела, и она, очевидно, не знала меня. Она на меня даже не взглянула, протянув билет, и я, отказавшись купить цветную брошюру «Эшли-корт», вошла в залитый ярким солнцем двор, чтобы присоединиться к ожидающей у главных ворот группе.Девушка из сторожки и провела экскурсию. Она прочитала все, что можно было узнать о поместье, и старалась как-то оживить это место.– Перед вами Большой зал. Он построен во времена Генриха VIII, но нет никаких свидетельств, что король когда-либо бывал здесь. Видите ту маленькую винтовую лестницу?.. Она ведет на галерею. Когда кардинал Уолси был еще молодым священником, то некоторое время жил здесь. Он был семейным капелланом, и во время трапез ему приходилось читать вслух. Наверное, сам он ел после... Обратите внимание на резные перила галереи. Это оригинал. Но щит и герб в центре были добавлены позже, в девятнадцатом веке, когда семейство Эшли от своей шотландской родни приняло девиз «Не трогай кошку, кроме как в перчатках». Как видите, девиз также высечен на каменном щите над камином. Уильям Эшли убрал старый тюдоровский камень и поставил готический. Им очень восхищались. Томас Ловелл Беддоуз упоминает эту комнату в своих стихах, вы найдете цитату в брошюре. Сюда, пожалуйста.Мы поспешили за ней. Обзорная экскурсия вполне стоила затраченных денег, и все это видели. Тюдоровская приемная, где на обозрение был открыт католический тайник; комната совета с резным потолком и доспехами, с обшивкой, отполированной, как шелк; столовая, где на потолке в стиле королевы Анны играл отраженный водной гладью рва солнечный свет, когда внизу проплывали лебеди; длинная гостиная над заросшей травой террасой и покрытым розами парапетом, обрывающимся прямо в ров. Мы увидели кладовые и буфетные, погреба, кухни с вертелами и обширными очагами (сами мы готовили в одной из буфетных); потом, наверху, спальни и галерея, и, наконец, библиотека.Библиотека шла вдоль всего северного крыла. Это было высокое помещение с массивным карнизом вдоль потолка и коринфскими колоннами у дверных и оконных проемов. Вдоль стен сплошь стояли полки, а через равные промежутки стеллажи образовывали ниши, и каждая ниша представляла собой отдельную комнату со столом и массивными стульями, обтянутыми испанской кожей. Тут и там находились застекленные стенды с наиболее ценными томами. Когда-то здесь, по обе стороны от камина, красовалась пара старинных глобусов – неба и земли. Камин, целиком соответствующий стилю комнаты, представлял собой широкое сооружение с резной мраморной полкой; верхнюю плиту поддерживал смахивающий на Атласа джентльмен со скорбным выражением лица, а поперечина была беззаботно и довольно мило оштукатурена. Огромная металлическая корзина внизу, предназначенная для дров, была пуста, а перед ней, за каминной решеткой, стояло довольно неуклюжее устройство, служившее одновременно обогревателем и увлажнителем воздуха. Некогда библиотека была моим любимым местом в доме Эшли; я помню свет камина на мягкой коже книг, тепло большого ковра перед огнем. Мне позволяли покрутить один из огромных глобусов, и отец рассказывал о странах, так быстро проплывавших под моими детскими пальчиками.Теперь вся красота заключалась в пропорциях, это был печальный призрак комнаты, где холодный свет из северного окна падал на пустые полки или, еще печальнее, на полки, где вместо былых двадцати книг валялись два-три не представляющих ценности тома. Под стеклом на выцветшем бархате темнели пятна – как на месте прежних сокровищ. Глобусы давно пошли с молотка. В самой дальней нише находились закрытые секции – три ряда полок с золочеными решетками. Секция с ценными изданиями, как и демонстрационные стенды, была пуста; две другие по-прежнему заполняли книги, которые тщетно пытался прочесть Эмори, – личная коллекция Книжника Уильяма и Николаса Эшли, его сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30