Он говорил приглушенно и хрипло, и его деревенский говор был заметнее, чем обычно. И снова меня захлестнула волна любви, такая огромная, что казалось, я сейчас взорвусь.– Роб, о Роб!Я провела пальцами по его волосам, отклонив его голову назад, чтобы свет луны, чуть заслоненный цветущими ветвями, упал ему на лицо.– Как же я не догадалась, что это ты!.. Все время, все время я думала, что это Джеймс или Френсис, и все же мне всегда казалось, что это не они. И все время это был ты; это к тебе я бежала за помощью и утешением; это твой домик был моим домом. И в последние дни это все время был ты...– Бриони! – Мое имя вырвалось на долгом выдохе, страстно, и с облегчением, и со сдерживаемым годами страданием. – Ах, Бриони...Отстранившись – но не из-за вернувшейся рассудительности, а от холодка мокрой травы под босыми ногами, – я сказала:– Роб, давай войдем.– Войдем? – Он проговорил это, словно не расслышал, и замотал головой, будто вынырнув на поверхность воды. Потом, поняв, переспросил снова: – Войдем?– Да. Трава мокрая, и у меня ноги как лед.– Глупо было с твоей стороны не обуться.Его страстные объятия чуть ослабли. Он снова заговорил своим обычным голосом и улыбнулся:– Да, тебе лучше войти. Я бы сказал, самое время. Пошли вместе.Он поднял меня легко, как мешок муки, и понес по траве к дому.– Вообще-то я имела в виду нас обоих, – сказала я. – Разве ты не останешься?На несколько секунд воцарилась пауза, потом Роб покачал головой:– Нет. Я ждал тебя всю жизнь и думаю, могу подождать еще чуть-чуть. Мы оставим это на потом, когда все будет как надо.– Когда же?– Когда мы поженимся. – Он вздохнул. – Завтра ночью.– Ох, Роб, будь взрослым. Тебе нужно разрешение церкви, нужно заплатить двадцать пять фунтов – и откуда ты думаешь их взять? Не хватает только, чтобы еще и ты начал меня уговаривать расторгнуть траст, чтобы добыть хоть немного живых денег...Роб отпустил грубое слово в адрес траста и остановился, чтобы поцеловать меня. Я оторвалась от его губ.– Мы не можем ждать завтрашней ночи. Нельзя ждать всю жизнь.– Почему?– Ну, даже если ты получишь разрешение церкви, викарий, наверное, не одобрит такой брак – с бухты-барахты.– Ерунда. Я ведь уже сказал, что ждал тебя всю жизнь, а ты меня. И к тому же я уже поговорил с викарием. Он считает, что это хорошее дело.– Да? Но он не знал, что это я...– Знал. Он всегда знал о моих чувствах к тебе, и когда ты поговорила с ним вчера, я полагаю, он все понял. Он не говорил мне, что ты сказала ему, но твой отец считал, что из всех, кого он знал, ты скорее выйдешь за меня, чем за кого-то другого. Твой отец говорил это викарию.– Папа это говорил?!– Мне так сказал викарий. Лучше спроси его сама. Не думаю, что ему не понравится, если мы попросим сразу поженить нас.– Д-да. Возможно. Я рассказала ему... ну, о нашей близости. И если папа в самом деле так говорил, а викарий все время знал, что это ты...– Похоже, знал, – сказал Роб. – Ну, завтра первым делом я иду к нему, да? Самое большое, что он может, – это отказать, но я думаю, он обрадуется.– Но разрешение!– Оно горит у меня в кармане уже две недели. И стоило мне всего шесть фунтов, – сказал мой возлюбленный. – Предусмотрителен и бережлив, как все крестьяне. Думала, я потрачу на женщину двадцать пять фунтов, когда могу получить ее за шесть?– Можешь получить ее бесплатно и прямо сейчас.– Женитьба или ничего! – упрямо произнес Роб и, смеясь, поставил меня на крыльцо коттеджа.
Э ШЛИ , 1835 ГОД Было холодно. Поежившись, он натянул одежду и сверху накинул отороченный мехом халат. Руки тряслись, кураж отступил. Он попытался вернуть прежний настрой, но холодный час перед рассветом – не лучшее время для геройства. Это час, когда казнят людей; час, когда труднее всего сопротивляться, когда все равно. Наверное, в этом заключено своего рода милосердие, подумал он, но для приговоренных, как и для любовников, рассвет приходит слишком рано. ГЛАВА 17 Поверь мне, милый, то был соловей. У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт III, сцена 5 На следующее утро я встала рано, так рано, что цветы на деревьях еще густо покрывала роса и трава в саду сияла и блестела, как свежевымытый рассвет.Готовя себе завтрак, я пела. Открыв заднюю дверь, я нашла у порога бутылку молока, а рядом прислоненный к ней сверток в коричневой бумаге и узнала аккуратный, чуть слишком старательный почерк. Я догадалась, что там: рекламные проспекты о Новой Зеландии. Я взяла их с собой на кухню, прислонила к молочнику и прочитала за завтраком.Мне казалось, что желание уехать в Новую Зеландию уже давным-давно у меня на уме. Может быть, сама того не зная, я делилась мыслями о ней с Робом? Листая страницы, я определенно тут и там находила картины, казавшиеся знакомыми, и названия, вызывавшие отголоски в памяти. Я уже свыклась с мыслью об отъезде, о разлуке с Эшли – возможно, не совсем без сожаления, но и без того душераздирающего чувства невосполнимой утраты, которое еще вчера казалось неизбежным. Вероятно, я в такой степени была частью и произведением этого старого места, что не представляла себе жизни вне его; но теперь казалось, что я просто воздерживалась от решения его покинуть. И я чувствовала скорее облегчение, чем утрату. Если мой возлюбленный задумал бегство от старых уз, то ясно, что это был и мой замысел... Общность мыслей означает и общность желаний – как хорошо я это понимала!Теперь, узнав своего возлюбленного, я ясно видела причины его сомнений и колебаний, его отказ открыть себя столь долгое время. Возможно, он и теперь не решился бы открыться мне, если бы не смерть моего отца. Она оставила меня бездомной и одинокой – возможно, не беднее, чем была раньше, но уже без поместья Эшли. И это поставило меня на одну доску с Робом.Теперь все стало ясно, и все действия моего возлюбленного тоже. В день, когда я пришла в церковь, это он ждал и высматривал меня, это его мысли и чувства я ощутила, и смесь облегчения и волнения, которое я приняла за чувство вины, теперь была понятна. А грубоватость, которую я приписала пораненной руке, могла объясняться тем, что он был беспомощным свидетелем моего свидания с Джеймсом. Роб не сомневался в нашей «общности», но мог сомневаться в исходе. И больше всего он боялся – и я понимала почему – моей первой реакции на открытие, что мой возлюбленный тайный друг – это всего лишь он, Роб, мальчик с фермы.Но дело сделано, и вот мы здесь, и это ясное утро с его росой и утренним пением птиц не может разорвать паутину чар прошедшей ночи. «Завтра», – сказал он, а теперь это «завтра» превратилось в «сегодня», и уже не казалось, что впереди еще день.– Роб, где ты?Сигналы были ощутимо слабее, как от подсевших батареек. Я неуверенно шагнула к саду и получила ответ. Роб был в теплицах.Приблизившись, я увидела его через стекло. Он стоял на высокой стремянке и чинил вентиляционную форточку. Увидев меня, Роб повернул голову и улыбнулся, но тут же опять неторопливо продолжил свою работу. Он казался таким же, как всегда, – как всегда, неторопливо и непринужденно он вставил отвертку в шлицу винта и стал закручивать его. Если бы я не почувствовала исходящий от моего возлюбленного поток возбуждения сродни разряду в тысячу вольт или около того, Роб показался бы мне безразличным. И мне не было нужды спрашивать, что сказал викарий: с самого завтрака я знала, что сегодня день моей свадьбы.Я села на табуретку у чана и стала в тишине смотреть на Роба. В тишине? Воздух шипел и искрился, как шампанское. Солнечные лучи, просеянные через заросли белого жасмина, обжигали кожу. Роб даже не смотрел на меня. Отложив отвертку, он полез в карман за новым винтом. Потом тем же ровным, неторопливым движением приладил другую петлю. Точно так же он вел бы себя, будь здесь один.Я подумала, что разряжу обстановку, если что-нибудь скажу.– Спасибо за буклеты.– Не стоит. Понравилось?– Очень.– И когда поедем?– В любое время, когда захочешь. На медовый месяц?Он затянул винт.– Похоже, наш медовый месяц устроится сам по себе.– Похоже, что так. Роб, и давно у тебя эта мечта о Новой Зеландии?– Уже много лет. Давным-давно показывали те места по телевизору. Я увидел это в «Быке». И меня захватило, сам не знаю почему. Показалось – это именно то, что мне нужно. И с тех пор я читал все, что попадалось про Новую Зеландию. Может быть, ты не знаешь, но некоторые мои знакомые уехали туда и прекрасно там устроились, завели фермы на Северном острове. Мама поддерживала с ними связь – знаешь, писала открытки на Рождество и прочее. А когда она умерла, я написал в новозеландское посольство в Лондоне и поинтересовался насчет эмиграции. Для сельских работников, фермеров, вроде бы нет никаких проблем. И мне не нужен спонсор. Мейкписы – мои друзья – ждут меня.– И все же ты не уехал.– Как я мог уехать? Я ждал тебя. – Он сказал это так просто, пробуя скрипучую петлю. – Это правда, ты знаешь. После смерти мамы больше ничто меня здесь не удерживало. Я любил твоего отца, но если бы не ты, давно бы уже уехал.– Я и удивилась, что ты остался. Здесь для тебя не было никакого будущего. Роб...– Мм?– А ты бы сделал мне предложение, если бы папа был жив?Форточка была починена. Результат вроде бы удовлетворил его. Он взял со стула жестянку с маслом и покапал на заржавевшую петлю.– Не знаю. Я сам задавал себе этот вопрос. Может быть, сначала я бы поговорил с ним, с твоим отцом. Не знаю.– Он мог ответить тебе то же, что и викарию.– Мог бы, – сказал Роб. – Я до сих пор так этого и не понял.– Не понял?Я улыбнулась про себя. Он не смотрел вниз, но заметил это, и между нами пробежал ручеек чувства, спокойный и тихий, словно мы были женаты уже много лет. Искры шампанского в воздухе понемногу улеглись, мы были словно в глубоком, тихом колодце согласия. Сплетя пальцы на поднятом колене, я положила на него голову.– Теперь ты видишь, что бояться было нечего?– Может быть, и так. Но я не мог этого знать. Как я себе это представлял, это довольно странно – мужчина вроде меня и такая девушка, как ты, если не считать связи между нами... Потребовалось бы как-то это все объяснить, правда?– Он бы понял.Роб кивнул:– Я тоже так думаю. Я привык уверять себя в этом. Но помогало не очень. Только представлю, как говорю: «Мистер Эшли, сэр, я хочу жениться на мисс Бриони»...– Он бы понял, потому что тоже в какой-то степени обладал этим даром.Роб взглянул на меня без удивления, но вопросительно. Я кивнула:– Он никогда не говорил мне, но я думаю, у него был этот дар.– Почему ты так решила?– Ну, пару раз это проявлялось. Сначала – когда я поранилась в школе и он узнал, хотя никто ему не сообщал. Такого рода связь. И думаю, когда он умирал, тоже пытался связаться со мной и не смог, но сумел послать сигнал в Эшли. А здесь был ты, ты принял сигнал и передал мне.– Наподобие спутника связи?– Что-то вроде. Да. И сработало. Сообщение пришло от тебя, а не от него.– Это была тяжелая ночь. – Роб открыл форточку, спрятал в карман инструменты и, поставив ногу на верхнюю ступеньку и опершись подбородком на кулак, посмотрел на гирлянды вьющихся растений. – Я спал и вдруг проснулся, словно кто-то пнул меня в голову, и было больно. Сначала я подумал, что захворал, а чуть погодя уловил сигнал. И он мне не понравился. Потом, как всегда, я стал думать о тебе и понял, что говорю с тобой. Наверное, когда кипяток или что-нибудь такое течет по трубе, она раскаляется. Вот и я чувствовал себя такой трубой.– Бедный Роб! Но ты помог мне. И еще как помог! Если бы я не приняла твое сообщение... Но я не о том. Я говорила о нашем общем даре. Теперь я уверена, что ни Эмори, ни Джеймс им не обладают. Джеймс как-то сказал мне, что они могут «читать мысли друг друга», но если это и правда, то он говорил об обычной связи, какая бывает между близнецами, что-то вроде шестого чувства – интуиции. Не то что у нас.– А наше чувство – седьмое?– Да. Правда? – Я подняла голову и улыбнулась ему. – Пожалуй, это так. Особое и магическое... Я уверена, у близнецов нет ничего подобного. А если бы было, эти последние несколько дней оказались бы еще труднее. Так ужасно запираться от тебя!Протянув руку, Роб стал рассеянно отцеплять усики жасмина от проволоки.– Однажды я видел картину, – проговорил он, вспоминая. – Она называлась «Отвергнутый любовник». Тогда она меня потрясла. Он сидит, понурясь, прислонившись к косяку. Наверное, перед этим тщетно стучался в проклятую дверь.– Ты не стучался. Во всяком случае, не сильно.– Но не оттого, что не хотел.– Наверное, тебе это было так же тяжело, как и мне. И даже тяжелее. – Гроздь цветов жасмина, которую он слишком сильно дернул, уронила вниз каскад увядающих лепестков, некоторые попали в чан и поплыли. Я протянула палец к одному, чтобы спасти. – Роб, кое-чего я так и не могу понять. И это сбивает меня с толку, хотя теперь вижу, что я должна была хотеть, чтобы это оказался ты. Я думала, это непременно кто-то из Эшли. И никогда и не помышляла ни о ком, кроме своих троюродных братьев, хотя, видит бог, с тех пор, как выросла, никаких особых чувств к ним не питала. Не так, как к тебе. Это приходило и уходило. Но откуда же у тебя этот дар?Он улыбнулся:– Ты не знала? Через внебрачное зачатие. Через Мейкпис, Эллен Мейкпис. Нужно тебе сказать, у меня такая же дурная наследственность, как и у тебя, мисс Бриони Эшли.– Эллен Мейкпис? Это же девушка, из-за которой убили Ника Эшли? Его застрелили ее братья.– Да, та самая. А они сели на первый же корабль, плывущий в Австралию, и в конце концов оказались в Новой Зеландии. – Роб стал слезать со стремянки. – Что касается Эллен, один простой деревенский парень по фамилии Гренджер женился на ней, и примерно через девять месяцев у них родился ребенок. Эллен говорила, что это ребенок Гренджера, и он тоже, и все стали так считать. Так было проще. И наша семья тоже так считает. Но мы с тобой лучше знаем, правда? Наверное, это был ребенок Ника, и врожденная способность Эшли передавать мысли перешла ко мне от него. – Он встал передо мной, улыбаясь. – В чем дело? Почему ты так смотришь? Не можешь переварить мысль о том, что я тоже Эшли?– Я удивляюсь, почему раньше этого не замечала. Ты ведь похож. О нет, не то, что называют обликом Эшли, но у тебя глаза и волосы, как у Бесс Эшли.– Как у цыгана. Да. – Он рассмеялся. – Я и сам вижу, поскольку знаю, на что обращать внимание.– Однако если ты узнал, значит, и все Гренджеры должны знать... Твои отец и мать...– Нет. Откуда? Я и сам-то начал догадываться, только когда стал передавать мысли. Да, все знают историю Ника Эшли, но все говорят, что Гренджер сделал из Эллен порядочную женщину и ребенок был от него. Ничего другого я никогда не слышал. Это было давно – кому какое дело до этого? Но потом началось вот это – между мной и тобой. Мальчишкой я не задумывался, но потом задумался и нашел лишь одно объяснение. Я единственный, кто догадался, потому что больше никто не знал, как мы с тобой общаемся.– А сегодня утром тебе не показалось, что стало труднее?– Показалось. И догадываюсь почему...Его рука обняла меня, и мы снова прижались друг к другу, губы к губам, тело к телу. Двое стали одним целым, потерянные для всех и забывшие обо всем на свете, отгородившиеся от всего мира.– Так же хорошо, как прошлой ночью? – спросил он чуть погодя.– Лучше, если не считать, что нет соловья.– Что ты хочешь сказать?– Прошлой ночью на груше пел соловей. Ты что, не слышал?– На груше никого не было.– Там пела птица. Соловей. О боже, Роб...– Тебе померещилось. Если это от поцелуев...– Мне не померещилось, а если ты, целуя меня, потерял все чувства...– Не все. Кое-какие, наоборот, пробудились.– Что касается свадьбы, Роб...– Что?– С разрешением все в порядке? В самом деле сегодня все будет готово?– В одиннадцать утра. Все устроено.– Так скоро?! – У меня перехватило дыхание. – Слушай, а это не покажется немного поспешно?– А кто спешил прошлой ночью?– Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что сейчас половина десятого, и...– Молодец, что напомнила, – а я еще не покормил кур! – сказал человек, не слышавший пения соловья. Он еще раз торопливо поцеловал меня, очень крепко, потом отпустил и взял стремянку. По пути к выходу из теплицы Роб замешкался и обернулся. Я снова ощутила его любовь, и тоску, и неуверенность, которые теперь понимала.– Бриони, милая, я тороплюсь? Я думал, когда ты сказала прошлой ночью... Я думал, ты хотела...– Ты правильно думал. – Подойдя к нему, я приложила ладонь к его шершавой щеке. – Мне немного неловко, дорогой мой Роб, но ты прочитал самые сокровенные мои мысли... А теперь иди и покорми кур, а я поищу, что мне надеть на свадьбу. До встречи в церкви.
Мистер и миссис Гендерсон были свидетелями, и мистер Брайанстон, весь сияя, совершил церемонию. Роб даже подарил мне кольцо, которое пришлось впору. Церковь заполнял запах сирени, и ступени церкви устилали цветы, еще покрытые росой. Наверное, Роб собирал их чуть свет. Дверь в церковь оставалась открытой, и внутрь проникали ароматы со двора. Запах бузины, росистых трав и фиалок у паперти смешивался с пряным дымком мирно горящих тисовых веток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Э ШЛИ , 1835 ГОД Было холодно. Поежившись, он натянул одежду и сверху накинул отороченный мехом халат. Руки тряслись, кураж отступил. Он попытался вернуть прежний настрой, но холодный час перед рассветом – не лучшее время для геройства. Это час, когда казнят людей; час, когда труднее всего сопротивляться, когда все равно. Наверное, в этом заключено своего рода милосердие, подумал он, но для приговоренных, как и для любовников, рассвет приходит слишком рано. ГЛАВА 17 Поверь мне, милый, то был соловей. У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт III, сцена 5 На следующее утро я встала рано, так рано, что цветы на деревьях еще густо покрывала роса и трава в саду сияла и блестела, как свежевымытый рассвет.Готовя себе завтрак, я пела. Открыв заднюю дверь, я нашла у порога бутылку молока, а рядом прислоненный к ней сверток в коричневой бумаге и узнала аккуратный, чуть слишком старательный почерк. Я догадалась, что там: рекламные проспекты о Новой Зеландии. Я взяла их с собой на кухню, прислонила к молочнику и прочитала за завтраком.Мне казалось, что желание уехать в Новую Зеландию уже давным-давно у меня на уме. Может быть, сама того не зная, я делилась мыслями о ней с Робом? Листая страницы, я определенно тут и там находила картины, казавшиеся знакомыми, и названия, вызывавшие отголоски в памяти. Я уже свыклась с мыслью об отъезде, о разлуке с Эшли – возможно, не совсем без сожаления, но и без того душераздирающего чувства невосполнимой утраты, которое еще вчера казалось неизбежным. Вероятно, я в такой степени была частью и произведением этого старого места, что не представляла себе жизни вне его; но теперь казалось, что я просто воздерживалась от решения его покинуть. И я чувствовала скорее облегчение, чем утрату. Если мой возлюбленный задумал бегство от старых уз, то ясно, что это был и мой замысел... Общность мыслей означает и общность желаний – как хорошо я это понимала!Теперь, узнав своего возлюбленного, я ясно видела причины его сомнений и колебаний, его отказ открыть себя столь долгое время. Возможно, он и теперь не решился бы открыться мне, если бы не смерть моего отца. Она оставила меня бездомной и одинокой – возможно, не беднее, чем была раньше, но уже без поместья Эшли. И это поставило меня на одну доску с Робом.Теперь все стало ясно, и все действия моего возлюбленного тоже. В день, когда я пришла в церковь, это он ждал и высматривал меня, это его мысли и чувства я ощутила, и смесь облегчения и волнения, которое я приняла за чувство вины, теперь была понятна. А грубоватость, которую я приписала пораненной руке, могла объясняться тем, что он был беспомощным свидетелем моего свидания с Джеймсом. Роб не сомневался в нашей «общности», но мог сомневаться в исходе. И больше всего он боялся – и я понимала почему – моей первой реакции на открытие, что мой возлюбленный тайный друг – это всего лишь он, Роб, мальчик с фермы.Но дело сделано, и вот мы здесь, и это ясное утро с его росой и утренним пением птиц не может разорвать паутину чар прошедшей ночи. «Завтра», – сказал он, а теперь это «завтра» превратилось в «сегодня», и уже не казалось, что впереди еще день.– Роб, где ты?Сигналы были ощутимо слабее, как от подсевших батареек. Я неуверенно шагнула к саду и получила ответ. Роб был в теплицах.Приблизившись, я увидела его через стекло. Он стоял на высокой стремянке и чинил вентиляционную форточку. Увидев меня, Роб повернул голову и улыбнулся, но тут же опять неторопливо продолжил свою работу. Он казался таким же, как всегда, – как всегда, неторопливо и непринужденно он вставил отвертку в шлицу винта и стал закручивать его. Если бы я не почувствовала исходящий от моего возлюбленного поток возбуждения сродни разряду в тысячу вольт или около того, Роб показался бы мне безразличным. И мне не было нужды спрашивать, что сказал викарий: с самого завтрака я знала, что сегодня день моей свадьбы.Я села на табуретку у чана и стала в тишине смотреть на Роба. В тишине? Воздух шипел и искрился, как шампанское. Солнечные лучи, просеянные через заросли белого жасмина, обжигали кожу. Роб даже не смотрел на меня. Отложив отвертку, он полез в карман за новым винтом. Потом тем же ровным, неторопливым движением приладил другую петлю. Точно так же он вел бы себя, будь здесь один.Я подумала, что разряжу обстановку, если что-нибудь скажу.– Спасибо за буклеты.– Не стоит. Понравилось?– Очень.– И когда поедем?– В любое время, когда захочешь. На медовый месяц?Он затянул винт.– Похоже, наш медовый месяц устроится сам по себе.– Похоже, что так. Роб, и давно у тебя эта мечта о Новой Зеландии?– Уже много лет. Давным-давно показывали те места по телевизору. Я увидел это в «Быке». И меня захватило, сам не знаю почему. Показалось – это именно то, что мне нужно. И с тех пор я читал все, что попадалось про Новую Зеландию. Может быть, ты не знаешь, но некоторые мои знакомые уехали туда и прекрасно там устроились, завели фермы на Северном острове. Мама поддерживала с ними связь – знаешь, писала открытки на Рождество и прочее. А когда она умерла, я написал в новозеландское посольство в Лондоне и поинтересовался насчет эмиграции. Для сельских работников, фермеров, вроде бы нет никаких проблем. И мне не нужен спонсор. Мейкписы – мои друзья – ждут меня.– И все же ты не уехал.– Как я мог уехать? Я ждал тебя. – Он сказал это так просто, пробуя скрипучую петлю. – Это правда, ты знаешь. После смерти мамы больше ничто меня здесь не удерживало. Я любил твоего отца, но если бы не ты, давно бы уже уехал.– Я и удивилась, что ты остался. Здесь для тебя не было никакого будущего. Роб...– Мм?– А ты бы сделал мне предложение, если бы папа был жив?Форточка была починена. Результат вроде бы удовлетворил его. Он взял со стула жестянку с маслом и покапал на заржавевшую петлю.– Не знаю. Я сам задавал себе этот вопрос. Может быть, сначала я бы поговорил с ним, с твоим отцом. Не знаю.– Он мог ответить тебе то же, что и викарию.– Мог бы, – сказал Роб. – Я до сих пор так этого и не понял.– Не понял?Я улыбнулась про себя. Он не смотрел вниз, но заметил это, и между нами пробежал ручеек чувства, спокойный и тихий, словно мы были женаты уже много лет. Искры шампанского в воздухе понемногу улеглись, мы были словно в глубоком, тихом колодце согласия. Сплетя пальцы на поднятом колене, я положила на него голову.– Теперь ты видишь, что бояться было нечего?– Может быть, и так. Но я не мог этого знать. Как я себе это представлял, это довольно странно – мужчина вроде меня и такая девушка, как ты, если не считать связи между нами... Потребовалось бы как-то это все объяснить, правда?– Он бы понял.Роб кивнул:– Я тоже так думаю. Я привык уверять себя в этом. Но помогало не очень. Только представлю, как говорю: «Мистер Эшли, сэр, я хочу жениться на мисс Бриони»...– Он бы понял, потому что тоже в какой-то степени обладал этим даром.Роб взглянул на меня без удивления, но вопросительно. Я кивнула:– Он никогда не говорил мне, но я думаю, у него был этот дар.– Почему ты так решила?– Ну, пару раз это проявлялось. Сначала – когда я поранилась в школе и он узнал, хотя никто ему не сообщал. Такого рода связь. И думаю, когда он умирал, тоже пытался связаться со мной и не смог, но сумел послать сигнал в Эшли. А здесь был ты, ты принял сигнал и передал мне.– Наподобие спутника связи?– Что-то вроде. Да. И сработало. Сообщение пришло от тебя, а не от него.– Это была тяжелая ночь. – Роб открыл форточку, спрятал в карман инструменты и, поставив ногу на верхнюю ступеньку и опершись подбородком на кулак, посмотрел на гирлянды вьющихся растений. – Я спал и вдруг проснулся, словно кто-то пнул меня в голову, и было больно. Сначала я подумал, что захворал, а чуть погодя уловил сигнал. И он мне не понравился. Потом, как всегда, я стал думать о тебе и понял, что говорю с тобой. Наверное, когда кипяток или что-нибудь такое течет по трубе, она раскаляется. Вот и я чувствовал себя такой трубой.– Бедный Роб! Но ты помог мне. И еще как помог! Если бы я не приняла твое сообщение... Но я не о том. Я говорила о нашем общем даре. Теперь я уверена, что ни Эмори, ни Джеймс им не обладают. Джеймс как-то сказал мне, что они могут «читать мысли друг друга», но если это и правда, то он говорил об обычной связи, какая бывает между близнецами, что-то вроде шестого чувства – интуиции. Не то что у нас.– А наше чувство – седьмое?– Да. Правда? – Я подняла голову и улыбнулась ему. – Пожалуй, это так. Особое и магическое... Я уверена, у близнецов нет ничего подобного. А если бы было, эти последние несколько дней оказались бы еще труднее. Так ужасно запираться от тебя!Протянув руку, Роб стал рассеянно отцеплять усики жасмина от проволоки.– Однажды я видел картину, – проговорил он, вспоминая. – Она называлась «Отвергнутый любовник». Тогда она меня потрясла. Он сидит, понурясь, прислонившись к косяку. Наверное, перед этим тщетно стучался в проклятую дверь.– Ты не стучался. Во всяком случае, не сильно.– Но не оттого, что не хотел.– Наверное, тебе это было так же тяжело, как и мне. И даже тяжелее. – Гроздь цветов жасмина, которую он слишком сильно дернул, уронила вниз каскад увядающих лепестков, некоторые попали в чан и поплыли. Я протянула палец к одному, чтобы спасти. – Роб, кое-чего я так и не могу понять. И это сбивает меня с толку, хотя теперь вижу, что я должна была хотеть, чтобы это оказался ты. Я думала, это непременно кто-то из Эшли. И никогда и не помышляла ни о ком, кроме своих троюродных братьев, хотя, видит бог, с тех пор, как выросла, никаких особых чувств к ним не питала. Не так, как к тебе. Это приходило и уходило. Но откуда же у тебя этот дар?Он улыбнулся:– Ты не знала? Через внебрачное зачатие. Через Мейкпис, Эллен Мейкпис. Нужно тебе сказать, у меня такая же дурная наследственность, как и у тебя, мисс Бриони Эшли.– Эллен Мейкпис? Это же девушка, из-за которой убили Ника Эшли? Его застрелили ее братья.– Да, та самая. А они сели на первый же корабль, плывущий в Австралию, и в конце концов оказались в Новой Зеландии. – Роб стал слезать со стремянки. – Что касается Эллен, один простой деревенский парень по фамилии Гренджер женился на ней, и примерно через девять месяцев у них родился ребенок. Эллен говорила, что это ребенок Гренджера, и он тоже, и все стали так считать. Так было проще. И наша семья тоже так считает. Но мы с тобой лучше знаем, правда? Наверное, это был ребенок Ника, и врожденная способность Эшли передавать мысли перешла ко мне от него. – Он встал передо мной, улыбаясь. – В чем дело? Почему ты так смотришь? Не можешь переварить мысль о том, что я тоже Эшли?– Я удивляюсь, почему раньше этого не замечала. Ты ведь похож. О нет, не то, что называют обликом Эшли, но у тебя глаза и волосы, как у Бесс Эшли.– Как у цыгана. Да. – Он рассмеялся. – Я и сам вижу, поскольку знаю, на что обращать внимание.– Однако если ты узнал, значит, и все Гренджеры должны знать... Твои отец и мать...– Нет. Откуда? Я и сам-то начал догадываться, только когда стал передавать мысли. Да, все знают историю Ника Эшли, но все говорят, что Гренджер сделал из Эллен порядочную женщину и ребенок был от него. Ничего другого я никогда не слышал. Это было давно – кому какое дело до этого? Но потом началось вот это – между мной и тобой. Мальчишкой я не задумывался, но потом задумался и нашел лишь одно объяснение. Я единственный, кто догадался, потому что больше никто не знал, как мы с тобой общаемся.– А сегодня утром тебе не показалось, что стало труднее?– Показалось. И догадываюсь почему...Его рука обняла меня, и мы снова прижались друг к другу, губы к губам, тело к телу. Двое стали одним целым, потерянные для всех и забывшие обо всем на свете, отгородившиеся от всего мира.– Так же хорошо, как прошлой ночью? – спросил он чуть погодя.– Лучше, если не считать, что нет соловья.– Что ты хочешь сказать?– Прошлой ночью на груше пел соловей. Ты что, не слышал?– На груше никого не было.– Там пела птица. Соловей. О боже, Роб...– Тебе померещилось. Если это от поцелуев...– Мне не померещилось, а если ты, целуя меня, потерял все чувства...– Не все. Кое-какие, наоборот, пробудились.– Что касается свадьбы, Роб...– Что?– С разрешением все в порядке? В самом деле сегодня все будет готово?– В одиннадцать утра. Все устроено.– Так скоро?! – У меня перехватило дыхание. – Слушай, а это не покажется немного поспешно?– А кто спешил прошлой ночью?– Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что сейчас половина десятого, и...– Молодец, что напомнила, – а я еще не покормил кур! – сказал человек, не слышавший пения соловья. Он еще раз торопливо поцеловал меня, очень крепко, потом отпустил и взял стремянку. По пути к выходу из теплицы Роб замешкался и обернулся. Я снова ощутила его любовь, и тоску, и неуверенность, которые теперь понимала.– Бриони, милая, я тороплюсь? Я думал, когда ты сказала прошлой ночью... Я думал, ты хотела...– Ты правильно думал. – Подойдя к нему, я приложила ладонь к его шершавой щеке. – Мне немного неловко, дорогой мой Роб, но ты прочитал самые сокровенные мои мысли... А теперь иди и покорми кур, а я поищу, что мне надеть на свадьбу. До встречи в церкви.
Мистер и миссис Гендерсон были свидетелями, и мистер Брайанстон, весь сияя, совершил церемонию. Роб даже подарил мне кольцо, которое пришлось впору. Церковь заполнял запах сирени, и ступени церкви устилали цветы, еще покрытые росой. Наверное, Роб собирал их чуть свет. Дверь в церковь оставалась открытой, и внутрь проникали ароматы со двора. Запах бузины, росистых трав и фиалок у паперти смешивался с пряным дымком мирно горящих тисовых веток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30