Они были влажные, с длинными ресницами, и выглядели обеспокоенными.
Сфокусировалось и их окружение: изогнутые брови, усыпанный веснушками
курносый нос, очень широкий рот с полными красными губами - все это на
округлом красном лице, обрамленном длинными развевающимися волосами.
Полные губы были надуты, а глаза встревожены.
Род улыбнулся, зевнул и потянулся.
- Доброе утро, прекрасный джентльмен.
Она сидела рядом с ним, на одну руку и глядя ему в глаза.
- Почему вы спите здесь один, сэр, когда женщина рядом только и ждет
вашего зова?
Ощущение было такое, словно кто-то только что влил горькую настойку в
кровеносную систему Рода. Дрожь, и не совсем приятная, затопила его.
Он улыбнулся, пытаясь сделать свою улыбку теплой.
- Спасибо, девочка, но я не чувствую сегодня себя игривым.
Она улыбнулась, но между бровей у нее продолжала оставаться
нахмуренность.
- Благодарю вас за вашу доброту, сэр, но едва ли я могу оставаться с
верой в ваши слова.
- Это почему же? - нахмурился Род. - Неужели для мужчины так уж
невозможно, не желать порезвиться?
Девушка издала одинокий смешок.
- О, такое может быть, милорд, но едва ли вероятно. Даже с
крестьянином и еще меньше с лордом.
- Но я не лорд.
- Тогда дворянин. Им ты уж наверняка являешься. И, значит, тебе
никогда не придется страдать отсутствием интереса.
- Вот как? - поднял бровь Род. - Почему?
Она печально улыбнулась.
- Но, милорд, крестьянин может страшиться вынужденного брака, но лорд
- никогда.
Род снова нахмурился, изучая лицо собеседницы. Он решил, что она была
немного моложе его, ей что-то около двадцати девяти или тридцати. А для
крестьянской девушки в таком обществе быть в тридцать лет не замужем...
Он высвободил руку.
- Подойди сюда.
На миг в глазах девушки зажглась надежда, но она быстро растаяла,
заполненная смирением. Она со вздохом упала на сено рядом с ним,
перекатилась на бок и положила голову ему на плечо.
"Надежда, - думал Род, ощущая прижавшееся к его груди тело, - надежда
быть помятой и выброшенной прочь..."
Он содрогнулся, и девушка озабоченно подняла голову.
- Замерз, милорд?
Он повернулся к ней и улыбнулся, неожиданная волна благодарности и
нежности комом стала у него в горле. Он крепко прижал ее к себе, закрыв
глаза, чтобы лучше смаковать прикосновение ее тела к своему. Его голову
наполнил аромат, но то был аромат не розового масла или сирени, то был
просто солено-сладкий запах женщины.
С легким удивлением он вдруг почувствовал, как боль изнутри него
вытекает, хотя мгновение назад он даже не знал о ее существовании, пока
она не начала покидать его.
Она прильнула к нему, стиснув в кулачках ткань его камзола и
уткнувшись щекой в его шею.
Затем постепенно он снова начал расслабляться, высвободив свои
объятия. Он лежал совершенно неподвижно, давая своему мысленному фокусу
расшириться, снова открывая его для окружающего мира. Он смутно различил
вдали звуки птичьего пения и шепот ветра по кустам и деревьям. Где-то
рядом с его головой стрекотал в сене сверчок.
Ее объятия освободились вместе с его, теперь руки и голова девушки
лежали на нем свинцовой тяжестью.
Он не открывал глаза, солнце давило ему на веки, а он по-прежнему
лежал в его алом свете, воспринимая окружающий мир только лишь через
органы слуха.
Раздался шорох, и ее тело отодвинулось, поднявшись, она села. Сейчас,
наверное девушка смотрит на него, в глазах - боль, нижняя губа дрожит, по
щеке крадется слеза.
Его захлестнула жалость, жалость к ней, и по пятам за ней - гнев на
себя. Не ее это вина, что все, что ему хотелось сейчас - это покоя, а не
романа.
Он открыл глаза, перекатившись на бок и хмуро поглядел на нее. Но в
ее глазах не было никакой боли - только серьезное глубокое приятие и
озабоченность.
Она поднесла кончики пальцев к его щеке, робко, не совсем касаясь его
кожи. Он поймал ее за руку, приложил ладонь ко рту, и был изумлен, какой
маленькой оказалась ее рука в его собственной.
Он закрыл глаза, еще крепче сжав руку девушки.
Вдали замычала корова, засмеялся в гравии ветер.
- Милорд, - голос девушки был низким и теплым, - используй меня, как
тебе угодно. Большего я не прошу.
Большего я не прошу...
Любовь... она должна получить свою любовь, хотя бы только на минуту,
даже если по пятам за ней тут же придет расставание, даже если,
оглядываясь назад, она должна понять, что это было вожделение, а не
любовь. Даже если это принесет только лишь печаль и боль, она должна
получить ее.
Он посмотрел в глаза девушки, в них стояли слезы.
Он снова закрыл глаза - и перед ним возникло лицо Катарины, а рядом с
ним лицо Туана. Часть его оставалась в стороне, поодаль, и созерцала эти
лица, она отмечала, как хорошо они выглядели вместе: прекрасная принцесса
и доблестный юный рыцарь.
Затем рядом с Туаном появилось его собственное лицо. "Сравни, -
прошептала его отстраненная часть, - сравни."
Руки Рода стиснулись, и он услышал, как крестьянская девушка издала
легкий вскрик от внезапной боли.
Он выпустил ее руку и посмотрел на нее, и тут лицо Катарины всплыло
рядом с ее лицом.
Он смотрел на них обоих, одну, склонную использовать его, другую -
склонную быть использованной им, и неожиданно его грудь сдавил тяжелый
гнев, гнев на Катарину за ее уверенность в своей всегдашней правоте и
твердую решимость согнуть весь мир перед своей волей, и на эту
крестьянскую девушку за ее немое принятие и глубокое смирение, за глубину
ее теплоты и нежности.
Душившая его петля гнева сжималась все туже и туже, гнева на себя за
зверя в себе самом, когда его пальцы впились в плечи девушки и он притянул
ее к себе на сено. Она охнула от боли, тихо плача, пока его губы не
прильнули к ее губам, давя, кусая и сокрушая, его пальцы зажали концы ее
челюстей, вынуждая ее рот открыться, и его язык с силой вонзился под нее.
Его рука ощупывала ее тело, пальцы глубоко вонзались в ее плоть, все ниже
и ниже, мучая и пытая.
Затем ее ногти вонзились ему в спину, когда все ее тело сплелось
узлом в одном спазме боли. Потом она высвободилась, и ее грудь тяжело
поднималась и опускалась в одном огромном рыдании.
Половина его гнева испарилась в ничто, другая половина повернулась
кругом и пронзила его, проткнув в нем что-то, высвободившее прилив
раскаяния.
Он перекатился на бок, сняв с нее свой груз. Губы его вдруг стали
нежными, теплыми и умоляющими, руки - мягкими, медленно и утешающе
ласкающими.
Она втянула в себя воздух, ее тело снова напряглось.
"Дурак, - насмешливо бросил внутри Рода отстраненный голос. - Дурак!
Ты же только еще больше обижаешь ее!
Готовый со стыдом отвернуться от нее он снова посмотрел ей в глаза...
и неожиданно увидел горящую в них обнаженную страсть, умоляющую и
требующую, затягивающую его в мощный водоворот, бушующий в ней. Губы ее
раскрылись, влажные, полные и теплые, притягивающие и податливые,
увлекавшие его все вниз и вниз, в слепые, залитые светом глубины, где не
было ни зрения, ни слуха, а только осязание на осязании.

Род приподнялся на локте и посмотрел на лежащую рядом с ним
обнаженную девушку с одним лишь его плащом в качестве довольно
неадекватного покрывала. Он обрисовывал ее контуры, и глаза Рода блуждали
по ним, упиваясь ее зрелищем, фиксируя в уме каждую черту ее тела. Это
была картина, которую он не хотел утратить.
Он принялся мягко и очень нежно ласкать ее. Она улыбнулась,
пробормотала что-то неразборчивое и позволила своей голове перекатиться на
бок.
Затем ее глаза открылись, она искоса посмотрела на него и сомкнула
свои тяжелые ресницы.
- У тебя изумрудные глаза, - прошептал Род.
Она свободно потянулась, с чуть заметной улыбкой обвила его шею и
притянула его к себе, целуя его медленно, почти сонно и долго.
Род посмотрел ей в глаза, чувствуя себя крайне удовлетворенным и
очень даже в мире со всем миром. Черт, да мир мог хоть повеситься!
Он снова приподнялся, глядя на нее, затем медленно отвел взгляд и
осмотрелся вокруг: на выгнувшуюся над головой голубизну неба... на горку
одежды по обеим сторонам.
Он снова опустил взгляд, теперь в его лице не было ничего, кроме нее,
и, слегка удивленный, он обнаружил, что ему нравилось такое положение.
Покой внутри него был огромным, он чувствовал, что был цельным, совершенно
довольным всем миром, жизнью, в единстве с ними и с богом - и больше всего
с ней.
Он дал своей руке задержаться на прикрытой плащом ее груди. Она
закрыла глаза, что-то бормоча, затем, когда его рука застыла, она снова
посмотрена на него. Ее улыбка растаяла, в глазах крылась озабоченность.
Она начала было что-то говорить, остановилась и сказала вместо того
почти тревожно:
- Тебе хорошо, милорд?
Он улыбнулся с очень серьезными глазами, затем закрыл их и медленно
кивнул.
- Да. Мне очень хорошо.
Он нагнулся и вновь поцеловал ее - медленно почти осторожно. Затем
приподнялся.
- Да, мне хорошо. Удивительно хорошо, куда лучше, чем когда-либо
бывало.
Лицо ее снова ненадолго осветилось улыбкой, затем она отвернула
взгляд, посмотрела на свое тело и снова на него взглядом, полным страха.
Он стиснул ее в объятиях и перекатился на спину. На миг ее тело
напряглось, а потом расслабилось, она издала легкий вскрик,
полурыдание-полувздох, уткнулась лицом в его плечо и не двигалась.
Он оглядел разметавшиеся по ее груди мягкие волосы; лениво улыбнулся
и позволил своим глазам незаметно закрыться.
- Род, - прошептал у него за ухом голос Векса, и мир снова нахлынул
на него.
Род напрягся и щелкнул зубами, давая понять, что слышал.
- Большой Том уже оделся и направляется к твоему стогу.
Род резко выпрямился, прищурился на солнце, оно было почти в зените.
Время и расстояние снова принялись изводить его.
- Ну, вернемся в мир живых, - проворчал он и потянулся за одеждой.
- Милорд?
Она печально улыбнулась, но глаза ее были напряжены от боли - боли,
растаявшей в покорности и смирении прямо у него на глазах.
- Память об этом времени будет дорога для меня, милорд, - прошептала
она, прижимая палец к груди и расширив глаза.
Это была обреченная мольба, и разуверить в ней он по-честному не мог,
потому что никогда больше не увидит девушку.
Тут до него дошло, что она ожидала отказа от всякого разубеждения,
ожидала, что он выбранит ее за дерзость предполагать, что она чего-то
стоит, что она стоит благодарности.
Она знала, что мольба принесет ей только боль, и все же молила,
потому что женщина живет любовью, а это была женщина почти тридцати лет в
стране, где девушки выходят замуж в пятнадцать.
Она уже смирилась, что в ее жизни не будет никакой продолжительной
любви. Она могла существовать лишь те немногие крохи, какие могла собрать.
Сердце его потянулось к ней, подтолкнутое в какой-то степени уколом
упрека самому себе.
Поэтому, конечно, он сказал ей ложь такого сорта, какую мужчины
говорят женщинам только для того, чтобы утешить их, а позже понять, что
это была правда.
Он поцеловал ее и прошептал:
- Это была не жизнь, девушка, это было то, ради чего живут.
А потом, когда он сел на коня и обернулся посмотреть на нее, в то
время как Большой Том рядом с ним весело махал на прощанье своей девахе,
Род снова посмотрел ей в глаза и увидел отчаяние, оттенок страха перед его
отъездом, безмолвную неистовую борьбу, мольбу о клочке надежды.
"Клочка, - говорил Том, - будет чересчур много". Но Род, вероятно,
никогда больше не увидит этой девушки. Даже не искру надежды - только
отблеск. Какой от этого может быть вред?
- Скажи мне, как твое имя, девушка?
Только искорка, но она вспыхнула в ее глазах пожаром.
- Меня зовут Гвендайлон, милорд.
И когда они повернули за поворот дороги, и девушки скрылись из виду
за холмом позади них, Том вздохнул и сказал:
- Ты зашел слишком далеко, мастер. Теперь тебе никогда не удастся
избавиться от нее.

Одно можно было сказать в пользу валяния на сене: оно порядком
истощило жизненные силы Большого Тома, этого оказалось достаточно для
того, чтобы он больше не пел. Разумеется, вероятно, он все еще насвистывал
себе под нос, но он скакал достаточно далеко впереди, чтобы Род мог его
слышать.
Род ехал молча, не способный выкинуть из головы пламенные волосы и
изумрудные глаза. Поэтому он тихонько клял это неотвязное видение, но его
отстраненному "я" казалось, что в его проклятиях чего-то не доставало -
убежденности, наверное. И, конечно, искренности. Это была нерешительная
попытка браниться, обвинявшая его отстраненное "я".
Род вынужден был это признать. Он все еще очень сильно ощущал свое
единство с мирозданием. В тот момент он не смог бы рассердиться и на
своего палача... и это его беспокоило.
- Векс!
- Да, Род? - голос, казалось, исходил изнутри головы немного больше
обычного.
- Векс, я чувствую себя что-то не так.
Робот помолчал, затем произнес:
- А как ты себя чувствуешь?
В том, как Векс это произнес, что-то было... Род остро поглядел на
голову коня.
- Векс, ты смеешься надо мной?
- Смеюсь?
- Да, смеешься. Ты слышал меня. Посмеиваешься себе в бороду.
- Но мое теперешнее тело не снабжено бородой.
- Кончай комедию и отвечай на вопрос.
С чем-то похожим на вздох робот произнес:
- Род, я должен тебе напомнить, что я - только машина. Я не способен
на эмоции... я могу лишь замечать противоречия.
- Ах, вот как! - прорычал Род. - Могу я поинтересоваться, какие?
- В данный момент противоречи между тем, чем человек является в
действительности и чем он желает себя считать.
Верхняя губа Рода завернулась и прижалась к зубам.
- И кем же я считаю себя?
- Ты желаешь считать себя эмоционально независимым от этой
крестьянки.
- Ее имя - Гвендайлон.
- Да, от Гвендайлон. От любой женщины, если уж на то пошло. Ты
желаешь считать, что ты эмоционально независим, что ты больше не
наслаждаешься тем, что ты называешь "быть влюбленным".
- Спасибо, любовью я очень даже наслаждаюсь!
- И я тоже.
Губы Рода сжались в белую строчку.
- Ты говоришь об эмоциональном опьянении. И если ты имел в виду это -
то, нет, я не влюблен. И мой голос в этом деле что-то значит, я никогда
больше не влюблюсь!
- Именно в это, как я говорил, ты и желаешь верить.
Род скрипнул зубами и подождал, когда пройдет прилив гнева.
- Итак, что есть истина относительно меня?
- Что ты влюблен.
- Черт побери, человек либо влюблен, либо нет, и он, черт возьми,
обязательно знает, что именно.
- Согласен, но он может быть не готовым признаться в том даже самому
себе.
- Слушай, - отрезал Род. - Я бывал влюблен прежде, и я знаю, что это
такое. Это... ну...
- Продолжай, - подтолкнул робот.
- Ну, это вроде как... - Род поднял голову и огляделся по сторонам. -
Ты знаешь, что мир вон там существует, и знаешь, что он реален, но тебе
наплевать, потому что ты наверняка знаешь, что ты - центр мира, ты самый
важный предмет в нем.
- Ты испытывал в недавнее время подобные чувства? - спросил Векс.
- Ну... да, черт возьми! - Род дернул уголком рта.
- С Катариной?
Род уставился на затылок коня, прожигая его взглядом.
- А ты откуда знаешь, черт побери? - он сузил глаза.
- Логика, Род. - В голосе робота-коня звучал налет надменности. -
Только логика. А какие ты испытывал чувства, когда был с Гвендайлон?
Род хмуро посмотрел в затылок Вексу.
- Ну?
Робот брел себе дальше, не отвечая.
- Ты что, язык проглотил?
- Я не снаряжен языком, Род.
- Не ускользай от темы.
Конь еще минуту помолчал, а затем:
- Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.
Род бросил хмурый взгляд на дорогу.
- Это почему же, Векс?
Робот издал звук, похожий на вздох.
- В чем разница между этими двумя женщинами, Род.
- Ну... - Род пожевал щеку. - Гвендайлон - человек. Я имею в виду,
что она просто обыкновенная заурядная женщина, так же как и я -
обыкновенный мужчина.
- Но Катарина больше?
- О, она женщина такого рода, каких я склонен ставить на пьедестал...
Нечто такое, чему поклоняются, а не за чем ухаживают.
- И не любят? - дополнил Векс. - Род, которая из этих женщин - лучший
человек?
- Э-э... Гвендайлон.
- Обвинению нечего добавить, - заключил робот-конь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38