- По крайней мере, могли бы сразу сказать, - проворчал Роман. - Сидишь
тут, переживаешь.
Насупившись, он стал глядеть в окно. Между тем черная "Волга", миновав
обросшую жухлой травой каменную визитку НОВОЧЕРКАССК с убогой стеялой у
дороги, въехала наконец в город. Тотчас же, по обе стороны замелькали
белокирпичные многоэтажки, кемпинги, потянулись увитые плющом крашеные
металлические ограды. Движение здесь было более оживленное, чем на шоссе, и
запахи выхлопных газов усилились. Как неизменные российские атрибуты,
появились едва плетущиеся, набитые под завязку пассажирами пыльные
"Икарусы", загрохотали самосвалы, замелькали дряхлые "Волги" и "Москвичи" с
бледными шашечками на бортах.
Довольно быстро, всего лишь пару раз задержавшись у светофоров, они
проехали по шумному, нашпигованному всевозможными автомобилями проспекту
Платова, свернули затем на более тихую Пушкинского, миновали ее без особых
задержек и наконец выбрались на Подтелкова, унылую и грязную, изуродованную
многочисленными выбоинами улицу, по обе стороны которой уходящими в пыльную
даль вереницами тянулись припаркованные автомобили, а справа, теперь уже
прямо по курсу, метрах в трехстах, разноцветной массой бурлило многоголосое
человеческое варево. Несмотря на то, что территория Азовского рынка была
довольно-таки обширной, она тем не менее не могла вместить всех желающих, и
многочисленные продавцы-частники, постелив газеты, раскладывали свои товары
прямо на тротуарах и бордюрах близлежащих улиц. Между ними, прицениваясь,
споря, подходя и снова отходя, просто глазея, бродил самый разнообразный
люд: озабоченные пожилые женщины с огромными кошелками в руках; дети;
неопрятные, обросшие недельной щетиной субъекты в помятой одежде; какие-то
подозрительные личности неопределенного возраста и неопределенных занятий,
все, как правило, в дорогих джинсовых костюмах, темных солнцезащитных
очках, с импортными спортивными сумками через плечо. Были там - и без них,
наверное, не обходится ни один базар - назойливые цыгане, которые
приставали к прохожим, а те ожесточенно отмахивались от них; совсем еще
молоденькие девушки, вертя во все стороны головами, водили за собой, словно
бы на поводу, молчаливых равнодушных кавалеров, и изредка, как дождь в
пустыне, мелькал то тут, то там синий представительный мундир скучающего
милиционера. А над всем этим толковищем стоял могучий и ровный, похожий на
рокот отдаленного горного потока гул из сотен и сотен голосов, и
температура здесь была, очевидно, выше обычной градуса на два, на три, как
минимум.
- Наро-оду! - пробормотал Роман, когда они подъехали почти к самой толпе.
- А вы как думали, - откликнулся Херманн. - Воскресенье, как никак.
Базарный день.
Он довольно удачно загнал машину на весьма кстати освободившееся место
между кремовой "восьмеркой" и светло-синим "Москвичом", после чего,
аккуартно заперев все дверцы, повел Романа куда-то в самую гущу, куда-то
через толпу, туда, где над остроконечными крышами теснящихся ларьков уныло
маячила проржаввшая металлическая арка входа на территорию рынка.
Они миновали ряд ларьков ("Воды", "Пирожки", "Овощи", "Мясо"), потом
прошли вдоль длинного прилавка, на котором в изобилии располагались
всевозможные продукты питания, начиная с местных помидоров и кончая
закавказскими апельсинами, и наконец остановились перед широким приземистым
строением с желтой фанерной вывеской "КООПЕРАТИВ СОЛНЫШКО" над распахнутой
дверью.
- Кажется, здесь, - пробормотал Херманн, сверяясь с какими-то заложенными
в его памяти данными.
Внутри было чисто, сухо, прохладно и безлюдно. На широких прилавках под
стеклом красовались щедрые дары донской земли: помидоры, огурцы, лук,
кабачки и пр.,- цены здесь были явно выше рыночных, и именно этим,
очевидно, и объяснялось отстутствие покупателей. За прилавками, листая
старый захватанный журнал, сидел скучающий светловолосый субъект лет 18-20.
При виде Херманна и Романа его лицо озарилось улыбкой, он торопливо
поднялся и, страшно гундося, вежливо произнес:
- Желаете приобрести овощей?
- Нет, - сразу же сказал Херманн, даже мимолетным взгядом не удостоив
овощное изобилие. - Мы хотели бы переговорить с Лаврентьевой.
- А-а, - протянул паренек. Выражение услужливой готовности
добропорядочного гражданина. - Вы, наверное, из милиции...- Не дождадвшись
ответа, паренек добавил: - Она уехала за партией помидоров, будет минут
через тридцать-сорок. Можете подождать, если хотите.
- Мы так и сделаем, - сказал майор.
Парень загундосил что-то еще, но Херманн и Роман уже не слушали его.
Выйдя из помещения, они присели на стоявшие у стены деревянные ящики. Майор
тотчас же задымил своим американским "Бондом", а Роман, достав из кармана
недочитанные листы дневника Вадима Синицына, погрузился в чтение.
16 марта. 1987 год.
23 часа 40 минут. Как-то Виталик, старинный мой приятель, высказал мне в
минуту откровенности мысль о необходимости наличия у общающихся со мной
людей двух вещей: безграничного терпения - нематериальная структура, и
нервной системы, выкованной из титано-вольфрамовой стали, - структура
материальная. Сам того не подозревая, а может, и с умыслом, он затронул во
мне самое больное место. И, что самое обидное, он был прав на все сто
процентов. Действительно, непредсказуемые колебания моего настроения уже
давно создали вокруг меня удручающую зону глубокого вакуума, ликвидировать
который вряд ли кто из моих прежних приятелей испытывает сейчас желание.
Слишком много в свое время было допущено вольностей по отношению к ним. Я,
конечно, никого не обвиняю и обид ни на кого не держу, да и, собственно, о
каких обидах может идти речь там, где виновен только я один, и никто
больше, но длинными бессонными ночами, когда жуткий космический холод
проникает ледяным потоком в мое сознание, я не перестаю задавать себе одни
и те же вопросы: за что? За что мне такая судьба? Если я провинился в чем,
то где? когда? перед кем? Я не могу поверить, что вся моя вина заключается
в одном только факте моего существования. Сначала меня истерзывал в течение
долгих пяти лет этот жуткий черный туман, а теперь какие-то дьявольские
силы, непонятно откуда берущиеся, швырают меня, словно бы забавляясь, из
одной эмоциональной системы координат в другую. И каждый раз с такой
мучительной болью, будто раскаленными крючьями сдирают мясо с костей. Что
это за силы, я не знаю, я даже представить не могу, что это за силы. Быть
может, это наказание Божье, а быть может, Его антипод дьявол преследует
меня, развлекаясь... Иногда, правда, наступают короткие минуты
просветления. Мне начинает казаться, будто бы какой-то радужный поток
влечет меня куда-то, куда-то сквозь холод и тьму, куда-то за синий
горизонт, туда, где раскинулась меж диковинных гор некая удивительная
страна со сказочным солнечным городом. Боже, как бы мне хотелось поселиться
в этой стране и обрести там вечный покой. Но эти минуты кратки, они быстро
проходят, и снова я остаюсь один на один со щемящей пустотой и в
безысходной тоске.
О, Господи, если ты есть, прошу тебя, скажи - долго ли мне еще терпеть
эти муки, долго ли мне еще нести этот непонятный чудовищный крест, это
тяжкое непосильное бремя? Ведь я могу не выдержать, сломаться. Ведь даже
самые прочные камни, если помещать их все время то в огонь, то в холод, то
в огонь, то в холод не выдерживают и рассыпаются в прах. Чего же тогда
можно ожидать от человека, от такого жалкого и несчастного человечка, как
я, создания много более слабого и непрочного, нежели камень? Ответь мне,
Господи! Не покидай меня!..
...Беспорядок на площади царил необычайный. Покореженные автомобили,
трубы, полусгнившее тряпье, скелеты, банки, мотки ржавой проволоки,
полуобгоревшие автомобильные покрышки, битые кирпич и стекла, трухлявые
доски, утыканные ржавыми гвоздями, игрушки, какой-то мелкий мусор
неопределенного происхождения, сухие листья- все это сплошным неровным
ковром устилало всю поверхность площади, а в самой ее середине в обрамлении
тяжелых металлических цепей возвышалось на гранитном постамента какое-но
непонятное бронзовое сооружение - то ли некий священный символ этого
города, то ли идиотский выдрик местного абстракциониста. Более всего оно
походило на бесформенную статую хомо сапиенс мужеска пола. Стояло оно на
двух ногах, коротких и толстых, прочно и основательно, рук у него, кажется,
не было, а с того места, где полагалось быть голове, устремлялся кудато
вдаль, куда-то в заоблачные выси, суровый металлический взгляд обращенного
к небу глаза на тонком штыре.
Ну и обстановочка, подумал Виктор растерянно, на Тутмосе обстановочка,
помнится, тоже была далеко не сахар, но эта свалка, честно говоря, покруче
Тутмоса. С чего же тут начинать?
Он посмотрел сначала на Элвиса, потом на Грэхэма, которые стояли рядом и
с обескураженными лицами разглядывали миазмы этой убогой цивилизации.
- Так что будем делать, старики? - бодро спросил он.
"Старики" одновременно, как по команде, пожали плечами, а Элвис, чуть
помедлив, неуверенно произнес:
- Пожалуй, катер здесь ни к чему. Только технику загробим, - и замолчал,
многозначительно поглядывая то на Виктора, то на Грэхэма.
- Узнаю душку Элвиса, - сказал Льюсис с язвинкой. - Так и ждет он, глупый
кот Базилио, возможности посачковать.
- А что? - откликнулся Элвис нахальным голосом. - в биллиардной шары без
дела ржавеют, а я тут кисну, форму теряю, а мне еще у Сикоки девять партий
отыгрывать.
- Он прав, - заявил Виктор, глядя на Грэхэма, - катер тут действительно
ни к чему. - Он повернулся к Элвису. - Ладно, старик, можешь проваливать в
свою биллиардную. без тебя управимся.
Элвис тотчас же, громыхая ботинками, полез в кабину, устроился там
поудобнее и, оскалив зубы, помахал обрятуной коричневой материей рукой.
- Вали, вали, - проворчал Грэхэм.
Катер, взметнув густые клубы пыли, совершенно бесшумно взлетел в небо и
через несколько секунд растворялся в сверкающей голубизне.
- Так какие у нас, гвардеец Грэхэм, планы?- осведомился Виктор.
- О, планов у нас сколько угодно, - сказал Льюис. - Очень много у нас
планов. Например, план номер один: ввинчиваемся в эти кварталы, прочесываем
все находящиеся там дома, обнаруживаем аборигена, хватаем его за шкирку, а
затем за чашкой чая он нам доверительным шепотом рассказывает о своих
бедах. Мы умиляемся до слез, а потом принимаем все необходимые меры...
- Не годится, - оборвал Виктор Грэхэма. - Делать ставку на аборигенов
неразумно. Если эти дети трущоб и имеют здесь место, то отыскать их все же
вряд ли удастся. Прячутся, мерзавцы.
- Хорошо. Тогда план номер девятнадцать. Весь свой духовный и
интеллектуальный потенциал, весь без остатка, устремляем на поски центров
средств массовой информации.
- Вот это уже кое-что, - сказал Виктор одобрительно. - В первую очередь
нужно уделить внимание телецентру, вышка уже изрядно намозолила мне глаза,
а во вторую - отыскать редакцию какого-нибудь местного периодического
издания- газеты или, скажем, журнала. Должна же там быть хоть какая-нибудь
информация. Но для затравки, гвардеец Грэхэм, предлагаю обследовать вон то
симпатичное здание с фальшивыми белыми колоннами.
- Как прикажете, господин капрал.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что здание сохранилось не так
хорошо, как это казалось издали. Время и стихии здесь успели вволю
похозяйничать. Массивные белые колонны были густо исполосованы мелкими
трещинами, искусная лепка, украшавшая фасад, местами пообвалилась, обнажив
грязно-серую кирпичную кладку, а с плоской крыши, угрожающе покачиваясь на
легком ветру, свисали кое-где широкие листы кровельного железа, сорванного,
очевидно, бушевавшим здесь когда-то ураганом. Такие же листы лежали в
изобилии и у основания здания.
Внутри, в вестибюле; было тихо и пусто. Только вдоль высоких окон тянулся
унылый ряд деревянных кадушек с какими-то засохшими растениями да справа в
углу скалился из груды костей облепленный пучками рыжих волос человеческий
череп. В конце вестибюля, уходя куда-то в глубины здания, брали начало два
широких коридора, а между ними на пятиметровом участке стены, как раз
напротив входа, висели портреты каких-то сумрачных личностей в темных
одеждах. Административное здание это, что ли, подумал Виктор.
Или, быть может, контора какой-нибудь частной фирмы. Черт их разберет,
этих аборигенов.
Грэхэм немедленно направился в один из коридоров, а Виктор, приблизившись
к портретам, принялся разглядывать суровые скуластые лица.
Точно, какая-нибудь контора, решил он через пару минут, а эти типы что-то
вроде местных передовиков на доске почета. Хм, куда это Грэхэм
запропастился?
- Грэхэм, - громко позвал он, вертя во все стороны головой. - Грэхэм,
черт возьми, ты где?
Звуки его голоса гулко разнеслись по обширному пространству этого
мрачного вестибюля и утонули, как в вате, где-то в темных углах. Снова
наступила тишина.
- Грэхэм, хватит дурить, выходи немедленно.
Снова никакого ответа.
Встревоженный Виктор потянулся к кнопке включения рации, и в этот самый
момент справа, там, где начинался один из коридоров, вылезла вдруг с тихим
шипением из-за угла жуткая клыкастая физиономия и злобно уставилась на
Виктора желтыми бусинками глаз. Мыслей не было. Был молниеносный прыжок в
сторону, а потом - удобноустойчивая поза с вытянутым в сторону чудовища
"лингером". Только двинешься, буду стрелять, подумал Виктор с отчаянием. А
чудовище вдруг затряслось мелкой дрожью, потом издало какой-то
полузадавленный всхлип и рухнуло на пол бесформенной грудой тряпья и
бумаги. Из-за угла, давясь смехом и звонко ударяя себя по ляжкам, выкатился
потерявшийся Грэхэм Льюис.
Вот это да, подумал Виктор ошарашенно. Теперь разговоров на базе на две
недели хватит.
Он сунул "лингер" обратно в кобуру и, задрав подбородок, двинулся к
выходу, но с полдороги вдруг вернулся, пнул бутафорское чудовище ногой и
спросил самым, на какой только был способен, будничным голосом:
- Откуда ты выкопал эту образину?
- Оттуда, - сказал Грэхэм, все еще всхлипывая, и махнул рукой в сторону
коридора. - Я понял, это здание - театр. Там есть что-то вроде костюмерной,
наряды всякие, маски, вроде этой... А здорово я тебя, гвардеец Виктор.
- Идем, - сказал Виктор и, ни слова больше не говоря, первым направился в
коридор.
Костюмерная обнаружилась за третьей по счету дверью. В небольшой
зеркальной комнатке висели на вешалках вдоль стен всевозможные костюмы,
маски, стояли стулья, столики с каким-то неопределенным барахлом, а в углу
на полу лежала куча неприятного нэ вид тряпья, из которого торчала, масляно
поблескивая, голая задница какого-то манекена. Все это не представляло ни
малейшего интереса, и Виктор, даже не потрудившись закрыть дверь, двинулся
дальше. Грэхэм Льюис, ухмыляясь, затопал следом.
Так, что у нас здесь, подумал Виктор, отворяя следующую дверь. За дверью
оказался огромный концертный зал. Все в нем вроде бы было на местедлинные
ряды кресел в партере, былконы, широкая сцена с подъемным занавесом. Не
хватало только для полноты композиции оркестровой ямы. Но она здесь, если
это действительно театр, явно была бы ни к чему. Если же это все-таки не
театр, а, к примеру, опера, то где гарантия, что для музыкантов здесь не
подготовлено какое-нибудь другое место? Нельзя же, в конце концов, вс
подгонять под земную мерку. Совпадений и так чересчур достаточно.
- Ладно,- сказал Виктор.- Делать тут явно нечего. Поплыли отсюда.
- А что и где нам тогда делать? - спросил Грэхэм, когда они вышли из
здания театра на площадь.
- Ты и в самом деле такой дурачок или только прикидываешься? - сказал
Виктор. - Напоминаю, мы собирались на телецентр.
- Есть поправка, - сказал Грэхэм. - До телецентра не менее пяти кэмэ. На
дорогу по этой помойке мы ухлопаем весь остаток дня. Предлагаю заняться
поисками редакций.
- Поправка принимается, - сказал Виктор, подумав. - Есть какие-нибудь
предложения?
- Предложений нет, - сказал Грэхэм. - Есть пожелание, поменьше трепать
языком, побольше заниматься делом.
- Наконец-то я услышал слова не ребенка, но зрелого мужа, - сказал
Виктор. - Вызывай базу.
Через минуту в динамиках раздался сочный зевок, а вслед за ним скучающий
голос дежурного оператора связи:
- Юрий Хентов, слушаю.
- Привет, Хентов. Здесь Локтев, - сказал Виктор. - Кто из наших занимался
разведкой в моем секторе?
- Я, - сказал Хентов. - А что тебя интересует?
- Меня интересует, где находятся редакции местных газет и журналов, -
сказал Виктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10