Старуха начала колотить в дверь. От нее можно было ждать, что она с минуты на минуту откроет окно и станет звать на помощь. Однако она принялась орудовать в замочной скважине каким-то металлическим предметом.
Он раскрыл чемодан, побросал туда желтые пачки из секретера, в которых находились перевязанные простыми резинками банковские билеты. Ни разу в жизни ему не приходилось держать в руках такую сумму. Арсен мог вернуться с минуты на минуту. Он вполне мог также встретить в городе Лину и Фершо.
Мишель стремительно спустился по лестнице, позабыв погасить наверху свет. Заметив это только во дворе и побоявшись вернуться, он выскочил на тротуар, и тут…
Вот так и попадаются воры! Наспех закрытый чемодан раскрылся, и белье вперемежку с пачками денег рассыпалось по земле. К счастью, вокруг никого не было. Он наклонился, быстро собрал деньги, едва не забыв замшевый мешочек, и, когда выпрямился, увидел в окне дома напротив соседку. Она стояла в ночной рубашке, с бигуди в волосах и смотрела на него. В комнате горел слабый свет. Могла ли она различить с того места, где стояла, несколько выпавших из пачки купюр? Он неловко поклонился ей и пошел дальше. Вскоре Мишель оказался на улице Сен-Жан. Здесь находилось кафе, в котором ему была назначена встреча.
,Зная, что Лина будет недовольна, он все равно не удержался и крикнул:
— Рюмку кальвадоса!
Оба они, сидевшие за круглым столиком, были видны ему в зеркале.
— Большую! — добавил он, увидев, что хозяин подает ему маленькую.
И выпил две такие рюмки, наблюдая за собой, довольный выражением решительности на своем оживленном, но все равно бледном лице.
Дабы показать Фершо, что тоже знает толк в конспирации, он спросил:
— В котором часу поезд на Париж?
— У вас есть время. Он прибывает лишь в десять минут первого.
Было одиннадцать с небольшим. Мишель расплатился, вышел и обнаружил своих спутников на первом углу. Все трое уселись в дожидавшееся их такси. Должно быть, шофер был в курсе, так как, не ожидая распоряжений, сразу отъехал, направляясь к одному из выездов из города.
Фершо и Лина сидели на заднем сиденье, а Мишель пристроился напротив на откидном месте. Он жалел, что не сел рядом с шофером: тогда ему удалось бы сполна вкусить наслаждение от этой ночной поездки.
— Арсен не вернулся. Я запер Жуэтту на кухне.
— Бедная Жуэтта!
Ничуть не смущаясь, Лина спросила в свою очередь:
— Почему вы не взяли ее с собой?
— Ее слишком легко узнать.
Мишель никак не решался спросить, куда они едут.
Может быть, Фершо задремал? Они проехали Руан.
В стороне от города шофер сделал остановку и залил горючим полные баки. Под предлогом малой нужды Мишель вышел из автомобиля, а затем спросил у патрона разрешения сесть впереди.
Чуть позже, чтобы нарушить молчание, шофер спросил его:
— Это ваш тесть?
Мысли Мишеля в этот момент были далеко. Почему вопрос шофера напомнил ему историю, которую в тот вечер он рассказал Лине, историю о том, как Фершо цинично, по злобе переспал с женой одного из служащих?
Испытывал неловкость, ему захотелось обернуться, но он понял, что в темноте все равно ничего не увидит. Да и глупости все: ситуация ведь совсем иная. Поступок Фершо в Убанги можно было понять как выражение презрения к слабому и подлому мужчине, готовому на все ради выгоды.
Чтобы переключиться на другое, он чуть было не просил шофера, куда они едут, но вовремя спохватился, поняв, что вопрос этот покажется странным.
В два часа ночи они приехали в Амьен и вылезли напротив вокзала. Залы ожидания были еще открыты.
Они вошли туда, погрузившись в теплый, разивший каким-то хлевом воздух. Ожидая, когда шофер отъедет, Фершо молчал.
— Сделаем вид, что ждем поезда, — сказал он затем. — Около вокзала я видел две машины. Это наверняка такси. Выйдите и скажите одному из них, что ждете с поездом жену и тестя и что этой же ночью вам надо быть в Абвиле.
Временами он клал под язык таблетку хинина. Один раз тоном светского человека спросил Лину:
— Вы не устали?
Она ответила «нет» и тем не менее, когда вернулся муж, сразу уснула на грязной скамье. Лина могла спать в любом месте. И тогда на ее щеках появлялись розовые?, как у детей, пятнышки О чем думал Фершо в эти часы бездействия? Двери на перрон открылись. Люди выползли из своих одеял и тюков, словно воскреснув из небытия. Помещение наполнилось грохотом и суетой. Фершо, Лина и Мишель направились к выходу и нашли у тротуара ожидавшего их шофера.
Не раздумывая, Мишель уселся впереди. Иначе он, чего доброго, опять окажется во власти тех мыслей, которые пришли ему в голову в первой машине.
Куда они ехали? На его губах остался запах поезда, бензиновой гари и вина, которое Мишель поглощал при каждой возможности, чтобы, как говорил он Лине, не уснуть, и заставлял ее пить тоже. Фершо ограничивался большим стаканом минеральной воды.
В Абвиле они сели в поезд врозь: Моде с женой во второй класс, Фершо — в третий. Он сам так пожелал. Он назначил им встречу в кафе Лилля, посоветовав по приезде немного поспать.
Лина слишком устала, чтобы спорить. К тому, что с ними происходило, она относилась без досады, без упреков, не говоря о Фершо ничего дурного.
— Ты думаешь, что все эти меры предосторожности необходимы? — зевая, спросила она.
— Не знаю. Пока за нами нет слежки. Но, вероятно, если его действительно захотят арестовать, начнут поиски, станут спрашивать шоферов, служащих вокзалов и гостиниц.
— Я только не понимаю: зачем Арсен ходил к врачу?
— Думаю, на тот случай, если Фершо арестуют, чтобы брат мог выдать его за сумасшедшего.
— И его брат это сделает? Родной брат?
Она уснула, надув губы, раскачиваясь из стороны в сторону. Уже рассвело, когда они приехали в Лилль.
Встреча была назначена на полдень, и они отправились отдохнуть в первый же попавшийся отель. Их приняли за влюбленных, удивившись лишь тому, что они решили снять номер в такое неподходящее время, когда по соседству шумит рынок.
Мишель непременно хотел заняться любовью. Вероятно, такая мысль пришла ему в голову из-за двусмысленного взгляда горничной и того, как она стелила им постель. Глаза у них слипались и кости болели, словно от побоев.
Придя на встречу с Фершо, они не сразу его узнали.
Вместо протеза Мишель увидел под столом обе ноги в новых черных полуботинках на шнурках. На Фершо был новый костюм из синей шерсти, на голове фуражка с черной окантовкой, какие носят моряки-матросы и вообще мелкий портовый люд.
Он не без труда поднялся, чтобы поклониться Лине, и эта вежливость по отношению к женщине выглядела с его стороны неожиданной. На столике рядом с бокалом минеральной воды лежала вся в пятнах газета.
— Не читали?
И указал на заголовок, набранный крупным шрифтом:
«Дело Фершо
Господин Дюранрюэль, генеральный прокурор, подписал постановление на арест Дьедонне Фершо, убийцы негров, о чем мы неоднократно рассказывали нашим читателям.
Постановление было тотчас передано по телеграфу в прокуратуру Кана, где Дьедонне Фершо обосновался после приезда во Францию.
Эта новость вызвала легкую панику на бирже, где курс акций некоторых колониальных компаний, контролируемых братьями Фершо, стал резко падать».
Движением подбородка он указал на ногу:
— Заметили?
— Да.
— Разыскивать станут человека с деревяшкой, а я купил себе новую, каучуковую ногу. Правда, с ней мне не очень удобно. Трудно ходить. Но так благоразумнее.
Он был в восторге от новых ботинок и от фуражки, с удовольствием поглядывая на себя в зеркало.
Фершо смахивал на старого служащего судоходной компании или мелкого чиновника, живущего у моря и разыгрывающего из себя капитана дальнего плавания.
— Мы едем двухчасовым поездом. А теперь пора пообедать.
Он выбрал скромный ресторан со столами, накрытыми гофрированными бумажными скатертями и с салфетками в кольцах для завсегдатаев.
— Они уверены, что я скрываюсь в Бельгии.
Мишель тоже подумал, что они направляются в Бельгию. Но, сделав ряд пересадок, остановок на вокзалах, разлучаясь и снова воссоединяясь, проведя и вторую ночь без сна, наблюдая, как за грязными окнами мелькают названия разных станций, они в конце концов окончательно остановились в Дюнкерке.
Фершо ни разу не прилег с тех пор, как они выехали из Кана. Но лихорадка спала, дрожь в пальцах прекратилась, на лбу не было испарины. Он был бледен, впалые щеки еще более подчеркивали худобу лица. Отросшая борода хоть и была седая, однако не придавала внешности ее владельца убогий вид, а, напротив, делала ее неприметной.
— Я намерен опять дать вам поручение, Моде. На этот раз можете идти вместе с женой. Я не хочу останавливаться в отеле — туда сразу наведается полиция. Найдите какой-нибудь дом и снимите комнаты. Поскромнее, и лучше в районе порта.
Удаляясь, Лина и Мишель подумали об одном и том же: может быть, он хочет воспользоваться их отсутствием чтобы сбежать?
Они не сделали и двух шагов, как, словно догадавшись, о чем они думают, Фершо вернул их и отдал Мишелю свой чемодан:
— Вам лучше явиться с багажом.
— Но…
Мишелю стало неловко. Ведь покупая таким образом, Фершо оказывался в их руках. Достаточно ли он знал их? От волнения у Мишеля навернулись слезы.
— Видишь, — сказал он Лине по дороге, — какой это человек! Уверен, когда ты узнаешь его, как я…
К его удивлению, она не стала возражать. Они долго бродили, читая объявления на окнах низких домов в многолюдном районе порта. Временами, чтобы навести справку, Мишель заходил в кабачок и всякий раз выпивал рюмку.
Их поиски, которым, казалось, не будет конца, все же закончились успешно, и вот теперь они лежали, ожидая наступления дня или прихода сна, в постели с неопределенным запахом — Лина утверждала, что пахнет водорослями, которыми набит матрас.
Уличный шум понемногу приобрел реальное значение — это был грохот пришедших в движение вагонов, лязганье буферов неподалеку от дома, гудки заводов, созывавших рабочих. Начал работу и находившийся поблизости кран.
— Ты не спишь?
— Нет.
— Мы надолго здесь?
— Не знаю. Думаю, да.
— На что он надеется?
На этот вопрос Мишель тоже не мог ответить, хотя и начал смутно догадываться. Теперь ему удавалось лучше разбираться в реакциях необыкновенного человека, с которым он жил несколько недель и чьи поступки сначала так раздражали его. Но Мишель не мог поделиться с Линой своими ощущениями — они были слишком сложными и смутными.
Скажем, он начал догадываться, что только тоской можно было объяснить то презрение, с которым Фершо относился к вещам и людям. Но эта тоска была отлична от той, которую мог бы испытывать он, Мишель. Бесконечная, холодная тоска человека много повидавшего, все понявшего, вернувшегося к истокам и оценившего наконец всю тяжесть человеческого одиночества. Эта тоска была одинаковой в парижском дворе, и в доме в дюнах или в старом аристократическом особняке на улице Канонисс. Можно было догадаться, что Фершо уже испытал эту тоску на своей моторке, пока мотался в ней по рекам Убанги.
Он сделал все, что было в его силах. Дальше идти было некуда. Ему принадлежала обширная территория, где он был подлинным хозяином. Можно было легко предположить, что именно ради того, чтобы отвлечься, он и начал эту настойчивую и несколько наивную борьбу с чиновником Аронделем.
Быть может, также — но это было совсем маловероятно — он даже нарочно бросил вызов, скуки ради решив разрушить свою империю.
Разве не испытывал он облегчения, снова противопоставляя себя противнику, для чего ему пришлось отправиться во Францию, от которой он совсем отвык, где ему было не по себе и где пришлось снять в качестве убежища первый попавшийся дом в дюнах?
Бороться! Но не с тем, чтобы угодить в первый же капкан, как животное в лесу, не для того, чтобы позволить запереть себя в четырех стенах тюрьмы или психушки!
Сознание опасности подстегивало его в такой степени, что, несмотря на припадок малярии, он сорвался с места и вот уже два дня мотался по дорогам не выказывая никаких признаков усталости.
Спал ли он сейчас?
Эти два дня и особенно ночи сблизили их. Составной частью их новых отношений стала и Лина.
Они записались у вдовы Снук под именем супругов Манье. Точнее, никто не стал их записывать, потому что не предложили регистрационной книги. Они просто назвали себя так, и их пустили на постой. Мишель объяснил, что отец его жены г-н Дантю, бывший моряк, страдает неврастенией, и врач посоветовал ему подышать морским воздухом.
Дом в конце набережной не походил ни на таверну, ни на семейный пансион. Спустившись на ступеньку вниз, вы попадали в очень чистую комнату, похожую скорее на столовую, чем на помещение кабачка, с цветной клеенкой на круглом столе, портретом покойного Снука на стене и медалями, прикрепленными к рамке: г-н Снук при жизни был хозяином буксира и дюжину с лишним раз участвовал в спасательных операциях.
Застекленная дверь отделяла эту комнату от кухни.
Туда заходили очень похожие на буржуа моряки или боцманы. Это были уже немолодые люди, главным образом фламандцы и голландцы. Они не искали ссоры и не стремились напиться. Большей частью они садились на кухне и выпивали рюмочку, беседуя с занимавшейся хозяйством г-жой Снук.
Комнаты были маленькие, очень чистые. Их было три, третью занимал недавно назначенный лоцман, который подыскивал квартиру, чтобы перевезти жену и детей, За окном стало светать. Потом сквозь тучи пробилось несколько ярких лучей солнца. Мишель решил встать и подошел к светлому, начищенному песком столику, на котором стояли эмалированный таз и кувшин с ледяной водой.
Словно по сигналу, Фершо в соседней комнате тоже поднялся и стал расхаживать.
Ни тот ни другой еще понятия не имели, какая жизнь их ожидает. Знали только, что наступила передышка.
Даже оживление в порту обладало каким-то успокаивающим действием. Атмосфера слащавой услужливости буквально обволакивала их в этом доме.
— Не принесешь ли мне кофе с рогаликом, Мишель?
Мишель побрился, умылся, оделся, торопясь отправиться на разведку вниз, а затем на притягивавшую к себе набережную.
Выходя, он поцеловал жену в щеку и прошептал на ухо:
— Кто знает, может, мы когда-нибудь уплывем на одном из этих судов.
— Разве это пассажирские суда?
— Грузовые. Тем интереснее!
Почему бы одному из этих грузовозов действительно не увезти их всех троих? Ведь отныне их судьбы были связаны. Размышляя о будущем, Мишель неизменно сопрягал его с Фершо.
Едва он ступил на навощенную темную лестницу, как рядом открылась дверь и сзади послышались прихрамывающие шаги Фершо.
Они встретились на кухне. Фершо не побрился, его короткая седая щетина уже казалась привычной. Куда более удивительным был его почти игривый голос:
— Здравствуйте, госпожа Снук. Я проснулся от вкусного запаха вашего кофе.
— Проходите в соседнее помещение, я подам вам туда завтрак. Я не успела спросить только, что вы едите по утрам.
На очаге стояла решетка для поджаривания рыбы, запах которой доносился вместе с синеватым дымком.
— Если у вас остались одна-две скумбрии…
— Вижу у вас такие же вкусы, как у местных жителей.
А молодая дама?
— Если позволите, — вмешался Мишель, — я отнесу ей кофе с молоком и сандвич.
Он не посмел попросить рогалик и не пожалел об этом, увидев, как г-жа Снук намазывает маслом толстый кусок хлеба.
— Сколько ей сандвичей?
— Одного достаточно. Она не очень хорошо чувствует себя сегодня.
Когда они уселись друг против друга под портретом покойного хозяина буксира, в воздухе повис слабый пыльный луч солнца, который они увидели впервые за много дней. Но на дворе было холодно: недаром рабочий на кране хлопал себя по бокам, чтобы согреться.
Вдыхая запахи, от которых у него раздувались ноздри, Моде не упускал ни одной подробности их завтрака, ни одного запаха, ни одной приметы окружающей жизни. И смутился, заметив, что Фершо наблюдает за ним.
Что думал о нем Фершо? Он не мог не видеть его нетерпения, алчности, толкавшей его вперед. Не испытывал ли он в свои шестьдесят с лишком лет известную ревность?
— У вас хватит смелости снова пуститься в путешествие?
— Разве мы уезжаем?
— Нет… Тихо!.. Я хочу дать вам поручение. Поговорим позднее.
Моде отнес Лине завтрак.
— Я, кажется, уеду, — объявил он ей.
— Один?
— Еще не знаю.
Он думал, что жена станет протестовать, скажет, что побаивается Фершо, но этого не случилось. Ее заботило только одно — что она снова лишится едва обретенного покоя.
— Мне вставать?
— Не думаю. Не сейчас. Мы с твоим отцом должны поговорить.
— Ах да! Я совсем забыла, что надо называть его папой.
Спустя несколько минут Мишель и Фершо тихо брели по широким пли гам причала, спотыкаясь о натянутые Канаты и причальные кнехты.
— Так вот, Мишель…
Фершо остановился.
— Надо привыкнуть называть вас так, а вашу жену — Липой, раз я выдаю себя за ее отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Он раскрыл чемодан, побросал туда желтые пачки из секретера, в которых находились перевязанные простыми резинками банковские билеты. Ни разу в жизни ему не приходилось держать в руках такую сумму. Арсен мог вернуться с минуты на минуту. Он вполне мог также встретить в городе Лину и Фершо.
Мишель стремительно спустился по лестнице, позабыв погасить наверху свет. Заметив это только во дворе и побоявшись вернуться, он выскочил на тротуар, и тут…
Вот так и попадаются воры! Наспех закрытый чемодан раскрылся, и белье вперемежку с пачками денег рассыпалось по земле. К счастью, вокруг никого не было. Он наклонился, быстро собрал деньги, едва не забыв замшевый мешочек, и, когда выпрямился, увидел в окне дома напротив соседку. Она стояла в ночной рубашке, с бигуди в волосах и смотрела на него. В комнате горел слабый свет. Могла ли она различить с того места, где стояла, несколько выпавших из пачки купюр? Он неловко поклонился ей и пошел дальше. Вскоре Мишель оказался на улице Сен-Жан. Здесь находилось кафе, в котором ему была назначена встреча.
,Зная, что Лина будет недовольна, он все равно не удержался и крикнул:
— Рюмку кальвадоса!
Оба они, сидевшие за круглым столиком, были видны ему в зеркале.
— Большую! — добавил он, увидев, что хозяин подает ему маленькую.
И выпил две такие рюмки, наблюдая за собой, довольный выражением решительности на своем оживленном, но все равно бледном лице.
Дабы показать Фершо, что тоже знает толк в конспирации, он спросил:
— В котором часу поезд на Париж?
— У вас есть время. Он прибывает лишь в десять минут первого.
Было одиннадцать с небольшим. Мишель расплатился, вышел и обнаружил своих спутников на первом углу. Все трое уселись в дожидавшееся их такси. Должно быть, шофер был в курсе, так как, не ожидая распоряжений, сразу отъехал, направляясь к одному из выездов из города.
Фершо и Лина сидели на заднем сиденье, а Мишель пристроился напротив на откидном месте. Он жалел, что не сел рядом с шофером: тогда ему удалось бы сполна вкусить наслаждение от этой ночной поездки.
— Арсен не вернулся. Я запер Жуэтту на кухне.
— Бедная Жуэтта!
Ничуть не смущаясь, Лина спросила в свою очередь:
— Почему вы не взяли ее с собой?
— Ее слишком легко узнать.
Мишель никак не решался спросить, куда они едут.
Может быть, Фершо задремал? Они проехали Руан.
В стороне от города шофер сделал остановку и залил горючим полные баки. Под предлогом малой нужды Мишель вышел из автомобиля, а затем спросил у патрона разрешения сесть впереди.
Чуть позже, чтобы нарушить молчание, шофер спросил его:
— Это ваш тесть?
Мысли Мишеля в этот момент были далеко. Почему вопрос шофера напомнил ему историю, которую в тот вечер он рассказал Лине, историю о том, как Фершо цинично, по злобе переспал с женой одного из служащих?
Испытывал неловкость, ему захотелось обернуться, но он понял, что в темноте все равно ничего не увидит. Да и глупости все: ситуация ведь совсем иная. Поступок Фершо в Убанги можно было понять как выражение презрения к слабому и подлому мужчине, готовому на все ради выгоды.
Чтобы переключиться на другое, он чуть было не просил шофера, куда они едут, но вовремя спохватился, поняв, что вопрос этот покажется странным.
В два часа ночи они приехали в Амьен и вылезли напротив вокзала. Залы ожидания были еще открыты.
Они вошли туда, погрузившись в теплый, разивший каким-то хлевом воздух. Ожидая, когда шофер отъедет, Фершо молчал.
— Сделаем вид, что ждем поезда, — сказал он затем. — Около вокзала я видел две машины. Это наверняка такси. Выйдите и скажите одному из них, что ждете с поездом жену и тестя и что этой же ночью вам надо быть в Абвиле.
Временами он клал под язык таблетку хинина. Один раз тоном светского человека спросил Лину:
— Вы не устали?
Она ответила «нет» и тем не менее, когда вернулся муж, сразу уснула на грязной скамье. Лина могла спать в любом месте. И тогда на ее щеках появлялись розовые?, как у детей, пятнышки О чем думал Фершо в эти часы бездействия? Двери на перрон открылись. Люди выползли из своих одеял и тюков, словно воскреснув из небытия. Помещение наполнилось грохотом и суетой. Фершо, Лина и Мишель направились к выходу и нашли у тротуара ожидавшего их шофера.
Не раздумывая, Мишель уселся впереди. Иначе он, чего доброго, опять окажется во власти тех мыслей, которые пришли ему в голову в первой машине.
Куда они ехали? На его губах остался запах поезда, бензиновой гари и вина, которое Мишель поглощал при каждой возможности, чтобы, как говорил он Лине, не уснуть, и заставлял ее пить тоже. Фершо ограничивался большим стаканом минеральной воды.
В Абвиле они сели в поезд врозь: Моде с женой во второй класс, Фершо — в третий. Он сам так пожелал. Он назначил им встречу в кафе Лилля, посоветовав по приезде немного поспать.
Лина слишком устала, чтобы спорить. К тому, что с ними происходило, она относилась без досады, без упреков, не говоря о Фершо ничего дурного.
— Ты думаешь, что все эти меры предосторожности необходимы? — зевая, спросила она.
— Не знаю. Пока за нами нет слежки. Но, вероятно, если его действительно захотят арестовать, начнут поиски, станут спрашивать шоферов, служащих вокзалов и гостиниц.
— Я только не понимаю: зачем Арсен ходил к врачу?
— Думаю, на тот случай, если Фершо арестуют, чтобы брат мог выдать его за сумасшедшего.
— И его брат это сделает? Родной брат?
Она уснула, надув губы, раскачиваясь из стороны в сторону. Уже рассвело, когда они приехали в Лилль.
Встреча была назначена на полдень, и они отправились отдохнуть в первый же попавшийся отель. Их приняли за влюбленных, удивившись лишь тому, что они решили снять номер в такое неподходящее время, когда по соседству шумит рынок.
Мишель непременно хотел заняться любовью. Вероятно, такая мысль пришла ему в голову из-за двусмысленного взгляда горничной и того, как она стелила им постель. Глаза у них слипались и кости болели, словно от побоев.
Придя на встречу с Фершо, они не сразу его узнали.
Вместо протеза Мишель увидел под столом обе ноги в новых черных полуботинках на шнурках. На Фершо был новый костюм из синей шерсти, на голове фуражка с черной окантовкой, какие носят моряки-матросы и вообще мелкий портовый люд.
Он не без труда поднялся, чтобы поклониться Лине, и эта вежливость по отношению к женщине выглядела с его стороны неожиданной. На столике рядом с бокалом минеральной воды лежала вся в пятнах газета.
— Не читали?
И указал на заголовок, набранный крупным шрифтом:
«Дело Фершо
Господин Дюранрюэль, генеральный прокурор, подписал постановление на арест Дьедонне Фершо, убийцы негров, о чем мы неоднократно рассказывали нашим читателям.
Постановление было тотчас передано по телеграфу в прокуратуру Кана, где Дьедонне Фершо обосновался после приезда во Францию.
Эта новость вызвала легкую панику на бирже, где курс акций некоторых колониальных компаний, контролируемых братьями Фершо, стал резко падать».
Движением подбородка он указал на ногу:
— Заметили?
— Да.
— Разыскивать станут человека с деревяшкой, а я купил себе новую, каучуковую ногу. Правда, с ней мне не очень удобно. Трудно ходить. Но так благоразумнее.
Он был в восторге от новых ботинок и от фуражки, с удовольствием поглядывая на себя в зеркало.
Фершо смахивал на старого служащего судоходной компании или мелкого чиновника, живущего у моря и разыгрывающего из себя капитана дальнего плавания.
— Мы едем двухчасовым поездом. А теперь пора пообедать.
Он выбрал скромный ресторан со столами, накрытыми гофрированными бумажными скатертями и с салфетками в кольцах для завсегдатаев.
— Они уверены, что я скрываюсь в Бельгии.
Мишель тоже подумал, что они направляются в Бельгию. Но, сделав ряд пересадок, остановок на вокзалах, разлучаясь и снова воссоединяясь, проведя и вторую ночь без сна, наблюдая, как за грязными окнами мелькают названия разных станций, они в конце концов окончательно остановились в Дюнкерке.
Фершо ни разу не прилег с тех пор, как они выехали из Кана. Но лихорадка спала, дрожь в пальцах прекратилась, на лбу не было испарины. Он был бледен, впалые щеки еще более подчеркивали худобу лица. Отросшая борода хоть и была седая, однако не придавала внешности ее владельца убогий вид, а, напротив, делала ее неприметной.
— Я намерен опять дать вам поручение, Моде. На этот раз можете идти вместе с женой. Я не хочу останавливаться в отеле — туда сразу наведается полиция. Найдите какой-нибудь дом и снимите комнаты. Поскромнее, и лучше в районе порта.
Удаляясь, Лина и Мишель подумали об одном и том же: может быть, он хочет воспользоваться их отсутствием чтобы сбежать?
Они не сделали и двух шагов, как, словно догадавшись, о чем они думают, Фершо вернул их и отдал Мишелю свой чемодан:
— Вам лучше явиться с багажом.
— Но…
Мишелю стало неловко. Ведь покупая таким образом, Фершо оказывался в их руках. Достаточно ли он знал их? От волнения у Мишеля навернулись слезы.
— Видишь, — сказал он Лине по дороге, — какой это человек! Уверен, когда ты узнаешь его, как я…
К его удивлению, она не стала возражать. Они долго бродили, читая объявления на окнах низких домов в многолюдном районе порта. Временами, чтобы навести справку, Мишель заходил в кабачок и всякий раз выпивал рюмку.
Их поиски, которым, казалось, не будет конца, все же закончились успешно, и вот теперь они лежали, ожидая наступления дня или прихода сна, в постели с неопределенным запахом — Лина утверждала, что пахнет водорослями, которыми набит матрас.
Уличный шум понемногу приобрел реальное значение — это был грохот пришедших в движение вагонов, лязганье буферов неподалеку от дома, гудки заводов, созывавших рабочих. Начал работу и находившийся поблизости кран.
— Ты не спишь?
— Нет.
— Мы надолго здесь?
— Не знаю. Думаю, да.
— На что он надеется?
На этот вопрос Мишель тоже не мог ответить, хотя и начал смутно догадываться. Теперь ему удавалось лучше разбираться в реакциях необыкновенного человека, с которым он жил несколько недель и чьи поступки сначала так раздражали его. Но Мишель не мог поделиться с Линой своими ощущениями — они были слишком сложными и смутными.
Скажем, он начал догадываться, что только тоской можно было объяснить то презрение, с которым Фершо относился к вещам и людям. Но эта тоска была отлична от той, которую мог бы испытывать он, Мишель. Бесконечная, холодная тоска человека много повидавшего, все понявшего, вернувшегося к истокам и оценившего наконец всю тяжесть человеческого одиночества. Эта тоска была одинаковой в парижском дворе, и в доме в дюнах или в старом аристократическом особняке на улице Канонисс. Можно было догадаться, что Фершо уже испытал эту тоску на своей моторке, пока мотался в ней по рекам Убанги.
Он сделал все, что было в его силах. Дальше идти было некуда. Ему принадлежала обширная территория, где он был подлинным хозяином. Можно было легко предположить, что именно ради того, чтобы отвлечься, он и начал эту настойчивую и несколько наивную борьбу с чиновником Аронделем.
Быть может, также — но это было совсем маловероятно — он даже нарочно бросил вызов, скуки ради решив разрушить свою империю.
Разве не испытывал он облегчения, снова противопоставляя себя противнику, для чего ему пришлось отправиться во Францию, от которой он совсем отвык, где ему было не по себе и где пришлось снять в качестве убежища первый попавшийся дом в дюнах?
Бороться! Но не с тем, чтобы угодить в первый же капкан, как животное в лесу, не для того, чтобы позволить запереть себя в четырех стенах тюрьмы или психушки!
Сознание опасности подстегивало его в такой степени, что, несмотря на припадок малярии, он сорвался с места и вот уже два дня мотался по дорогам не выказывая никаких признаков усталости.
Спал ли он сейчас?
Эти два дня и особенно ночи сблизили их. Составной частью их новых отношений стала и Лина.
Они записались у вдовы Снук под именем супругов Манье. Точнее, никто не стал их записывать, потому что не предложили регистрационной книги. Они просто назвали себя так, и их пустили на постой. Мишель объяснил, что отец его жены г-н Дантю, бывший моряк, страдает неврастенией, и врач посоветовал ему подышать морским воздухом.
Дом в конце набережной не походил ни на таверну, ни на семейный пансион. Спустившись на ступеньку вниз, вы попадали в очень чистую комнату, похожую скорее на столовую, чем на помещение кабачка, с цветной клеенкой на круглом столе, портретом покойного Снука на стене и медалями, прикрепленными к рамке: г-н Снук при жизни был хозяином буксира и дюжину с лишним раз участвовал в спасательных операциях.
Застекленная дверь отделяла эту комнату от кухни.
Туда заходили очень похожие на буржуа моряки или боцманы. Это были уже немолодые люди, главным образом фламандцы и голландцы. Они не искали ссоры и не стремились напиться. Большей частью они садились на кухне и выпивали рюмочку, беседуя с занимавшейся хозяйством г-жой Снук.
Комнаты были маленькие, очень чистые. Их было три, третью занимал недавно назначенный лоцман, который подыскивал квартиру, чтобы перевезти жену и детей, За окном стало светать. Потом сквозь тучи пробилось несколько ярких лучей солнца. Мишель решил встать и подошел к светлому, начищенному песком столику, на котором стояли эмалированный таз и кувшин с ледяной водой.
Словно по сигналу, Фершо в соседней комнате тоже поднялся и стал расхаживать.
Ни тот ни другой еще понятия не имели, какая жизнь их ожидает. Знали только, что наступила передышка.
Даже оживление в порту обладало каким-то успокаивающим действием. Атмосфера слащавой услужливости буквально обволакивала их в этом доме.
— Не принесешь ли мне кофе с рогаликом, Мишель?
Мишель побрился, умылся, оделся, торопясь отправиться на разведку вниз, а затем на притягивавшую к себе набережную.
Выходя, он поцеловал жену в щеку и прошептал на ухо:
— Кто знает, может, мы когда-нибудь уплывем на одном из этих судов.
— Разве это пассажирские суда?
— Грузовые. Тем интереснее!
Почему бы одному из этих грузовозов действительно не увезти их всех троих? Ведь отныне их судьбы были связаны. Размышляя о будущем, Мишель неизменно сопрягал его с Фершо.
Едва он ступил на навощенную темную лестницу, как рядом открылась дверь и сзади послышались прихрамывающие шаги Фершо.
Они встретились на кухне. Фершо не побрился, его короткая седая щетина уже казалась привычной. Куда более удивительным был его почти игривый голос:
— Здравствуйте, госпожа Снук. Я проснулся от вкусного запаха вашего кофе.
— Проходите в соседнее помещение, я подам вам туда завтрак. Я не успела спросить только, что вы едите по утрам.
На очаге стояла решетка для поджаривания рыбы, запах которой доносился вместе с синеватым дымком.
— Если у вас остались одна-две скумбрии…
— Вижу у вас такие же вкусы, как у местных жителей.
А молодая дама?
— Если позволите, — вмешался Мишель, — я отнесу ей кофе с молоком и сандвич.
Он не посмел попросить рогалик и не пожалел об этом, увидев, как г-жа Снук намазывает маслом толстый кусок хлеба.
— Сколько ей сандвичей?
— Одного достаточно. Она не очень хорошо чувствует себя сегодня.
Когда они уселись друг против друга под портретом покойного хозяина буксира, в воздухе повис слабый пыльный луч солнца, который они увидели впервые за много дней. Но на дворе было холодно: недаром рабочий на кране хлопал себя по бокам, чтобы согреться.
Вдыхая запахи, от которых у него раздувались ноздри, Моде не упускал ни одной подробности их завтрака, ни одного запаха, ни одной приметы окружающей жизни. И смутился, заметив, что Фершо наблюдает за ним.
Что думал о нем Фершо? Он не мог не видеть его нетерпения, алчности, толкавшей его вперед. Не испытывал ли он в свои шестьдесят с лишком лет известную ревность?
— У вас хватит смелости снова пуститься в путешествие?
— Разве мы уезжаем?
— Нет… Тихо!.. Я хочу дать вам поручение. Поговорим позднее.
Моде отнес Лине завтрак.
— Я, кажется, уеду, — объявил он ей.
— Один?
— Еще не знаю.
Он думал, что жена станет протестовать, скажет, что побаивается Фершо, но этого не случилось. Ее заботило только одно — что она снова лишится едва обретенного покоя.
— Мне вставать?
— Не думаю. Не сейчас. Мы с твоим отцом должны поговорить.
— Ах да! Я совсем забыла, что надо называть его папой.
Спустя несколько минут Мишель и Фершо тихо брели по широким пли гам причала, спотыкаясь о натянутые Канаты и причальные кнехты.
— Так вот, Мишель…
Фершо остановился.
— Надо привыкнуть называть вас так, а вашу жену — Липой, раз я выдаю себя за ее отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28