Давай прикуривай, и айда!
— Не, Колян, я сегодня — домой. Хочу завтра на заправке поработать, а то жрать совсем нечего. Если на метро не успею, так пешком доберусь. — Денис привычно затянулся и выпустил дым через расширившиеся ноздри. — Инспектор, ну эта, тетя Соня, говорит, вроде Ленина должны скоро выпустить: хоть он Шаманку и грохнул, а следов-то никаких не сыскать. Да ладно, ее все равно не воротишь: хоть с отцом поживу, а то так я вне закона на своей хате ночую.
— Ну давай, Циклоп, греби! — Махлаткин протянул приятелю растопыренную пятерню. — А я пойду над ребятней поприкалываюсь, а потом, может, к Носорогу шлепнусь: он хоть накормит, а то у меня в кармане уже одна мелочевка.
* * *
Ребята простились и разошлись в разные стороны: Нетаков направился к переходу через проспект, а Коля пошел к Удельнинскому парку, на ходу высматривая вдоль трамвайных путей знакомые контуры. Так уж повелось, что если ребята застревали на Комендантке, то каждый раз рассеивались между кольцом и двумя встречными остановками и бестолково гадали, с какой стороны может нынче появиться последний трамвай да где он остановится, если вообще соизволит это сделать. Фары могли озарить пространство под мостом — значит, транспорт движется со стороны Выборгского района от Светлановской площади. Свечение с противоположной стороны означало приближение состава из недр Приморского района. Впрочем, трамвай мог вынырнуть и от кольца, что располагалось напротив Удельнинского парка, посредине между метро «Пионерская» и железнодорожным мостом. Причем в этом случае транспорт мог уйти в любом из двух направлений.
Чтобы наверняка перехватить трамвай, развозивший рабочих, ребята старались подойти к кольцу и уже здесь ожидать решения своей ночной участи. После опознания желанного состава ребятам еще надо было в нем очутиться. Тогда их цель была достигнута и они имели все основания надеяться провести ночь в салоне.
Вагоновожатые, конечно, встречались разные, но многие допускали ребят к ночным странствиям по пустынному городу. Правда, если в салоне находились начальство, люди, жалевшие безнадзор, делали вид, что знать их не знают и даже сурово требовали покинуть вагон. Но это, к счастью, случалось довольно редко, и обычно, опознав своих старших друзей, дети могли дремать под скрип и мерное покачивание одинокого состава до самого утра.
Сегодня ночью ребят собралось человек десять. Было довольно холодно, и они очень надеялись, что трамвай спасет их от необходимости мерзнуть в подвалах или дубеть от стужи в картонных коробках на рынке. Когда кто-то начинал ныть, что, мол, никакого трамвая уже не будет, Колька Махлаткин юморил и так высмеивал нытика, что тот сам начинал хохотать и высматривать долгожданный свет.
Олег Ревень отчего-то был нынче грустный и молчаливый, курил и не реагировал на Колькины примочки. Правда, он оказался самым зорким и первым угадал появление трамвая.
— Ребята, вон он! — закричал Олег и воткнул палец в темноту навстречу неопределенному мерцанию, обозначившемуся под железнодорожным мостом. — Надо его тормознуть!
— У Ревуна глюки пошли! Смотри-ка, ты стал лучше Циклопа видеть! — Махлаткин захохотал и прижался к Любке Бросовой. — Слышь, Проводница, ты колесами не богата?
— Давайте Мутанта на рельсы поставим — водила точно тормознет! — Никита Бросов схватил Костю Кумирова за воротник и потащил к насыпи.
— Лохматка, ты сегодня, что, мало кайфа словил? — Люба с удивлением посмотрела на Колю.
— Вы не буяньте, а то он не остановится! — Олег продолжал наблюдать за увеличивающимся световым пятном, ползущим по трамвайной линии.
— Пусти, долбень! — Костя отчаянно махал руками и извивался, пытаясь освободиться из крепких рук Мертвеца, но тот с гоготом продолжал волочить его между рельсов.
— Любка, улыбнись ему — он стопудово тормознет! — Махлаткин стал на шпалах дрыгать ногами и мять руками свои несуществующие груди. — Тоси-боси! Мужской балет!
— Настя, ты меня уже задолбала! — Люба подбежала к Ремневой и рванула ее за рукав. Настя без всякого выражения на лице развернулась от резкого движения Бросовой и снова застыла. — Стой рядом, а то останешься здесь — тебя маньяки снасилуют или людоед сожрет! Никита, я ж тебе говорила, не давай ей столько колес — видишь, как ее заморозило!
— Да она просто мужика хочет! — Бросов, не поворачиваясь к сестре, заканчивал расправу над Костей. Он сильно ударил Кумирова в живот — мальчик согнулся и захрипел. — И ни шагу отсюда, а то яйца оторву, если их у тебя еще в дурдоме не оторвали!
— Да я ему их давно дверью отщемил и рыбкам скормил! — Махлаткин подскочил сзади и дал Косте хлесткого пинка. — Если трамвай мимо проскочит, давай его к рельсам привяжем, пусть ночует здесь, как партизан Герман!
— Трамвай! Трамвай! — слились в хор детские голоса, перемежая мат с восторженными восклицаниями. — Сойдите с рельс, мудилы! Под колеса не упадите, мать вашу!
Трамвай двигался сверху вниз и, вопреки чаяниям детей, набирал скорость. Огненный подсолнух света плыл словно бы впереди состава и, ослепив ребят, лишал их возможности разглядеть водителя за бликующим стеклом. Неужели он не остановится? Неужели водитель их не видит? Может быть, он очень устал? Может быть, пьяный? Может быть, заснул?
— Дядя водитель, стой! Мужик! Алло! Не уезжай! — Детские осипшие, хрипловатые голоса аукались в ночном парке, их лица пристально вглядывались в уютно освещенное нутро салона, где сидели люди в оранжевой униформе. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то показывал ребятам безымянный палец.
Все еще не желая смириться со своей неудачей, ребята, кто как мог, побежали вслед за трамваем.
На бегу, тяжело дыша, дети гадали о возможных причинах столь досадного облома: отказали тормоза, шутка, новый водитель? Они не могли долго гнаться за продинамившим их трамваем и уже метров через пятьдесят один за другим переходили на ходьбу. При этом большинство из них яростно материлось, совершенно не стесняясь друг друга, как это обычно делали их родители и близкие, друзья — почти все, с кем им выпала судьба жить и общаться.
— Пошли в говнюшник! — крикнул, закуривая на ходу сигарету, Махлаткин. — Там хоть тепло — не околеем! Мутант, не дрейфь, мы тебя там в говне не утопим. Ты теперь — свой парень.
— До чего я дура, что с вами, малолетками, сегодня связалась! — Люба продолжала толкать перед собой окаменевшую Настю. — Сейчас проголосую мотор и напрошусь к кому-нибудь на ночь или чтобы до центра подбросили, там кого-нибудь сниму. Не-а, я без Насти не поеду! Надо так сговориться, чтобы нас потом к маме Ангелине свезли.
— К этой своднице? Сколько ты ей с каждого клиента отстегиваешь? — Никита хрипел и захлебывался кашлем: в детстве он страдал астмой и с тех пор совершенно не переносил бега.
— А что за говнюшник? Чего там? — Кумиров, только сегодня попавший в компанию безнадзора, еще ни разу не был в знаменитом на всю Комендань прибежище детей и взрослых, оставшихся без крова. — Все гадят, что ли?
— Да наподобие того — не продохнуть! — Ревень посмотрел на Костю и удивился, что может смущать это чудовище? Да нет, жалко его, конечно, к нему, в общем-то, и привыкнуть можно, но по первости от такой рожи можно на всю жизнь онеметь. — Не бзди, там главное, чтобы ты с кем-то был. Ну три-четыре пацана. Тогда — не страшно. А если один, так взрослые бомжары могут похитить и сожрать. Они там тоже тусуются. Ну чуть подальше. У них — свое логово, а у нас — свое.
— Короче, Мутант, там — канализация. — Махлаткин оплел голову Кумирова клубами дыма и улыбнулся. — В люк спускаешься, под землю, трубу находишь, ложишься на нее, как на бабу, обнимаешь и спишь. Главное — тепло, не замерзнешь. Не подохнешь, понимаешь? А что тебе еще надо? А подохнешь, так мы тебя заспиртуем и в музей продадим. Вот бабок-то у нас будет!
— Пацаны! Мы поехали! — Любка действительно остановила какой-то «жигуль», покумекала с водилой, запихнула в заднюю дверь Настю, сама устроилась впереди, хлопнула дверью и помахала оставшимся.
Махлаткин развернулся в сторону отъезжающей машины ягодицами и издал громкий звук, похожий на стук дятла о ствол дерева. Ребят обдало угарным выхлопом, и они вразнобой заматерились.
Глава 21. Ситуация на Васильевском острове
«Скорая» с воем помчалась по набережной вниз по Неве, свернула после Горного института направо, а на пересечении линии с Большим проспектом — налево.
— В дежурную? — то ли спросил, то ли подумал Весовой, отметив про себя неприятный запах, пропитавший микроавтобус.
— Да, — растянуто подтвердил паренек Павлухиных лет слова мужчины в морской форме. — Там хорошие хирурги.
— А-а-а… — Стас издал неопределенный звук и посмотрел на своего юного коллегу, по-прежнему удивляясь про себя дурному запаху: не мертвецов же они здесь перевозят?
— Станислав Егорович, это ведь — ерунда, правда? — спросил лежащий на носилках Павел.
— Да, конечно, сынок. — Весовой сам не ожидал сорвавшегося с языка обращения. — Как разрезал, так и зашьют. Ну шрам останется. А что для мужчины шрам? Я полагаю, только заслуга. Правда?
Интонация Стаса вызывала на разговор санитара, требовала от него поддержки.
— В принципе — да, — согласился санитар.
«Скорая» затормозила перед опущенным шлагбаумом. Тот, подрагивая, словно в замедленной съемке, поднялся градусов на сорок пять, машина въехала во двор, пересекла его и остановилась около отделения хирургии.
— Я схожу за каталкой? — Санитар внимательно посмотрел на Стаса сонными глазами. — Или вы мне поможете занести вашего сына внутрь?
— Я готов! — встрепенулся Стас, отключив все посторонние мысли. — Так же, как грузили?
— Да. — Юноша отозвался затылком, поскольку уже покидал автобус. — Только в обратном порядке.
Врач сразу устремился внутрь здания, а они выкатили носилки с еще более побледневшим Павлом наружу. Санитар встал впереди.
— Хотите, донесем до лифта? — предложил санитар, и Стас отметил, что со спины уши молодого человека в халате похожи на очень большие глаза.
— Конечно. Как вас зовут? — Весовой обратил внимание, что запах, замеченный им еще в машине, продолжает его преследовать и на улице. — Неужели так несет от этого заспанного санитара?
— Борис, — представился впереди идущий и распахнул дверь в приемное отделение.
— Станислав Егорович, вы что-нибудь слышали о киллере по кличке Скунс? — приподнял голову Павел.
— Слышал, и немало, — откликнулся Весовой. — Честно тебе признаюсь — даже не знаю, чему во всех легендах про этого человека-оборотня и верить. По крайней мере, мне столько раз сообщали о его смерти, что этих известий хватило бы на целый взвод. А он, оказывается, снова всплывает и опять кого-то крошит.
— А это правда, что он никого из свидетелей не оставляет в живых? — Морошкин смотрел на Весового снизу и различал лишь уже посиневший со времени утреннего бритья подбородок.
— Здесь, мне кажется, дело обстоит не совсем так. У меня сложилось впечатление, что он старается все сдирижировать таким образом, чтобы люди, которые соберутся в месте проведения акции, в любом случае подлежали ликвидации. — Если бы Станислав мог пойти на большую откровенность, то, пожалуй, сознался бы в том, что не раз прикидывал возможность встречи со Скунсом и был бы не прочь с ним поработать. — Ну, то есть берет на себя роль не банального убийцы, а в каком-то смысле — орудия провидения.
— А он действительно умеет предвидеть все нюансы и все, что ни случится, даже самые фантастические случайности, использует в своих интересах? — Павел попытался глянуть на свой перевязанный живот, очевидно сетуя, что оказался не способен просчитать действия бандита. — Ведь именно из-за этого никто не может подстроить ему ловушку?
— Да, об этом сложено немало песен. Говорят, когда он за стол садится, то сразу прикидывает все плюсы и минусы на случай непредвиденной свары. Например, если перед ним лежит вилка, то он оценивает, как по ней ударить, чтобы она могла принести ущерб противнику. Сидит на стуле и прикидывает, как вместе с ним упасть, чтобы следом ногами стол через себя перебросить. Ну и так далее. Словом — компьютер, а не человек.
— Мне тут еще прогнали такую телегу, что этот Скунс, мол, и в самом деле не человек, а экспериментальная модель. — Пальцы юноши сплелись на груди; он, конечно, очень переживал за свое будущее и скорее всего расспросами об убийце со странной кличкой просто отвлекал себя от ужасных мыслей. — Не то оживленный мертвец, запрограммированный учеными, не то полуробот с электроникой вместо мозгов.
— Ой, да в городе сейчас полно всяких маньяков! — воскликнул санитар неожиданно юным для его лет голосом. — Сгружайте, Станислав Егорович, вашего сынулю. Дальше я сам покачу.
— Понял, Борис. — Стас плавно, повторяя заученные движения санитара, переправил юношу на каталку. — Вот так, брат! Давай там, держись! Я тебя здесь подожду. Может быть, вместе по домам поедем?
— Да не беспокойтесь вы, ничего с ним не произойдет! — странным образом оборвал Весового Борис и с какой-то непонятной агрессией втолкнул каталку в распахнутый грузовой лифт. — Ой, Корней Иванович, а вы разве сегодня не в морге?
— А ты, Боренька, хотел человечка прямо ко мне везти? Погоди, он еще не отмаялся! — доброжелательно отозвался из кабины малого роста мужчина с неандертальским лицом: его лоб так навис над глазами, что они смотрели по-медвежьи. На Корнее поверх белого халата был надет ватник, а на ногах — валенки с калошами. — Людей-то всех посокращали, вот и приходится трубить многостаночником. Вы, если провожатый, то здесь посидите — наверх не положено.
— Да я знаю, мужики. Вы уж там скажите, чтобы с ним поаккуратнее: парень первый раз в такую историю попал. — Стас остался стоять по другую сторону раздвижной металлической решетки и застекленных дверей, которые с дружеской, как могло показаться, улыбкой закрыл неторопливый служитель морга. — Если там что-то надо, так намекните — все будет, только бы нормально зашили.
— У нас этого не требуется: полис имеется, значит, лечись на здоровье! — совсем уже ласково произнес Корней, голос его при этом постепенно удалялся под скрежет металлических механизмов: лифт, надрывно кряхтя, пополз вверх. — Лучшие хирурги, а получают гроши! Ни бинтов, ни йода! До чего доходит: жмуриков кухонным инструментом обрабатываем!
Слово «кухонным» Корней произнес с ударением на второй слог. Стас отметил, что это, кажется, придало некоторую одомашненность суровой, в общем-то, фразе, и даже представил себе, как мелкий человек со смешным лобастым лицом тужится около заиндевевшего тела со столовым ножом и рыбной вилкой. Фантазируя, он наблюдал за днищем лифта, но вскоре в поле его зрения остался лишь черный шланг, свисающий под кабиной. Весовой отстранился от лифта и подумал, что надо бы позвонить Соне и как-то подготовить ее к случившемуся. Он приблизился к застекленным дверям с табличкой «Мужская травматология» и заглянул внутрь: в коридоре стояло несколько Кроватей с больными, но никого из персонала не было видно. «Отлучились», — подумал Весовой и осторожно, чтобы не побеспокоить травмированных людей, приоткрыл дверь и вступил внутрь. Рядом со входом стоял стол дежурной медсестры, а на нем — телефон. Стас набрал нужный номер, но к аппарату никто не подходил. «Спит, наверное, так сегодня умаялась», — улыбнулся Весовой и положил трубку.
* * *
Стас покинул отделение, двинулся по коридору, направился к выходу и вышел во внутренний двор. Оказавшись на улице, он тяжело вздохнул и подумал, не закурить ли, чтобы немного успокоить нервы и собраться с мыслями. Он пошел направо вдоль здания и вышел к парадному подъезду, перед которым на высоком гранитном постаменте высилась небольшая фигура Ленина. «Надо же, до сих пор не сбросили и не украли!» — удивился Весовой.
Ночную тишину вспорол визг тормозов. Весовой вернулся к углу здания и увидел две фигуры, женскую и мужскую, стремящиеся к главному корпусу больницы. В женщине он тотчас узнал Софью, но, смущенный присутствием незнакомого ему спутника, не стал выходить на свет, а постарался остаться незамеченным в темной части двора. Тем не менее мужчина, кажется, все же ощутил какой-то импульс и небрежно, как будто невзначай, посмотрел туда, где старался слиться с кирпичной стеной бывший одноклассник Морошкиной и нынешний коллега ее единственного сына.
— Боже мой, Лев, как же мы его не заметили? Я ведь, дура, знала, что Паша на дежурстве, но мне бы никогда в голову не пришло, что это моего сыночка грузят в «скорую»… — Сонин голос отчетливо разносился по всему двору. В ее руке, словно контрольная лампочка, мерцала сигарета.
— Соня, только, ради Бога, не волнуйтесь! Мы сейчас все узнаем и все сделаем для вашего сына. — Седая, по-боксерски стриженная голова Льва еще раз лениво мотнулась в сторону Весового, и обе фигуры скрылись за углом здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Не, Колян, я сегодня — домой. Хочу завтра на заправке поработать, а то жрать совсем нечего. Если на метро не успею, так пешком доберусь. — Денис привычно затянулся и выпустил дым через расширившиеся ноздри. — Инспектор, ну эта, тетя Соня, говорит, вроде Ленина должны скоро выпустить: хоть он Шаманку и грохнул, а следов-то никаких не сыскать. Да ладно, ее все равно не воротишь: хоть с отцом поживу, а то так я вне закона на своей хате ночую.
— Ну давай, Циклоп, греби! — Махлаткин протянул приятелю растопыренную пятерню. — А я пойду над ребятней поприкалываюсь, а потом, может, к Носорогу шлепнусь: он хоть накормит, а то у меня в кармане уже одна мелочевка.
* * *
Ребята простились и разошлись в разные стороны: Нетаков направился к переходу через проспект, а Коля пошел к Удельнинскому парку, на ходу высматривая вдоль трамвайных путей знакомые контуры. Так уж повелось, что если ребята застревали на Комендантке, то каждый раз рассеивались между кольцом и двумя встречными остановками и бестолково гадали, с какой стороны может нынче появиться последний трамвай да где он остановится, если вообще соизволит это сделать. Фары могли озарить пространство под мостом — значит, транспорт движется со стороны Выборгского района от Светлановской площади. Свечение с противоположной стороны означало приближение состава из недр Приморского района. Впрочем, трамвай мог вынырнуть и от кольца, что располагалось напротив Удельнинского парка, посредине между метро «Пионерская» и железнодорожным мостом. Причем в этом случае транспорт мог уйти в любом из двух направлений.
Чтобы наверняка перехватить трамвай, развозивший рабочих, ребята старались подойти к кольцу и уже здесь ожидать решения своей ночной участи. После опознания желанного состава ребятам еще надо было в нем очутиться. Тогда их цель была достигнута и они имели все основания надеяться провести ночь в салоне.
Вагоновожатые, конечно, встречались разные, но многие допускали ребят к ночным странствиям по пустынному городу. Правда, если в салоне находились начальство, люди, жалевшие безнадзор, делали вид, что знать их не знают и даже сурово требовали покинуть вагон. Но это, к счастью, случалось довольно редко, и обычно, опознав своих старших друзей, дети могли дремать под скрип и мерное покачивание одинокого состава до самого утра.
Сегодня ночью ребят собралось человек десять. Было довольно холодно, и они очень надеялись, что трамвай спасет их от необходимости мерзнуть в подвалах или дубеть от стужи в картонных коробках на рынке. Когда кто-то начинал ныть, что, мол, никакого трамвая уже не будет, Колька Махлаткин юморил и так высмеивал нытика, что тот сам начинал хохотать и высматривать долгожданный свет.
Олег Ревень отчего-то был нынче грустный и молчаливый, курил и не реагировал на Колькины примочки. Правда, он оказался самым зорким и первым угадал появление трамвая.
— Ребята, вон он! — закричал Олег и воткнул палец в темноту навстречу неопределенному мерцанию, обозначившемуся под железнодорожным мостом. — Надо его тормознуть!
— У Ревуна глюки пошли! Смотри-ка, ты стал лучше Циклопа видеть! — Махлаткин захохотал и прижался к Любке Бросовой. — Слышь, Проводница, ты колесами не богата?
— Давайте Мутанта на рельсы поставим — водила точно тормознет! — Никита Бросов схватил Костю Кумирова за воротник и потащил к насыпи.
— Лохматка, ты сегодня, что, мало кайфа словил? — Люба с удивлением посмотрела на Колю.
— Вы не буяньте, а то он не остановится! — Олег продолжал наблюдать за увеличивающимся световым пятном, ползущим по трамвайной линии.
— Пусти, долбень! — Костя отчаянно махал руками и извивался, пытаясь освободиться из крепких рук Мертвеца, но тот с гоготом продолжал волочить его между рельсов.
— Любка, улыбнись ему — он стопудово тормознет! — Махлаткин стал на шпалах дрыгать ногами и мять руками свои несуществующие груди. — Тоси-боси! Мужской балет!
— Настя, ты меня уже задолбала! — Люба подбежала к Ремневой и рванула ее за рукав. Настя без всякого выражения на лице развернулась от резкого движения Бросовой и снова застыла. — Стой рядом, а то останешься здесь — тебя маньяки снасилуют или людоед сожрет! Никита, я ж тебе говорила, не давай ей столько колес — видишь, как ее заморозило!
— Да она просто мужика хочет! — Бросов, не поворачиваясь к сестре, заканчивал расправу над Костей. Он сильно ударил Кумирова в живот — мальчик согнулся и захрипел. — И ни шагу отсюда, а то яйца оторву, если их у тебя еще в дурдоме не оторвали!
— Да я ему их давно дверью отщемил и рыбкам скормил! — Махлаткин подскочил сзади и дал Косте хлесткого пинка. — Если трамвай мимо проскочит, давай его к рельсам привяжем, пусть ночует здесь, как партизан Герман!
— Трамвай! Трамвай! — слились в хор детские голоса, перемежая мат с восторженными восклицаниями. — Сойдите с рельс, мудилы! Под колеса не упадите, мать вашу!
Трамвай двигался сверху вниз и, вопреки чаяниям детей, набирал скорость. Огненный подсолнух света плыл словно бы впереди состава и, ослепив ребят, лишал их возможности разглядеть водителя за бликующим стеклом. Неужели он не остановится? Неужели водитель их не видит? Может быть, он очень устал? Может быть, пьяный? Может быть, заснул?
— Дядя водитель, стой! Мужик! Алло! Не уезжай! — Детские осипшие, хрипловатые голоса аукались в ночном парке, их лица пристально вглядывались в уютно освещенное нутро салона, где сидели люди в оранжевой униформе. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то показывал ребятам безымянный палец.
Все еще не желая смириться со своей неудачей, ребята, кто как мог, побежали вслед за трамваем.
На бегу, тяжело дыша, дети гадали о возможных причинах столь досадного облома: отказали тормоза, шутка, новый водитель? Они не могли долго гнаться за продинамившим их трамваем и уже метров через пятьдесят один за другим переходили на ходьбу. При этом большинство из них яростно материлось, совершенно не стесняясь друг друга, как это обычно делали их родители и близкие, друзья — почти все, с кем им выпала судьба жить и общаться.
— Пошли в говнюшник! — крикнул, закуривая на ходу сигарету, Махлаткин. — Там хоть тепло — не околеем! Мутант, не дрейфь, мы тебя там в говне не утопим. Ты теперь — свой парень.
— До чего я дура, что с вами, малолетками, сегодня связалась! — Люба продолжала толкать перед собой окаменевшую Настю. — Сейчас проголосую мотор и напрошусь к кому-нибудь на ночь или чтобы до центра подбросили, там кого-нибудь сниму. Не-а, я без Насти не поеду! Надо так сговориться, чтобы нас потом к маме Ангелине свезли.
— К этой своднице? Сколько ты ей с каждого клиента отстегиваешь? — Никита хрипел и захлебывался кашлем: в детстве он страдал астмой и с тех пор совершенно не переносил бега.
— А что за говнюшник? Чего там? — Кумиров, только сегодня попавший в компанию безнадзора, еще ни разу не был в знаменитом на всю Комендань прибежище детей и взрослых, оставшихся без крова. — Все гадят, что ли?
— Да наподобие того — не продохнуть! — Ревень посмотрел на Костю и удивился, что может смущать это чудовище? Да нет, жалко его, конечно, к нему, в общем-то, и привыкнуть можно, но по первости от такой рожи можно на всю жизнь онеметь. — Не бзди, там главное, чтобы ты с кем-то был. Ну три-четыре пацана. Тогда — не страшно. А если один, так взрослые бомжары могут похитить и сожрать. Они там тоже тусуются. Ну чуть подальше. У них — свое логово, а у нас — свое.
— Короче, Мутант, там — канализация. — Махлаткин оплел голову Кумирова клубами дыма и улыбнулся. — В люк спускаешься, под землю, трубу находишь, ложишься на нее, как на бабу, обнимаешь и спишь. Главное — тепло, не замерзнешь. Не подохнешь, понимаешь? А что тебе еще надо? А подохнешь, так мы тебя заспиртуем и в музей продадим. Вот бабок-то у нас будет!
— Пацаны! Мы поехали! — Любка действительно остановила какой-то «жигуль», покумекала с водилой, запихнула в заднюю дверь Настю, сама устроилась впереди, хлопнула дверью и помахала оставшимся.
Махлаткин развернулся в сторону отъезжающей машины ягодицами и издал громкий звук, похожий на стук дятла о ствол дерева. Ребят обдало угарным выхлопом, и они вразнобой заматерились.
Глава 21. Ситуация на Васильевском острове
«Скорая» с воем помчалась по набережной вниз по Неве, свернула после Горного института направо, а на пересечении линии с Большим проспектом — налево.
— В дежурную? — то ли спросил, то ли подумал Весовой, отметив про себя неприятный запах, пропитавший микроавтобус.
— Да, — растянуто подтвердил паренек Павлухиных лет слова мужчины в морской форме. — Там хорошие хирурги.
— А-а-а… — Стас издал неопределенный звук и посмотрел на своего юного коллегу, по-прежнему удивляясь про себя дурному запаху: не мертвецов же они здесь перевозят?
— Станислав Егорович, это ведь — ерунда, правда? — спросил лежащий на носилках Павел.
— Да, конечно, сынок. — Весовой сам не ожидал сорвавшегося с языка обращения. — Как разрезал, так и зашьют. Ну шрам останется. А что для мужчины шрам? Я полагаю, только заслуга. Правда?
Интонация Стаса вызывала на разговор санитара, требовала от него поддержки.
— В принципе — да, — согласился санитар.
«Скорая» затормозила перед опущенным шлагбаумом. Тот, подрагивая, словно в замедленной съемке, поднялся градусов на сорок пять, машина въехала во двор, пересекла его и остановилась около отделения хирургии.
— Я схожу за каталкой? — Санитар внимательно посмотрел на Стаса сонными глазами. — Или вы мне поможете занести вашего сына внутрь?
— Я готов! — встрепенулся Стас, отключив все посторонние мысли. — Так же, как грузили?
— Да. — Юноша отозвался затылком, поскольку уже покидал автобус. — Только в обратном порядке.
Врач сразу устремился внутрь здания, а они выкатили носилки с еще более побледневшим Павлом наружу. Санитар встал впереди.
— Хотите, донесем до лифта? — предложил санитар, и Стас отметил, что со спины уши молодого человека в халате похожи на очень большие глаза.
— Конечно. Как вас зовут? — Весовой обратил внимание, что запах, замеченный им еще в машине, продолжает его преследовать и на улице. — Неужели так несет от этого заспанного санитара?
— Борис, — представился впереди идущий и распахнул дверь в приемное отделение.
— Станислав Егорович, вы что-нибудь слышали о киллере по кличке Скунс? — приподнял голову Павел.
— Слышал, и немало, — откликнулся Весовой. — Честно тебе признаюсь — даже не знаю, чему во всех легендах про этого человека-оборотня и верить. По крайней мере, мне столько раз сообщали о его смерти, что этих известий хватило бы на целый взвод. А он, оказывается, снова всплывает и опять кого-то крошит.
— А это правда, что он никого из свидетелей не оставляет в живых? — Морошкин смотрел на Весового снизу и различал лишь уже посиневший со времени утреннего бритья подбородок.
— Здесь, мне кажется, дело обстоит не совсем так. У меня сложилось впечатление, что он старается все сдирижировать таким образом, чтобы люди, которые соберутся в месте проведения акции, в любом случае подлежали ликвидации. — Если бы Станислав мог пойти на большую откровенность, то, пожалуй, сознался бы в том, что не раз прикидывал возможность встречи со Скунсом и был бы не прочь с ним поработать. — Ну, то есть берет на себя роль не банального убийцы, а в каком-то смысле — орудия провидения.
— А он действительно умеет предвидеть все нюансы и все, что ни случится, даже самые фантастические случайности, использует в своих интересах? — Павел попытался глянуть на свой перевязанный живот, очевидно сетуя, что оказался не способен просчитать действия бандита. — Ведь именно из-за этого никто не может подстроить ему ловушку?
— Да, об этом сложено немало песен. Говорят, когда он за стол садится, то сразу прикидывает все плюсы и минусы на случай непредвиденной свары. Например, если перед ним лежит вилка, то он оценивает, как по ней ударить, чтобы она могла принести ущерб противнику. Сидит на стуле и прикидывает, как вместе с ним упасть, чтобы следом ногами стол через себя перебросить. Ну и так далее. Словом — компьютер, а не человек.
— Мне тут еще прогнали такую телегу, что этот Скунс, мол, и в самом деле не человек, а экспериментальная модель. — Пальцы юноши сплелись на груди; он, конечно, очень переживал за свое будущее и скорее всего расспросами об убийце со странной кличкой просто отвлекал себя от ужасных мыслей. — Не то оживленный мертвец, запрограммированный учеными, не то полуробот с электроникой вместо мозгов.
— Ой, да в городе сейчас полно всяких маньяков! — воскликнул санитар неожиданно юным для его лет голосом. — Сгружайте, Станислав Егорович, вашего сынулю. Дальше я сам покачу.
— Понял, Борис. — Стас плавно, повторяя заученные движения санитара, переправил юношу на каталку. — Вот так, брат! Давай там, держись! Я тебя здесь подожду. Может быть, вместе по домам поедем?
— Да не беспокойтесь вы, ничего с ним не произойдет! — странным образом оборвал Весового Борис и с какой-то непонятной агрессией втолкнул каталку в распахнутый грузовой лифт. — Ой, Корней Иванович, а вы разве сегодня не в морге?
— А ты, Боренька, хотел человечка прямо ко мне везти? Погоди, он еще не отмаялся! — доброжелательно отозвался из кабины малого роста мужчина с неандертальским лицом: его лоб так навис над глазами, что они смотрели по-медвежьи. На Корнее поверх белого халата был надет ватник, а на ногах — валенки с калошами. — Людей-то всех посокращали, вот и приходится трубить многостаночником. Вы, если провожатый, то здесь посидите — наверх не положено.
— Да я знаю, мужики. Вы уж там скажите, чтобы с ним поаккуратнее: парень первый раз в такую историю попал. — Стас остался стоять по другую сторону раздвижной металлической решетки и застекленных дверей, которые с дружеской, как могло показаться, улыбкой закрыл неторопливый служитель морга. — Если там что-то надо, так намекните — все будет, только бы нормально зашили.
— У нас этого не требуется: полис имеется, значит, лечись на здоровье! — совсем уже ласково произнес Корней, голос его при этом постепенно удалялся под скрежет металлических механизмов: лифт, надрывно кряхтя, пополз вверх. — Лучшие хирурги, а получают гроши! Ни бинтов, ни йода! До чего доходит: жмуриков кухонным инструментом обрабатываем!
Слово «кухонным» Корней произнес с ударением на второй слог. Стас отметил, что это, кажется, придало некоторую одомашненность суровой, в общем-то, фразе, и даже представил себе, как мелкий человек со смешным лобастым лицом тужится около заиндевевшего тела со столовым ножом и рыбной вилкой. Фантазируя, он наблюдал за днищем лифта, но вскоре в поле его зрения остался лишь черный шланг, свисающий под кабиной. Весовой отстранился от лифта и подумал, что надо бы позвонить Соне и как-то подготовить ее к случившемуся. Он приблизился к застекленным дверям с табличкой «Мужская травматология» и заглянул внутрь: в коридоре стояло несколько Кроватей с больными, но никого из персонала не было видно. «Отлучились», — подумал Весовой и осторожно, чтобы не побеспокоить травмированных людей, приоткрыл дверь и вступил внутрь. Рядом со входом стоял стол дежурной медсестры, а на нем — телефон. Стас набрал нужный номер, но к аппарату никто не подходил. «Спит, наверное, так сегодня умаялась», — улыбнулся Весовой и положил трубку.
* * *
Стас покинул отделение, двинулся по коридору, направился к выходу и вышел во внутренний двор. Оказавшись на улице, он тяжело вздохнул и подумал, не закурить ли, чтобы немного успокоить нервы и собраться с мыслями. Он пошел направо вдоль здания и вышел к парадному подъезду, перед которым на высоком гранитном постаменте высилась небольшая фигура Ленина. «Надо же, до сих пор не сбросили и не украли!» — удивился Весовой.
Ночную тишину вспорол визг тормозов. Весовой вернулся к углу здания и увидел две фигуры, женскую и мужскую, стремящиеся к главному корпусу больницы. В женщине он тотчас узнал Софью, но, смущенный присутствием незнакомого ему спутника, не стал выходить на свет, а постарался остаться незамеченным в темной части двора. Тем не менее мужчина, кажется, все же ощутил какой-то импульс и небрежно, как будто невзначай, посмотрел туда, где старался слиться с кирпичной стеной бывший одноклассник Морошкиной и нынешний коллега ее единственного сына.
— Боже мой, Лев, как же мы его не заметили? Я ведь, дура, знала, что Паша на дежурстве, но мне бы никогда в голову не пришло, что это моего сыночка грузят в «скорую»… — Сонин голос отчетливо разносился по всему двору. В ее руке, словно контрольная лампочка, мерцала сигарета.
— Соня, только, ради Бога, не волнуйтесь! Мы сейчас все узнаем и все сделаем для вашего сына. — Седая, по-боксерски стриженная голова Льва еще раз лениво мотнулась в сторону Весового, и обе фигуры скрылись за углом здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37