В каком состоянии Коцко?
Кольцов развел руками.
- Я не врач.
- Вот что, - решил Дробаха. - Надо осмотреть квартиру Коцко еще раз,
а потом поговорить с ней.
В управлении Дробаха быстро договорился о том, что Кольцов
подключается к розыску. Потом нас познакомили со старшим оперативной
группы, которая производила осмотр квартиры Коцко, и мы поехали на
Весеннюю.
Теперь впереди сидел старший лейтенант Доценко, а мы втроем теснились
позади. Доценко не оглядывался, видно, немного нервничал. Я понимал его:
всегда неприятно, когда твои выводы ставятся под сомнение, но ведь вдвойне
неприятнее, когда приезжают столичные работники: если что-нибудь сделал не
так, огласка чуть не на всю республику.
Квартира Коцко на первом этаже стандартного пятиэтажного дома.
Доценко снял с двери печать, и мы вошли внутрь. Здесь все сохранилось так,
как было, когда приехала "скорая помощь" и оперативная группа милиции. На
столе три бутылки из-под водки, две пустых, в третьей - на донышке.
Большими кусками нарезанная колбаса и сыр, недоеденные рыбные консервы, на
сковородке - остатки яичницы с картошкой...
Незастланная постель в комнате, раскладушка с подушкой и одеялом в
кухне.
Дробаха прошелся по квартире, спросил у Доценко, ткнув пальцем в
незастланную постель:
- Коцко лежала тут?
Старший лейтенант начал объяснять:
- Она тут спала, но, наверное, что-то почувствовала ночью, потому что
сползла с постели, и мы нашли ее у двери. А Медведь в кухне на
раскладушке...
- Угу, - кивнул Дробаха. - Из-под двери тянуло, поэтому Коцко и
спаслась.
Я прошел на кухню, попросил Доценко:
- Дайте-ка мне протокол осмотра квартиры. - Внимательно изучил его и
заметил: - Тут констатируется, что в плите не были закрыты два крана:
крайней правой горелки, на которой стоял полный чайник, и духовки. Вы
сделали вывод, что несчастный случай произошел после того, как кипящая
вода залила горелку. А как же быть с духовкой?
Старший лейтенант смутился.
- Так ведь были же пьяны, - ответил он не очень уверенно. - Оба
пьяные, видите, почти три бутылки опорожнили, могли случайно и другой кран
открыть.
- Бросьте, - не очень-то вежливо оборвал его Дробаха, - не
оправдывайтесь. Осмотр квартиры проведен поверхностно, вы были в плену
своей версии и все подгоняли под несчастный случай. А тут - преступление.
- Видите, на столе - две рюмки и две тарелки, - Доценко сделал еще
одну попытку оправдаться. - Их было только двое, Медведь и Коцко.
Я подошел к посудной сушилке, вытащил не очень чистую тарелку.
- Дайте на анализ, - приказал я Доценко, - и убедитесь, что остатки
еды на ней идентичны той, что на столе. Вот вам и третий.
Старший лейтенант только пожал плечами, а Кольцов, похлопав его по
плечу, сказал:
- Должен признать ошибку, Костя, никуда не денешься.
- Дело еще не закрыто, - огрызнулся тот, - я собирался сегодня
допросить Коцко, и все равно истина бы восторжествовала.
- А если б Коцко умерла в больнице? - спросил Дробаха.
- Вам хорошо, вы знаете, что должен быть третий...
Я разозлился.
- Вы осмотрели квартиру очень небрежно, - резко сказал я, - и надо
наконец признать это. Взгляните на постель: подушки небольшие, и, если
женщина легла одна, положила бы их друг на друга. А они лежат рядом.
Умерла бы Коцко, мы бы не приехали, и все списывается на несчастный
случай. Именно этого и желал преступник, убийца, а вы проявили такое
легкомыслие.
Дробаха, наверное, решил, что споры сейчас ни к чему. Довольно-таки
решительно положил им конец, предложив ехать в больницу. Мы знали, что
Галина Микитовна Коцко чувствует себя скверно, однако врач разрешил нам
поговорить с ней.
То, что Коцко лишь чудом не попала на тот свет, я понял с первого
взгляда. Она была какая-то бледно-желтая, словно восковая, глаза
ввалились, черты лица заострились, как у покойницы, и руки, лежавшие на
одеяле, чуть-чуть дрожали.
Дробаха сел у кровати, я остановился немного поодаль, но так, чтобы
не пропустить ни одного слова Галины Микитовны. Если, конечно, она захочет
разговаривать с нами.
Дробаха в своих роговых очках и белом халате напоминал солидного
профессора. Может быть, женщина и приняла его за такового, потому что
пошевелилась в кровати и сказала:
- Голова... голова болит, и душно мне.
Дробаха сочувственно нагнулся над ее койкой.
- Врачи делают все, чтобы облегчить ваши страдания, уважаемая, -
мягко сказал он. - Они разрешили нам поговорить с вами несколько минут,
если вы не возражаете. Мы из следственных органов и хотим кое-что
выяснить.
Женщина не ответила, закрыла глаза, и это можно было счесть и
согласием, и отказом.
Дробаха решил сразу взять быка за рога. Вероятно, это было не очень
правильно с медицинской точки зрения, вероятно, я повел бы разговор
несколько иначе, постепенно подводя больную к сознанию того, что
случилось, но, в конце концов, Иван Яковлевич был уверен, что небольшое
потрясение не повредит Галине Микитовне.
- Я хотел бы, чтобы вы сразу узнали: вас отравили, и отравил человек,
которому вы писали рекомендацию в Киев. Что это за человек и как он попал
к вам?
Все же он был прав, этот опытный прокурорский волк: Коцко открыла
глаза и ответила более-менее спокойно:
- Я об этом догадывалась. Знаете, тут, в больнице, всякое говорят, и
няня успела сообщить, что мы отравились вдвоем, я и Григорий. Вот я и
подумала: если я и Григорий, то это сделал он... Но как это можно? Олег...
Мы собирались пожениться.
Теперь она по-настоящему заволновалась, и Дробаха успокаивающе
погладил ее по руке.
- Случилось непоправимое, уважаемая, - сказал он, - и надо
благодарить судьбу, что все так кончилось. Но этот Олег должен быть
наказан, он сбежал, и мы обязаны найти его. Назовите фамилию Олега.
- Пашкевич. Но ведь он клялся... У него трудная жизнь, все как-то не
сложилось, отбывал наказание.
- Отбывал наказание? - Я почувствовал, как Иван Яковлевич весь
напрягся. - Пашкевич Олег? Как отчество?
- Владимирович.
- Где вы познакомились с ним?
- Так он же наш, криворожский. В автобусе ехали вместе,
разговорились. Потом еще встретились.
- Когда познакомились?
- В начале мая.
- И сразу начали встречаться?
- Он такой симпатичный: веселый и внимательный.
- Вы сами предложили ему переехать к вам?
Мне этот вопрос показался бестактным, должно быть, и Галина Микитовна
отнеслась к нему так же, потому что немного помолчала и неохотно ответила:
- Так уж случилось.
- Вы видели документы Пашкевича?
- Да?
- Как узнали, что он освободился из колонии?
- Олег не скрывал от меня. Сказал, что ошибся, что так ошибаться
можно только однажды, и у нас все ладилось...
Это слово "ладилось" вырвалось у нее, наверное, случайно, но оно
лучше всего определяло характер отношений между Галиной Микитовной и
Пашкевичем.
В управлении мы успели ознакомиться с протоколом опроса соседей Коцко
и знали, что жизнь у нее не сложилась: прожила с первым мужем лишь
несколько месяцев, и вот уже под сорок наконец улыбнулось счастье. Этот
нахал задурил ей голову, а много ли надо женщине, когда кажется, уже
ничего ей не светит?
- А как попал к вам Григорий Жук? - спросил Дробаха.
- Друг Олега. Он приехал на несколько дней, потом отправились в Киев.
Олег должен был помочь ему в каком-то деле. Когда вернулись, я поехала в
командировку в Днепропетровск. Олег попросил, чтобы Григорий пожил до
моего возвращения, а позавчера устроили прощальный ужин. Все было так
хорошо. Григорий, правда, несколько перебрал... - Коцко нервно скомкала
одеяло, и я понял, что ей стало плохо.
Дробаха тоже заметил это, нагнулся над койкой и сочувственно сказал:
- Извините нас, пожалуйста.
Лицо Галины Микитовны сразу как-то посерело, она вымученно
улыбнулась.
- Он был таким веселым и милым, а сам... - Она не договорила и только
слабо махнула рукой.
Врач, сидевший с противоположной стороны койки, сделал знак, что
разговор надо кончать, и мы вышли из палаты. Кольцов нетерпеливо шагнул
нам навстречу, и Дробаха не стал испытывать его терпения.
- Пашкевич? - лаконично спросил он. - Олег Владимирович Пашкевич?
Саша задумался лишь на несколько секунд.
- Аферист, - уверенно ответил он. - Жулик и аферист с размахом.
Отсидел десять лет. Наш, местный, криворожский...
Меня все же не оставляли сомнения.
- Жулики редко идут на мокрое дело. Что-то я не припомню...
- Не забывайте о Жуке, - вставил Дробаха, - который в Киеве назвался
Василем. Но как он стакнулся с Пашкевичем?
Ответ на этот вопрос мы получили буквально через несколько часов.
Оказалось, что Пашкевич с Медведем отбывали наказание в одной колонии. И
еще выяснилось, что в Кривом Роге живет двоюродная сестра Пашкевича: они
вместе жили до его заключения.
После обеда мы собрались на небольшое совещание. Дробаха, Кольцов и
я, - Иван Яковлевич решил, что Доценко мало поможет нам. В конце концов,
он был прав, и начальник управления согласился с ним.
У сытого Дробахи был умиротворенный вид, он реже дышал на кончики
пальцев, скрестил руки на груди, откинувшись на спинку стула. Начал,
подмигнув нам:
- Чем мы располагаем на нынешний день? Многим, и вместе с тем у нас
нет самого главного: убийцы. Этого нахала Пашкевича, как выражается
Хаблак. Я считаю вот что: Пашкевич снюхался с Жуком еще в колонии. Вышел
на волю несколько раньше, точнее, на пять месяцев, и они договорились
встретиться в Кривом Роге. Пашкевич жил сначала у двоюродной сестры, с ней
мы сейчас побеседуем, устроился на работу художником в дом культуры.
Когда-то учился в художественном техникуме, обладает способностями, в
колонии даже оформлял стенгазету и вообще прославился как художник. Для
него подделать печать или подпись - раз плюнуть. Ожидая Медведя из
колонии, детально разработал план операции по продаже автомобиля. Один не
мог осуществить ее, правильно сказал Хаблак, жулики редко решаются на
мокрые дела, да и вообще у него кишка тонка. За это время познакомился с
Коцко, она его вполне устраивала: одинокая женщина, имеет отдельную
квартиру, ну, а язык у него хорошо подвешен - вскружить ей голову не
представляло больших трудностей.
- Мерзавец! - вставил Кольцов. - Взял все, что хотел, и отравил
газом.
- Очень мягко сказано, - покачал головой Дробаха. - Подонок рода
человеческого! И вот Пашкевич дождался наконец возвращения Медведя. Вместе
планируют бандитскую операцию...
- И тут возникает первый вопрос, на который мы пока не можем
ответить, - вмешался я. - Где они взяли милицейскую форму?
- Резонно. - Дробаха сжал и выпрямил пальцы. - Достали форму где-то
тут, в Кривом Роге, и это нам предстоит выяснить. Однако продолжим. На
трассе Москва - Симферополь преступники останавливают машину Бабаевского,
убивают его, продают "Волгу" в Киеве и возвращаются обратно в Кривой Рог.
Тут Пашкевич узнает, что Коцко уезжает в командировку в Днепропетровск.
Это, вероятно. несколько путает ему карты, мне кажется, что он сразу хотел
избавиться от свидетелей, но теперь должен ждать, пока Галина Микитовна
вернется домой. Через неделю он осуществляет свой план, присваивает долю
Медведя и, так сказать, заметает следы. Вероятно, так бы и случилось, если
бы Хаблак не вышел на киевскую подругу Коцко и если бы Галина Микитовна
умерла. Но случилось то, чего Пашкевич не мог предусмотреть. У Коцко
хватило сил доползти до двери. Утром соседи почувствовали запах газа,
вызвали милицию, "скорую помощь". А Пашкевич, очевидно, следил за домом и
узнал, что женщина не умерла. Что ему остается делать?
- Деру дать, - уверенно ответил Кольцов, - но ему некуда деться: у
нас есть фотография, отпечатки пальцев...
- У него знаешь сколько денег! - сказал я. - И документами, должно
быть, успел запастись. Ищи ветра в поле.
- Будем искать, - констатировал Дробаха. - И найдем.
Я тоже был уверен: найдем. В то же время я знал, какая тяжелая и
неблагодарная работа - розыск опытного преступника. А этот Пашкевич к тому
же умен и теперь уже не остановится ни перед чем, - снисхождения от суда
ему ждать не приходится.
- Надо еще раз поговорить с Коцко, - предложил Кольцов. - К
завтрашнему утру она совсем оклемается и, может, вспомнит что-нибудь
важное.
Саша был прав: в нашем положении нельзя было пренебрегать любой
информацией. По своему опыту я знал, что иногда совсем, казалось бы,
второстепенный факт становится решающим в розыске.
- А сейчас, - встал Дробаха, - к гражданке Сибиряк, как ее?.. - Он
заглянул в записную книжку. - Василине Васильевне, двоюродной сестре
Пашкевича.
Гражданка Сибиряк жила довольно далеко, на берегу Ингульца в
собственном домике. От улицы усадьбу отделял низкий забор, перед ним росло
тутовое дерево, ягоды только начали чернеть, но я не удержался от
искушения сорвать несколько. Они горчили, однако все равно вкус был
приятный, мне захотелось еще, но тут я увидел такое, что забыл и о туте, и
о ее удивительно больших ягодах: на крыльцо вышел в рубашке с погонами
сержант милиции. И он явно жил тут - рубашка расстегнута, без фуражки и в
домашних тапочках без задников.
Мы с Дробахой переглянулись. Следователь вошел во двор, вынул
удостоверение и показал сержанту.
- Здесь живет гражданка Сибиряк? - спросил он.
Сержант, увидев прокурорское удостоверение, совсем по-военному
вытянулся и вместо ответа отрапортовал:
- Инспектор дорожного надзора сержант Гапочка! - смущенно улыбнулся и
добавил: - А жена в гастрономе, сейчас вернется.
- Ну и ну... - покрутил головой Дробаха. - Инспектор дорожного
надзора, говорите?
- Что-нибудь случилось?
- Пройдемте в дом, сержант. Имеем к вам серьезное дело. Знакомьтесь -
два капитана милиции: киевский Хаблак и ваш криворожский Кольцов, из
уголовного розыска.
Сержант крепко пожал нам руки и ничем не выразил тревоги, но сразу
как-то помрачнел и внутренне подтянулся. Открыл дверь.
- Прошу, - отступил он, давая дорогу.
Домик оказался совсем маленьким: две комнаты и кухня. Еще, правда,
застекленная веранда под огромным грецким орехом. Окна на веранде
распахнуты, из сада пахло какими-то цветами - горьковато-терпкий запах, -
и это, должно быть, понравилось Дробахе, потому что он сел у окна, показав
сержанту на стул напротив. Мы с Кольцовым устроились рядом на старом,
продавленном диване.
Сержант сидел на стуле, вытянувшись и положив ладони на колени, так,
как надлежало сидеть перед начальством, точнее, перед начальством привык
стоять, но если уж приглашают...
Дробаха с любопытством разглядывал Гапочку, наконец дунул на кончики
пальцев и спросил:
- Василина Васильевна Сибиряк, говорите, ваша супруга?
- Да.
- И давно вы женаты?
- Два года.
Дробаха одобрительно кивнул, будто этот факт имел какое-то
существенное значение.
- Двоюродного брата жены знаете?
- Пашкевича?
- Да, Пашкевича.
- Вот оно что!.. К сожалению, знаю.
- Давно виделись?
- Освободился из колонии в январе и сперва жил у нас. Половина домика
принадлежала ему. Мать Пашкевича, - объяснил он, - сестра моей покойной
тещи. Они вместе строились. Потом мы с Василиной эту половину откупили, и
он ушел.
- Куда?
- Говорил, где-то снял комнату. Как съехал в январе, так больше не
виделись.
- Послушай, сержант, - вмешался я, - вы не обратили внимание: может,
Пашкевич прихватил с собой какие-нибудь ваши вещи?
Гапочка покачал головой.
- Хотя он и жулик, но у своих... Василина сначала даже пожалела его:
костюм купила и пятьдесят рублей дала.
- В счет дома?
- Просто так. И напрасно: он с нас все, что имели, содрал.
- Сколько?
- Четыре тысячи. За эти деньги можно построить трехкомнатную квартиру
в кооперативе.
- А форма? Ничего из вашей форменной одежды не исчезло?
Сержант немного подумал. Потом нерешительно ответил:
- Фуражка... Старая фуражка куда-то девалась, но я думал, что жена...
- А рубашка, брюки?
Гапочка пожал плечами.
- Вроде на месте... Кому нужна рубашка?
- Эта рубашка, - вставил Дробаха, - была использована бандитами,
убившими человека.
Сержант порывисто повернулся к следователю.
- Вы сказали: убили? - Постепенно смысл сказанного начал доходить до
него, он побледнел и переспросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14