Тогда он быстро перевел луч света на галерею под крышей.
– Там! – воскликнула Иле.
– Там нет ничего, кроме статуй…
– Посмотри в середине! Видишь?
Наконец Элоф увидел. Неподвижная и бесстрастная за щитом и высоким шлемом, она действительно была похожа на статую, но край ее длинного плаща трепетал на ветру. Элоф в отчаянии огляделся по сторонам.
– Я должен попасть на крышу! Эти окна, ведь они выходят на лестницу? Если бы я смог как-то пробраться в нижнее окно…
Керморван приподнял брови.
– Тогда мы можем атаковать главный вход. Но поторопись, если хочешь спасти много человеческих жизней, и не забывай об этом, когда будешь заниматься… другими делами.
Элоф кивнул, потому что не мог найти слов. Керморван повернулся и начал отдавать распоряжения. Вскоре из разрушенного дома притащили огромную деревянную балку, еще дымившуюся после пожара. Самые сильные воины, в том числе Рок, Иле и Элоф, взвалили ее на плечи, а остальные подняли над ними эквешские щиты для защиты от стрел. Керморван окинул взглядом свой разношерстный отряд, выразил свое ободрение коротким кивком и взмахнул мечом, подав знак к выступлению. Они двигались быстрым шагом, постепенно набирая скорость и ни разу не поскользнувшись на стертых камнях мостовой. Когда они достигли вершины холма, стрелы градом сыпались сверху и отскакивали от щитов. Один человек упал, но другие перепрыгивали через него, торопясь к высоким бронзовым дверям с потускневшими барельефами, слабо блестевшими в звездном свете.
Потом они оказались под прикрытием нижней галереи, и в последнее мгновение перед ударом Элоф бросился в сторону. Позади раздался грохот, сопровождаемый лязгом бронзы и скрежетом напряженного металла; звук повторился, когда таран качнули назад и снова бросились вперед. С оглушительным треском двери распахнулись, сорвались с петель и опрокинулись наружу. Нападавшие рассыпались в стороны, но Элоф, повернувшийся к окну, был застигнут врасплох. Выгнутая бронзовая створка, нависшая над ним, лишь на краткий миг как будто застыла в воздухе, а затем рухнула вниз. Он инстинктивно поднял навстречу руку в латной рукавице. Последовала яркая вспышка, и массивная створка остановилась как вкопанная прямо у него на ладони; вся сила ее падения перешла в рукавицу и оказалась замкнутой внутри. Масса по-прежнему была огромной, но теперь она не обладала импульсом движения, поэтому Элоф мог оттолкнуть ее в сторону и уклониться. Шум от ее падения потонул в грохоте возобновившейся битвы.
Элоф даже не стал оглядываться назад. Он забрался на резной подоконник, и ткнул бронированным кулаком в частое переплетение тонких свинцовых полосок, заделанных в толстое стекло. Окно с треском разбилось; он нырнул в проем и спрыгнул в коридор внизу.
После ночной темноты, расцвеченной лишь огнями пожаров и отблесками факелов, у него пошла кругом голова от белых стен, зеркал, ярких ламп и свечей, горевших за хрустальными стеклами. Даже пол был похож на зеркало из черного мрамора. Но из темной арки неподалеку вдруг появилась высокая фигура в развевающейся белой мантии, и при виде ее им овладел великий гнев, странным образом соединенный с леденящим страхом.
– Лоухи! – крикнул он. – Стой!
Она направлялась к широкой лестнице, по спирали огибавшей большой зал в дальнем конце коридора, поправляя какой-то блестящий предмет у себя на голове. При звуках его голоса она обернулась, и Элоф ясно увидел ее – такую же прекрасную, как в первый раз, в башне мастера-кузнеца. Голубые глаза Лоухи расширились от изумления. Затем они гневно вспыхнули, и она сделала шаг по направлению к нему, но заколебалась, развернулась на месте одним стремительным движением и помчалась к лестнице. Она бежала очень быстро и уже преодолела первый пролет, когда он оказался у подножия лестницы; Элоф догадывался, куда она так спешит, и понимал, что у него нет шансов догнать ее.
– Стой! – снова крикнул он и в отчаянии выхватил из-за пояса свой боевой молот. На какое-то мгновение ему показалось, что он держит саму смерть в крепко стиснутых пальцах. Он широко размахнулся и бросил молот.
Со всей силой, передавшейся от его мышц и многократно превосходившей ее энергии рухнувшей двери, высвобожденной в момент броска, молот вылетел вперед, превратившись в размытую полосу, и словно молния, которую он когда-то обуздал на вершине башни Вайды, ударил в край лестницы лишь в нескольких шагах перед Лоухи. Каменные плиты треснули, раздвинулись и снова растрескались на гораздо большую длину. В воздух взметнулись клубы пыли и каменной крошки, и огромный кусок лестницы обрушился на полированный мраморный пол внизу. Лоухи зашаталась на самом краю пролома и взмахнула руками; блестящий предмет слетел с ее головы, с лязгом покатился вниз по лестнице и остановился за несколько шагов от Элофа. Он сразу же узнал гнутую бронзу и кольчужную сетку, украшенную вязью тонких узоров из меди и серебра, ибо это был шлем Тарна, творение его собственных рук.
Элоф посмотрел на Лоухи, спускавшуюся к нему с грациозной напряженностью большой кошки, готовой к прыжку, и бросился к шлему в тот же миг, что и она. Их руки коснулись металла, но не удержали его; шлем откатился в сторону, и их лица едва не соприкоснулись. На какое-то мгновение они были близки, как двое любовников. Элоф ощущал тепло ее шелковистой кожи, чувствовал ее дыхание на своих губах – свежее и ароматное, как дуновение весеннего ветерка. Потом она отпрянула с горящими глазами и уперлась рукой в бедро; ее поза выражала крайнее возмущение.
– Мой юный кузнец! – произнесла она. – Не знала, что ты окажешься таким глупцом! Разве ты не знаешь, кто я такая? Или ты, ничтожное хрупкое существо, готов восстать против Силы?
Шум битвы доносился снаружи, эхом отдаваясь от стен зала, и Элоф, против своей воли, осклабился в жутковатой кривой ухмылке.
– Ты будешь не первой, леди, – хрипло ответил он, обнажив Гортауэр и угрожающе направив ей в грудь острый конец клинка. Лоухи с недоверием уставилась на черный меч, потом вгляделась в его лицо.
– Вот оно что! – тихо сказала она.
Внезапно ее рука, лежавшая на бедре, схватилась за рукоять меча. Сверкающий палаш молнией вылетел из складок ее платья и обрушился ему на голову. Удар был столь быстрым, что черный клинок едва успел отразить его, и таким сильным, что Элоф пошатнулся. В следующее мгновение Лоухи налетела на него в вихре ударов и выпадов, частых и стремительных, как проливной дождь. Сила ее натиска потрясла его. Однако, хотя она казалась невероятной для гибких женских рук, это все же была человеческая сила, а мастерство, направлявшее ее, не превосходило его собственное. Он парировал первый град ударов, а потом сам перешел в наступление.
Но спустя короткое время Элоф сообразил, что с его рукой, державшей меч, творится что-то неладное. С каждым ударом это ощущение усиливалось, словно звон сталкивающихся клинков наполнял его мышцы цепенящим холодом. Он нанес жесткий рубящий удар, прорезав развевающуюся ткань ее мантии. Лоухи шагнула вперед; их мечи сшиблись и замерли в смертельном объятии перед искаженными лицами противников. Элоф с потрясением увидел, что пар от его дыхания, оседающий на клинке, мгновенно замерзает и превращается в иней.
Теперь он понял, что это было за оцепенение! Он содрогнулся и отскочил назад, чувствуя, как холод проникает в его кости, а Лоухи широко размахнулась, держа меч обеими руками. Но теперь вместо Гортауэра Элоф поднял руку в латной рукавице и сомкнул пальцы на блестящем клинке. К его ужасу, там, где сталь соприкасалась с кольчужной вязью, появилось тусклое зеленоватое сияние, подобное тому, какое он видел надо Льдом. Он вскрикнул от боли, когда кольчуга словно примерзла к его коже, высасывая из тела животворное тепло.
– Хочешь собрать мою силу в своей хитроумной игрушке, верно? – прошептала Лоухи, и ее дыхание стало морозно-обжигающим. – Что ж, молодой подмастерье, мастер Майлио плохо учил тебя – а ведь это он выковал этот клинок по моему замыслу! Или ты забыл, что холод нельзя удержать подобным образом? Это не сила, дитя, а отсутствие силы, ее отрицание, которое приносит неподвижность всему, что движется. Неподвижность… и покой.
Чудовищный холод прострелил левую руку Элофа и ледяным шомполом пронзил его сердце. С каждым вдохом холод конвульсивными толчками распространялся по всему телу; дыхание Элофа с мучительным хрипом вырывалось из груди, ноги подкашивались под ним. Он больше не мог выносить эту пытку, но еще мог выбрать, куда упасть. Всем своим весом он налег на клинок. Не готовая к этому, Лоухи пошатнулась. Лезвие отодвинулось в сторону, и он наконец смог разжать сведенные судорогой пальцы.
Блестящий палаш вырвался из рук Лоухи, взлетел высоко в воздух, сверкая в ярком свете, и с громким лязгом упал на пол в дальнем конце зала. Лоухи отпрянула с резким вскриком и схватилась за свою руку, а Элоф бессильно привалился к балюстраде. В следующее мгновение она пришла в себя и попыталась проскочить мимо него, чтобы схватить шлем, валявшийся на ступенях, но снова отпрянула, когда лезвие Гортауэра со свистом рассекло воздух на ширине пальца от ее горла.
– Холод… нет, – прохрипел Элоф. – Но ты ударила слишком сильно, Лоухи. Эту силу я мог захватить и использовать.
Он с трудом выпрямился, по-прежнему угрожая ей Гортауэром, и поднял шлем Тарна.
– Слушай меня, женщина, – тихо сказал он. – В этом человеческом теле ты можешь быть ранена и лишена сил. Поэтому либо ты освободишь Кару, либо…
Элоф не успел договорить. С жутким воплем Лоухи бросилась на него, выставив вперед согнутые пальцы, словно когти хищной птицы. Но при этом она сама напоролась на меч, и Гортауэр пронзил ее левое плечо.
Губы Лоухи приоткрылись в беззвучном крике. Одним судорожным движением она освободилась от клинка; кровь выплеснулась из раны, залив белую мантию, но тут же остановилась. Ярость рвалась из нее бесконечным душераздирающим воплем, с оглушительной силой звеневшим в ушах Элофа, – воплем, сотрясавшим стены замка, перекрывшим звуки боя и заставившим противников временно прекратить схватку. Элоф выронил Гортауэр и зажал уши ладонями, пока зеркала и хрустальные светильники повсюду вокруг него трескались, разлетались на части и сыпались на пол градом сверкающих осколков. Все громче и сильнее становился крик, подобный вою пурги в лютую стужу. Окна лопнули и вылетели наружу вместе с деревянными рамами и кусками свинцовых переплетов, а в пустые проемы ворвался ветер, вторивший неистовым завываниям. Элоф, прикрывавший рукой глаза, увидел, как изодранная и окровавленная мантия Лоухи, обвившая ее тело с головы до ног, вдруг поднялась в воздух и скользнула через окно в пустоту, словно некое жуткое существо из морских глубин. Ветер забушевал с новой силой, и везде на ее стремительном пути к северной оконечности города беспорядочно звонили колокола. Потом она умчалась, оставив за собой опрокинутые башенки и разметанные крыши, внезапно заискрившиеся под толстым слоем инея, как и опустевшая лестница.
Элоф выбросил из головы все мысли, кроме одной. Разрушив лестницу, он закрыл себе путь на крышу; можно было найти другой или… Он поднял Гортауэр и негнущимися пальцами водрузил шлем Тарна, ощутив ледяное прикосновение металлической маски. Он закрыл лицо кольчужной сеткой и изо всех сил попытался представить крышу дворца, галерею, огибающую ее край, и ряды статуй. Там! Среди них! Он почувствовал какое-то шевеление; свет потускнел, тени удлинились, звуки сражения стали более отдаленными. Однако он по-прежнему стоял на лестнице.
Элоф выругался. В конце концов, он изготовил эту вещь – все, кроме маски. Сможет ли он теперь управлять ею? Она носила его имя, запечатленное в металле из слов, которые он давным-давно прочитал в старинном пергаментном свитке.
Эйнхир элоф халлис стример Сталланс имарс олнир элоф…
Он пробормотал слова вслух и мысленно призвал из того же древнего языка слова, обозначавшие тень и крышу, чтобы наполнить чарами последнюю строку:
Истанс нетэл, эранд альт!
«Тьма и тень, наверх!» Темнота так внезапно сгустилась в прорезях маски, что Элоф споткнулся, испуганный мгновенной слепотой. Его рука нащупала холодный камень балюстрады; морской бриз шевелил тонко сплетенные кольца кольчужной сетки. Хорошо, что он не оставил Лоухи времени, чтобы воспользоваться шлемом!
Теперь он стоял на галерее, вымощенной стертыми каменными плитами, немного скошенными для стока воды, в тени высокой статуи. В мгновение ока он перенесся на крышу, и в нескольких шагах от него, подняв копье словно для удара, стояла Кара.
Глава 11
ФОРМА РАЗБИТА
Но теперь острие копья указывало не на него. Оно было направлено вниз, на площадь перед стенами дворца, где кипела кровавая битва. То, что увидел Элоф, ему не понравилось; основная схватка происходила за пределами дворца, и это означало, что приступ был отражен. Он видел Керморвана, собирающего свое рассредоточенное воинство для очередной атаки на стену щитов, возглавляемую великаном в блестящих доспехах, но повсюду вокруг места главного боя вспыхивали мелкие стычки, где группы воинов подавались то в одну, то в другую сторону, охваченные безумием схватки.
Атакующие устремились вперед; стена щитов раскололась в центре, где Керморван возглавлял атаку, но Брион немедленно оказался там, и его громадный топор принялся прорубать ужасные бреши в рядах противника. Фланги эквешского строя выстояли, и теперь начинали выдвигаться вперед по площади, чтобы окружить передовой отряд горожан. Керморван поспешно отступил, пытаясь при этом снова перестроить своих людей.
Так не могло долго продолжаться. Даже Элоф, не искушенный в делах войны, хорошо это понимал. В конце концов железная дисциплина эквешцев будет решающим фактором… но оставалась еще фанатичная энергия, которую им придавала Кара, как он сам мог бы придавать силу и цельность творением своего кузнечного мастерства. С каждым мгновением резня становилась все более ожесточенной. Элоф знал, что у него нет выбора. Он посмотрел на стройную фигуру, темную на фоне серых утренних сумерек, тяжело сглотнул и потянулся за своим молотом. Но молот остался лежать где-то внизу, под обломками рухнувшей лестницы. Что ж, тем хуже… Он поднял Гортауэр и рванулся вперед.
Кара ощутила его присутствие в момент прыжка и обернулась с нечеловеческой скоростью. Элоф целился в копье, но появившийся неведомо откуда щит принял удар на себя. Он наполовину ожидал, что черный клинок разобьется об эту чародейскую защиту, словно кусок обсидиана, однако щит раскололся надвое, соскользнул вниз и с глухим стуком перевалился через балюстраду. Выбитая из равновесия Кара неловко отступила на полшага по галерее, и Элоф бросился к ней. Рука, державшая копье, напряглась для удара. Тогда он выпустил из рук Гортауэр, обеими руками схватил ее запястье и прижал к краю балюстрады.
– Кара! – выдохнул он. – Это я, Элоф! Прекрати это, Кара, останови убийство!
Фигура, облаченная в кольчугу, рванулась в сторону, и ему понадобилось напрячь все силы, чтобы удержать ее.
– Лоухи больше не принуждает тебя! Я прогнал ее, она ранена и бежала отсюда! Если ты на самом деле… пожалуйста, Кара!
Ее пальцы разжались. Элоф подхватил копье и уже был готов отбросить его в сторону, когда она вдруг опрокинулась на спину, уперлась ногами ему в живот и мощным толчком отправила его на покатый склон крыши. Копье вылетело из его руки и со стуком покатилось по свинцовому настилу. Кара вскочила на ноги. Она могла проскользнуть мимо него и снова взять копье…
Но она лишь хромала, ковыляя мелкими шажками из-за серебряных кандалов на лодыжках, и копье укатилось во тьму. С пронзительным криком Кара как будто упала вперед; широкий плащ развернулся в стороны, удерживаемый раскинутыми руками. Но теперь это были уже не руки, а широкие черные крылья – огромный лебедь закружился в воздухе, спускаясь вслед за копьем.
Что теперь? Кому она будет служить после того, как вернет свое оружие? Элоф обеими руками схватился за шлем. Он был в ужасе, но иного выхода не было. Если носящий его подумает о форме, то шлем скрывает его собственный облик…
Крылья, о которых он подумал, тоже были черными, но еще более широкими. По его телу пробежала крупная, почти болезненная дрожь, перед глазами снова сгустилась тьма, а когда зрение прояснилось, он уже парил вместе с ветром. Это было похоже на стремительную скачку с плащом, развевающимся за спиной, но теперь плащ был частью его существа, а скакуном – переплетения воздушных потоков. Как часто он видел огромных кондоров, паривших на головокружительной высоте, и страстно завидовал их свободе и безмятежности! Теперь небо принадлежало ему, и он упивался этим ощущением, на мгновение забыв все человеческие заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Там! – воскликнула Иле.
– Там нет ничего, кроме статуй…
– Посмотри в середине! Видишь?
Наконец Элоф увидел. Неподвижная и бесстрастная за щитом и высоким шлемом, она действительно была похожа на статую, но край ее длинного плаща трепетал на ветру. Элоф в отчаянии огляделся по сторонам.
– Я должен попасть на крышу! Эти окна, ведь они выходят на лестницу? Если бы я смог как-то пробраться в нижнее окно…
Керморван приподнял брови.
– Тогда мы можем атаковать главный вход. Но поторопись, если хочешь спасти много человеческих жизней, и не забывай об этом, когда будешь заниматься… другими делами.
Элоф кивнул, потому что не мог найти слов. Керморван повернулся и начал отдавать распоряжения. Вскоре из разрушенного дома притащили огромную деревянную балку, еще дымившуюся после пожара. Самые сильные воины, в том числе Рок, Иле и Элоф, взвалили ее на плечи, а остальные подняли над ними эквешские щиты для защиты от стрел. Керморван окинул взглядом свой разношерстный отряд, выразил свое ободрение коротким кивком и взмахнул мечом, подав знак к выступлению. Они двигались быстрым шагом, постепенно набирая скорость и ни разу не поскользнувшись на стертых камнях мостовой. Когда они достигли вершины холма, стрелы градом сыпались сверху и отскакивали от щитов. Один человек упал, но другие перепрыгивали через него, торопясь к высоким бронзовым дверям с потускневшими барельефами, слабо блестевшими в звездном свете.
Потом они оказались под прикрытием нижней галереи, и в последнее мгновение перед ударом Элоф бросился в сторону. Позади раздался грохот, сопровождаемый лязгом бронзы и скрежетом напряженного металла; звук повторился, когда таран качнули назад и снова бросились вперед. С оглушительным треском двери распахнулись, сорвались с петель и опрокинулись наружу. Нападавшие рассыпались в стороны, но Элоф, повернувшийся к окну, был застигнут врасплох. Выгнутая бронзовая створка, нависшая над ним, лишь на краткий миг как будто застыла в воздухе, а затем рухнула вниз. Он инстинктивно поднял навстречу руку в латной рукавице. Последовала яркая вспышка, и массивная створка остановилась как вкопанная прямо у него на ладони; вся сила ее падения перешла в рукавицу и оказалась замкнутой внутри. Масса по-прежнему была огромной, но теперь она не обладала импульсом движения, поэтому Элоф мог оттолкнуть ее в сторону и уклониться. Шум от ее падения потонул в грохоте возобновившейся битвы.
Элоф даже не стал оглядываться назад. Он забрался на резной подоконник, и ткнул бронированным кулаком в частое переплетение тонких свинцовых полосок, заделанных в толстое стекло. Окно с треском разбилось; он нырнул в проем и спрыгнул в коридор внизу.
После ночной темноты, расцвеченной лишь огнями пожаров и отблесками факелов, у него пошла кругом голова от белых стен, зеркал, ярких ламп и свечей, горевших за хрустальными стеклами. Даже пол был похож на зеркало из черного мрамора. Но из темной арки неподалеку вдруг появилась высокая фигура в развевающейся белой мантии, и при виде ее им овладел великий гнев, странным образом соединенный с леденящим страхом.
– Лоухи! – крикнул он. – Стой!
Она направлялась к широкой лестнице, по спирали огибавшей большой зал в дальнем конце коридора, поправляя какой-то блестящий предмет у себя на голове. При звуках его голоса она обернулась, и Элоф ясно увидел ее – такую же прекрасную, как в первый раз, в башне мастера-кузнеца. Голубые глаза Лоухи расширились от изумления. Затем они гневно вспыхнули, и она сделала шаг по направлению к нему, но заколебалась, развернулась на месте одним стремительным движением и помчалась к лестнице. Она бежала очень быстро и уже преодолела первый пролет, когда он оказался у подножия лестницы; Элоф догадывался, куда она так спешит, и понимал, что у него нет шансов догнать ее.
– Стой! – снова крикнул он и в отчаянии выхватил из-за пояса свой боевой молот. На какое-то мгновение ему показалось, что он держит саму смерть в крепко стиснутых пальцах. Он широко размахнулся и бросил молот.
Со всей силой, передавшейся от его мышц и многократно превосходившей ее энергии рухнувшей двери, высвобожденной в момент броска, молот вылетел вперед, превратившись в размытую полосу, и словно молния, которую он когда-то обуздал на вершине башни Вайды, ударил в край лестницы лишь в нескольких шагах перед Лоухи. Каменные плиты треснули, раздвинулись и снова растрескались на гораздо большую длину. В воздух взметнулись клубы пыли и каменной крошки, и огромный кусок лестницы обрушился на полированный мраморный пол внизу. Лоухи зашаталась на самом краю пролома и взмахнула руками; блестящий предмет слетел с ее головы, с лязгом покатился вниз по лестнице и остановился за несколько шагов от Элофа. Он сразу же узнал гнутую бронзу и кольчужную сетку, украшенную вязью тонких узоров из меди и серебра, ибо это был шлем Тарна, творение его собственных рук.
Элоф посмотрел на Лоухи, спускавшуюся к нему с грациозной напряженностью большой кошки, готовой к прыжку, и бросился к шлему в тот же миг, что и она. Их руки коснулись металла, но не удержали его; шлем откатился в сторону, и их лица едва не соприкоснулись. На какое-то мгновение они были близки, как двое любовников. Элоф ощущал тепло ее шелковистой кожи, чувствовал ее дыхание на своих губах – свежее и ароматное, как дуновение весеннего ветерка. Потом она отпрянула с горящими глазами и уперлась рукой в бедро; ее поза выражала крайнее возмущение.
– Мой юный кузнец! – произнесла она. – Не знала, что ты окажешься таким глупцом! Разве ты не знаешь, кто я такая? Или ты, ничтожное хрупкое существо, готов восстать против Силы?
Шум битвы доносился снаружи, эхом отдаваясь от стен зала, и Элоф, против своей воли, осклабился в жутковатой кривой ухмылке.
– Ты будешь не первой, леди, – хрипло ответил он, обнажив Гортауэр и угрожающе направив ей в грудь острый конец клинка. Лоухи с недоверием уставилась на черный меч, потом вгляделась в его лицо.
– Вот оно что! – тихо сказала она.
Внезапно ее рука, лежавшая на бедре, схватилась за рукоять меча. Сверкающий палаш молнией вылетел из складок ее платья и обрушился ему на голову. Удар был столь быстрым, что черный клинок едва успел отразить его, и таким сильным, что Элоф пошатнулся. В следующее мгновение Лоухи налетела на него в вихре ударов и выпадов, частых и стремительных, как проливной дождь. Сила ее натиска потрясла его. Однако, хотя она казалась невероятной для гибких женских рук, это все же была человеческая сила, а мастерство, направлявшее ее, не превосходило его собственное. Он парировал первый град ударов, а потом сам перешел в наступление.
Но спустя короткое время Элоф сообразил, что с его рукой, державшей меч, творится что-то неладное. С каждым ударом это ощущение усиливалось, словно звон сталкивающихся клинков наполнял его мышцы цепенящим холодом. Он нанес жесткий рубящий удар, прорезав развевающуюся ткань ее мантии. Лоухи шагнула вперед; их мечи сшиблись и замерли в смертельном объятии перед искаженными лицами противников. Элоф с потрясением увидел, что пар от его дыхания, оседающий на клинке, мгновенно замерзает и превращается в иней.
Теперь он понял, что это было за оцепенение! Он содрогнулся и отскочил назад, чувствуя, как холод проникает в его кости, а Лоухи широко размахнулась, держа меч обеими руками. Но теперь вместо Гортауэра Элоф поднял руку в латной рукавице и сомкнул пальцы на блестящем клинке. К его ужасу, там, где сталь соприкасалась с кольчужной вязью, появилось тусклое зеленоватое сияние, подобное тому, какое он видел надо Льдом. Он вскрикнул от боли, когда кольчуга словно примерзла к его коже, высасывая из тела животворное тепло.
– Хочешь собрать мою силу в своей хитроумной игрушке, верно? – прошептала Лоухи, и ее дыхание стало морозно-обжигающим. – Что ж, молодой подмастерье, мастер Майлио плохо учил тебя – а ведь это он выковал этот клинок по моему замыслу! Или ты забыл, что холод нельзя удержать подобным образом? Это не сила, дитя, а отсутствие силы, ее отрицание, которое приносит неподвижность всему, что движется. Неподвижность… и покой.
Чудовищный холод прострелил левую руку Элофа и ледяным шомполом пронзил его сердце. С каждым вдохом холод конвульсивными толчками распространялся по всему телу; дыхание Элофа с мучительным хрипом вырывалось из груди, ноги подкашивались под ним. Он больше не мог выносить эту пытку, но еще мог выбрать, куда упасть. Всем своим весом он налег на клинок. Не готовая к этому, Лоухи пошатнулась. Лезвие отодвинулось в сторону, и он наконец смог разжать сведенные судорогой пальцы.
Блестящий палаш вырвался из рук Лоухи, взлетел высоко в воздух, сверкая в ярком свете, и с громким лязгом упал на пол в дальнем конце зала. Лоухи отпрянула с резким вскриком и схватилась за свою руку, а Элоф бессильно привалился к балюстраде. В следующее мгновение она пришла в себя и попыталась проскочить мимо него, чтобы схватить шлем, валявшийся на ступенях, но снова отпрянула, когда лезвие Гортауэра со свистом рассекло воздух на ширине пальца от ее горла.
– Холод… нет, – прохрипел Элоф. – Но ты ударила слишком сильно, Лоухи. Эту силу я мог захватить и использовать.
Он с трудом выпрямился, по-прежнему угрожая ей Гортауэром, и поднял шлем Тарна.
– Слушай меня, женщина, – тихо сказал он. – В этом человеческом теле ты можешь быть ранена и лишена сил. Поэтому либо ты освободишь Кару, либо…
Элоф не успел договорить. С жутким воплем Лоухи бросилась на него, выставив вперед согнутые пальцы, словно когти хищной птицы. Но при этом она сама напоролась на меч, и Гортауэр пронзил ее левое плечо.
Губы Лоухи приоткрылись в беззвучном крике. Одним судорожным движением она освободилась от клинка; кровь выплеснулась из раны, залив белую мантию, но тут же остановилась. Ярость рвалась из нее бесконечным душераздирающим воплем, с оглушительной силой звеневшим в ушах Элофа, – воплем, сотрясавшим стены замка, перекрывшим звуки боя и заставившим противников временно прекратить схватку. Элоф выронил Гортауэр и зажал уши ладонями, пока зеркала и хрустальные светильники повсюду вокруг него трескались, разлетались на части и сыпались на пол градом сверкающих осколков. Все громче и сильнее становился крик, подобный вою пурги в лютую стужу. Окна лопнули и вылетели наружу вместе с деревянными рамами и кусками свинцовых переплетов, а в пустые проемы ворвался ветер, вторивший неистовым завываниям. Элоф, прикрывавший рукой глаза, увидел, как изодранная и окровавленная мантия Лоухи, обвившая ее тело с головы до ног, вдруг поднялась в воздух и скользнула через окно в пустоту, словно некое жуткое существо из морских глубин. Ветер забушевал с новой силой, и везде на ее стремительном пути к северной оконечности города беспорядочно звонили колокола. Потом она умчалась, оставив за собой опрокинутые башенки и разметанные крыши, внезапно заискрившиеся под толстым слоем инея, как и опустевшая лестница.
Элоф выбросил из головы все мысли, кроме одной. Разрушив лестницу, он закрыл себе путь на крышу; можно было найти другой или… Он поднял Гортауэр и негнущимися пальцами водрузил шлем Тарна, ощутив ледяное прикосновение металлической маски. Он закрыл лицо кольчужной сеткой и изо всех сил попытался представить крышу дворца, галерею, огибающую ее край, и ряды статуй. Там! Среди них! Он почувствовал какое-то шевеление; свет потускнел, тени удлинились, звуки сражения стали более отдаленными. Однако он по-прежнему стоял на лестнице.
Элоф выругался. В конце концов, он изготовил эту вещь – все, кроме маски. Сможет ли он теперь управлять ею? Она носила его имя, запечатленное в металле из слов, которые он давным-давно прочитал в старинном пергаментном свитке.
Эйнхир элоф халлис стример Сталланс имарс олнир элоф…
Он пробормотал слова вслух и мысленно призвал из того же древнего языка слова, обозначавшие тень и крышу, чтобы наполнить чарами последнюю строку:
Истанс нетэл, эранд альт!
«Тьма и тень, наверх!» Темнота так внезапно сгустилась в прорезях маски, что Элоф споткнулся, испуганный мгновенной слепотой. Его рука нащупала холодный камень балюстрады; морской бриз шевелил тонко сплетенные кольца кольчужной сетки. Хорошо, что он не оставил Лоухи времени, чтобы воспользоваться шлемом!
Теперь он стоял на галерее, вымощенной стертыми каменными плитами, немного скошенными для стока воды, в тени высокой статуи. В мгновение ока он перенесся на крышу, и в нескольких шагах от него, подняв копье словно для удара, стояла Кара.
Глава 11
ФОРМА РАЗБИТА
Но теперь острие копья указывало не на него. Оно было направлено вниз, на площадь перед стенами дворца, где кипела кровавая битва. То, что увидел Элоф, ему не понравилось; основная схватка происходила за пределами дворца, и это означало, что приступ был отражен. Он видел Керморвана, собирающего свое рассредоточенное воинство для очередной атаки на стену щитов, возглавляемую великаном в блестящих доспехах, но повсюду вокруг места главного боя вспыхивали мелкие стычки, где группы воинов подавались то в одну, то в другую сторону, охваченные безумием схватки.
Атакующие устремились вперед; стена щитов раскололась в центре, где Керморван возглавлял атаку, но Брион немедленно оказался там, и его громадный топор принялся прорубать ужасные бреши в рядах противника. Фланги эквешского строя выстояли, и теперь начинали выдвигаться вперед по площади, чтобы окружить передовой отряд горожан. Керморван поспешно отступил, пытаясь при этом снова перестроить своих людей.
Так не могло долго продолжаться. Даже Элоф, не искушенный в делах войны, хорошо это понимал. В конце концов железная дисциплина эквешцев будет решающим фактором… но оставалась еще фанатичная энергия, которую им придавала Кара, как он сам мог бы придавать силу и цельность творением своего кузнечного мастерства. С каждым мгновением резня становилась все более ожесточенной. Элоф знал, что у него нет выбора. Он посмотрел на стройную фигуру, темную на фоне серых утренних сумерек, тяжело сглотнул и потянулся за своим молотом. Но молот остался лежать где-то внизу, под обломками рухнувшей лестницы. Что ж, тем хуже… Он поднял Гортауэр и рванулся вперед.
Кара ощутила его присутствие в момент прыжка и обернулась с нечеловеческой скоростью. Элоф целился в копье, но появившийся неведомо откуда щит принял удар на себя. Он наполовину ожидал, что черный клинок разобьется об эту чародейскую защиту, словно кусок обсидиана, однако щит раскололся надвое, соскользнул вниз и с глухим стуком перевалился через балюстраду. Выбитая из равновесия Кара неловко отступила на полшага по галерее, и Элоф бросился к ней. Рука, державшая копье, напряглась для удара. Тогда он выпустил из рук Гортауэр, обеими руками схватил ее запястье и прижал к краю балюстрады.
– Кара! – выдохнул он. – Это я, Элоф! Прекрати это, Кара, останови убийство!
Фигура, облаченная в кольчугу, рванулась в сторону, и ему понадобилось напрячь все силы, чтобы удержать ее.
– Лоухи больше не принуждает тебя! Я прогнал ее, она ранена и бежала отсюда! Если ты на самом деле… пожалуйста, Кара!
Ее пальцы разжались. Элоф подхватил копье и уже был готов отбросить его в сторону, когда она вдруг опрокинулась на спину, уперлась ногами ему в живот и мощным толчком отправила его на покатый склон крыши. Копье вылетело из его руки и со стуком покатилось по свинцовому настилу. Кара вскочила на ноги. Она могла проскользнуть мимо него и снова взять копье…
Но она лишь хромала, ковыляя мелкими шажками из-за серебряных кандалов на лодыжках, и копье укатилось во тьму. С пронзительным криком Кара как будто упала вперед; широкий плащ развернулся в стороны, удерживаемый раскинутыми руками. Но теперь это были уже не руки, а широкие черные крылья – огромный лебедь закружился в воздухе, спускаясь вслед за копьем.
Что теперь? Кому она будет служить после того, как вернет свое оружие? Элоф обеими руками схватился за шлем. Он был в ужасе, но иного выхода не было. Если носящий его подумает о форме, то шлем скрывает его собственный облик…
Крылья, о которых он подумал, тоже были черными, но еще более широкими. По его телу пробежала крупная, почти болезненная дрожь, перед глазами снова сгустилась тьма, а когда зрение прояснилось, он уже парил вместе с ветром. Это было похоже на стремительную скачку с плащом, развевающимся за спиной, но теперь плащ был частью его существа, а скакуном – переплетения воздушных потоков. Как часто он видел огромных кондоров, паривших на головокружительной высоте, и страстно завидовал их свободе и безмятежности! Теперь небо принадлежало ему, и он упивался этим ощущением, на мгновение забыв все человеческие заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50