Он мог еще долго любоваться этой вещью, упиваясь ее красотой и совершенством, радуясь завершению тяжкого труда. Но огонь все еще ярко пылал в душе Элофа; он позволил себе лишь один короткий кивок, а потом вернулся к рабочей скамье и приступил к тонкой заключительной отделке.
Лишь во второй половине дня в лесной чертог пришла весть, что Элоф почтет за честь, если сможет показать принцу Корентину и лорду Керморвану свою кузницу и первые плоды своего труда. Иле, доставившая сообщение, бегом спустилась к кузнице по склону холма; Рок едва поспевал за ней, пыхтя и отдуваясь.
– Они идут! – выдохнула она. – Могут появиться в любой момент!
Элоф кивнул.
– Как они отнеслись к этому? – спросил он.
– С интересом. Керморван поинтересовался, почему ты сам не пришел, но Корентин сказал, что он обязан оказать тебе такую любезность. Думаю, ты ему нравишься, Элоф.
Элоф снова кивнул с печальным и задумчивым видом.
– Я знаю, – вздохнул он.
– Леди Терис тоже хотела прийти, но я сказала, что в кузнице будет слишком тесно. Все сделано так, как ты хотел, Элоф. Может быть, теперь ты все-таки предупредишь нас и объяснишь, что ты задумал?
Элоф встал и решительно покачал головой.
– Если мой замысел окажется неудачным, будет лучше, если вы с Роком останетесь в стороне. А если все получится – тем более. Больше ни слова! Они идут!
На поляне зазвучал ясный голос Керморвана, а в следующее мгновение его высокая фигура, раздавшаяся в стороны из-за теплого мехового плаща, который он носил, заслонила свет в дверном проеме. Элоф вышел навстречу, чтобы приветствовать гостей, и Керморван внимательно всмотрелся в его лицо.
– Клянусь вратами Керайса! Ты изменился за последние несколько дней.
– С тех пор как мы виделись в последний раз? Скажи лучше, за несколько месяцев. Но ты тоже изменился.
Действительно, лицо Керморвана округлилось, а его взгляд был больше не пронизывающим, а спокойным и отстраненно-любопытным, словно у зрителя, наблюдающего за неким развлечением.
– Но довольно об этом, – сказал Элоф. – Милорд Корентин, вы оказали мне великую честь.
Корентин улыбнулся.
– Ну уж нет! Это ты оказал мне честь, и, по правде говоря, я рад возможности отвлечься от повседневных дел. Зима – скучное время, хотя завтра я собираюсь отправиться на охоту. Кстати, Керморван говорил мне, что ты можешь творить чудеса.
– Вы сами сможете судить об этом, милорд. Входите и извините за беспорядок.
Корентин пригнулся, переступил порог и встал за дверью, с интересом глядя на разложенные рукописи и инструменты.
– Это странное место, – тихо произнес он. – Здесь действуют мощные силы; я почувствовал бы их даже с завязанными глазами. Ты действительно владеешь кузнечным мастерством, Элоф.
Элоф прикусил губу.
– Тогда примите это, милорд, как подтверждение своих слов! – Он запустил руки под скамью и достал предмет, завернутый в холщовую ткань. – Ибо вы великий принц, милорд, и будет… правильно, что вы получите в дар первую вещь, которую я изготовил здесь.
Ткань упала на пол, и все ахнули. Корентин сильно побледнел, когда сияющий предмет оказался у него перед глазами. Но первым заговорил Керморван.
– Это точное подобие Венца Морваннека! – потрясение вымолвил он. – Как ты узнал о его существовании, Элоф?
– Я нашел рисунок в одной из старинных рукописей.
Корентин рассмеялся, изумленно покачивая головой.
– Но почему ты увенчал этой прекрасной вещью столь богато украшенный боевой шлем, кузнец? Ведь я уже давно мирный человек и даже не помышляю о войнах.
– Так он был изображен в рукописи, милорд. И мне показалось правильным, что вы, доблестно сражавшийся в юности за правое дело, должны получить его в таком виде. Но может быть, вы наденете его, хотя бы для примерки?
Корентин выглядел искренне тронутым. Он низко поклонился Элофу, принял высокий шлем, сверкавший серебристым блеском и увенчанный многозубчатой короной, и поднял высоко над головой. Солнце клонилось к западу – шар из расплавленной бронзы в хмуром выцветшем небе – и его лучи падали внутрь через открытую дверь. Они осветили шлем и корону, залили узорчатые пластинки огненным сиянием, окрасили зубцы в алый цвет, как снега на горных вершинах, и выбили радужные сполохи из кучки ограненных самоцветов на челе Венца Морваннека. Казалось, свет лился сквозь пальцы Корентина, когда он медленно и с большим достоинством возложил шлем и корону на свою голову. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, а шлем обрамлял его лицо, благородное и безмятежное, как у древней статуи. Потом его глаза широко распахнулись, по лицу пробежала судорога, и его черты исказились, как от сильной боли. Корентин испустил хриплый, мучительный возглас; его пальцы скрючились от напряжения, цепляясь друг за друга и за складки одежды. Его высокая фигура содрогнулась, странно осела, и принц Морваннека рухнул на каменный пол кузницы, широко разбросав полы своей мантии.
Иле с Роком что-то закричали и кинулись к нему, но Элоф раскинул руки и с силой отбросил их назад. Керморван грозно надвинулся на него.
– Ты! Это твоих рук дело! И это твой подарок человеку, который был так добр к тебе? Что ты с ним сотворил?
– Самую большую жестокость, какую только можно представить. – Голос Элофа был беспросветно мрачным. – Я сделал его самим собой.
– Что… хватит с меня твоих глупостей! – прорычал высокий воин и устремился к принцу. Но теперь уже Иле рывком остановила его, с силой толкнула и усадила на скамью. Керморван был настолько поражен, что поначалу стерпел это. Элоф посмотрел на него сверху вниз; в лице кузнеца не было ни кровинки.
– Силою свойств, заложенных в эту корону и этот шлем, я разорвал оковы Леса и развеял чары, которые Тапиау наложил на него.
Губы Керморвана какое-то время беззвучно шевелились, прежде чем он смог заговорить.
– Ты… ты выступил против одной из древних Сил? Ты осмелился…
– Лишь в одном малом месте и на короткое время. Теперь его разум очистился, а память прояснилась. Он освободился от сладких песен, затуманивающих душу.
– Теперь он может вспомнить… – хрипло произнес Рок, опустившийся на колени возле принца.
– Теперь он может вспомнить целую тысячу лет, – прошептала Иле, и слезы заструились по ее пухлым щекам. – Вспомнить все сразу… Бедняга! Бедный человек, заблудившийся во времени!
Керморван одним стремительным движением проскочил мимо Элофа и опустился на одно колено перед Корентином. Элоф увидел, как воин поднял руку, явно собираясь снять шлем, и напрягся, готовый вмешаться. Но запястье Керморвана перехватила и отбросила в сторону совсем другая рука. Глаза Корентина были широко раскрыты, серые и пустые, как зимнее небо, которое отражалось в них.
– Мой дорогой лорд, – прошептал Керморван. – Принц Корентин…
Тот медленно покачал головой.
– Больше не принц, – выговорил он сухим, ломким шепотом. – И Корентина больше нет… Корентин мертв. Я лишь его тень, не более того, его маска – пустая, безглазая, полая внутри. Как и все мы, весь этот двор – игра теней, пляшущих на стене. Тени жизни, любви, чести… Все пропало, все ушло. Это его работа, будь он проклят…
– Видишь, Элоф! – прошипел Керморван. – Ты мучаешь его, но зачем…
– Нет! – прохрипел Корентин, снова схватив Керморвана за руку. – Речь не о нем! Не о нем, ибо эту боль я готов оплатить кровью своего сердца, если понадобится. Я проклинаю Тапиау и его отравленный дар бессмертия! Так много лет видеть, понимать, но оставаться слепым…
– Что вы видели? – Собственный голос показался Элофу незнакомым, резким и зловещим. – Что вы поняли?
Корентин посмотрел на него расширившимися глазами.
– Я знаю этот голос, помню его с былых времен… Воля Тапиау – вот, что я понял, и ту участь, которую он предназначает для людей. Его великий замысел!
Длинные пальцы Корентина сжались в кулак. Керморван с сомнением посмотрел на него.
– Нам кое-что известно об этом. Людям предлагается стать бессмертными или альфар, по их усмотрению. Но ведь есть возможности и похуже этих!
– Есть ли? – В смехе Корентина больше не чувствовалось доброты; он был суровым и холодным. – Разве ты не понимаешь, что нет никакого выбора? Можно выбрать лишь постепенное забвение или быстрое падение во тьму невежества. Сохранить на время свою человечность или сразу же отказаться от нее. Один год, тысяча лет – какая разница? Бремя лет непосильно для любого человека, и Лес хорошо знает об этом. Со временем перемена произойдет со всеми, постепенная и незаметная, подтачивающая изнутри, как медленный яд.
Он посмотрел на свою руку, сжатую в кулак, и один за другим распрямил пальцы, все еще сведенные судорогой.
– Разве ты не видишь действие этой силы? Даже сейчас, во мне самом! Посмотри на меня, посмотри на любого из нас! Разве все мы, так или иначе, не находимся на пути к альфар? Такова воля Тапиау.
– Но… Ведь он не принадлежит к злым силам, верно? – выпалил Рок. – Он ведь не на стороне Льда? Я хочу сказать, если даже Лес не на стороне жизни, тогда кто же?
– Да, он защищает жизнь, – мрачно ответил Корентин. – Но людей? Едва ли. Разве мы – большинство из нас – на стороне той жизни, какая существует в природе, свободной и необузданной? Разве мы на стороне любой жизни, кроме нашей собственной? Долгие годы, прожитые в тени деревьев, преподали мне один бесценный урок: вся природа едина. Истребляя ее, мы проливаем собственную кровь, отрываем кусок хлеба от своего рта. Наверное, этот урок со временем предстоит усвоить всем людям. Но Тапиау не хочет, чтобы мы учились; он видит в нас опустошителей своих владений, угрозу для своей власти. Он боится нас, как первые Силы боялись появления жизни в безжизненном совершенстве своего мира. Однако он не осмеливается бунтовать, как это делали они; что тогда будет с его лесами? Вместо этого он хочет втиснуть нас в форму, которую считает наилучшей для себя. Лишить нас того, что больше всего остального отличает нас от других живых существ и толкает на вражду с ними…
– Нашего разума, – горько сказал Элоф. – Как я и опасался. Он говорил мне, что бесконечная жизнь предназначена только для героев среди людей. Но теперь я понимаю, что ни один человек не может обмануть Реку, не заплатив свою цену. Такая жизнь никому не нужна. Во внешнем мире, с его случайностями и опасностями, ей нет места. Лишь здесь, в утробе Леса, обычные человеческие тела могут вынести бессмертие. Но это лишает вечную жизнь всякого смысла! Какую ценность она имеет здесь, какой цели служит? Снова и снова ходить теми же тропами, танцевать те же танцы, совершать те же бесцельные акты любви, выхолощенные до ритуала! И все это время его тень лежит на вашем разуме и внушает вам, что это совершенство, лучшая участь, на которую вы могли рассчитывать. Возможно, Тапиау действительно верит в это – так мало он понимает людей. Неудивительно, что вы все устали от бремени лет, как бы ни старались оставаться самими собой. От усталости ваш разум затуманивается, потом ваши тела начинают изменяться. В конце концов вам приходится отказаться от своей человечности, чтобы получить облегчение от постоянных страданий… Неудивительно.
Воцарилась тишина. Корентин с усилием привстал на колени и с растущим замешательством вглядывался в лицо Элофа. Внезапно его взгляд сместился; теперь он смотрел мимо кузнеца, в дверной проем и на темную массу деревьев позади. Опасаясь, что принц может пуститься в бегство, Элоф начал боком подвигаться к двери, но тут увидел, что привлекло внимание Корентина.
– Смотрите! – хрипло произнес Корентин. – Снег идет! Первой снег в Лесу!
Керморван заморгал, как человек, пробудившийся от глубокого сна.
– Да, милорд. Всего лишь несколько снежинок, не более того. Снег долго не продержится, ведь весна уже недалеко. Что с того? Позвольте, я…
– Что с того? – Корентин повернулся к Керморвану, снова сжал его руку с пугающей настойчивостью и поднялся на ноги. – Теперь снег появляется в Лесу каждую зиму. Но здесь и сейчас он еще никогда не падал, даже так далеко на севере… Когда мы впервые пришли сюда, снега не было круглый год.
Лицо Керморвана неожиданно помрачнело.
– Что вы хотите сказать мне, милорд?
Взгляд Корентина устремился вдаль над кронами деревьев.
– Разве ты не понимаешь? – Его голос стал ясным, с нотками горечи и отчаяния, разрывавшими сердце Элофа. – Это означает, что даже великая Сила может оставаться слепой к тому, чего она не хочет видеть! Это означает, что даже Тапиау может попасться в сети самообмана. Все, что он сделал для нас, было сделано им для того, чтобы помочь нам и спасти нас, сохранить, пусть даже как животных среди животных. Но даже в этом он терпит неудачу! К его границам подступают темные деревья Туонелы, а за ними – тундра и холодные пустоши, ровняющие путь для Льда.
Принц снова рассмеялся, и Элоф содрогнулся от звуков его смеха.
– В Лесу идет снег – там, где о нем раньше не слышали. Но там, куда приходит снег, зима становится более холодной, ледники в горах разрастаются, снеговая линия опускается все ниже… Холод будет ползти на юг, пока ледники не сойдут с вершин Менет-Айтена по этим самым склонам, чтобы встретиться со своими ледовыми собратьями с севера. Что тогда будет с Лесом? – Несмотря на смех, лицо Керморвана блестело от слез. – Зачем только я выжил, чтобы прийти к этому?
– Вы сказали почему, милорд, и я понял, – тихо сказал Элоф. – Для того чтобы передать свою мудрость – таково было ваше желание и ваша цель. Ради этой возможности вы долгие века боролись и стремились остаться собой. Посоветуйте нам теперь, как быть дальше?
Корентин обратил застывший взгляд на него.
– Все это стало возможным благодаря тебе. Слушайте же, какой совет я могу дать вам в муках и спешке! Вы должны бежать, и как можно скорее. На границах Леса его сила слабее всего. Присоединитесь к одной из охотничьих партий, которые сейчас готовятся к выступлению. Они будут охотиться на однорогов на северной окраине Леса.
– На северной? – тревожно спросила Иле. – Разве это не самый опасный путь?
– Да. Южный путь менее опасен – во всяком случае, так было в мое время. Именно этим путем лорд Вайда провел Эшу и ее сторонников, отплыв на юг от Морваннека к огромному заливу Мор Бостир, а потом поднявшись вверх по реке на границе Леса и южных пустошей. Трудный маршрут, но не столь опасный, как через эти деревья или мерзлые болота и тундру Туонелы. Но до южной окраины далеко, почти в три раза дальше, чем до северной, и путь лежит через самое сердце Леса. Вы не сможете скрыться от альфар или от еще худших стражей. Воспользуйтесь шансом, который у вас есть: бегите на север и продолжайте свой поиск!
– Ты должен отправиться с нами, – тихо сказал Керморван. В тусклом свете очага его фигура как будто выросла, сравнявшись с Корентином. – Рассеянным по свету детям Морвана на востоке и на западе понадобится Корентин Рудри, чтобы снова возглавить их.
Корентин медленно покачал головой; корона на шлеме заблестела и заискрилась среди теней.
– О нет! Не теперь, когда у них снова есть Керин Керморван! Ибо ты больше похож на него, чем можно было бы надеяться; правда, ты еще недостаточно веришь в себя. Глядя на тебя, я воистину начинаю верить, что Река время от времени снова выбрасывает нас на другой берег. Поэтому, наверное, страх перед ней и надежда обмануть ее – всего лишь иллюзия и жалкое заблуждение. Если так, то может случиться, что мы встретимся еще раз. Но не сейчас. Я пережил свое время и странно изменился, так что больше не могу противостоять опасностям этого мира. Тебе предстоит продолжить наше дело – родич, потомок, брат, достойный носитель нашего имени, – тебе и твоим друзьям, мудрым и отважным. Пусть вы преуспеете там, где нас постигла неудача! Прими мое благословение!
Керморван опустился на колени перед ним, но Корентин поднял его и сжал в крепком объятии.
Охваченный противоречивыми чувствами, Элоф выступил вперед, преклонил колено и опустил голову.
– Я не прошу вашего благословения, милорд! Только справедливости и прощения, если возможно, за мой обман и жестокую боль, которую я вам причинил. Но вы знаете, почему это было сделано.
Элоф осмелился посмотреть в глаза Корентину, и его замутило от страдания, которое он там увидел, – страдания разума, разорванного на части в немыслимом усилии обрести свободу.
– Я знаю, как никто другой, – промолвил принц, и вокруг него как будто сгустилась атмосфера высшей власти и правосудия из глубин времени, как это бывало с Керморваном. – Ты проницателен, молодой кузнец; ты обладаешь мудростью и силой не по годам. Ты совершил дело, равное которому было бы по силам немногим мастерам моего времени, если бы кто-то решился взяться на него. Сам ты считаешь это работой мастера?
Не в силах отвести взгляд от исполненных муки глаз Корентина, Элоф кивнул.
– Да, милорд. Все было так, как я задумал с самого начала – и вещь, и качества, запечатленные в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50