Так вот, лежит она на столе в одной ночнушке..."
- "Начало интригующее", - подумал Федор, но тут его внимание
привлекла сидящая неподалеку от медиков девушка в кроличьей
шубке, типичная студенточка первого курса: милашка,
привлекательная свой свежестью и неопытностью. "Где-то я ее уже
видел... Кажется, тоже в метро", - начал Федор мучительно
вспоминать и вспомнил: пещера с разными тварями, поезд, в
поезде - обнаженная девушка...
СТАНЦИЯ АЭРОПОРТ. 8:26. "Надо мне срочно какую-нибудь
бабешку поиметь, а то снится чушь всякая!" ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ
ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ДИНАМО. Он присмотрелся к
оживившейся под его взглядом студенточке: "Нет, совсем не
похожа!" - "...и тут она встает и говорит: "Ну и сволочь вы,
доктор!" - закончил свой рассказ медик. Его приятель захохотал
веселым смехом, но от учебника не оторвался. 8:27.
"Спецификацию на шарошки дооформить нужно, - неприятно
вспомнилось Федору. Опять Базилио Парамоныч будет в грозное
начальство играть, наверняка припугнет, что "тринадцатой"
лишит, если в годовой график не впишемся... Плюнуть бы на все с
высокой горы и сбежать со своего "ящика" на север, на
какую-нибудь "ударную стройку пятилетки"! Осточертели уже эти
шарошки, лучше уж лопатой махать или тачку возить, да и
"коэффициент" за отмороженные яйца - это не надбавка за
секретность, а то буду тут до гроба молодым специалистом на сто
сорок в месяц..."
8:29. СТАНЦИЯ ДИНАМО. "В Сибирь или на север я, конечно, не
поеду, - спустился Федор с небес на землю, - для этого у меня
кишка тонка, а вот премии меня лишить - это начальству как два
пальца обоссать, так что шарошки, шарошки и еще раз шарошки!"
ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ БЕЛОРУССКАЯ.
8:30. "Однако же суббота сегодня, хоть и черная, мать ее!
Может, вечерком к Горячину съездить, в преф перекинуться, вот
только третьего найти, а то в "гусарика" неинтересно... Ах,
дьявол, Горячин-то в больнице, надо будет с работы его
супружнице звякнуть, адрес разузнать, глядишь, Сонечку
сагитирую вместе съездить..."
СТАНЦИЯ БЕЛОРУССКАЯ. 8:32. "Быстро доехали... Размеры малой
шарошки перепроверить нужно..." ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ.
СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ МАЯКОВСКАЯ. "Улететь бы куда-нибудь ко всем
чертям, как во сне, чтоб ни давки в метро и очередях, ни
начальства, ни работы! Скорее бы отпуск: горы, пальмы, море,
ночные купания с девочками... Сочи, одним словом!"
СТАНЦИЯ МАЯКОВСКАЯ. 8:35. "Опять опоздаю, на проходной
гопники из "комсомольского прожектора" пропуск отберут, а потом
заставят объясниловку писать. И опоздаешь-то на минуту, а
объяснительную полчаса сочинять будешь. Надоело все!"
ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ГОРЬКОВСКАЯ.
Горьковская... Пешковская... е2-е4... белые начинают и
выигрывают... Может, вечером в шахматы с Горячиным... тьфу-ты,
да в больнице же он!" 8:36. "Успею или..." СТАНЦИЯ ГОРЬКОВСКАЯ.
"А если Сонечка к Горячину со мной поедет, на обратном пути
можно ее будет в кафешку затащить, в "Космос", например, хотя
там сейчас в честь Указа о борьбе с пьянством и шампанского не
подают... В ресторане бы погудеть, но "...где деньги, Зин?", а
еще долгов куча с прошлого отпуска".
СТАНЦИЯ ПЛОЩАДЬ СВЕРДЛОВА. ПЕРЕХОД НА КИРОВСКО-ФРУНЗЕНСКУЮ
ЛИНИЮ. "Станция Марксистская. Переход на
троцкистско-зиновьевскую линию" - передразнил Федор (про себя и
шепотом), выходя из вагона. 8:38. "Придется пробежаться по
переходу". ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАК... - послышалось вдогонку.
8:42. СТАНЦИЯ ПРОСПЕКТ МАРКСА. - объявил подошедший поезд.
"Зарудный говорит, что Маркса Мордухаем звали... врет,
наверное. Хотя, чем черт не шутит, может, еще окажется, что и
правда." ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ
БИБЛИОТЕКА ИМЕНИ ЛЕНИНА. "Может, на "Дьяволов в саду" вечером
сходить? Одному как-то не в кайф, подснять, что ли, бабцу
какую-нибудь... Посмотреть даже вокруг не на кого: всех
симпотных хахали на машинах по институтам развозят". - "А ты
купи себе машину-то!" - проснулось второе "я". - "Да пошел ты!"
8:45. СТАНЦИЯ БИБЛИОТЕКА ИМЕНИ ЛЕНИНА. "Интересно, увижу ли
я Маринку еще когда-нибудь?" ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ.
СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ КРОПОТКИНСКАЯ. 8:46. "У Маринки медовый месяц
в Харькове: Марына, пидэм мэд йисты! Сказала на прощание, что я
инфантил. Конечно, инфантил: сколько ни вкалывай, ничего не
заработаешь, вот и приходится надеяться на доброго дядю, на
чудо и еще черт знает на что".
СТАНЦИЯ КРОПОТКИНСКАЯ. "А кто у нас не инфантил? (8:48).
Пенсионеры - и те инфантилы: все ждут, когда им государство
пенсию прибавит". ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ
СТАНЦИЯ ПАРК КУЛЬТУРЫ. 8:49. "До работы мне 8 минут бежать,
значит, две остановки за 3 минуты проехать нужно... И как
раньше на лошадях ездили?! Хотя, лошадь подогнать можно -
плеткой огреть или шпору в бок всадить (больно!), - а тут тебя
везут и не спрашивают, торопишься ты или нет... А то еще поезд
посреди тоннеля встанет, и хоть ты усрись! А потом в журнале
"Юность" обеспеченные дяди - писатели сетуют на то, что, вот,
молодежь инфантильная... Так от нас и не зависит ничего!" 8:50.
СТАНЦИЯ ПАРК КУЛЬТУРЫ. "Хоть бы в командировку на полигон
отправили шарошки испытывать - все какое-то разнообразие!"
ОСТОРОЖНО. ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ФРУНЗЕНСКАЯ.
8:51. "За одну минуту вряд ли до "Фрунзенской доедем, значит,
можно не торопидзе. 8:51.14. Хоть один раз спокойным шагом от
метро до проходной дойду. 8:51.17. Представляю, как вытянутся
лица у костоломов из "прожектора", когда они увидят, что я
неторопливо так иду, будто по бульвару. 8:51.22. А пропуск я им
сам отдам, без сопротивления. 8:51.25. Они тогда решат, что я
женился на директорской дочке, и пропуск брать откажутся.
8:51.29. Вот укатайка будет! 8:51.31. Нет, у меня, пожалуй не
получится, вот у Горячина точно бы получилось, только
прожекторские церберы знают, что он уже женат: мадам Горячина
на него тележку накатала в комитет комсомола, что он с
Надькой-нормировщицей в заводском бомбоубежище "адюльтером
занимался". 8:51.42. Это его Сыткина заложила, ведьма та еще.
8:51.45. И чего я, как идиот, на часы все смотрю, решил ведь не
торопиться!"
СТАНЦИЯ Ф-Ф-Ф... (Федор пулей вылетел из вагона)
...РУНЗЕНСКАЯ. "8:52.19. Есть шанс!"
9:00.09. Федор влетел в здание проходной: "прожектора" в
честь субботы не было, а на вахте стоял старый спартаковский
фанат дядя Миша. "Спартак" - чемпион!" - приветствовал его
Федор, толкая бедром вертушку турникета. - "От Москвы до
Гималаев лучше всех стоит Дасаев!" - откликнулся дядя Миша
вслед убегающему Федору. Приближаясь к дверям комнаты своей
производственной группы, Федор услышал знакомый гул:
отодвигались и придвигались стулья, выдвигались и задвигались
ящики столов, шуршали бумаги и шелестели бумажки, -
производственная какафония настраивающегося на работу
коллектива. "Доброго всем утра!" - прокричал Федор с порога,
приветствуя сослуживцев: старшего группы Якова Ивановича
Малишина (старик-Яков), Марию Игоревну Сыткину (Ссыткина),
Леонида Зарудного (Линкор "Занудный"), практикантку из
техникума Соню Травмилову (Сонечка-Мармеладка) и Горячина (без
прозвища, потому что он сам всем прозвища давал).
- При Сталине за опоздания срок давали, - сказал вместо
приветствия Малишин.
- Тогда культ личности был, - привычно парировал Федор, - а
теперь демократия, Яков Иваныч!
- Социалистическая демократия, - поправил его
старик-Яков, морщась так, будто Федор на его глазах ел лимон, -
поэтому никому не позволено систематически...
- Сиськи-масиськи, - сказал Горячий отрешенно, как будто
думал о чем-то своем и у него нечаянно произнеслось вслух.
Малишин поперхнулся словом "пренебрегать" и стих,
надувшись. Он малость шепелявил из-за зубных протезов и всегда
умолкал, "страшно" обижаясь, когда его передразнивали, и этим
активно пользовались и домашние, и товарищи по работе.
- Привет, - кивнул Горячину Федор. - Тебе так быстро кишку
подравняли?
- Сбежал я из больницы, - невозмутимо ответил Горячин. -
Общественные интересы для меня всегда выше личных, вот и пришел
своей грудью брешь в плане закрывать. Сонечка, вы мне поможете
своей грудью брешь закрыть? - (Сонечка молча покраснела). - Но
если будет звонить моя "ссуженная", то я в данный момент лежу
на казенной койке: не надо травмировать любящую женщину!
- Скромный герой трудового фронта, - вздохнула Сыткина.
"Что-то тут не то, - смекнул Федор, замечая, как Сонечка
бросает на Горячина осуждающе-восхищенный взгляд. - Что бы это
значило?"
- Есть два рыбных праздничных заказа! - влетела в комнату
член профкома Головакина. - Кто будет брать?
- Один, пожалуй, я возьму, - опередил всех неожиданно
очнувшийся Яков Иванович.
- И я!! - в один голос заявили Сыткина и Зарудный.
- Постойте, товарищи, вы же еще даже не спросили, что в
заказе, - осадила их Головакина.
- Что?? - опять в один голос.
- Кета, осетрина, горбуша, палтус, вобла, крабы, севрюга,
икра... - заученно зачастила Головакина.
- Красная или черная? - перебила ее Сыткина.
- ...красная и черная, - кивнула Головакина, - раки,
устрицы, все! - выдохнула она.
- И все в одном заказе? - спросил пораженный Федор.
- Все в одном заказе, - подтвердила Головакина как ни в чем
ни бывало.
"Очевидное-невероятное!" - подумал Федор.
- Деньги сразу сдавать? - полез в карман пиджака Зарудный.
- Подождите, подождите, - взвилась Сыткина, - какие
деньги?! Вы же на ноябрьские уже брали!!!
- У меня годовщина свадьбы на носу, - выдвинул аргумент
Зарудный.
- Так вы же на развод подали! - всплеснула руками Мария
Игоревна.
- Одно другому не мешает, - набычился Зарудный.
- Как это, как это не мешает, - подскочила Сыткина,
оглядываясь по сторонам, словно призывая всех присутствующих в
свидетели. - Как это не мешает!?
- Товарищи, что за склока, немедленно говорите, кто из вас
двоих берет! - закричала Головакина.
- А давайте Софье Альфредовне отдадим, чтобы никому обидно
не было, - встрял развеселившийся Горячий. - Она у нас
худенькая, ей мясом обрастать надо...
- Ты, остряк! - набросился на него Зарудный. - Какое мясо,
заказ-то рыбный!
- О чем вы говорите, Володя! - взмолилась Сыткина. - Соня у
нас временно работает, ей не полагается. Да она и молодая, в
очередях постоять может, не то что я, старая кляча...
- Не в коня корм! - радостно вставил Зарудный.
- Товарищи, родные, ведь нельзя же из-за таких пустяков! -
разволновалась Головакина. - Леня, уступите женщине, а я вам
свой личный заказ отдам и даже денег не возьму!
- Вот! - сказал Зарудный Сыткиной. - Вот это забота о
человеке! Вот это я понимаю! Спасибо, товарищ Головакина.
"Что-то тут не так", - подумал изумленный Федор. Довольная
своим поступком, Головакина одернула шелковую блузку, натянув
ее на груди, и гордо удалилась. Озадаченный Федор с трудом
переключился на свои шарошки и начал рассчитывать на прочность
несущую конструкцию, но тут его позвала Сонечка:
- Федя...
- Да?
- У меня на столе случайно оказалась твоя бумага, возьми
ее, пожалуйста.
- Ага, - поднялся Федор из-за стола.
Сыткина кашлянула. Горячий принялся изучать разводы побелки
на потолке, а Зарудный засопел. Федор споткнулся, Сонечка
покраснела. Раздался храп мирно дремавшего Якова Иваныча.
Горячий принялся чмокать губами, глядя при этом не на
старика-Якова, а на зардевшуюся Сонечку.
- Ты чо? - уставился на него Зарудный с улыбкой.
- Говорят, от храпа помогает.
Федор тем временем вернулся на свое место и развернул
сложенный пополам лист бумаги. Это была записка: "Федя! Я очень
ценю тебя как товарища по работе (несколько слов старательно
зачеркнуто), но давай останемся друзьями. Ведь могут дружить
между собой (густо зачеркнуто, но на свет можно разобрать:
"мальчик с девочкой") мужчина и женщина. Как ты считаешь? С.Т."
"Детский сад! - Федор скосил взгляд на Горячина, а потом на
Зарудного. - Без этих старых онанистов здесь точно не
обошлось!" Он стал дожидаться обеденного перерыва, чтобы
поговорить с Горячиным (от Зарудного все равно ничего не
добьешься).
Наконец, долгожданное время "Ч" - 12:30 - наступило.
Горячий потянулся и вышел, Федор - за ним.
- Володь, постой!
- Я - на обед. Ты идешь?
- Куда?
- В столовку.
- Нет, не иду. Да стой ты!
- Слушаю тебя внематочно, - остановился Горячий.
- Всего на два слова. Насчет Сонечки...
- О, уже два!
- Да я серьезно!
- Влюбилась в тебя, а ты не знаешь, что делать?
- Кончай хохмить, я-то знаю, что это твоя работа!
- Ты на что, старик, намекаешь?
- Сам знаешь!
- Ладно, так и быть, покаюсь, не то еще в чем
заподозришь...
- Ну и?..
- Просто вчера я подложил в сумочку нашей Мармеладке пачку
резиновых изделий по четыре копейки, проще говоря, гондонов.
- Козел ты, Горячин, она ведь на меня подумала!
- Значит, заслужил...
- А по морде не хочешь?
- Извини, Федя, я не прав, - крикнул, уходя Горячин. - Но
за "козла" ты еще ответишь!
Горячин уже ушел, когда Федор вспомнил: "Так его ведь вчера
на работе не было! Опять неувязка получается..." Он вернулся в
комнату - там никого уже не было, кроме Малишина, поглощавшего
принесенные из дома бутерброды с колбасой.
- Фофейку не фелаете? - из туго набитого рта Малишина
ударил фонтан хлебных крошек, и он показал на китайский термос,
из блестящего горлышка которого струился ароматный дымок.
- Отнюдь, - в такт старику-Якову ответил Федор.
- А вы что же обедать не пошли? - спросил тот в паузе между
двумя бутербродами.
- Экономлю, - с усмешкой отозвался Федор, вынимая из ящика
стола "Остров пингвинов" Анатоля Франса. - Духовная пища
дешевле обходится.
Он открыл одолженную вчера у Сонечки книгу ("из папиной
библиотеки") и начал читать вступительную статью.
"Анатоль Франс (1844-1924) - гениальный мыслитель
современности, творчески развивший идеи великого Вольтера
и блестяще воплотивший их в жизнь, встав у основания
осуществившейся тысячелетней мечты человечества -
общества всеобщего братства..."
Федор не верил своим глазам: до сих пор в таком ключе
говорили только про одного человека, про того самого, который
"...жил, жив и будет жить!" Он захлопнул книгу: "Что-то тут
не..." На его столе, прошуршав осколками по бумагам, разбился
влетевший в форточку снежок. "Опять Горячин!" - Федор стряхнул
снег со спецификаций на шарошки и выглянул в окно: внизу и
вправду стоял Горячин, а рядом с ним - румяная от мороза и
радости Сонечка. В руках у них было по снежку.
- Ничего, я окно открою? - спросил Федор Малишина.
- Ничего-ничего, - замахал руками старик-Яков, отправляясь
в туалет мыть термос.
Федор открыл окно, высунулся на колкий зимний воздух и
зачерпнул ладонью с карниза горсть пушистого снега, собираясь
слепить ответный снаряд, но тут Сонечка смешно запрыгала на
месте, испуганно взмахивая руками в красных варежках, а
Горячин, встрепенувшись, метнул в Федора снежок, и только Федор
отскочил от окна, увертываясь, как мимо того самого места, где
только что была его голова, просвистел крупный кусок льда.
Раздался взрыв - ледяная глыба разлетелась на выскобленном
асфальте на мелкие звонкие кусочки. Федор чуть ли не по пояс
высунулся из окна, пытаясь заглянуть на крышу восьмиэтажного
корпуса, с которой и упала глыба...
- С тебя ящик коньяка! - весело заорал Горячин.
- Бл... - начал было благодарить Федор, но осекся, потому
что в глаза ему ударил ослепительный свет Белой звезды, той
самой, которую он видел вчера по телевизору, когда его
агитировали отправиться в Ад.
- Ты что, язык проглотил? - не унимался Горячин,
наслаждаясь ролью спасителя. - Благодари и в ножки кланяйся, а
потом беги свечку ставить и очередь за вином занимать!
- Ой! - пискнула Сонечка. - Ему, наверное, плохо - он
что-то сбледнул.
- Вз... что? - вскинул брови Горячий.
- Вз... да ну тебя! - разбила снежок о его плечо Сонечка.
Федор отошел от окна. Ему было не по себе: ведь если в небе
вместо Солнца висит та же Белая звезда, что и в Аду, то это
значит... это значит, что он на самом деле не проснулся, а
уснул в молочной ванне и теперь видит сон. Все это во сне!
- Федя, ты в рубашке родился! - влетела в комнату
возбужденная Сонечка.
- Ю а лаки, мэн! - появился вслед за ней Горячин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22