Карабкаясь по ледяным выступам и ухабам, я поскользнулся и, не выпуская из
рук ружья, упал, причем удар был так силен, что я потерял сознание. Когда
я пришел в себя, то увидел, что один из белых медведей держит меня за пояс
моих брюк, намереваясь, по-видимому, куда-то унести. Но, к счастью, при
мне был вот этот самый складной нож, который вы видите сейчас. Достав его
из кармана, я ударил медведя по лапе, отрубив ему несколько пальцев,
отчего зверь, понятно, выпустил меня из зубов, ибо начал реветь от боли. Я
схватил ружье и застрелил медведя, но громкий звук выстрела разбудил
тысячи других спавших на льду медведей, и все это стадо хищных белых
великанов направилось прямо на меня.
В одно мгновение я сообразил, что мне надо делать, и, выпотрошив
убитого медведя, обрядился в его шкуру и стал поджидать приближающихся
зверей.
Медведи окружили меня со всех сторон, старательно обнюхав, но, не найдя
ничего подозрительного и считая меня одним из своих сородичей, оставили в
покое. Но что делать дальше? Мой небольшой в сравнении с подлинными
медведями рост мне не мешал, так как я мог выдавать себя за медвежонка;
относительно рева и прыжков я тоже не отставал от своих новых собратьев,
но, разумеется, это не могло продолжаться бесконечно.
Как очень часто бывает, на помощь пришли мои знания. Удар ножа в
позвоночный столб, как я знал, убивает животное мгновенно. И именно таким
образом я ударил между лопаток самого большого из медведей. Он упал
мертвым, не издав ни звука. Поощренный этим, я последовательно таким же
способом уложил на месте одного за другим всех медведей. Вернувшись затем
на корабль и захватив с собою почти весь его экипаж, я привел матросов на
место моего Самсонова побоища, где мы поснимали шкуры с медведей и
перетащили на корабль, помимо шкур, еще и тысячи медвежьих окороков.
Впоследствии окороками мы наделили почти всех виднейших лордов Англии,
а шкуры медведей я отослал в подарок русской императрице, дабы ее
величеству и всем придворным ее было во что одеться к наступавшей в то
время зиме. Кстати сказать, в ответ, вместе с благодарностью, я получил от
императрицы лестное предложение разделить ее ложе и корону. Но вы знаете,
что я не честолюбив, и от предложения русской царицы отказался с такою же
твердостью, какую всегда проявлял в отношении других, домогавшихся моей
близости и предлагавших мне свою руку, королев.
В противоположность весьма холодным путешествиям, только что описанным
вам мною, считаю небезынтересным теперь же рассказать вам о самых знойных
впечатлениях, какие я испытал именно тогда, когда любознательность моя
понудила меня исследовать знаменитую своими извержениями гору Этну.
Не довольствуясь тем, что я несколько раз обошел кругом отверстый
кратер этой горы, я решил проникнуть внутрь ее и прыгнул вниз, в воронку.
Меня обдало необыкновенным жаром, и горячий пепел и раскаленные угли то и
дело обжигали меня, пока я спускался все ниже и ниже. Наконец я услышал
стук, грохот, шум, а вместе с тем и голоса, которые - как это ни
удивительно, господа, - оказались принадлежащими богу Вулкану и его
циклопам, в существование которых я так же мало был бы склонен верить, как
и вы, если бы не увидел их собственными глазами.
Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что так называемые извержения
Этны или Везувия суть не что иное, как масса пепла, вылетающего из кузниц
Вулкана (он имеет также отделение своей мастерской и под Везувием). Во
время ссор со своими работниками-циклопами Вулкан швыряет в них
раскаленными кусками угля, которые они отбрасывают наружу. Вот почему
среди пепла эти горы извергают порою и уголь.
Когда я представился Вулкану, он оказал мне необычайно любезный прием.
Заметив повреждения, причиненные мне огнем, Вулкан самолично направился к
своему аптечному шкапу и принес мазь, которая не только моментально
исцелила мои раны, но восстановила даже те места моей одежды, которые были
прожжены огнем. Как жаль, что я забыл попросить у Вулкана рецепт этой
замечательной мази!
Затем я был представлен Вулканом супруге его, известной всем вам богине
Венере. Могу сообщить, что, несмотря на почтенный возраст ее, она и поныне
сохранила свою примечательную красоту. Она также почтила меня знаками
своего изысканнейшего внимания, что впоследствии, подарив мне много
радостей, о которых я не считаю уместным распространяться подробно, к
сожалению, рассорило меня с супругом.
Как бы то ни было, посещение мое Этны закончилось тем, что Вулкан,
которому местные болтуны нашептали что-то о моих отношениях с Венерой,
однажды утром неожиданно схватил меня под мышки, подвел к какому-то
колодцу и со словами "неблагодарный смертный!" швырнул вниз головой.
Я чуть было не потерял сознание от страшной быстроты падения, когда
вдруг ощутил вокруг себя массу воды. Температура ее тотчас же заставила
меня позабыть о зное в жилище Вулкана. С детства великолепно плавая, я
вскоре очутился на поверхности воды. Вокруг плавали ледяные горы, и на
одну из них я взобрался. К счастью, еще не стемнело, когда вдали показался
корабль. Я крикнул, и мне ответили на голландском языке. Взобравшись по
брошенному мне канату на борт корабля, я спросил, где мы находимся. Это
оказался Южный Ледовитый океан. Таким образом, несомненно, что, вылетев
вниз со дна Этны, я проник в центр земли и, миновав его, очутился с
противоположной стороны земного шара.
Замечаю, что горло пересохло не только у меня, а потому предлагаю вам,
друзья мои, чокнуться со мной еще раз и разойтись на отдых. Если же вас
интересует продолжение рассказанных сегодня приключений, то обещаю завтра
же вам их досказать.

ВЕЧЕР ДЕВЯТЫЙ
Итак, дорогие товарищи и друзья, я продолжаю свой рассказ о моих
приключениях.
Раз довелось мне очутиться в Южном океане. Спустя несколько дней с
нашим кораблем случилось обычное несчастье: ужасная буря сломала мачты,
разорвала снасти и, самое худшее, разбила вдребезги ящик, в котором
находился компас. Управлять судном не было никакой возможности, и мы
быстро неслись вперед, совершенно не зная, куда направляемся. Когда шторм
утих, мы почувствовали какой-то необычайный аромат и заметили, что морская
вода все белеет и белеет. Наконец мы увидели вдали берег и въехали в устье
реки молочного цвета. Зачерпнув ведром жидкость, мы убедились, что,
действительно, под нами великолепное на вкус молоко. Едва мы приблизились
к суше, как один из офицеров нашего экипажа упал в обморок. Оказалось, что
остров, к которому мы пристали, есть не что иное, как колоссальный кусок
сыру, а вышеупомянутый офицер, как оказалось, не переносил запаха сыра.
Жители острова - очень изящные существа, приблизительно в полторы
сажени ростом, на трех ногах и с одной рукою. Среди лба у них высится рог,
служащий им оружием в борьбе. Они не тонут в молоке и бегают по
поверхности своей реки так же хорошо, как и по своему сыру. Этим сыром
они, главным образом, и питаются, ибо съеденное за день количество его
неизменно ночью вновь вырастает.
Но остров изобилует и другой самой разнообразной пищей. Так, например,
там произрастает много хлеба (без чего жители лишены были бы возможности
делать бутерброды). В отличие от нашего, хлеб у них растет на колосьях в
виде готовых булок. Кроме молочных рек, то и дело пересекающих остров, мы
за время пребывания там нашли еще около десятка рек винных.
Остров был очень велик. Нам пришлось идти более пяти недель, чтобы
достичь противоположного его конца. Зато мы были вознаграждены
изумительными плодами, которые росли на том конце сырного острова на
деревьях гигантских размеров. Таких божественных абрикосов и персиков я
еще не едал и, конечно, никогда больше не увижу. Но что я увидел там еще
более необыкновенное - это величина птиц, которые свили себе гнезда на
этих фруктовых деревьях. Я подсчитал яйца в одном из этих гнезд. Вы
знаете, что я не люблю преувеличений, и потому могу вам с точностью
сообщить, что в гнезде находилось 212 яиц. Каждое из них по размерам
равнялось приблизительно объему семи-восьми бочек. Мы с большими усилиями
разбили скорлупу одного яйца и нашли там еще неоперившегося птенца,
который был раз в двадцать больше тех коршунов, которых мы знаем. За нашу
проделку, впрочем, тотчас же больно поплатился капитан нашего корабля.
Мать освобожденного нами птенца с громкими криками слетела вниз, ухватила
когтем своей чудовищной лапы за шиворот капитана, особенно старавшегося
возле яйца, унесла к морю и, выбив ему все зубы, ударом крыла сбросила
вниз. Как превосходный пловец, он, в конце концов, спасся и,
выкарабкавшись, присоединился к нам. Вскоре мы вернулись на корабль.
Когда мы отплыли от сырного острова, произошел случай, который
показался удивительным даже для меня, многое уже повидавшего на своем
веку. Чему бы я мог еще изумиться? Вспоминаю, как однажды среди океана мой
верный пойнтер Трей сделал стойку, указывавшую на то, что он почуял вблизи
дичь. Капитан и офицеры, которым я указал на это, рассмеялись, но я,
ничуть не изумляясь данному обстоятельству и доверяясь нюху своей собаки,
предложил капитану пари. Я утверждал, что мой пойнтер не может ошибаться.
Даже доктор пощупал мой пульс. Но я настаивал, и пари было принято. Спустя
несколько минут, когда матросы распотрошили только что пойманную в океане
акулу, они нашли в желудке у нее шесть пар живых куропаток!
Или такой случай, когда мой опыт и мои знания позволили мне отнестись
опять-таки без всякого удивления к явлению, изумившему многих. Когда я,
прибыв по Каспийскому морю в Россию, ступил на землю, на меня тотчас же
набросился огромный медведь, растопырив свои передние лапы. Я
незамедлительно схватил его за эти лапы и держал так до тех пор, пока
зверь не издох. Дело объяснялось очень просто. Держа медведя в таком
положении, я не давал ему возможности сосать свою лапу, без чего этот
зверь существовать не может. Вот почему его гибель и не удивила меня.
Многие выражали также изумление по поводу моего жилета, который вы
видите перед собой. Стоит любой дичи приблизиться на расстояние выстрела
ко мне, когда я в этом жилете, как одна из пуговиц отлетает и падает на то
место, где находится дичь. Все объясняется опять-таки просто, если знать,
что жилет я сшил себе из шкуры того самого пойнтера, о котором только что
упоминал. Нужно быть совершенным невеждой, чтобы не учитывать так
называемой силы привычки. Свойства моего жилета менее всего способны меня
удивить.
Но вот, отплывая от сырного острова, я почувствовал крайнее изумление,
быть может, впервые в своей жизни. Дело в тем, что остров, как я уже вам
рассказывал, покрыт громадными деревьями. И в момент, когда мы отъезжали,
все эти деревья трижды низко поклонились нам, после чего приняли снова
вертикальное положение. Много раздумывая, я до сих пор не могу отыскать
должного объяснения этому обстоятельству в науке.
Сейчас подадут, друзья мои, наше любимое реуенталерское вино, и, пока
раскупорят его, я успею досказать вам свои впечатления о сырном острове,
который не был еще описан, кажется, никем, кроме меня, хотя по территории
он значительно превосходит Европу. Кстати, я чуть было не забыл упомянуть
о случае, который произвел на меня впечатление почти перед самым отплытием
от берегов гостеприимного сыра.
Когда мы совершали последнюю прогулку по острову, то заметили виселицу,
на которой качались три трупа. Казненные повешены были за пятки. Мы
спросили у жителей, за что так строго наказаны эти люди? И услыхали в
ответ, что это были путешественники, которые по возвращении обманывали
своих ближних, описывая им места, где они никогда не бывали, и
рассказывали небылицы о странах и людях, которых они встречали.
Вы знаете мягкость моей натуры, дорогие мои, но я должен сознаться, что
повешенные за пятки не вызвали никакой жалости во мне, потому что, сам
всегда придерживаясь фактов, и только фактов, я неукоснительно требую
этого и от других.
Обращений с начала месяца: 73, Last-modified: Thu, 10 Oct 2002 08:24:16 GMT

1 2 3 4