Как это часто бывает в океане, на нас налетел страшный ураган и поднял
наш корабль на чудовищную высоту над обычным уровнем воды. На этой высоте
мы и оставались до тех пор, пока новый шторм не раздул наших парусов и не
погнал нас вперед среди туманов и облаков небесного свода. Несясь таким
образом, мы увидели вдали огромное круглое и блестящее пространство и
спустя некоторое время, найдя удобную гавань, пристали к нему. Это была
Луна. Под нами расстилалась территория с городами, реками, горами и пр., в
которой мы без труда признали покинутую нами Землю.
Начну с обитателей Луны. Прежде всего - они не рождаются, а вырастают
на деревьях. Это очень красивые деревья, с листьями телесного цвета и с
большими стручками, в которых и таится будущее человечество Луны. Когда
стручки созревают, их собирают и складывают про запас. Желающий иметь
детей бросает эти стручки в кипящий котел, после чего твердая оболочка
раскрывается и на свет выходят маленькие живые существа. Надо вам
заметить, что деревья, дающие человеческое потомство, бывают разных пород:
из одних выходят адвокаты, из других - солдаты, из третьих - священники,
из четвертых - клоуны, и так далее. Каждый ребенок, вылупившись, тотчас же
начинает упражняться в своем занятии и - к радости того, кто бросил в
котел стручок, - вскоре достигает значительного совершенства.
Средний рост жителя Луны можно считать саженей в пять. Для еды ему
необходимо тратить меньше усилий, чем нам, так как у него нет надобности в
жевании: пониже груди, с левой стороны, у него имеется отверстие, открыв
которое, он вкладывает пищу прямо в желудок. Затем отверстие закрывается,
и до следующего месяца обитатель Луны сыт. Таким образом, прием пищи
производится им только 12 раз в год. Нашим гастрономам и лакомкам я не
посоветовал бы переселяться на Луну!
На Луне все имеет громадные размеры. Взамен лошадей местные жители
пользуются коршунами о трех головах, причем каждое крыло этой птицы
величиной превышало в несколько раз главный парус нашего корабля. Мы
встретили как-то скачущее насекомое, по размерам гораздо большее, чем наша
овца. Оказалось, что у них это обыкновенная блоха. Нам сообщили, что царь
Луны находится в состоянии войны с царем Солнца, и показали образцы
оружия, которым пользуются на войне. Это были редиски: жители Луны их
мечут, как дротики, прикрываясь щитами, сделанными из шляпок грибов.
Раненый редиской умирает мгновенно; когда же для редисок проходит сезон,
их вполне заменяет спаржа.
Самое оригинальное, что отличает людей, населяющих Луну, от нас, это
то, что голову они носят не на плечах, а под мышкою правой руки. Когда они
отправляются в опасное путешествие, то, чтобы не рисковать головою, они
оставляют ее дома. Вас может удивить, друзья мои, каким образом эти люди
обходятся некоторое время без головы, хотя и в нашем земном быту
попадаются порою люди, о которых можно подумать, что они обходятся без
этого украшения. Но, в отличие от наших, жители Луны обладают способностью
совещаться со своей головой на расстоянии, что считается у них даже как бы
признаком хорошего тона. Когда кто-либо из власть имущих на Луне желает
знать, что говорится и делается среди простого народа, то он посылает свою
голову побродить в толпе, после чего она возвращается к своему владельцу с
подробным докладом обо всем виденном. Отличаются от нас жители Луны также
и способом своей смерти. Достигнув глубокой старости, они поднимаются
ввысь и среди облаков расплываются, как дым.
Чуть не позабыл вам еще рассказать, что у обитателей Луны нет ни кишок,
ни печени, ни других внутренностей: лунные люди имеют возможность
пользоваться своими телами как сундуками или ящиками, отпирающимися, когда
нужно; естественно, что там они и хранят свой скарб или ценные для них
вещи.
Любопытно еще вот какое обстоятельство у этих людей: как головы их
легко отделяются от туловища, так и глаза их очень просто отделяются от
головы. По желанию их можно вынимать из орбит и даже в руках видеть ими не
хуже, чем в обычном их состоянии. Испортив себе глаз или потеряв его,
житель Луны покупает себе другой, почему на базарах и в магазинах идет
бойкая торговля глазами. Торговцы ловко пользуются этим обстоятельством и
постоянно устанавливают новую моду: то на зеленые глаза, то на серые, то
на голубые.
Кстати, там же мне удалось повидать и обитателей Сириуса, которые
иногда приезжают на Луну по торговым делам. Они пониже ростом и, кроме
того, отличаются тем, что глаза у них помещаются под носом и лишены век.
Когда они ложатся спать, то закрывают глаза кончиком высунутого языка.
Вот, пожалуй, и все наиболее поучительное, что я вынес из своего
путешествия на Луну. Если бы среди вас, милые мои друзья, нашелся
какой-нибудь скептик, который усомнился бы в каких-нибудь подробностях
моего описания, то стоит ему повторить мое путешествие, и он без труда
убедится, что память моя не изменила мне ни в чем. А теперь чокнемся еще
раз и - спокойной ночи.

ВЕЧЕР ЧЕТВЕРТЫЙ
Я расскажу вам сегодня о моем литовском коне, которого я получил от
графа Пржобоского в подарок. Он сделался моим боевым товарищем, и,
поистине, с этим конем я должен разделить свою славу. Как вы знаете, я не
принадлежу к тем людям, которые любят рассказывать чудеса о своей
храбрости и о своих победах. Мне всегда чрезвычайно странной казалась
манера какого-либо короля или королевы говорить о своих военных лаврах, в
то время как его или ее величество никогда, конечно, и не нюхали пороху и
видели своих солдат только на торжественных парадах.
Ничуть не претендуя на какие-либо особые заслуги на поле брани, я
всегда честно выполнял свой долг солдата. В одной из таких экспедиций и
принял деятельное участие мой литовский конь. Дело было под Очаковом, куда
мы загнали турок. Во время горячей схватки с врагом я заметил, что на меня
надвигается облако пыли, скрывающее новые полчища турок. Я велел своим
гусарам поднять такие же облака пыли с обоих флангов, а сам бросился на
врагов, обратив их в беспорядочное бегство. Разбитые наголову, они не
только были загнаны в крепость, но даже были выгнаны из нее, чего мы вовсе
не ожидали. Преследуя турок на своем литовском коне, я остановился среди
базарной площади и с изумлением оглянулся: вокруг меня не было больше
никого - ни врагов, ни своих. Куда же они все подевались?
Раздумывая над этим, я подъехал к колодцу, чтобы напоить своего
запыхавшегося коня. Он начал пить. Пил, пил, и, наконец, мне стало
казаться, что этому питью не будет конца. Прошло пять минут, десять,
полчаса... Но вот я оглянулся, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь
моих гусаров. И что же я увидел? Задняя половина моего великолепного коня
была отрезана, как ножом, и все, что животное так жадно впивало в себя,
било фонтаном, выливаясь через отверстие, пересекавшее туловище коня на
середине. Вот чем и объясняется его неутолимая жажда!
Повернув оставшуюся половину коня обратно, я поскакал на двух передних
ногах его к тем самым воротам, через которые ворвался в крепость,
преследуя турок. И тогда все сделалось ясным. В пылу преследования я не
заметил, как кто-то, когда я въезжал в крепость, опустил шлагбаум,
перерезавший пополам моего коня. Тут же, у ворот, возле шлагбаума, и
лежала недостающая задняя часть славного животного, еще вздрагивающая от
боли. К счастью, наш эскадронный коновал оказался настоящим мастером в
таких делах: он тотчас же собрал молодые побеги лаврового дерева и сшил им
обе половинки моего коня. Разрастаясь, эти побеги переплелись с
внутренностями животного и вернули ему былую крепость и силу.
Мало того, пробиваясь наружу, лавровые ветви и листья образовали над
седлом нечто вроде маленькой беседки, нередко охранявшей меня в походах от
действия знойного солнца. После этого не одно сражение выиграли мы еще
вместе с моим благородным литовцем под сенью общих наших лавров!
К сожалению, во время моего турецкого плена (я уже упоминал об этой
грустной поре, когда мне приходилось нести обязанности пчелиного пастуха)
я вынужден был расстаться с моим красавцем-конем, и после заключения мира,
будучи отпущен на волю, я вернулся в Россию, а оттуда на родину уже в
карете.
Во время этого путешествия и приключилась история, получившая
впоследствии широкую огласку, но удивительно искажаемая многими
рассказчиками, почему я охотно сообщу вам сейчас, друзья мои, ту именно
версию, которая наиболее соответствует действительности. Получать сведения
из первоисточника - лучшее средство для того, чтобы не сделаться жертвой
различных обманщиков и хвастунишек.
В ту зиму не только в России, но и по всей Европе стояли такие холода,
что даже солнце отморозило себе нос. Однажды пришлось нашей почтовой
карете проезжать узкой проселочной дорогой, и, чтобы не столкнуться с
другими каретами, я приказал почтальону дуть в свой рожок. Он дул долго и
что было силы, но ни один звук не выходил из его сигнального рожка.
Грустные последствия этого странного обстоятельства не преминули
сказаться. Очень скоро мы заметили, что нам навстречу бешено мчится другая
карета, и остановить ее было поздно. Что оставалось делать? Я мгновенно
выскочил из своей кареты и, обладая изрядной физической силой, поднял ее и
перескочил через забор (принимая во внимание значительный наш багаж, надо
признать, что это было делом нелегким). Не теряя ни мгновения, я вернулся
за лошадьми, взяв одну под мышку, а другую напялив на голову, и перенес их
таким же манером к карете. Вспоминаю, что лошадь под мышкой очень
брыкалась, и мне пришлось засунуть ее задние ноги в карман. Встречная
карета проехала, и я снова перенес нашу карету и лошадей на дорогу, после
чего мы уже беспрепятственно добрались до ближайшей гостиницы и в ней
заночевали.
Вот тут-то и приключилась нашумевшая история. Почтальон повесил свою
шляпу и рожок на гвоздь возле печки, затем мы разделись и готовы были уже
уснуть, как вдруг раздались чрезвычайно мелодичные звуки, и, к изумлению
нашему, мы убедились, что они исходят... из отверстия рожка!
После короткого раздумья мы поняли, впрочем, что ничего чудесного тут
нет. Когда почтальон многократно дул в свой рожок, звуки в нем замерзали
(я уже упоминал о страшных холодах той зимой), чем и объяснялась тщетность
его усилий в пути. Теперь же звуки эти оттаяли и изливались перед нами в
тех самых мотивах, какие выдувал своими губами почтальон. Песни,
услышанные нами, несомненно, делали честь его музыкальному дарованию! Тут
были и "Ой вы, сени мои, сени", и "Ах, мой милый Августин", и несколько
кавалерийских маршей, и многие народные песни, далеко за полночь
услаждавшие нас. Вот как в точности было дело со звуками, замерзшими и
оттаявшими в почтовом рожке.

ВЕЧЕР ПЯТЫЙ
Дорогие друзья охотники! Я заметил, что некоторых из вас особенно
заинтересовала та часть моих повествований, где я упоминал о своем
пребывании в турецком плену.
Им, я думаю, еще более любопытным покажется то обстоятельство, что
турецкому султану, державшему меня в качестве сторожа при своих пчелах,
пришлось принимать меня вторично, но уже совсем в иной роли - в роли
чрезвычайного посла со специальным дипломатическим поручением от венского
двора!
Моя отвага; с одной стороны, и находчивость - с другой, были особенно
подчеркнуты и похвалены его величеством султаном. Щедро наделенный всеми
благами со стороны падишаха, я отбыл в Каир.
Отъехав немного от Константинополя, я со своей свитой заметил очень
тощего человека, с необычайной быстротой приближавшегося к нам. Вскоре мы
увидели, к изумлению своему, что к каждой ноге бежавшего была прикреплена
огромная гиря.
- Куда ты спешишь так, дружище? - окликнул я его. - И почему у тебя на
ногах гири?
- Я скороход, - отвечал мне тощий человек, останавливаясь. - Часа два
тому назад я вышел из Алжира, где служил у тамошнего бея. Но так как мне
не хочется торопиться, то я привязал к ногам гири для задержки.
Этот молодец понравился мне, и я взял его к себе на службу. Он сел на
одного из моих верблюдов, но, то и дело соскакивая с него, убегал мили на
две вперед и потом опять возвращался: таково свойство привычки. Сегодня
уже поздно, милые мои друзья, но в следующий раз я не премину вам
рассказать о том, насколько удачен был в этом отношении мой выбор. Пью за
ваше здоровье и не сомневаюсь в том, что предстоящая ночь будет для вас
безмятежно спокойна.

ВЕЧЕР ШЕСТОЙ
Итак, я обещал вам, друзья мои, описать дальнейшие свои похождения в
Турции.
Должен сообщить вам, что из Каира я не сразу возвратился в
Константинополь, так как желал отдохнуть и в качестве частного лица
побродить по знаменитому Нилу. Наняв лодку, я поплыл в Александрию,
надеясь в пути полюбоваться восхитительными красотами этой реки.
Желая соблюсти инкогнито, я никому не говорил о предполагаемой прогулке
по Нилу, иначе меня, разумеется, предупредили бы о том, что близится как
раз срок ежегодного разлива этой великой реки. И вот на третий день
путешествия мы вдруг почувствовали, что поднимаемся, поднимаемся и,
наконец, потеряли из виду берега, потому что выступавшая вода залила всю
страну.
Не рассчитывая на длительное пребывание на воде, мы не взяли с собой
достаточно припасов и потому очень обрадовались, когда лодка наша
запуталась в ветвях дерева, которые оказались покрытыми прекрасными
спелыми плодами миндаля. Поднявшийся шторм потопил вскоре нашу лодку, и
лишь благодаря этому чудесному миндальному дереву мы не только, уцепившись
за ветви, продержались около полутора месяцев, но и вполне сытно питались
все это время восхитительным на вкус миндалем. В питье, как вы сами можете
догадаться, мы тоже не испытывали недостатка.
Наконец в начале седьмой недели вода начала быстро спадать, и мы,
вместе с нею опускаясь вниз, нашли твердую почву, а вместе с тем и нашу
лодку. Спустя несколько дней мы были уже в Александрии, откуда я со своей
свитой вернулся в Константинополь к султану.
Естественно, что после необыкновенных услуг, оказанных мною повелителю
правоверных, он полюбил меня еще больше и, в конце концов, ни часу уже не
мог прожить без меня. Впрочем, вы слышали, наверное, об этом периоде моей
дружбы с султаном, так как об этом ходит масса россказней, и любой
мусульманин, приезжающий в Европу по торговым делам, считает долгом
похвалиться моей близостью с турецким султаном.
Но вот о чем знают, пожалуй, далеко не все, так как происшествие это
сопряжено с обстоятельствами, которые падишах волей-неволей должен был
скрывать от своих подданных, особенно от мусульман, настроенных слишком
фанатично, а таких, как вы знаете, немало.
Султан любил выпить. Вам известно, что закон Магомета воспрещает
употребление вина, и во время официальных приемов за столом султана подают
самые изысканные яства, но всякие крепкие напитки исключены. Но по
окончании обеда или ужина его величество обыкновенно делал мне условный
знак последовать за ним, и в тайном кабинете султана мы нередко распивали
с ним бутылку-другую тончайшего вина.
Однажды турецкий монарх подмигнул мне таким образом, а затем шепнул:
- Мюнхгаузен, сегодня мы попробуем с вами нечто необыкновенное!
Когда мы остались наедине и бутылка была раскупорена, я попробовал вино
и сказал:
- Это недурно, ваше величество, но...
- Молчите, Мюнхгаузен, - вскричал султан. - Это последняя бутылка
токайского, присланная мне одним венгерским вельможей! Неужели вы станете
утверждать, что пробовали лучшее вино в своей жизни?
- Ваше величество, - спокойно отвечал я. - Для Мюнхгаузена правда
всегда была дороже всего. Не скажу ничего плохого об этом напитке, но в
сравнении с тем токайским, которое я пил некогда у императора в Вене, это
вино для кучеров.
- Дорогой мой, что вы говорите! - воскликнул падишах.
- Для того, чтобы у вашего величества не было сомнений, готов биться об
заклад, что через час я доставлю вам бутылку токайского прямо из венских
императорских погребов.
Султан не на шутку взволновался.
- Вы говорите чепуху, Мюнхгаузен!
- Я говорю правду, ваше величество.
1 2 3 4