никто ее не увидит. Но в результате этой сделки он добился своей цели. Келлино согласился играть главную роль в дорогом фильме по бестселлеру Джона Мерлина, а фильм этот, чутье подсказывало Маломару, принесет студии огромное состояние.
— Нам нужно развернуть специальную кампанию. Нужно потратить большие деньги. Эту картину мы должны продавать по высшему классу, — сказал Хоулинэн.
— Господи Боже мой, — произнес Маломар.
Обычно он бывал более вежлив. Но он устал от Келлино, он устал от Хоулинэна и он устал от кино. Но это ни о чем не говорило. Он также устал от красивых женщин, обворожительных мужчин и от калифорнийской погоды. Чтобы отвлечься, он изучал Хоулинэна. К нему и к Келлино он испытывал давнишнюю недоброжелательность.
Одет Хоулинэн был красиво. Шелковый костюм, шелковый галстук, итальянские ботинки, дорогие часы. Его оправа для очков была сделана по заказу — черная с золотыми крапинками. У него было милое доброе ирландское лицо, как у этих гномиков-проповедников, появляющихся в Калифорнии на ТВ-экранах каждое воскресное утро. Трудно было поверить, что оно принадлежало злобному сукиному сыну, который, к тому же, и гордился этим.
Несколько лет назад между Келлино и Маломаром в ресторане возникла ссора, сопровождаемая тривиальной руганью, и эту историю потом смаковали в газетах все, кому не лень. И Хоулинэн провел тогда изощренную кампанию с целью выставить Келлино героем, а Маломара — трусливым злодеем, тряпкой, директором студии, подчинившимся героическому великому киноактеру. Хоулинэн был гением, конечно. Но немного близоруким. И Маломар с тех пор не давал ему спуску, заставляя расплачиваться.
За последние пять лет и месяца не проходило, чтобы в газетах не появлялись истории о том, как Келлино помогает кому-нибудь менее удачливому, чем он сам. Бедной девочке, болеющей лейкемией, требовалось особое переливание крови от донора, живущего где-то в Сибири? На пятой странице любой газеты сообщалось, что Келлино послал в Сибирь свой личный реактивный самолет. Черный гражданин попал в тюрьму Юга за то, что протестовал? Отпущен под залог, внесенный Келлино. А когда полисмен-итальянец, отец семерых детей, был зарублен “Черными пантерами”, попав в засаду в Гарлеме, разве не Келлино послал вдове чек на десять тысяч долларов и учредил стипендию всем ее семерым детям? Когда один из “Черных Пантер” был обвинен в убийстве полицейского, Келлино передал в фонд его защиты десять тысяч долларов. Когда какой-нибудь знаменитый, но теперь уже старый актер, оказывался в больнице, газеты отмечали, что Келлино приходил проведать его и обещал старому чудаку эпизодическую роль в своем новом фильме, чтобы тому было на что жить Один из таких старых чудаков, у которого было припрятано десять миллионов, и который ненавидел свою профессию, дал как-то интервью, в котором смешал с дерьмом Келлино с его щедростью, и это было настолько забавно, что даже великий Хоулинэн ничего не мог с этим поделать.
Но у Хоулинэна были и другие скрытые таланты. Он был настолько пройдошным, что его нюх на молоденьких восходящих звезд делал его Дэниелом Буном в голливудской целлулоидной пустыне. Хоулинэн часто похвалялся своими методами:
— Скажи любой актрисе, что она просто здорово сыграла свою роль в эпизоде. Повтори ей это за вечер трижды, и она расстегнет тебе штаны и займется твоим болтом с такой энергией, будто хочет оторвать его с корнем.
Он был передовым разведывательным отрядом для Келлино, и девушки многократно показывали свои таланты с ним в постели, прежде чем он передавал их дальше. Слишком невротичные, даже по мягким стандартам кинопромышленности, никогда не попадали от него к Келлино. Но, как часто говаривал Хоулинэн: “Кого Келлино отвергнет, ту стоит попробовать”.
Маломар, впервые за день испытывая удовольствие, сказал:
— Даже не думай о каком-то здоровенном рекламном бюджете. Это не того рода картина.
Хоулинэн задумчиво посмотрел на него:
— А что, если сделать небольшую частную раскрутку с некоторыми крупными критиками. У тебя же есть парочка таких, твоих должников.
Маломар сухо ответил:
— Не собираюсь я этим получать с них.
Он не сказал о том, что намерен получить с них все сполна на следующий год, когда будет сниматься большая картина. Насчет нее он уже все спланировал заранее, и Хоулинэну от нее ничего не отломится. Он хотел, чтобы звездой стала новая картина, а не Келлино.
Хоулинэн задумчиво смотрел на него.
— Думаю, мне придется организовать собственную рекламную кампанию.
Утомленным тоном Маломар проговорил:
— Просто имей в виду, что это продукция “Маломар Филмз”. Согласовывай все со мной. О’кей?
— Ну конечно, — ответил Хоулинэн со своей особой интонацией, как будто ничто иное ему и в голову не могло придти.
Ровным голосом Маломар сказал:
— Джек, запомни, есть граница, за которую не стоит переходить. Вне зависимости от того, кто ты такой. Хоулинэн ослепительно улыбнулся.
— Я никогда об этом не забываю. Разве я когда-нибудь забывал об этом? Слушай, есть тут одна потрясная баба из Бельгии. Я ее припрятал в отеле Беверли-Хиллз, в бунгало. Как насчет завтра позавтракать вместе?
— В другой раз, — ответил Маломар.
Женщины, прилетающие сюда с разных концов света, чтобы их трахнули, утомили его. Он устал от этих красивых, точеных лиц, стройных, элегантных фигур, этих шикарно одетых красавиц, с которыми постоянно фотографировался на всевозможных вечеринках, премьерах и в ресторанах. Он имел славу не только наиболее талантливого голливудского продюсера, но также и человека, у которого были самые красивые женщины. И только самые близкие друзья знали, что он предпочитает секс с полноватыми мексиканками, работавшими прислугой в его особняке. Когда друзья подтрунивали над его извращенным вкусом, Маломар всегда говорил им, что больше всего ему нравится спускаться по женщине вниз, а у всех этих журнальных красоток как раз ничего и нет, по чему можно было бы спускаться, за исключением костей и волос. Мексиканская же девушка — это сочная плоть. Не то, чтобы все это всегда было правдой; просто Маломар, зная, как элегантно он выглядит, хотел показать свое отвращение к этой элегантности.
В этот период жизни Маломар хотел только одного — делать хорошие фильмы. Счастливейшим временем для него были часы после обеда, когда он входил в монтажную и сидел там до раннего утра, монтируя новый фильм.
Когда Маломар провожал Хоулинэна до двери, секретарша буркнула, что его ожидает автор романа вместе со своим агентом, Дораном Раддом. Маломар сказал ей, чтобы их впустили. Он представил их Хоулинэну.
Быстрым взглядом Хоулинэн оценил обоих вошедших. Радда он знал. Искренний, с шармом, короче говоря, плут. Это был тип. Писатель тоже был тип. Наивный писатель-романист, приехавший для работы над киносценарием по своей книге, обалдевший от Голливуда, одураченный продюсерами, режиссерами, студийным начальством, влюбляется здесь в молоденькую начинающую актрису и ломает себе жизнь тем, что разводится с женой, с которой прожил двадцать лет, ради какой-то бабы, переспавшей чуть не с каждым режиссером по актерскому составу. А потом возмущается тем, в каком изуродованном виде предстает на экране его ублюдочный роман. И этот не был исключением. Спокойный и, по-видимому, застенчивый, и одевается как разгильдяй. Не в смысле нового модного разгильдяйского стиля — поветрия, становившегося все популярнее среди таких продюсеров, как Маломар и среди кинозвезд, отыскивавших специально залатанные потертые голубые джинсы, созданные лучшими модельерами — а он одевался как настоящий разгильдяй. И был страшным к тому же, как тот сраный французский актер, что так высоко котировался в Европе. Ладно, что касается его, Хоулинэна, то он готов прямо сейчас внести свою лепту, чтобы сделать из этого парня сосиску.
Хоулинэн, широко улыбаясь, сказал этому писателю, Джону Мерлину, “хэлло”, а также, что его книга самая лучшая вещь из всех, что он прочел за всю свою жизнь. Книгу он не читал.
Потом, уже у двери, он остановился, и, повернувшись к писателю, сказал:
— Послушайте, Келлино жутко хотел бы сфотографироваться вместе с вами. Чуть позже мы с Маломаром пойдем на совещание по фильму, и это будет отличная реклама. Как насчет трех часов? Вы ведь к этому времени уже будете свободны, верно?
Мерлин сказал: “О’кей”. Маломар скривился. Он знал, что Келлино даже не было в городе, он жарился на солнышке в Палм Спрингс и едва ли появится раньше шести. Хоулинэн хотел заставить Мерлина болтаться здесь в тщетном ожидании Келлино — просто, чтобы дать почувствовать, что Голливуд это вам не хухры-мухры. Ну что ж, будет урок для него.
Маломар, Доран Радд и Мерлин довольно долго обсуждали сценарий будущего фильма. Маломар отметил про себя, что, в отличие от многих другим, Мерлин говорил здраво и по делу. Маломар втюхивал агенту обычную ересь о том, что надо уложиться в миллион, хотя все знали, что в итоге потребуются все пять. И уже после того, как они ушли, Маломар испытал удивление. Он заметил Мерлину, что тот мог бы подождать Келлино в библиотеке. Мерлин взглянул на часы и спокойно произнес:
— Уже десять минут четвертого. Я никого не жду больше, чем десять минут, даже своих ребят.
И пошел к выходу.
Маломар, улыбнувшись, посмотрел на агента:
— Писатели, — сказал он.
Но часто он абсолютно с теми же интонациями говорил “Актеры”, или “Режиссеры”, или Продюсеры”. Об актрисах он так никогда не говорил: ведь нельзя же унижать человеческое существо, которое в одно и то же время должно бороться с неудобствами менструального цикла и при этом желает сниматься в кино. Это и делало их такими бешеными в смысле трахнуться.
Доран Радд пожал плечами:
— Он даже и врачей не ждет. Как-то мы вместе пришли на осмотр, и нам назначили время на десять утра. Вы знаете, как это бывает на приеме у врача. Нужно подождать несколько минут. Он и говорит девушке из регистратуры: “Я пришел вовремя, почему же доктор задерживается?” И он взял и ушел.
— Ну, вообще, — сказал Маломар.
Он почувствовал, что начинает болеть в груди. Зайдя в ванную, он проглотил таблетку, а затем направился к дивану, чтобы вздремнуть, как предписал ему доктор. Кто-нибудь из секретарш разбудит его, когда придут Хоулинэн и Келлино.
Фильм “Каменная женщина” — дебют Келлино в качестве режиссера. Как актер, он всегда вызывает восхищение; как режиссер он более, чем непрофессионален; а в области философии он претенциозен и жалок” Не то, чтобы “Каменная женщина” — плохой фильм. Просто в нем нет огня, это пустышка.
Келлино доминирует на экране, и мы всегда верим персонажу, которого он играет, но в этом фильме его герой не вызывает никаких эмоций. Действительно, растрачивающего свою жизнь ради такой пустоголовой куклы, как Селина Дентон, чья личность оказывается привлекательной для мужчин, ценящих в женщинах главным образом округлости спереди и сзади — в соответствии с шаблонными фантазиями их мужского шовинизма. Игра Селины Дентон, в обычном для нее стиле “непроницаемого индейца”, ее безжизненное лицо, искаженное экстатическими гримасами, заставляет чувствовать себя неловко. Когда же наконец в Голливуде поймут, что зрителям хочется видеть на экране реальных женщин? Такая актриса, как Силли Страуд, всегда приковывающая к себе внимание, чья манера игры интеллектуальна и наполнена мощью, ее потрясающая внешность (она по-настоящему красива, если только отбросить все эти коммерческие “дезодорированные” стереотипы, которым поклоняется американский мужчина со времен изобретения телевидения) могла бы спасти фильм, и удивительно, что Келлино, в чьей игре столько интеллекта и интуиции, не увидел этого, набирая актеров. Вероятно, он обладает достаточным влиянием и как актер, и как режиссер, и как сопродюсер, чтобы по крайней мере провести соответствующие пробы.
Сценарий, написанный Хэскомом Уоттсом, одно из тех псевдолитературных упражнений, которые на бумаге выглядят неплохо, но совершенно бессмысленны, будучи перенесенными на экран. Мы, по замыслу создателей фильма, должны испытывать сочувствие к человеку, с которым не происходит абсолютно ничего трагического, к человеку, в итоге кончающему жизнь самоубийством из-за неудачи при возвращении в мир кино (у всех бывают неудачи) и из-за того, что пустая эгоистичная женщина использует свою красоту (о красоте у всех свое представление), чтобы предать его самым банальным образом, в стиле героинь Дюма-младшего.
Контрапункт Келлино, старающегося спасти мир, всегда находясь на “стороне правых” в любом социальном вопросе, конечно, искренен, но по смыслу своему, фашистский. Всегда готовый к бою либеральный герой вырастает в фашистского диктатора, как это было с Муссолини. Отношение к женщинам в фильме тоже главным образом фашистское; все что они делают — это манипулирование мужчинами посредством собственного тела. И если даже они принимают участие в политических движениях, то непременно уничтожают мужчин, стремящихся что есть сил улучшить этот мир. Хоть на мгновение Голливуд не в состоянии представить себе, что могут существовать отношения между мужчиной и женщиной, в которых секс не играет никакой роли. Разве он не может хоть раз показать, что и женщинам свойственна “мужская” добродетель — вера в человечество и в его отчаянную борьбу за движение вперед? Неужели им не хватает воображения, чтобы предвидеть, что женщинам мог бы, и еще как мог бы, понравиться фильм, где они изображены как реальные человеческие существа, а не как строптивые узнаваемые куклы, рвущие ниточки, за которые их дергают мужчины?
Келлино не обладает режиссерским талантом; он более, чем некомпетентен. Он помещает камеру в ту точку, где она и должна быть, правда, редко уводит ее в сторону от главных героев. Однако его актерское мастерство спасает фильм, обреченный, казалось бы, на полный провал из-за унижающего женский полсценария. Фильм не выигрывает от режиссуры Келлино, но она и не портит его. Остальные актеры, занятые в фильме, просто ужасны. Неприязненно относиться к актеру из-за его внешности, конечно, не правильно, но Джордж Фаулес выглядит слишком скользким даже для такой скользкой роли, которую он играет в фильме, Селина Дентон — слишком безжизненной даже для пустой женщины, которую она играет. Не такая уж плохая мысль — иногда подбирать актеров “против” для роли, и, возможно, именно это Келлино и должен был бы сделать в этом фильме. Хотя может быть, фильм и не стоил этого. Фашистская философия киносценария, концепция сторонников дискриминации женщин о том, что должна представлять из себя “женщина, которую можно любить” — все это обрекло на поражение весь проект еще до того, как пленка была заряжена в камеру.
— Вот стерва вонючая, — сказал Хоулинэн, не со злостью, а с беспомощностью сбитого с толку человека. — Да какого хера ей надо? Это же фильм в конце концов. И, Боже ты мой, с чего это она называет Билли Страуд красивой женщиной? За все свои сорок лет в кино более страшной кинозвезды я не встречал. Я в это просто не въезжаю.
Келлино задумчиво произнес:
— И все другие критики повторяют за ней то же самое. На этом фильме можно поставить крест.
Маломар слушал и того, и другого. Парочка зануд, идеально подходящих друг другу. Разве это так важно, что там сказала эта Клара Форд? Картина с Келлино в главной роли оправдает затраченные на нее деньги и кое-что из перерасходованных студией средств. Больше он ничего от фильма и не ожидал. И теперь Келлино был у него на крючке для серьезной картины, по роману Джона Мерлина. И Клара Форд, хоть и была очень проницательна, не знала, что Келлино имел дублирующего режиссера, делавшего всю черновую работу.
Клару Форд Маломар в особенности ненавидел. Выступала она так убедительно, имела такой превосходный стиль, обладала таким влиянием, но не имела никакого понятия о всей той кухне при производстве любого фильма. Ей не понравился подбор актеров. Ей, видимо, невдомек, что выбор актрисы на главную женскую роль зависит от того, кого трахал Келлино, а на остальные роли, кого трахали ассистенты режиссера по актерскому составу. Разве не знает она, что эти прерогативы ревниво охраняются многими имеющими власть людьми в каждом конкретном фильме? На каждую второстепенную роль можно выбирать из целой тысячи баб, и можно перетрахать половину из них, не давая ничего взамен, лишь пригласив однажды на прослушивание и пообещав, что, возможно, пригласишь на следующее. И все эти долбанные режиссеры, создающие свои собственные частные гаремы, в том, что касается количества красивых, интеллигентных женщин, далеко опережали более могущественных и богатых людей. И тебе даже не приходилось что-то делать для этого. Это не стоило того, чтобы прилагать какие-то усилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Нам нужно развернуть специальную кампанию. Нужно потратить большие деньги. Эту картину мы должны продавать по высшему классу, — сказал Хоулинэн.
— Господи Боже мой, — произнес Маломар.
Обычно он бывал более вежлив. Но он устал от Келлино, он устал от Хоулинэна и он устал от кино. Но это ни о чем не говорило. Он также устал от красивых женщин, обворожительных мужчин и от калифорнийской погоды. Чтобы отвлечься, он изучал Хоулинэна. К нему и к Келлино он испытывал давнишнюю недоброжелательность.
Одет Хоулинэн был красиво. Шелковый костюм, шелковый галстук, итальянские ботинки, дорогие часы. Его оправа для очков была сделана по заказу — черная с золотыми крапинками. У него было милое доброе ирландское лицо, как у этих гномиков-проповедников, появляющихся в Калифорнии на ТВ-экранах каждое воскресное утро. Трудно было поверить, что оно принадлежало злобному сукиному сыну, который, к тому же, и гордился этим.
Несколько лет назад между Келлино и Маломаром в ресторане возникла ссора, сопровождаемая тривиальной руганью, и эту историю потом смаковали в газетах все, кому не лень. И Хоулинэн провел тогда изощренную кампанию с целью выставить Келлино героем, а Маломара — трусливым злодеем, тряпкой, директором студии, подчинившимся героическому великому киноактеру. Хоулинэн был гением, конечно. Но немного близоруким. И Маломар с тех пор не давал ему спуску, заставляя расплачиваться.
За последние пять лет и месяца не проходило, чтобы в газетах не появлялись истории о том, как Келлино помогает кому-нибудь менее удачливому, чем он сам. Бедной девочке, болеющей лейкемией, требовалось особое переливание крови от донора, живущего где-то в Сибири? На пятой странице любой газеты сообщалось, что Келлино послал в Сибирь свой личный реактивный самолет. Черный гражданин попал в тюрьму Юга за то, что протестовал? Отпущен под залог, внесенный Келлино. А когда полисмен-итальянец, отец семерых детей, был зарублен “Черными пантерами”, попав в засаду в Гарлеме, разве не Келлино послал вдове чек на десять тысяч долларов и учредил стипендию всем ее семерым детям? Когда один из “Черных Пантер” был обвинен в убийстве полицейского, Келлино передал в фонд его защиты десять тысяч долларов. Когда какой-нибудь знаменитый, но теперь уже старый актер, оказывался в больнице, газеты отмечали, что Келлино приходил проведать его и обещал старому чудаку эпизодическую роль в своем новом фильме, чтобы тому было на что жить Один из таких старых чудаков, у которого было припрятано десять миллионов, и который ненавидел свою профессию, дал как-то интервью, в котором смешал с дерьмом Келлино с его щедростью, и это было настолько забавно, что даже великий Хоулинэн ничего не мог с этим поделать.
Но у Хоулинэна были и другие скрытые таланты. Он был настолько пройдошным, что его нюх на молоденьких восходящих звезд делал его Дэниелом Буном в голливудской целлулоидной пустыне. Хоулинэн часто похвалялся своими методами:
— Скажи любой актрисе, что она просто здорово сыграла свою роль в эпизоде. Повтори ей это за вечер трижды, и она расстегнет тебе штаны и займется твоим болтом с такой энергией, будто хочет оторвать его с корнем.
Он был передовым разведывательным отрядом для Келлино, и девушки многократно показывали свои таланты с ним в постели, прежде чем он передавал их дальше. Слишком невротичные, даже по мягким стандартам кинопромышленности, никогда не попадали от него к Келлино. Но, как часто говаривал Хоулинэн: “Кого Келлино отвергнет, ту стоит попробовать”.
Маломар, впервые за день испытывая удовольствие, сказал:
— Даже не думай о каком-то здоровенном рекламном бюджете. Это не того рода картина.
Хоулинэн задумчиво посмотрел на него:
— А что, если сделать небольшую частную раскрутку с некоторыми крупными критиками. У тебя же есть парочка таких, твоих должников.
Маломар сухо ответил:
— Не собираюсь я этим получать с них.
Он не сказал о том, что намерен получить с них все сполна на следующий год, когда будет сниматься большая картина. Насчет нее он уже все спланировал заранее, и Хоулинэну от нее ничего не отломится. Он хотел, чтобы звездой стала новая картина, а не Келлино.
Хоулинэн задумчиво смотрел на него.
— Думаю, мне придется организовать собственную рекламную кампанию.
Утомленным тоном Маломар проговорил:
— Просто имей в виду, что это продукция “Маломар Филмз”. Согласовывай все со мной. О’кей?
— Ну конечно, — ответил Хоулинэн со своей особой интонацией, как будто ничто иное ему и в голову не могло придти.
Ровным голосом Маломар сказал:
— Джек, запомни, есть граница, за которую не стоит переходить. Вне зависимости от того, кто ты такой. Хоулинэн ослепительно улыбнулся.
— Я никогда об этом не забываю. Разве я когда-нибудь забывал об этом? Слушай, есть тут одна потрясная баба из Бельгии. Я ее припрятал в отеле Беверли-Хиллз, в бунгало. Как насчет завтра позавтракать вместе?
— В другой раз, — ответил Маломар.
Женщины, прилетающие сюда с разных концов света, чтобы их трахнули, утомили его. Он устал от этих красивых, точеных лиц, стройных, элегантных фигур, этих шикарно одетых красавиц, с которыми постоянно фотографировался на всевозможных вечеринках, премьерах и в ресторанах. Он имел славу не только наиболее талантливого голливудского продюсера, но также и человека, у которого были самые красивые женщины. И только самые близкие друзья знали, что он предпочитает секс с полноватыми мексиканками, работавшими прислугой в его особняке. Когда друзья подтрунивали над его извращенным вкусом, Маломар всегда говорил им, что больше всего ему нравится спускаться по женщине вниз, а у всех этих журнальных красоток как раз ничего и нет, по чему можно было бы спускаться, за исключением костей и волос. Мексиканская же девушка — это сочная плоть. Не то, чтобы все это всегда было правдой; просто Маломар, зная, как элегантно он выглядит, хотел показать свое отвращение к этой элегантности.
В этот период жизни Маломар хотел только одного — делать хорошие фильмы. Счастливейшим временем для него были часы после обеда, когда он входил в монтажную и сидел там до раннего утра, монтируя новый фильм.
Когда Маломар провожал Хоулинэна до двери, секретарша буркнула, что его ожидает автор романа вместе со своим агентом, Дораном Раддом. Маломар сказал ей, чтобы их впустили. Он представил их Хоулинэну.
Быстрым взглядом Хоулинэн оценил обоих вошедших. Радда он знал. Искренний, с шармом, короче говоря, плут. Это был тип. Писатель тоже был тип. Наивный писатель-романист, приехавший для работы над киносценарием по своей книге, обалдевший от Голливуда, одураченный продюсерами, режиссерами, студийным начальством, влюбляется здесь в молоденькую начинающую актрису и ломает себе жизнь тем, что разводится с женой, с которой прожил двадцать лет, ради какой-то бабы, переспавшей чуть не с каждым режиссером по актерскому составу. А потом возмущается тем, в каком изуродованном виде предстает на экране его ублюдочный роман. И этот не был исключением. Спокойный и, по-видимому, застенчивый, и одевается как разгильдяй. Не в смысле нового модного разгильдяйского стиля — поветрия, становившегося все популярнее среди таких продюсеров, как Маломар и среди кинозвезд, отыскивавших специально залатанные потертые голубые джинсы, созданные лучшими модельерами — а он одевался как настоящий разгильдяй. И был страшным к тому же, как тот сраный французский актер, что так высоко котировался в Европе. Ладно, что касается его, Хоулинэна, то он готов прямо сейчас внести свою лепту, чтобы сделать из этого парня сосиску.
Хоулинэн, широко улыбаясь, сказал этому писателю, Джону Мерлину, “хэлло”, а также, что его книга самая лучшая вещь из всех, что он прочел за всю свою жизнь. Книгу он не читал.
Потом, уже у двери, он остановился, и, повернувшись к писателю, сказал:
— Послушайте, Келлино жутко хотел бы сфотографироваться вместе с вами. Чуть позже мы с Маломаром пойдем на совещание по фильму, и это будет отличная реклама. Как насчет трех часов? Вы ведь к этому времени уже будете свободны, верно?
Мерлин сказал: “О’кей”. Маломар скривился. Он знал, что Келлино даже не было в городе, он жарился на солнышке в Палм Спрингс и едва ли появится раньше шести. Хоулинэн хотел заставить Мерлина болтаться здесь в тщетном ожидании Келлино — просто, чтобы дать почувствовать, что Голливуд это вам не хухры-мухры. Ну что ж, будет урок для него.
Маломар, Доран Радд и Мерлин довольно долго обсуждали сценарий будущего фильма. Маломар отметил про себя, что, в отличие от многих другим, Мерлин говорил здраво и по делу. Маломар втюхивал агенту обычную ересь о том, что надо уложиться в миллион, хотя все знали, что в итоге потребуются все пять. И уже после того, как они ушли, Маломар испытал удивление. Он заметил Мерлину, что тот мог бы подождать Келлино в библиотеке. Мерлин взглянул на часы и спокойно произнес:
— Уже десять минут четвертого. Я никого не жду больше, чем десять минут, даже своих ребят.
И пошел к выходу.
Маломар, улыбнувшись, посмотрел на агента:
— Писатели, — сказал он.
Но часто он абсолютно с теми же интонациями говорил “Актеры”, или “Режиссеры”, или Продюсеры”. Об актрисах он так никогда не говорил: ведь нельзя же унижать человеческое существо, которое в одно и то же время должно бороться с неудобствами менструального цикла и при этом желает сниматься в кино. Это и делало их такими бешеными в смысле трахнуться.
Доран Радд пожал плечами:
— Он даже и врачей не ждет. Как-то мы вместе пришли на осмотр, и нам назначили время на десять утра. Вы знаете, как это бывает на приеме у врача. Нужно подождать несколько минут. Он и говорит девушке из регистратуры: “Я пришел вовремя, почему же доктор задерживается?” И он взял и ушел.
— Ну, вообще, — сказал Маломар.
Он почувствовал, что начинает болеть в груди. Зайдя в ванную, он проглотил таблетку, а затем направился к дивану, чтобы вздремнуть, как предписал ему доктор. Кто-нибудь из секретарш разбудит его, когда придут Хоулинэн и Келлино.
Фильм “Каменная женщина” — дебют Келлино в качестве режиссера. Как актер, он всегда вызывает восхищение; как режиссер он более, чем непрофессионален; а в области философии он претенциозен и жалок” Не то, чтобы “Каменная женщина” — плохой фильм. Просто в нем нет огня, это пустышка.
Келлино доминирует на экране, и мы всегда верим персонажу, которого он играет, но в этом фильме его герой не вызывает никаких эмоций. Действительно, растрачивающего свою жизнь ради такой пустоголовой куклы, как Селина Дентон, чья личность оказывается привлекательной для мужчин, ценящих в женщинах главным образом округлости спереди и сзади — в соответствии с шаблонными фантазиями их мужского шовинизма. Игра Селины Дентон, в обычном для нее стиле “непроницаемого индейца”, ее безжизненное лицо, искаженное экстатическими гримасами, заставляет чувствовать себя неловко. Когда же наконец в Голливуде поймут, что зрителям хочется видеть на экране реальных женщин? Такая актриса, как Силли Страуд, всегда приковывающая к себе внимание, чья манера игры интеллектуальна и наполнена мощью, ее потрясающая внешность (она по-настоящему красива, если только отбросить все эти коммерческие “дезодорированные” стереотипы, которым поклоняется американский мужчина со времен изобретения телевидения) могла бы спасти фильм, и удивительно, что Келлино, в чьей игре столько интеллекта и интуиции, не увидел этого, набирая актеров. Вероятно, он обладает достаточным влиянием и как актер, и как режиссер, и как сопродюсер, чтобы по крайней мере провести соответствующие пробы.
Сценарий, написанный Хэскомом Уоттсом, одно из тех псевдолитературных упражнений, которые на бумаге выглядят неплохо, но совершенно бессмысленны, будучи перенесенными на экран. Мы, по замыслу создателей фильма, должны испытывать сочувствие к человеку, с которым не происходит абсолютно ничего трагического, к человеку, в итоге кончающему жизнь самоубийством из-за неудачи при возвращении в мир кино (у всех бывают неудачи) и из-за того, что пустая эгоистичная женщина использует свою красоту (о красоте у всех свое представление), чтобы предать его самым банальным образом, в стиле героинь Дюма-младшего.
Контрапункт Келлино, старающегося спасти мир, всегда находясь на “стороне правых” в любом социальном вопросе, конечно, искренен, но по смыслу своему, фашистский. Всегда готовый к бою либеральный герой вырастает в фашистского диктатора, как это было с Муссолини. Отношение к женщинам в фильме тоже главным образом фашистское; все что они делают — это манипулирование мужчинами посредством собственного тела. И если даже они принимают участие в политических движениях, то непременно уничтожают мужчин, стремящихся что есть сил улучшить этот мир. Хоть на мгновение Голливуд не в состоянии представить себе, что могут существовать отношения между мужчиной и женщиной, в которых секс не играет никакой роли. Разве он не может хоть раз показать, что и женщинам свойственна “мужская” добродетель — вера в человечество и в его отчаянную борьбу за движение вперед? Неужели им не хватает воображения, чтобы предвидеть, что женщинам мог бы, и еще как мог бы, понравиться фильм, где они изображены как реальные человеческие существа, а не как строптивые узнаваемые куклы, рвущие ниточки, за которые их дергают мужчины?
Келлино не обладает режиссерским талантом; он более, чем некомпетентен. Он помещает камеру в ту точку, где она и должна быть, правда, редко уводит ее в сторону от главных героев. Однако его актерское мастерство спасает фильм, обреченный, казалось бы, на полный провал из-за унижающего женский полсценария. Фильм не выигрывает от режиссуры Келлино, но она и не портит его. Остальные актеры, занятые в фильме, просто ужасны. Неприязненно относиться к актеру из-за его внешности, конечно, не правильно, но Джордж Фаулес выглядит слишком скользким даже для такой скользкой роли, которую он играет в фильме, Селина Дентон — слишком безжизненной даже для пустой женщины, которую она играет. Не такая уж плохая мысль — иногда подбирать актеров “против” для роли, и, возможно, именно это Келлино и должен был бы сделать в этом фильме. Хотя может быть, фильм и не стоил этого. Фашистская философия киносценария, концепция сторонников дискриминации женщин о том, что должна представлять из себя “женщина, которую можно любить” — все это обрекло на поражение весь проект еще до того, как пленка была заряжена в камеру.
— Вот стерва вонючая, — сказал Хоулинэн, не со злостью, а с беспомощностью сбитого с толку человека. — Да какого хера ей надо? Это же фильм в конце концов. И, Боже ты мой, с чего это она называет Билли Страуд красивой женщиной? За все свои сорок лет в кино более страшной кинозвезды я не встречал. Я в это просто не въезжаю.
Келлино задумчиво произнес:
— И все другие критики повторяют за ней то же самое. На этом фильме можно поставить крест.
Маломар слушал и того, и другого. Парочка зануд, идеально подходящих друг другу. Разве это так важно, что там сказала эта Клара Форд? Картина с Келлино в главной роли оправдает затраченные на нее деньги и кое-что из перерасходованных студией средств. Больше он ничего от фильма и не ожидал. И теперь Келлино был у него на крючке для серьезной картины, по роману Джона Мерлина. И Клара Форд, хоть и была очень проницательна, не знала, что Келлино имел дублирующего режиссера, делавшего всю черновую работу.
Клару Форд Маломар в особенности ненавидел. Выступала она так убедительно, имела такой превосходный стиль, обладала таким влиянием, но не имела никакого понятия о всей той кухне при производстве любого фильма. Ей не понравился подбор актеров. Ей, видимо, невдомек, что выбор актрисы на главную женскую роль зависит от того, кого трахал Келлино, а на остальные роли, кого трахали ассистенты режиссера по актерскому составу. Разве не знает она, что эти прерогативы ревниво охраняются многими имеющими власть людьми в каждом конкретном фильме? На каждую второстепенную роль можно выбирать из целой тысячи баб, и можно перетрахать половину из них, не давая ничего взамен, лишь пригласив однажды на прослушивание и пообещав, что, возможно, пригласишь на следующее. И все эти долбанные режиссеры, создающие свои собственные частные гаремы, в том, что касается количества красивых, интеллигентных женщин, далеко опережали более могущественных и богатых людей. И тебе даже не приходилось что-то делать для этого. Это не стоило того, чтобы прилагать какие-то усилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67