— Разведчики вернулись, господин, — сообщил тот, — и те, кто оставил нас здесь, и не пытаются скрыть след, напротив, они торопятся, словно достичь для них цели гораздо важнее, чем защититься от преследователей.
— Значит, у них нет причин бояться нас, — Фирдун стряхнул с себя остатки сна.
Он заметил Ивика, стоявшего у края пруда. Вокруг мага собралась смешанная стая птиц. Там были стройные, с ногами как ходули болотные птицы, проводящие своё время в хождении по пруду, контрастирующие по размеру с маленькими дымчатыми комочками перьев, умещавшихся на ладони собственной руки Ивика.
По большей части они все были розовых оттенков, но немногие были и просто белыми. И он увидел одну потрясающего зелёно-голубого цвета. Они дерзко восседали на шляпе волшебника, словно составляли ему компанию. Под лучами солнца мостовая, огибающая пруд и колонны, у которых спал Фирдун, казалось, испускала розовый дым, словно закатное солнце меняло голубизну неба. Он любовался этим местом, когда надевал кольчугу. Хотя он и ощущал слабый отзвук Силы, он не сомневался, что ничто уже не могло вызвать её снова. Что бы ни питало её, энергия давно ушла.
Потом он вздрогнул и мгновением позже засмеялся про себя.
Он увидел парда, петляющего среди колонн. Кетан, видно, проснулся и принял облик зверя. Он стремительно скользнул прочь от отряда, но не на север, будто желая просто удостовериться в следе тех, других, имевших в виду другую цель.
Фирдун смотрел на юг. Они столкнулись с двумя странными местами Пустыни. Судя по слухам и донесениям, их было бесконечно больше. Ивик ли приказал Кетану, или пард отправился на разведку по собственной воле?
Никто не придал значения уходу оборотня, когда они собрались поесть, и Фирдуну почему-то и не хотелось спрашивать. Эйлин проснулась поздно и не присоединилась к ним, все ещё собирая силы своего дара, хотя ночь должна была помочь ей в восстановлении сил.
Он, в общем, знал о лунной силе, хотя никто из четырёх женщин Грифонии не следовал этой тропой. Это был один из древнейших даров, но он же был и редчайшим, и Фирдун слыхал, что все меньше и меньше женщин рождалось с таким даром.
Да, это было правдой. Каждая из земель Мантий управлялась людьми Старой Расы, и там имелись целительницы и знахарки, и даже Мудрые женщины, да и маги встречались там, но такие Силы были обычными, и их не искали специально, но только вот тот, кто обладал ими, со временем становился чужим для родственников и друзей, а после посвящения вообще жил только для дара.
Но в этой девушке из Рита он не ощущал отчуждения, а её связи с Зелёной Башней, судя по тому, что он слышал во время путешествия, были такими же крепкими, как связь его самого с Грифонией.
Элайша в его представлении больше соответствовала образу одной из Великих и весьма походила на Ивика, хотел этого маг или нет.
По какому-то неясному побуждению он сорвал веточку, усыпанную ягодами, с куста и отнёс её Эйлин.
Она увидела юношу и вздрогнула, а потом улыбнулась и сказала:
— Приветствую вас, господин, и благодарю за вашу заботу. Верно говорят: голодным проснёшься, коли сила ушла!
— Меня зовут Фирдун! — вдруг ему стало очень важно, чтобы все титулы и вежливые обращения были забыты, ведь, в конце концов, в этом отряде они все равны, исполняя свои обязанности.
Теперь она рассмеялась, даже хихикнула, совсем как Гиана, когда обвиняла его в напыщенности. Она ртом обобрала полную ягод ветку, как будто и в самом деле голод был вещью более важной, чем утончённые манеры. Капелька сока осталась в уголке губ, и она тут же слизнула её.
— Раз ты просто Фирдун, значит, я просто Эйлин! Разве мы не родичи по Свету?
Она махнула рукой, и он присел на пятки, как делают кайоги, когда собираются побыть немного вместе.
— Я не знаю твоей Силы, — начал он нерешительно, и сам не ведая, зачем пришёл.
И она снова рассмеялась и ответила:
— Странно было б, если б знал! Эта женская Сила, как и ученье Гунноры. Разве Гиана, твоя сестра, не целительница?
— Да, она целительница, но она многому научилась у госпожи Сильвии, а ведь та…
— Не нашей крови и не нашего племени, — подхватила Эйлин. — Моя мать исцеляет, а она от крови Колдуний из Заморья. А отец мой — оборотень. Мы так и жили многие годы, пока Кетан не пришёл и мы не узнали, что зло натворило при нашем рождении — я действительно дочь владетельного господина, а он сын тех, кто всегда воспитывал меня. А теперь мы и вправду стали братом и сестрой. Дар уже поднялся во мне, когда я была очень юна, и моя мать воспитывала его, послав в Линард целителей для обучения. Но их Первая Госпожа нашла, что я к тому же и призвана Луною, и вот… — она уронила запачканную ягодами ветвь, которою с ней поделилась Элайша, и опять махнула рукой, — я есть то, что я есть, и я довольна.
Её глаза смотрели прямо на него, и серыми он нашёл их в свете дня, с каким-то лунным отсветом в них. И они все знали!
Ему захотелось бежать, но только не встречаться с этим взглядом. А она очень просто вдруг сказала:
— Ты думаешь, что испортил себя. Но порча может быть повёрнута на благо, если проверена.
Ему захотелось прервать это вглядывание в глаза, но он не мог, и не потому, что она держала его каким-то чародейством, как некогда Элайша.
— Я охраняю, ставлю защиты, — тихо вымолвил он, — потому что упустил случай учиться. Есть люди из Грифонии… и есть я. Хотя я был ребёнком, я открыл дорогу Злу, и от этого родилась во мне большая боль и утрата.
— Ты… — начала она говорить, когда внезапно глаза её сделались большими и больше не смотрели на Фирдуна. Но рука девушки обхватила его руку и сжала её до синяка. — Кетан!
Хотя она и произнесла это имя чуть ли не шёпотом, оно прозвучало как выстрел. Фирдун вскочил на ноги, как по тревоге боевого кайогского рога, увлекая её за собой. Одно или два мгновения она просто цеплялась за него.
— Кетан! — вновь всхлипнула она.
Если и было какое-то мысленное послание, то Фирдун не смог его уловить. Но теперь Эйлин отпустила его руки и, не обращая внимания ни на что вокруг, засвистала. Тут же меж колоннами раздался стук подков, когда скакуны оборотней ответили ей.
— Что… — но он даже не успел сформулировать вопрос. Все вокруг пришло в движение, но никого не оказалось рядом достаточно близко, чтобы удержать девушку, когда она вскочила на хребет своей кобылы; животное рванулось вперёд и, увлекая за собой жеребца с той же скоростью, устремилось на юг.
Ивик ударил жезлом о мостовую.
— Юный безумец… — процедил он. — Нет, мы не можем дать ему это имя, ибо то, за чем он следует, рождено природой, даже если использовано иначе!
— Мы скачем? — Гьюрет обращался и к Фирдуну, и к магу. За ним, быстро укладываясь, весь лагерь пришёл в движение.
— Выбора нет, даже если это уводит нас дальше от следа, — был ответ мага.
Но Фирдун уже вскочил в седло. Он только немного помедлил, надевая доспехи, негодуя на каждое потерянное мгновение. Одновременно он дал знак Обреду и приказал кайогам выступать.
Грифонец довольно ходил в разведку с соплеменниками, чтобы оказаться способным поймать след, который, конечно, оставила Эйлин, и не пытавшаяся скрываться. Теперь колонны остались позади, и он смотрел на отпечатки на мху, которые вели его.
Здесь оборотню угрожала какая-то опасность, это несомненно. А ведь у него нет другого дара, который защитил бы его после перевоплощения. Как пард он мог стать жертвой любого охотника, даже если край казался необитаемым.
Впереди стояла рощица деревьев, а потом шло открытое пространство.
Ещё раз странный красноватый оттенок почвы изменился, пока не кончился полоской той же самой запёкшейся глины, по которой отряд уже проезжал. Кроме прочего, появился лабиринт из скалистого выхода пород, усыпанный помётом огромной стаи чёрных птиц, чьи ободранные красные головы вытянулись, испуская все более громкие крики.
Перед почти разрушенным барьером метались Эйлин и жеребец Кетана, доверчиво тыкающийся в пятки Морны. Создавалось впечатление, что девушка вынуждена была скакать прямо на стену…
— Охрана! Защита!
Мысленное послание Фирдуна встретило барьер воли такой плотной, что он действительно больно ударился. Он никогда не сталкивался с таким явлением, хотя по-настоящему никогда и не пытался проникнуть в сердце защит Гарт-Хауэлла.
Теперь он скакал, пытаясь перехватить девушку, повернув коня так, что она была вынуждена толкнуть свою кобылу.
— Тут защиты…
— Как будто это не ясно! — она почти зарычала на него, словно кто-то от крови оборотней был и у неё в роду. — Смотри!
Она показала вниз, на жёлтое пятно. Да, ясно, тут прошла кошка, пард, и Кетан, скорее всего, тут и проходил.
Птицы, продолжающие кружить и верещать над скалами, теперь начали пикировать и на них, и на отряд, скакавший следом.
— Рассы! — выдохнула Элайша. — Тут их гнездовье. Но почему? — она наклонилась вперёд в седле и тоже увидела следы парда. Тогда, повинуясь её приказу, лошадь слегка отодвинулась, а прочие дали ей место.
Она бросила вожжи, и лошадь встала как вкопанная. Подняв руки с самоцветами на запястьях, полыхнувшие пурпуром на солнце, она начала поводить ими из стороны в сторону, будто задёргивая занавес.
Теперь над зубцами скал появилась дымка. Птицы в беспорядочном полёте бросились прочь и, вероятно, опустились где-то позади скал.
Ощупывающие руки Элайши разошлись на возможно большую ширину. Но если она старалась отбросить растущую дымку, то её усилия сказывались точно противоположным образом, потому что дымка стала сгущаться.
Перед ними теперь не было никакого нагромождения загаженных птицами скал, не было внизу и жёлтой почвы. Элайша бросила Фирдуну единственное слово, которого никто не услышал. Все увидели совершенно другой кусок страны, будто пустыни никогда не существовало.
Теперь здесь росла приветливая зелень молодой травы, усеянная яркими венчиками цветов, жёлтыми и красными, раскрывшимися под солнцем до конца. И там вилась тропка из гравия, такая серебристо-белая, как лунный луч.
Тропа прихотливо шла по зелени, но в действительности не выходила за стены имения, окрашенные и оштукатуренные, такие же, как у лучших постоялых дворов Долин. Вокруг двери и над дверью шла арка, покрытая лозами и усеянная ярко-красными цветами.
Им всё время казалось, что зелень и милый пейзаж по-доброму приветствуют их, и ощущение всё усиливалось, пока Фирдун вдруг остро не почувствовал опасности.
— Наваждение! — Да, ловушка, как замок Элайши, повлекший его к себе. Фирдун поставил коня между приманкой и отрядом, тесня кобылу Эйлин, вынуждая животное пятиться.
Руки Элайши бессильно повисли. Яркий деревенский пейзаж, представший перед их глазами, вдруг снова стал вонючим насестом рассов. И птицы с громким верещанием вновь принялись кружиться над ними.
Глава 21
Юг, пустыня, обиталище Сассфанги
Подняв голову, подгоняемый нетерпением пард быстро продирался сквозь заросли цветущего кустарника, который ронял на него влажные лепестки, прилипавшие к шкуре. Было раннее утро, и густая роса ещё не успела просохнуть. Запах, который он ловил верхним чутьём, был слаб, но не настолько, чтобы потерять след. Какая-то непонятная сила так властно влекла его по этому следу, что все человеческое в его существе ушло в самую глубину, и им безраздельно владел идущий по следу зверь.
След манил. Пард ещё не понял, что обещал этот запах, однако приманка была слишком сильна, чтобы не обратить на неё внимания. И вдруг мох под ногами кончился и впереди открылось…
Пард посмотрел и зажмурился, и снова зажмурился и посмотрел на открывшуюся перед ним картину. Он был так поражён, что даже запах, который привёл его в это место, потерял над ним свою власть. Человеческая природа победила звериную, и уже не пард, а Кетан увидел, что стоит на ухоженной песчаной дорожке, которая, прихотливо извиваясь, вела к жилью, непонятно как очутившемуся в этой безлюдной местности.
Кетан слыхал от купцов, что в Долинах, куда ежегодно стекалось на ярмарку множество народа, существовали подобные пристанища для путешественников. Не замки, хозяева которых могли предоставить ночлег мирному страннику, а дорожные приюты, нарочно построенные для отдыха путников.
Вокруг дома не возвышалось и подобия стены, словно его обитателям не грозили здесь никакие опасности. Даже широкие двери были распахнуты настежь. Над обеими трубами справа и слева клубился дымок, и ветер донёс до юноши запах свежеиспечённого хлеба. Он узнал дух пышных домашних караваев, а не жёстких дорожных лепёшек. Такой хлеб он ел в Рите, пока на кухне хозяйничала старая Бабка Зента, потом она уехала, чтобы воспитывать осиротевших внучат.
Едва он подумал это, как увидел Бабку Зенту! Она стояла на крыльце, встречая его широкой улыбкой, а на румяном её лице, как всегда, белело мучное пятно. Какое-то подспудное чувство шевельнулось в душе Кетана, но тут Зента помахала ему рукой, и Кетан-человек отогнал от себя неприятное ощущение.
«Зента!» — Кетан словно вернулся в детство, хотя на самом деле Зента не имела отношения к его тоскливому детству. Однако он опрометью кинулся к ней по извилистой дорожке.
— Подумать только! — услышал он такой знакомый голос. — Недаром те, что летают на крыльях ветра, принесли мне весть, чтобы я ждала к столу проголодавшегося гостя, которому не терпится покушать.
Толчок подспудной тревоги повторился более настойчиво, чем в первый раз, но Кетан не остановился. Зента, пятясь, отступила назад, в глубь дома.
Кетан уже ступил на крыльцо, чтобы войти вслед за ней. И тут её рука — нет, не рука, а птичья лапа с хищными когтями — молниеносно протянулась к нему, и, прежде чем он успел очнуться от наваждения, вцепилась в фигурную пряжку пояса с изображением парда. Словно зная секрет застёжки, лапа с такой силой рванула к себе расстегнувшийся пояс, что Кетан чуть было не завертелся волчком.
И дом, и Зента — всё исчезло. Кетан отлетел назад и ударился спиной о покрытый помётом утёс; отмахиваясь от нападавших рассов, которые с пронзительными криками норовили выклевать ему глаза, он старался только заслонить лицо. Вокруг расстилались жёлтые пески пустыни. Защищая лицо и обливаясь кровью, которая струилась из глубокой царапины на шее, он бросился прочь, больно стукнулся об острый выступ каменного столба и, отлетев от него, тотчас же наткнулся на другой.
Рассы кружили над головой и налетали сверху, рвали когтями и клевали его одежду, стараясь добраться до голого тела. Захваченный врасплох, израненный и ослеплённый, Кетан ничего не успел сообразить, он просто втиснулся в первую попавшуюся щель между двух каменных столбов и забился в неё как можно глубже.
Юноша понял, что он обманул врагов и получил небольшую передышку. Но у него не было никакого оружия, а он уже дважды видел, на что способны эти чудовища, оставлявшие после своего пиршества одни только кости да лохмотья тряпок.
Вдруг он услышал чей-то громкий и хриплый хохот и выглянул из убежища. Конечно же, там не было никакой Зенты. Вместо приветливой доброй старушки он увидел то странное существо, которое знал по описаниям Фирдуна: это была женщина-птица, которую тот наблюдал в Гарт-Хауэлле, или похожее на неё существо той же породы.
Кетану показалось, что она не видит его, когда её голова повёрнута в его сторону, для этого глаза её были слишком далеко расставлены. Поэтому она всё время вертела клювом, поворачивая голову то на один, то на другой бок, издавая злорадный клёкот, а возле непрестанно кружили рассы. В лапах она держала пояс Кетана, которым размахивала перед ним, словно хвастаясь боевым трофеем.
«Эйлин», — мелькнуло в голове Кетана, но он тотчас же запретил себе все мысленные контакты со своим отрядом. Оборотень понял, что его обмануло колдовское марево и теперь он должен как-то уберечь остальных от той же ошибки, ибо обладающие этим искусством способны вызывать любые образы, чтобы, завладев самыми сокровенными мыслями своей жертвы, заманить её в ловушку.
Из своего укрытия юноша мог разглядеть лишь небольшую часть окружающей местности, так как узкая щель не давала широкого обзора. Перед ним возвышался целый лес каменных столбов, заляпанных вековыми отложениями птичьего помёта; вокруг стояла тошнотворная вонь.
Загнав жертву в узкий каменный мешок, птицы отдыхали, рассевшись на скалах. Но их головы, обтянутые красной кожей, были повёрнуты в сторону пленника, с которого они не спускали глаз. Их повелительница снова взмахнула поясом. Он промелькнул перед щелью, в которой сидел Кетан, и пропал из его поля зрения. Затем чудовище присело на корточки и, пошарив лапой в другой расселине, вытащило кусок мяса с запёкшейся кровью. Птицы вокруг заволновались. Хозяйка принялась рвать когтями и клевать мясо, разбрасывая ошмётки, а птицы ловко хватали их на лету — похоже, они проделывали привычный фокус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69