— Играйте, — сказал я музыкантам. Танец любви новообращенной рабыни имеет в различных городах Гора много вариаций, но основная его тема — выражение своей любви и покорности рабыней, с нетерпением ожидающей минуты, когда она окажется в объятиях своего нового господина.Музыканты ударили по струнам и под крики и хлопки Клинтуса и Турнока их девушки медленно закружились перед ними.— Танцуй, — приказал я Мидис.Скованная страхом, со слезами на глазах, гибкая темноволосая девушка грациозным движением подняла руки над головой.Она снова танцевала передо мной, поводя из стороны в сторону плотно сдвинутыми бедрами и воздев над головой соприкасающиеся тыльной частью запястья, ладонями наружу. Однако теперь она не просто мастерски исполняла танец закованной в цепи рабыни; на запястьях у нее действительно были наручники, а на ногах — кандалы. И я не думал, что на этот раз она закончит танец плевком мне в лицо.Все было совершенно наоборот.— Пусть хозяин сочтет меня привлекательной, — не удержавшись, взмолилась она дрожащим голосом.— Не мучь ее так, — обратилась ко мне Телима.— Убирайся на кухню, посудомойка! — огрызнулся я, и Телима, в заляпанной жиром грубой репсовой тунике, опустив голову, вышла из комнаты.Музыка становилась все неистовее.И тут Ула, танцевавшая перед не сводившим с нее взгляда Клинтусом, с какой-то неожиданной дерзостью сорвала с себя прикрывающий ее тело шелк и протянула руки к своему хозяину.Тот поднялся на ноги и увел тяжело дышащую девушку за собой.Я рассмеялся.И тут Тура, эта простая девчонка-ренсоводка, также широким взмахом руки сбросила с себя тонкое шелковое одеяние, открывая свое тело наблюдающему за ней Турноку — какому-то крестьянину, недостойному ее, — и тот, рассмеявшись, подхватил ее на руки и вынес из комнаты.Я обнажил меч.— Этим танцем решается моя жизнь? — дрожащим голосом пробормотала Мидис.— Вот именно, — ответил я.Танцевала она великолепно. Казалось, каждая клеточка ее тела двигалась так, чтобы доставить мне удовольствие, а глаза неотрывно следили за выражением моего лица, пытаясь прочесть по нему, что ее ожидает. Наконец она без сил опустилась на пол и прижалась лицом к моим сандалиям.— Пожалуйста, пусть хозяин найдет меня привлекательной, — взмолилась она. — Пусть скажет, что я ему нравлюсь.Я сознательно томил ее ожиданием, неторопливо вкладывая меч в ножны.— Зажги светильник, — наконец распорядился я.Она с благодарностью взглянула на меня, понимая, однако, что проверка еще не окончена, и легкими шажками подбежала к медной чаше, наполненной сухим мхом и мелкими древесными стружками. Затем она умелым движением высекла искру, ударив металлическим бруском по кремню, и когда крохотное пламя побежало по мелким сухим щепочкам, перенесла его в наполненный жиром тарлариона светильник.Я сам бросил на пол, в угол, рядом со вделанным в стену кольцом для привязывания рабов, шкуры любви.Музыканты, сжимая в кулаке по серебряной монете, один за другим оставили, комнату.Позже, вероятно, за час до рассвета, масло в светильнике начало догорать.Мидис, лежавшая у меня на плече, приподняла голову.— Мидис сделала все как нужно? — спросила она, вглядываясь мне в лицо. — Хозяин доволен своей рабыней?— Да, — устало ответил я, глядя в потолок, — я доволен тобой.Я чувствовал пустоту во всем теле.Довольно долго мы лежали молча, наконец она снова заговорила.— Хозяин правда доволен своей Мидис?— Доволен, — нехотя ответил я.— Значит, Мидис — первая рабыня у него в доме?— Первая.Она нерешительно посмотрела на меня и прошептала:— А Телима только кухонная рабыня, посудомойка. Почему она носит золотой браслет?Я ответил ей долгим взглядом, затем тяжело поднялся на ноги, натянул на себя тунику, подпоясал ее ремнем с неизменно висящим на нем мечом и отправился на кухню.Телима сидела на полу, у очага, опустив голову на колени. Я едва смог различить ее в полутьме, да и то лишь по отбрасываемым на ее лицо отблескам догорающих в печи углей.Она встретила мое появление вопросительным взглядом тускло мерцающих глаз.Не говоря ни слова, я снял у нее с руки браслет.На глазах у нее показались слезы, но она не сделала попытки мне помешать.Я развязал веревку, обматывавшую ее шею, — и протянул принесенный с собой ошейник.— «Я принадлежу Боску», — прочла она, с трудом разбирая в скудном освещении выгравированные на металле буквы.— Я не знал, что ты умеешь читать, — заметил я.Мидис, Тура и Ула, как все женщины-ренсоводки, были неграмотными. Телима опустила голову. Я надел ей ошейник и застегнул его.— Давно уже я не носила ошейника, — задумчиво пробормотала она.Интересно, как ей удалось во время побега или позже, уже на островах, избавиться от ошейника? Хо-Хак, например, до сих пор носит ошейник, оставшийся на нем со времен его рабства на галерах. У ренсоводов не было приспособлений, позволявших разрезать или разрубить металлическую полосу на горле. Вероятно, Телиме каким-то образом удалось обнаружить и стащить ключ от своего ошейника.— Телима, — поинтересовался я, возвращаясь мыслями к Хо-Хаку, — а почему Хо-Хак так разволновался, когда мы заговорили о том мальчике, Зекиусе?Она не ответила.— Конечно, он должен был его знать, — продолжал я, — но почему это его так обеспокоило?— Это был его сын, — сказала Телима.Я повертел золотой браслет в руках и положил его на пол. Затем вытащил из-за пояса снятые после танца с Мидис наручники, надел один из них Телиме на левую руку, пропустил цепь через вделанное в стену кухни широкое кольцо и застегнул второй наручник у нее на правой руке. Потом снова поднял с пола браслет.— Странно, что у девушки с ренсового острова может быть золотое украшение, — заметил я. Телима ничего не сказала.— Отдыхай, кухонная рабыня, — бросил я ей на прощание. — Завтра у тебя будет много работы.У двери я обернулся. Долгое время мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова.— Хозяин доволен? — наконец нарушила молчание Телима. Я не ответил.В комнате я кинул браслет Мидис, которая на лету поймала его и тут же с радостным возгласом нацепила его на руку и принялась рассматривать его со всех сторон.— Не сажай меня на цепь, — попросила она.Не обращая внимания на ее жалобный тон, я зацепил один из снятых с нее ножных кандалов за вделанное в стену кольцо для рабов, а второй конец защелкнул у нее на лодыжке.— Спи, Мидис, — сказал я, укрывая ее шкурами любви.— Хозяин, Мидис понравилась вам? — спросила она.— Да, Мидис, — ответил я, прикоснувшись к ее лицу и откидывая с него прядь упавших волос. — Ты мне понравилась. А теперь спи.Она поплотнее закуталась в шкуры.Я вышел из комнаты и по ступеням спустился на улицу. Вокруг было темно. До рассвета оставалось не меньше часа. Я побрел по узкой пешеходной дорожке вдоль канала и, пройдя несколько шагов, вдруг порывисто опустился на землю и окунул голову в прохладную воду, тускло мерцающую в темноте. Где-то поблизости шарахнулся в сторону испуганный урт. Я снова окунул голову в воду и, отфыркиваясь, поднялся на ноги.Голова гудела: паги, пожалуй, я сегодня перебрал.Здания по ту сторону канала утопали в темноте, хотя кое-где сквозь оконце, столь узкое, что скорее напоминало то ли бойницу, то ли просто трещину в кирпичной кладке, наружу отбрасывал лолоску света какой-нибудь горящий внутри дома факел.Я замерз и чувствовал себя одиноким и несчастным. Все вокруг было чужим, и не только в Порт-Каре, но и во всех мирах, освещаемых всеми солнцами мироздания.Ноги сами привели меня к таверне, откуда началась для меня сегодняшняя ночь.Я немного постоял на пороге и открыл тяжелую дверь.Музыканты и танцовщица ушли, я думаю, уже давным-давно.Посетителей в таверне оставалось очень немного, да и те либо сидели, уронив голову на стол, залитый пагой, либо лежали, завернувшись в плащи, прямо на полу, по углам зала. Только двое-трое завсегдатаев ухитрились каким-то образом застыть в сидячем положении, упершись остановившимся, невидящим взглядом в наполовину опорожненные бокалы. Девушки, за исключением тех, что продолжали обслуживать посетителей в нишах, скрытых от посторонних взглядов длинными занавесами, уже находились, вероятно, в помещении для рабов, где-нибудь поблизости от кухни. Хозяин таверны при моем появлении приподнял голову от прилавка, где рядом с ним стоял бокал и почти пустой кувшин паги.Я бросил ему на прилавок медную монету, и он наполнил мне бокал.Пустых столов хватало, и я выбрал себе наименее грязный.Пить не хотелось, я хотел просто побыть один; не хотелось даже думать, просто посидеть в одиночестве.Откуда-то из ниши доносились сдавленные рыдания.Это меня раздражало, не хотелось, чтобы что-то мешало. Я поставил локти на стол, подперев руками голову.Я ненавидел Порт-Кар и все, что с ним связано. И себя я ненавидел, потому что я тоже был из Порт-Кара, Это я понял прошедшей ночью. Не знаю, что именно так на меня подействовало, но забыть ее мне вряд ли когда-нибудь удастся. Она перевернула мне всю душу. Все теперь в этом городе вызывало у меня отвращение, казалось мерзким и безобразным.Вдруг занавес над входом в одну из ниш рывком отошел в сторону, и в освободившемся проеме появился Сурбус, капитан из Порт-Кара. Я поглядел на него с неприязнью; сейчас его заросшее клочковатой бородой лицо с близко посаженными, злобно прищуренными глазами казалось мне особенно уродливым. Я уже успел наслышаться о нем с первой минуты моего появления в этом городе. Я знал, что он пират и рабовладелец, вор и убийца, знал, что он жесток и беспощаден, — настоящий порткарец, как я их себе всегда представлял, и тем не менее, глядя на этого человека, я испытывал к нему особенное отвращение.Он бросил перед собой связанную по рукам и ногам рабыню — ту самую, что обслуживала меня прошлым вечером, пока в таверну не ворвался Сурбус со своими головорезами. Вчера я не успел ее как следует рассмотреть, заметил лишь, что она чрезмерно худа и не слишком привлекательна. Блондинка С голубыми, если не ошибаюсь, глазами. Не похожа на обычную рабыню, хотя я к ней, повторяю, не присматривался. Помню, что она подбежала ко мне, ища защиты, но я, конечно, отказал ей.Сурбус перебросил связанную девушку через плечо и подошел к стойке.— Я недоволен ею, — заявил он владельцу.— Прошу прощения, благородный Сурбус, — залепетал хозяин таверны. — Я непременно сам накажу ее плетьми!— Я недоволен ею! — раздраженно повторил Сурбус.— Вы хотите ее уничтожить?— Вот именно.— Она стоит пять серебряных тарсков, — заметил хозяин.Сурбус достал из кошелька пять серебряных монет и одну за другой выложил их на прилавок.— Я заплачу за нее шесть, — предложил я владельцу.Сурбус окинул меня хмурым взглядом.— Я уже продал ее вот этому благородному господину, — ответил владелец. — Не вмешивайся, чужестранец. Этот человек — Сурбус.Капитан пиратов откинул голову и расхохотался.— Вот именно, я — Сурбус.— А я — Боcк из дельты Воска.Сурбус с любопытством поглядел на меня и снова рассмеялся. Он отвернулся от прилавка и, сбросив девушку с плеча, поставил ее перед собой. Я заметил, что глаза ее распухли от слез и она стоит, пошатываясь, словно готова вот-вот лишиться чувств.— Что ты собираешься с ней сделать? — спросил я.— Бросить ее у ртам.— Пожалуйста, Сурбус, — едва слышно взмолилась девушка, — прошу вас.— Я брошу тебя уртам! — злорадно поглядывая на нее, повторил ее новый владелец.С глухим стоном она закрыла глаза.Гигантские водяные урты, покрытые темно-серой шерстью, с черными бусинками-глазами, в качестве мест обитания выбирали обычно какие-нибудь мусорные свалки, держась поблизости от городских каналов и пожирая все подряд, независимо от того, попадалось им живое существо или мертвечина.— Брошу уртам! — видя ее ужас, еще громче расхохотался Сурбус.Я наблюдал за ним, этим работорговцем, пиратом, вором и убийцей. Мне казалось, что в нем воплотились все самые мерзкие черты, присущие человеку. Я чувствовал, как меня все сильнее захлестывает отвращение к нему, отвращение и непреодолимая ненависть.— Ничего подобного, — сказал я ему. Он посмотрел на меня с безграничным удивлением.— Ты этого не сделаешь, — добавил я, обнажая меч.— Она моя, — заявил Сурбус, — и я волен поступать с ней так, как захочу.— Сурбус часто уничтожает таким образом тех женщин, которыми он остался недоволен, — подтвердил хозяин таверны.Я с ног до головы оглядел их обоих.— Она принадлежит мне, — настойчиво повторил Сурбус.— Bерно, — согласился хозяин таверны. — Ты сам, чужестранец, только что был свидетелем ее продажи. Теперь она является его собственностью и он волен распоряжаться ею по своему усмотрению.— Эта девчонка — моя, — в голосе Сурбуса начало проявляться раздражение. — Какое право ты имеешь вмешиваться?— Основное право каждого живущего в Порт-Каре, — ответил я, — поступать так, как ему хочется.Сурбус отшвырнул от себя девушку и привычным движением обнажил меч.— Ты глупец, чужестранец, — вынес свою оценку моим действиям владелец таверны. — Ведь это же Сурбус, один из лучших фехтовальщиков Порт-Кара.Несмотря на замечание хозяина таверны, наш поединок с лучшим фехтовальщиком Порт-Кара оказался на удивление коротким.После первого же выпада я вытащил из-под ребер своего противника глубоко вошедшее туда лезвие моего меча и оттолкнул от себя тело, неподвижно распростершееся на полу.Владелец трактира смотрел на меня широко раскрытыми глазами.— Кто ты? — наконец выдавил он из себя.— Я Боcк, — ответил я. — С воскcких болот.Присутствующие, те, кого смог разбудить наш громкий спор и его продолжение на мечах, поднялись из-за столов и теперь смотрели на меня с не меньшим изумлением, чем владелец таверны.Держа меч в руке, я обвел их вопросительным взглядом, заглянув каждому в лицо, но никто из них не принял мой вызов.Тогда я оторвал кусок туники у лежащего у моих ног Сурбуса, обтер меч и вложил его в ножны.Из груди поверженного мной противника с глухим хрипом вырвалось едва слышное дыхание, на губах запеклась кровавая пена. Я знал, что жить ему осталось считанные минуты, но не испытывал к нему ни малейшего сострадания или жалости.Он был для меня вместилищем всех пороков человечества.Я подошел к рабыне и перерезал стягивающие ее тело веревки. Кандалы, в которых она была, когда подавала мне пату, были сняты, очевидно, пока она находилась в нише, чтобы они не мешали ей ублажать Сурбуса.Я оглядел зал таверны. Владелец все так же стоял позади прилавка, а посетители не делали никаких попыток на меня напасть, хотя многие из них, вероятно, были из команды самого Сурбуса.Я посмотрел на их лежащего на полу капитана.Его глаза, в которых отражалась мучительная боль, были обращены ко мне; рука, судорожно сжатая в кулак, приподнята. Он, казалось, хотел что-то сказать, но у него уже не оставалось на это сил.Я отвернулся.Хорошо, что Сурбус умирает. Пусть вместе с ним умрет то зло, что он носил в себе.Я взглянул на рабыню; да, особой привлекательности в ней не найдешь: костлявая, худое, слишком тонкое лицо, узкие, понуро опущенные плечи. Глаза бесцветные, какого-то водянистого оттенка. Волосы редкие, засаленные. Такая рабыня большой прибыли не принесет.Тут, к моему удивлению, она опустилась рядом с Сурбусом на колени и приподняла ему голову. Его глаза были так же обращены ко мне. Он снова попытался было что-то сказать.— Пожалуйста, — обратила ко мне девушка свой умоляющий взгляд.Я недоумевал. Он — средоточие всех человеческих пороков. Она, скорее всего, просто сумасшедшая. Неужели она не понимает, что он действительно бросил бы ее, связанную, на растерзание уртам?Его руки снова едва заметным движением протянулись ко мне. Осмысленное выражение в глазах Сурбуса постепенно пропадало. Губы двигались, но не могли произнести ни звука.— Пожалуйста, у меня не хватит сил, — с прежней мольбой в голосе настаивала девушка.— Да что он хочет? — с нетерпением спросил я.Он был отъявленным негодяем, пиратом, работорговцем, вором и убийцей; воплощением всех человеческих пороков. Я не испытывал к нему ничего, кроме отвращения.— Он хочет увидеть море, — ответила девушка.Я промолчал.— Пожалуйста, — повторила она, — у меня не хватит сил.Я наклонился над умирающим, перебросил его руку себе через плечо, с помощью девушки приподнял его и понес мимо кухонь, по узким лестницам на крышу здания. Она оказалась довольно пологой, и мы смогли подойти к самому ее краю, поддерживая за руки истекающего кровью, умирающего Сурбуса.Утро было серым и холодным, но заря уже начинала заниматься.Мы терпеливо ждали.И рассвет наконец пришел. Солнечные лучи заскользили по рассыпанным в небе облакам, пробежали по городским стенам, вырвались из-за крыш зданий Порт-Кара, сияющей волной обрушились на воды Тамберского пролива и веселой рябью заиграли на морской глади блистательной Тассы.Рука Сурбуса соскользнула с плеча девушки и потянулась ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39