..
Через два дня дед Довлета возвратился верхом на рослом черном жеребце, ведя на поводу каурую кобылу с почти синими глазами. Было видно, что лошади давно знакомы меж собой.
Как только Аташир-эфе их привязал у коновязи, они, забыв о людях, занялись друг другом. Черный жеребец нежно ущипнул несколько раз губами шею подруги, а каурая кобыла вначале прижалась к нему боком, а потом вдруг положила голову на холку.
— Где взял? — испуганно спросила Аннабахт у свекра.
— Где взял? Где взял? Купил...
— Вот с этой сбруей, в серебряной чеканке?
— С нею, с нею... Уймись, женщина. Сготовь мне лучше чай... Что, у меня разве и друзей нет? Не дадут мне денег на время? — ворчал дед Довлета, упрямо отворачивая от снохи глаза.
Но в глазах его Довлет не увидел ни стыда, ни даже смущения от того, что говорил Аташир-эфе неправду, просто дед не желал долгих свар с женщиной, которую по-своему ценил. Вглядевшись попристальнее в лицо деда, хлопотавшего вокруг приведенных лошадей, мальчик вскоре стал различать на нем спокойную и умиротворенную радость, будто бы он, подобно хлебным злакам, взрастил этих лошадей на собственном поле, а ныне снял урожай и в целости да сохранности доставил в свой дом...
Вскоре возвратился отгонявший на пастбище овец старший брат Довлета. Увидев во дворе двух прекрасных коней, он возрадовался, но ни слова не вымолвил, а сразу кинулся помогать деду их обихаживать. Вначале Аташир-эфе и Гочмурат сняли с коней седла и роскошную сбрую, надели на головы жеребцу и кобыле торбы с овсом, а затем принялись их чистить металлическими скребками. Оба под нос мурлыкали любимые мотивчики, часто встречаясь друг с другом взглядами. И хотя дед в такие моменты старался хмуриться, радость на лице старшего внука отражалась все больше и больше...
— Деда, чай ваш готов. Идите попейте с дороги,— выйдя из юрты, крикнула Аннабахт.
Аташир-эфе выглядел усталым. О том, что он испытывает жажду, говорили его пересохшие губы.
— Слышал, что мать твоя говорит? Иди, чай пей,— сказал он Гочмурату.
— А ну ее,— отмахнулся тот, не прерывая своего дела.
— Где она видала джигита, который сперва сам поест, а потом коня накормит? — проворчал Аташир-эфе.— Не зря говорится: «Проснувшись утром, сначала погляди на коня, а потом поздоровайся с отцом». Достойный человек разве позволит вкусить пищу прежде, чем коня накормит?.. Конь — это крылья. А беркут без крыльев — жалкая тень беркута. То же и джигит, если он без коня... Ешьте, мои милые. Ешьте, золотые,— приговаривал Аташир-эфе, поглаживая коней, на морды которых были надеты торбы с отборным овсом.
Аташир-эфе и Гочмурат отложили металлические скребки и стали протирать их суконными тряпками. Чувствуя ласковое отношение чужих людей, кони больше не косились на них, а лишь с громким хрустом мирно жевали овес...
Каурая кобыла махнула хвостом и больно ударила им в лицо Гочмурата, но парень даже не поморщился, наоборот, улыбнулся и стал еще с большей заботой протирать тряпкой ее круп.
— Сама выбрала себе хозяина, раз приласкала тебя хвостом,— сказал Аташир-эфе.
— Я тоже ее выбрал, если ты не против,— отозвался Гочмурат.
— Жеребец мой будет посильнее, а кобыла твоя — порезвее,— утвердил Аташир-эфе такой раздел.— В мои годы люди не участвуют в конных состязаниях, а тебе на ней достанется не одна награда... Как ты ее назовешь?
— Юлдуз! — не задумавшись, выпалил Гочмурат.
— Что ж, пускай... А я своего назову Шайтаном. Он может в бою кусать и опрокидывать лошадей врагов. .
«Интересно, как называли этих коней прежде?» — подумал Довлет. Услыхав, как взрослых лошадей, подобно жеребятам, нарекают именами, мальчик больше не сомневался, каким' способом дед обзавелся этими животными. Если б он их купил, как утверждал, продавец коней сообщил бы их клички...
— Эй, Дове,— вдруг позвал его дед, снимая с голов лошадей опустевшие торбы.— Сядь-ка, милый, на моего Шайтана, поезжай, напои лошадей из арыка.
Хотя Гочмурату самому не терпелось опробовать новых лошадей, но не стал оспаривать это право у младшего брата. Он, в отличие от старших братьев других мальчишек, часто уступал Довлету и нередко умолкал, когда тот начинал говорить.
Черный жеребец вначале насторожился, когда к нему приблизился Довлет, но, увидев, что новый человек — мальчишка, конь успокоился и легко позволил ему взобраться к себе на спину.
В этот миг к новым лошадям подбежал знакомиться старожил двора пегий пес Евбасар. Еще издали Евбасар пару раз радостно тявкнул, завилял хвостом, потом обежал вокруг и стал, изгибаясь, приближаться к ним спереди, всем своим собачьим существом демонстрируя миролюбие и готовность к дружбе. Довлет встревожился: не шарахнутся ли от него кони? о ни черный жеребец, ни каурая кобыла ничего не имели против дружбы с собакой. Наклонив головы, кони дали Евбасару не только себя обнюхать, но и несколько раз лизнуть их морды.
Приняв новых знакомцев под свое покровительство, Евбасар побежал впереди. Мальчик дернул поводья и поехал со двора вслед за псом, на бегу бросавшим грозные взгляды по сторонам, словно проводил своих новых друзей через вражеский стан. Хорошо знавшие крепость клыков Евбасара, окрестные собаки провожали незнакомых лошадей только взглядами, ни одна из них вслед даже не тявкнула.
Усевшись верхом, Довлет, как это случилось бы с любым туркменским мальчишкой, думал только о том, что под ним прекрасный черный жеребец, лоснящийся на солнце хорошо вычищенной шерстью. Несмотря на большую силу и до поры дремлющую свирепость, вороной жеребец на ходу часто оглядывался на всадника, словно волновался: не свалится ли с него этот маленький человек? Но Довлет, хотя под ним не было седла, сидел как влитой. Убедившись, что всадник умелый, жеребец сразу о нем забыл и все свое внимание направил на бежавшую рядом каурую кобылу...
Сзади шагали Аташир-эфе и Гочмурат, пристально вглядывались в коней, обсуждая их качества; для них было важно все: как играют на ходу мышцы коней, как они машут хвостами, как прядают ушами, как относятся друг к другу...
Хотя была зима, но дни стояли солнечные, и тонкий покров снега, еще недавно укрывавший землю, растаял. У арыка зазеленела во многих местах травка. Весело журчала вода, сверкая на солнце, словно маня всех взглянуть на нее. У арыка Довлет спрыгнул на землю меж жеребцом и кобылой, подвел лошадей к воде. Шайтан подождал, пока начала пить Юлдуз, и лишь потом наклонил голову рядом, отступив так, чтобы не придавить боком стоявшего между лошадьми мальчика...
Аташир-эфе и Гочмурат, присев на бугорок, наблюдали, как лошади пили воду. И тут только Довлет обрати \ внимание, что дед и старший брат явились к водопою с винтовками. «Конечно,— подумал мальчик,— если дед, чтобы завладеть этими прекрасными лошадьми, подстерег кого-то, то и его могут тоже подстеречь...»
Пока пили кони, перебежавший на другой берег Евбасар деловито сновал поблизости, опасности пес не чуял, но все равно настороженно поглядывал во все стороны, иногда застывая в боевой стойке. И только когда лошади напились и отошли от арыка, пес позволил и себе полакать воды тонким длинным
розовым языком. «Неужели туркменам вечно жить так, как этой собаке? — подумал Довлет.— Вечно настороже, вечно поглядывать во все стороны, чуть ли не к ветру принюхиваться, если спать, то едва прикрыв веки и слушать во сне, не родился ли топот коней?..»
— Садись теперь на Юлдуз, Дове,— приказал дед. Домой возвращались так же: впереди рыскал по сторонам Евбасар, за ним шли кони, а позади шагали вооруженные винтовками Гочмурат и Аташир-эфе...
Во дворе шествие молчаливо встретили Аннабахт, опекаемая родом эфе соседка Огулсабыр, вторая жена Сердара Джахансолтан и дети этих трех женщин. Все глядели на новых коней, но по-разному: Аннабахт и Огулсабыр — с разделяемой обеими тревогой, Джахансолтан и вся детвора — с превеликой радостью...
Прочитав во взгляде Аннабахт немой укор, Аташир-эфе вновь отвел взгляд.
— Эй, Дове, хватит с тебя удовольствия. Уступи-ка местечко своим братьям и сестрам,— приказал он.
Детвора облепила Аташира-эфе и Гочмурата с радостными криками и визгом. Дед и старший брат подхватывали малышню и усаживали на лошадей. Джахансолтан держала на руках своего младшего сына Атавчика, дед забрал и его, не считаясь с испугом женщины, усадил на черного жеребца между Кема-лом и Айшой.
— Деда, посади Евбасара сюда,— попросил Кемал.
— Евбасару нельзя к вам, он большой...
Умный пес, поняв, что говорят о нем, отошел и уселся у ног Аннабахт. Аннабахт никогда не ласкала собаку, не кидала куски и кости, отдавала детям, чтобы те завоевывали расположение пса, но Евбасар больше всех уважал именно ее, подчинялся тут же не только голосу этой женщины, но и взгляду...
— На, катай своих братишек и сестренок,— вручил Аташир-эфе Довлету повод вороного коня.
Вторую лошадь вел в поводу Гочмурат. Раз восемь они обвели коней с восседавшей на них детворой вокруг юрт семьи, пока дед им не крикнул: «Хватит».
Столь велик был авторитет деда, что малыши, хотя многим еще хотелось кататься, без единого слова попрыгали на землю, а самых младших Гочмурат с Довлетом поснимали своими руками.
Старшая дочь соседки Огулсабыр, почти взрослая девушка Айджерен, в двух высушенных тыквах принесла воду.
— Деда,— обратилась она к Аташиру-эфе,— в конюшнях давно не стояли лошади, там пыльно. Можно я полью полы?
— Полей, красавица, полей,— приветливо ответил Аташир-эфе.— Кони любят доброе к ним отношение.
— А разве они что-то понимают?
— Все понимают, внучка. Среди коней глупые встречаются пореже, чем среди людей...
Даже в моменты плохого настроения Аташир-эфе никогда не бывал груб с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, а уж когда он радовался, то в общении с ними бывал особенно мягок. В семье Довлета давно привыкли, что дочь соседки, как и всех детей сына Сердара, старик называл внучкой, хотя она не приходилась ему даже и дальней родственницей. Дед никогда не вникал, чем кормят его внуков, но часто посылал Аннабахт узнать, есть ли пища в юрте соседки Огулсабыр, и никогда не отпускал невестку с пустыми руками: то часть барана заставит прихватить, то полмешка муки. В селении многие роды имели опекаемых соседей, но относились покровители к таким людям как к низшим. Аташир-эфе всегда был почтителен с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, приучил так же относиться к ним и всю семью. «Беда это,— часто говорил своим Аташир-эфе,— когда в юрте нет мужчины, нет защитника.— И тут же приказывал: — Эй, Дове, снеси-ка сестренке Айджерен пригоршню изюма».
Полив полы в конюшне, Айджерен с пустыми тыквами вышла во двор.
— Видишь, кони машут головами? Это они благодарят тебя за заботу,— сказал Аташир-эфе.
— Всегда вы, деда, что-нибудь придумаете.
— Не веришь? Тогда взгляни на них: огонь — не кони, а тебе покорны будут. На, заведи их в конюшню.
Девушка неуверенно приблизилась к лошадям и тоненькой рукой взяла у Аташира-эфе поводья. Спокойно кони пошли за Айджерен.
— Чего глядите? — сказал дед Гочмурату и Довлету.— И дракон не сочтет за стыд ей повиноваться. Силу в людях лошади лишь признают, а любят ласку...
Один за другим тянулись дни. Вестей об ушедшем в поход войске текинцев все не приходило. Довлет набирался сил у Санджара-Палвана и меткости у Палата-Меткого. А во многих дворах оставшиеся в селении готовили для чего-то коней и сбрую, точили сабли и кинжалы, отливали пули...
Глава седьмая
СТЫЧКА С МЯСНИКАМИ...
Молла Абдурахман не раз говорил своим ученикам, что в их народе, хотя он ныне и разобщен, живет естественное для всех людей стремление к объединению. В пример он приводил их селение, где вместе поселилось множество родов. Он говорил еще, что между всеми родами в разные времена случались распри, были они даже и кровавыми, а вот живут же теперь они вместе и стремятся ладить меж собой, ибо понимают люди: роды в их селении составляют один народ — туркменов. Слова учителя запомнил Довлет, старался ладить с мальчишками любых родов. Не получалось у него приятельских отношений только со сверстниками из рода мясников. А вскоре мальчик подметил, что не у него одного не получается с ними дружбы. Мясники, большие и малые, хотя они и заносились одни перед другими, легко объединялись против всех остальных. Нельзя было полагаться на дружбу с мясниками и взрослым людям. Довлет был сам свидетелем, как вел себя Байсахат в гостях у Велле-Косоглазого...
Все семьи рода эфе выпасали своих овец в общем стаде, каждая семья для этого выставляла от себя чабана, мужчину или взрослого парня. Сейчас была очередь пасти стадо рода Гочмурата.
Когда солнце, подобно начавшему остывать металлу в кузнице мастера Ягмура, покраснело и краями диска коснулось горизонта, Гочмурат, от которого уже забрали своих барашков все родственники, пригнал домой остаток стада — отару своей семьи. Довлет насторожился, он услышал, что сегодня его старший брат покрикивает на животных громче и злее, чем обычно. Когда же Гочмурат стал загонять овец в хлев, то даже пару раз ругнулся громко матом. Вообще-то он, как большинство крепышей, имел характер спокойный... И вдруг мальчик увидел, что левая рука Гочмурата завязана платком, сквозь который проступила кровь.
— Эгей, парень, пускай овечек Довлетик загонит,— крикнула старшему сыну появившаяся из юрты Аннабахт.— А ты иди ужинать.
— Куда он денется, твой ужин,— грубо ответил Гочмурат матери и пнул зазевавшуюся овцу.
Довлет, выхватив из правой руки брата пастушью палку, метнулся к овцам и быстро водворил их на место ночлега в хлев.
— Эй, парень, откуда у тебя кровь? — вскричала Аннабахт, увидев перевязанную руку сына.— Не волков ли ты встретил? — Ага, на двух ногах... — Вай! Горе мне,— вскричала мать.— Что ты натворил, непутевый. Иди скорее в дом...
— Отстань ты от меня, рабыня,— заорал Гочмурат на мать.— Сама ступай в свой дом...
На крики вышел из юрты Аташир-эфе, сурово посмотрел на старшего внука.
— Рабыней твоя мать была кому-то, но не тебе,— сказал он грозно.— А ты, женщина, уймись. Если из него выйдет капля крови, дух испустит он, что ли?..
Аннабахт метнулась в юрту, схватила кумган с водой, поставила его на огонь, стала собирать чистые тряпки, отыскивая, чем перевязать руку сына...
— Кого побил? — спросил во дворе дед старшего внука.
— Двух мясников. Они давно на меня зубы точили. И вот нарвались...
— Все потому, что власть у мясников захватывают не самые умные, а самые злые,— сказал Аташир-эфе.— В твои годы, Гочмурат мой, я поколачивал главу их рода Атава-Грызуна...
«Ах вон что,— подумал Довлет.— Атав-ага не может до сих пор забыть тумаков нашего дедушки, вот и натравливает своих на род эфе».
— Пас я овец где мы всегда пасем,— начал рассказывать Гочмурат.— Байсахат и Гулназар-Ножовка верхом появились со стороны селения, будто лошадей разминают, стали гоняться один за другим. «Скачите,— думаю я себе,— сколько влезет». Но они стали приближаться. Овцы от их коней шарахаются... «Эй,— крикнул я им,— овцы вас, может, и напугаются, но я не овца. Держитесь-ка подальше отсюда».
— Правильно,— одобрил поступок внука Аташир-эфе.
— Вай, что ты натворил, парень! — вскричала Аннабахт.— Им же только этого и нужно было, чтоб к тебе прицепиться...
— Замолчи, женщина,— оборвал ее свекор.— Раз ты родила его мужчиной, мужчиной он и должен быть.
Довлет обратил внимание, с каким волнением прислушивается к расскажу Гочмурата дочь соседки Айджерен.
— Подскакали они оба. Чуть конями на меня не навалились... «Ничего не скажешь,— ухмыляясь, сказал мне Гулназар-Ножовка,— кривая пастушья палка тебе очень к лицу».— «Эй, чабан, ты хорошо справляешься с этим делом,— закричал Байсахат.— Может, и наших овец пасти станешь? Не пригнать ли нам к тебе свои отары?» Я увидел, чего они добиваются. «Можете,— отвечаю им,— и своих сестер пригнать. Я попасу и их тут, на зеленой травке...»
— Молодец! — возликовал Аташир-эфе.
— Бесстыдник! — закричала Аннабахт.-— Ну сказал там эти бессовестные слова, тут-то зачем их повторять? Вон хотя бы Айджерен постыдился...
Смущенная девушка убежала в свою юрту. Гочмурату стало стыдно, он проводил убегающую Айджерен виноватым взглядом. Но Аташир-эфе был весел, его радовало бесстрашие внука, а во всякие, как иногда говорил, «бабьи хитрости» он вникать не хотел, потому что никогда не считался ни с чем подобным.
— Тогда мясники спешились,— продолжал свой рассказ Гочмурат.— Они привязали своих коней к фисташковому кусту и двинулись на меня. Гулназара-Ножовки я не очень опасался: он зол, как гиена, но не из крепышей. Другое дело Байсахат. Взбежал я на пригорок и жду их...
— Сколько тебя, шельмеца, учить,— проворчал Аташир-эфе.— Видишь, не избежать потасовки — бей первым! Дальше что было?
— Выломали они в фисташковых зарослях себе по палке и с двух сторон подходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Через два дня дед Довлета возвратился верхом на рослом черном жеребце, ведя на поводу каурую кобылу с почти синими глазами. Было видно, что лошади давно знакомы меж собой.
Как только Аташир-эфе их привязал у коновязи, они, забыв о людях, занялись друг другом. Черный жеребец нежно ущипнул несколько раз губами шею подруги, а каурая кобыла вначале прижалась к нему боком, а потом вдруг положила голову на холку.
— Где взял? — испуганно спросила Аннабахт у свекра.
— Где взял? Где взял? Купил...
— Вот с этой сбруей, в серебряной чеканке?
— С нею, с нею... Уймись, женщина. Сготовь мне лучше чай... Что, у меня разве и друзей нет? Не дадут мне денег на время? — ворчал дед Довлета, упрямо отворачивая от снохи глаза.
Но в глазах его Довлет не увидел ни стыда, ни даже смущения от того, что говорил Аташир-эфе неправду, просто дед не желал долгих свар с женщиной, которую по-своему ценил. Вглядевшись попристальнее в лицо деда, хлопотавшего вокруг приведенных лошадей, мальчик вскоре стал различать на нем спокойную и умиротворенную радость, будто бы он, подобно хлебным злакам, взрастил этих лошадей на собственном поле, а ныне снял урожай и в целости да сохранности доставил в свой дом...
Вскоре возвратился отгонявший на пастбище овец старший брат Довлета. Увидев во дворе двух прекрасных коней, он возрадовался, но ни слова не вымолвил, а сразу кинулся помогать деду их обихаживать. Вначале Аташир-эфе и Гочмурат сняли с коней седла и роскошную сбрую, надели на головы жеребцу и кобыле торбы с овсом, а затем принялись их чистить металлическими скребками. Оба под нос мурлыкали любимые мотивчики, часто встречаясь друг с другом взглядами. И хотя дед в такие моменты старался хмуриться, радость на лице старшего внука отражалась все больше и больше...
— Деда, чай ваш готов. Идите попейте с дороги,— выйдя из юрты, крикнула Аннабахт.
Аташир-эфе выглядел усталым. О том, что он испытывает жажду, говорили его пересохшие губы.
— Слышал, что мать твоя говорит? Иди, чай пей,— сказал он Гочмурату.
— А ну ее,— отмахнулся тот, не прерывая своего дела.
— Где она видала джигита, который сперва сам поест, а потом коня накормит? — проворчал Аташир-эфе.— Не зря говорится: «Проснувшись утром, сначала погляди на коня, а потом поздоровайся с отцом». Достойный человек разве позволит вкусить пищу прежде, чем коня накормит?.. Конь — это крылья. А беркут без крыльев — жалкая тень беркута. То же и джигит, если он без коня... Ешьте, мои милые. Ешьте, золотые,— приговаривал Аташир-эфе, поглаживая коней, на морды которых были надеты торбы с отборным овсом.
Аташир-эфе и Гочмурат отложили металлические скребки и стали протирать их суконными тряпками. Чувствуя ласковое отношение чужих людей, кони больше не косились на них, а лишь с громким хрустом мирно жевали овес...
Каурая кобыла махнула хвостом и больно ударила им в лицо Гочмурата, но парень даже не поморщился, наоборот, улыбнулся и стал еще с большей заботой протирать тряпкой ее круп.
— Сама выбрала себе хозяина, раз приласкала тебя хвостом,— сказал Аташир-эфе.
— Я тоже ее выбрал, если ты не против,— отозвался Гочмурат.
— Жеребец мой будет посильнее, а кобыла твоя — порезвее,— утвердил Аташир-эфе такой раздел.— В мои годы люди не участвуют в конных состязаниях, а тебе на ней достанется не одна награда... Как ты ее назовешь?
— Юлдуз! — не задумавшись, выпалил Гочмурат.
— Что ж, пускай... А я своего назову Шайтаном. Он может в бою кусать и опрокидывать лошадей врагов. .
«Интересно, как называли этих коней прежде?» — подумал Довлет. Услыхав, как взрослых лошадей, подобно жеребятам, нарекают именами, мальчик больше не сомневался, каким' способом дед обзавелся этими животными. Если б он их купил, как утверждал, продавец коней сообщил бы их клички...
— Эй, Дове,— вдруг позвал его дед, снимая с голов лошадей опустевшие торбы.— Сядь-ка, милый, на моего Шайтана, поезжай, напои лошадей из арыка.
Хотя Гочмурату самому не терпелось опробовать новых лошадей, но не стал оспаривать это право у младшего брата. Он, в отличие от старших братьев других мальчишек, часто уступал Довлету и нередко умолкал, когда тот начинал говорить.
Черный жеребец вначале насторожился, когда к нему приблизился Довлет, но, увидев, что новый человек — мальчишка, конь успокоился и легко позволил ему взобраться к себе на спину.
В этот миг к новым лошадям подбежал знакомиться старожил двора пегий пес Евбасар. Еще издали Евбасар пару раз радостно тявкнул, завилял хвостом, потом обежал вокруг и стал, изгибаясь, приближаться к ним спереди, всем своим собачьим существом демонстрируя миролюбие и готовность к дружбе. Довлет встревожился: не шарахнутся ли от него кони? о ни черный жеребец, ни каурая кобыла ничего не имели против дружбы с собакой. Наклонив головы, кони дали Евбасару не только себя обнюхать, но и несколько раз лизнуть их морды.
Приняв новых знакомцев под свое покровительство, Евбасар побежал впереди. Мальчик дернул поводья и поехал со двора вслед за псом, на бегу бросавшим грозные взгляды по сторонам, словно проводил своих новых друзей через вражеский стан. Хорошо знавшие крепость клыков Евбасара, окрестные собаки провожали незнакомых лошадей только взглядами, ни одна из них вслед даже не тявкнула.
Усевшись верхом, Довлет, как это случилось бы с любым туркменским мальчишкой, думал только о том, что под ним прекрасный черный жеребец, лоснящийся на солнце хорошо вычищенной шерстью. Несмотря на большую силу и до поры дремлющую свирепость, вороной жеребец на ходу часто оглядывался на всадника, словно волновался: не свалится ли с него этот маленький человек? Но Довлет, хотя под ним не было седла, сидел как влитой. Убедившись, что всадник умелый, жеребец сразу о нем забыл и все свое внимание направил на бежавшую рядом каурую кобылу...
Сзади шагали Аташир-эфе и Гочмурат, пристально вглядывались в коней, обсуждая их качества; для них было важно все: как играют на ходу мышцы коней, как они машут хвостами, как прядают ушами, как относятся друг к другу...
Хотя была зима, но дни стояли солнечные, и тонкий покров снега, еще недавно укрывавший землю, растаял. У арыка зазеленела во многих местах травка. Весело журчала вода, сверкая на солнце, словно маня всех взглянуть на нее. У арыка Довлет спрыгнул на землю меж жеребцом и кобылой, подвел лошадей к воде. Шайтан подождал, пока начала пить Юлдуз, и лишь потом наклонил голову рядом, отступив так, чтобы не придавить боком стоявшего между лошадьми мальчика...
Аташир-эфе и Гочмурат, присев на бугорок, наблюдали, как лошади пили воду. И тут только Довлет обрати \ внимание, что дед и старший брат явились к водопою с винтовками. «Конечно,— подумал мальчик,— если дед, чтобы завладеть этими прекрасными лошадьми, подстерег кого-то, то и его могут тоже подстеречь...»
Пока пили кони, перебежавший на другой берег Евбасар деловито сновал поблизости, опасности пес не чуял, но все равно настороженно поглядывал во все стороны, иногда застывая в боевой стойке. И только когда лошади напились и отошли от арыка, пес позволил и себе полакать воды тонким длинным
розовым языком. «Неужели туркменам вечно жить так, как этой собаке? — подумал Довлет.— Вечно настороже, вечно поглядывать во все стороны, чуть ли не к ветру принюхиваться, если спать, то едва прикрыв веки и слушать во сне, не родился ли топот коней?..»
— Садись теперь на Юлдуз, Дове,— приказал дед. Домой возвращались так же: впереди рыскал по сторонам Евбасар, за ним шли кони, а позади шагали вооруженные винтовками Гочмурат и Аташир-эфе...
Во дворе шествие молчаливо встретили Аннабахт, опекаемая родом эфе соседка Огулсабыр, вторая жена Сердара Джахансолтан и дети этих трех женщин. Все глядели на новых коней, но по-разному: Аннабахт и Огулсабыр — с разделяемой обеими тревогой, Джахансолтан и вся детвора — с превеликой радостью...
Прочитав во взгляде Аннабахт немой укор, Аташир-эфе вновь отвел взгляд.
— Эй, Дове, хватит с тебя удовольствия. Уступи-ка местечко своим братьям и сестрам,— приказал он.
Детвора облепила Аташира-эфе и Гочмурата с радостными криками и визгом. Дед и старший брат подхватывали малышню и усаживали на лошадей. Джахансолтан держала на руках своего младшего сына Атавчика, дед забрал и его, не считаясь с испугом женщины, усадил на черного жеребца между Кема-лом и Айшой.
— Деда, посади Евбасара сюда,— попросил Кемал.
— Евбасару нельзя к вам, он большой...
Умный пес, поняв, что говорят о нем, отошел и уселся у ног Аннабахт. Аннабахт никогда не ласкала собаку, не кидала куски и кости, отдавала детям, чтобы те завоевывали расположение пса, но Евбасар больше всех уважал именно ее, подчинялся тут же не только голосу этой женщины, но и взгляду...
— На, катай своих братишек и сестренок,— вручил Аташир-эфе Довлету повод вороного коня.
Вторую лошадь вел в поводу Гочмурат. Раз восемь они обвели коней с восседавшей на них детворой вокруг юрт семьи, пока дед им не крикнул: «Хватит».
Столь велик был авторитет деда, что малыши, хотя многим еще хотелось кататься, без единого слова попрыгали на землю, а самых младших Гочмурат с Довлетом поснимали своими руками.
Старшая дочь соседки Огулсабыр, почти взрослая девушка Айджерен, в двух высушенных тыквах принесла воду.
— Деда,— обратилась она к Аташиру-эфе,— в конюшнях давно не стояли лошади, там пыльно. Можно я полью полы?
— Полей, красавица, полей,— приветливо ответил Аташир-эфе.— Кони любят доброе к ним отношение.
— А разве они что-то понимают?
— Все понимают, внучка. Среди коней глупые встречаются пореже, чем среди людей...
Даже в моменты плохого настроения Аташир-эфе никогда не бывал груб с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, а уж когда он радовался, то в общении с ними бывал особенно мягок. В семье Довлета давно привыкли, что дочь соседки, как и всех детей сына Сердара, старик называл внучкой, хотя она не приходилась ему даже и дальней родственницей. Дед никогда не вникал, чем кормят его внуков, но часто посылал Аннабахт узнать, есть ли пища в юрте соседки Огулсабыр, и никогда не отпускал невестку с пустыми руками: то часть барана заставит прихватить, то полмешка муки. В селении многие роды имели опекаемых соседей, но относились покровители к таким людям как к низшим. Аташир-эфе всегда был почтителен с соседкой Огулсабыр и ее дочерью, приучил так же относиться к ним и всю семью. «Беда это,— часто говорил своим Аташир-эфе,— когда в юрте нет мужчины, нет защитника.— И тут же приказывал: — Эй, Дове, снеси-ка сестренке Айджерен пригоршню изюма».
Полив полы в конюшне, Айджерен с пустыми тыквами вышла во двор.
— Видишь, кони машут головами? Это они благодарят тебя за заботу,— сказал Аташир-эфе.
— Всегда вы, деда, что-нибудь придумаете.
— Не веришь? Тогда взгляни на них: огонь — не кони, а тебе покорны будут. На, заведи их в конюшню.
Девушка неуверенно приблизилась к лошадям и тоненькой рукой взяла у Аташира-эфе поводья. Спокойно кони пошли за Айджерен.
— Чего глядите? — сказал дед Гочмурату и Довлету.— И дракон не сочтет за стыд ей повиноваться. Силу в людях лошади лишь признают, а любят ласку...
Один за другим тянулись дни. Вестей об ушедшем в поход войске текинцев все не приходило. Довлет набирался сил у Санджара-Палвана и меткости у Палата-Меткого. А во многих дворах оставшиеся в селении готовили для чего-то коней и сбрую, точили сабли и кинжалы, отливали пули...
Глава седьмая
СТЫЧКА С МЯСНИКАМИ...
Молла Абдурахман не раз говорил своим ученикам, что в их народе, хотя он ныне и разобщен, живет естественное для всех людей стремление к объединению. В пример он приводил их селение, где вместе поселилось множество родов. Он говорил еще, что между всеми родами в разные времена случались распри, были они даже и кровавыми, а вот живут же теперь они вместе и стремятся ладить меж собой, ибо понимают люди: роды в их селении составляют один народ — туркменов. Слова учителя запомнил Довлет, старался ладить с мальчишками любых родов. Не получалось у него приятельских отношений только со сверстниками из рода мясников. А вскоре мальчик подметил, что не у него одного не получается с ними дружбы. Мясники, большие и малые, хотя они и заносились одни перед другими, легко объединялись против всех остальных. Нельзя было полагаться на дружбу с мясниками и взрослым людям. Довлет был сам свидетелем, как вел себя Байсахат в гостях у Велле-Косоглазого...
Все семьи рода эфе выпасали своих овец в общем стаде, каждая семья для этого выставляла от себя чабана, мужчину или взрослого парня. Сейчас была очередь пасти стадо рода Гочмурата.
Когда солнце, подобно начавшему остывать металлу в кузнице мастера Ягмура, покраснело и краями диска коснулось горизонта, Гочмурат, от которого уже забрали своих барашков все родственники, пригнал домой остаток стада — отару своей семьи. Довлет насторожился, он услышал, что сегодня его старший брат покрикивает на животных громче и злее, чем обычно. Когда же Гочмурат стал загонять овец в хлев, то даже пару раз ругнулся громко матом. Вообще-то он, как большинство крепышей, имел характер спокойный... И вдруг мальчик увидел, что левая рука Гочмурата завязана платком, сквозь который проступила кровь.
— Эгей, парень, пускай овечек Довлетик загонит,— крикнула старшему сыну появившаяся из юрты Аннабахт.— А ты иди ужинать.
— Куда он денется, твой ужин,— грубо ответил Гочмурат матери и пнул зазевавшуюся овцу.
Довлет, выхватив из правой руки брата пастушью палку, метнулся к овцам и быстро водворил их на место ночлега в хлев.
— Эй, парень, откуда у тебя кровь? — вскричала Аннабахт, увидев перевязанную руку сына.— Не волков ли ты встретил? — Ага, на двух ногах... — Вай! Горе мне,— вскричала мать.— Что ты натворил, непутевый. Иди скорее в дом...
— Отстань ты от меня, рабыня,— заорал Гочмурат на мать.— Сама ступай в свой дом...
На крики вышел из юрты Аташир-эфе, сурово посмотрел на старшего внука.
— Рабыней твоя мать была кому-то, но не тебе,— сказал он грозно.— А ты, женщина, уймись. Если из него выйдет капля крови, дух испустит он, что ли?..
Аннабахт метнулась в юрту, схватила кумган с водой, поставила его на огонь, стала собирать чистые тряпки, отыскивая, чем перевязать руку сына...
— Кого побил? — спросил во дворе дед старшего внука.
— Двух мясников. Они давно на меня зубы точили. И вот нарвались...
— Все потому, что власть у мясников захватывают не самые умные, а самые злые,— сказал Аташир-эфе.— В твои годы, Гочмурат мой, я поколачивал главу их рода Атава-Грызуна...
«Ах вон что,— подумал Довлет.— Атав-ага не может до сих пор забыть тумаков нашего дедушки, вот и натравливает своих на род эфе».
— Пас я овец где мы всегда пасем,— начал рассказывать Гочмурат.— Байсахат и Гулназар-Ножовка верхом появились со стороны селения, будто лошадей разминают, стали гоняться один за другим. «Скачите,— думаю я себе,— сколько влезет». Но они стали приближаться. Овцы от их коней шарахаются... «Эй,— крикнул я им,— овцы вас, может, и напугаются, но я не овца. Держитесь-ка подальше отсюда».
— Правильно,— одобрил поступок внука Аташир-эфе.
— Вай, что ты натворил, парень! — вскричала Аннабахт.— Им же только этого и нужно было, чтоб к тебе прицепиться...
— Замолчи, женщина,— оборвал ее свекор.— Раз ты родила его мужчиной, мужчиной он и должен быть.
Довлет обратил внимание, с каким волнением прислушивается к расскажу Гочмурата дочь соседки Айджерен.
— Подскакали они оба. Чуть конями на меня не навалились... «Ничего не скажешь,— ухмыляясь, сказал мне Гулназар-Ножовка,— кривая пастушья палка тебе очень к лицу».— «Эй, чабан, ты хорошо справляешься с этим делом,— закричал Байсахат.— Может, и наших овец пасти станешь? Не пригнать ли нам к тебе свои отары?» Я увидел, чего они добиваются. «Можете,— отвечаю им,— и своих сестер пригнать. Я попасу и их тут, на зеленой травке...»
— Молодец! — возликовал Аташир-эфе.
— Бесстыдник! — закричала Аннабахт.-— Ну сказал там эти бессовестные слова, тут-то зачем их повторять? Вон хотя бы Айджерен постыдился...
Смущенная девушка убежала в свою юрту. Гочмурату стало стыдно, он проводил убегающую Айджерен виноватым взглядом. Но Аташир-эфе был весел, его радовало бесстрашие внука, а во всякие, как иногда говорил, «бабьи хитрости» он вникать не хотел, потому что никогда не считался ни с чем подобным.
— Тогда мясники спешились,— продолжал свой рассказ Гочмурат.— Они привязали своих коней к фисташковому кусту и двинулись на меня. Гулназара-Ножовки я не очень опасался: он зол, как гиена, но не из крепышей. Другое дело Байсахат. Взбежал я на пригорок и жду их...
— Сколько тебя, шельмеца, учить,— проворчал Аташир-эфе.— Видишь, не избежать потасовки — бей первым! Дальше что было?
— Выломали они в фисташковых зарослях себе по палке и с двух сторон подходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45