Однако позднее, когда он был интернирован, это обстоятельство оказалось для него спасительным. Дело в том, что в ведении 3-го отдела находились лишь две службы: госпиталь, который обслуживал личный состав отряда, и Служба противоэпидсмической защиты и профилактики водоснабжения, раскваршровапная в Харбине. Что касается этой службы, то она существовало в первую очередь как официальное прикрытие секретных целей 731-го отряда.
После перехода в 3-й отдел Тэрада переехал в Харбин; к этому времени он уже получил звание поручика медико-санитарной службы. В соответствии с официальной задачей харбинского филиала он вел работу по противоэпидемической защите и профилактике водоснабжения всех гарнизонов Квап-тунской армии. С Убукагой он больше не встречался до самого конца войны. Судя по всему, тот довольно часто наведывался в Харбин по служебным делам, но с Тэрадой они не виделись. До Тэрады доходили слухи, что Убукага слывет в 1-м отделе одним из наиболее серьезных и опытных военных врачей. Когда Убуката снова появился перед своим другом, он уже был в роли офицера, укрывающегося от плена, с ним была будущая мать Эммы. Тэрада загорелся желанием во что бы то ни стало спасти их. Основная база 731-го отряда бьша уничтожена, с прошлым было покончено. Тэрада считал своим долгом помочь Убукате скрыться. Возможно, он думал тогда
не только об Убукате, он хотел, чтобы и его собственное прошлое было навсегда вычеркнуто из людской памяти. И побуждал его к этому, возможно, не только страх перед победителями, но и страх перед самим собой, перед собственной совестью. Однако Тэрада до сих пор не мог бы ответить на вопрос, правильно ли он тогда поступи.
Попав в плен к русским, он должен был выступать свидетелем на судебном процессе в Хабаровске. Но его так почему-то и не вызвали в суд. Он работал врачом в лагере для японских военнопленных, пока наконец ему однажды не разрешили вернуться на родину.
Вернулся он совсем иным человеком, он уже был не тем молодым медиком, который увлекался поэзией. Дня него начались серые будни рядового сотрудника частной фармацевтической фирмы...
Словно очнувшись от сна, Тэрада бросил пипетку на стол, и вдруг губы, помимо его воли, зашептали стихи Хагивары, которые он когда-то часто повторял в лагере:
...остывшее сердце молчит. Пусто на сердце, в нем отзвука нет... "Странно, — подумал он с удивлением, — стихи эти отвечают сейчас моему настроению, пожалуй, даже больше, чем тогда, в лагере..."
ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ ГИБЕЛИ
Наступило четвертое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочередно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилег на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на ее лице, и от ее стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.
Вот она вбежала в гостиную, чтобы набран, льда из холодильника, и тут же подскочила к дивану, где дремал Кохияма.
— Какое у вас милое лицо, когда вы спите! — прощебетала она.
— Прелесть просто!
С трудом продирая глаза, Кохияма вспомнил свою прежнюю возлюбленную, она тоже часто это говорила. "Всем женщинам почему-то нравятся лица спящих мужчин, — ворчливо отвечал он, бывало, своей любовнице.
— Просто сказывается, видимо, материнский инстинкт".
— Вы не ошиблись адресом со своим комплиментом? — ответил он Сатико.
— Фу, противный! — сделав гримасу, сказала девушка. — Я ведь от души!
— Но вы, по-моему, говорили, что вам больше по душе умные мужчины, вам нравятся ученые. Вот Катасэ, например, окончил медицинский факультет, и вообще малый талантливый!
— Ну нет, я не люблю ветреников, — чуть скривив накрашенные губки, ответила Сатико, но чувствовалось, что говорит она это не совсем искренне.
— Эмме, кажется, лучше стало?
— По-моему, да, — ответила Сатико. — Она даже уснула. — И, смеясь одними глазами, добавила: — Я понимаю, почему вы хотите навязать мне, Катасэ. Вам нужно его отвлечь...
"А тонкая ты штучка!.." — подумал Кохияма. За сутки, что Сатико провела под крышей этого дома, обстановка в изоляторе как-то сразу разрядилась. А это сейчас было так важно!
Уже совсем рассвело. В холодном воздухе раздавались тревожные птичьи голоса, где-то позади парка звенели первые трамваи, переполненные людьми, спешащими на работу.
Наступило время, когда все берутся за дела. В эти утренние часы у всякого человека, в каком бы тяжелом положении он ни был, всегда появляется какая-то надежда. Но здесь, в изоляторе, единственными живыми существами, которые "строили планы на будущее", были, кажется, одни чумные микробы.
Кохияма смотрел на старенькую икону пресвятой девы, висевшую в гостиной на стене. Он вспомнил, как перед этой иконой Эмма однажды в отчаянии воскликнула: "Как же так! А еще говорят, что, когда дьявол начинает делать свое дело, берется за дело и бог!.."
Кохияма считал, что пока нет оснований говорить о "победе дьявола". Он не забывал, что и самой своей встречей с Эммой он обязан "козням дьявола".
В гостиную вошел Катасэ. С тех пор как Кохияма с позором выставил этого молодца из комнаты Эммы, он стал кроток как ягненок. Всякий раз, когда они встречались, Катасэ подобострастно улыбался и воровато-заискивающе заглядывал в глаза.
Так было и сейчас.
— Кохияма-саи, а у меня есть для вас кое-что новенькое, — обратился к нему Катасэ.
— Что именно?
— Небольшое исследование по вопросу, который, кажется, вас очень интересует. — Катасэ протянул ему раскрытый журнал и ткнул пальцем в оглавление. Там значилась статья бактериолога Х.В.: "Некоторые соображения но вопросу о наследственности у устойчивых микробов". — Интересный материал, — с апломбом заявил Катаев, — Написано так, что любой дилетант разберется, хотя речь здесь идет о новейшей научной проблематике. — Затем, понизив голос, он добавил: — Только, пожалуйста, этому типу на втором этаже — ни слова. Если он узнает, что я посвящаю вас В такие вещи, беды не оберешься!
— Хорошо, — сухо ответил Кохияма, делая вид, что его не так уж интересуег статья. В свое время он просил Катасэ познакомить его подробнее с проблемой наследственной передачи свойств устойчивости у микроорганизмов, но тот отказался, сославшись на свою неосведомленность. Откуда вдруг сейчас эта готовность услужить? Нет, здесь определенно скрывается какой-то подвох! Наверняка он что-то затевает, чтобы отплатить за инцидент в комнате Эммы. И вероятно, у него есть и еще какая-то цель. Впрочем, плевать! Кохияме надоело листать старые медицинские книга, так или иначе он был рад, что ему удалось получить в руки свежий материал, касающимся интересовавшей его проблемы.
Он пробежал глазами статью — в тексте то и дело встречались термины на немецком и английском. Кохияма привык уже к таким текстам и разбирался в них не хуже студента-медика. После бессонной ночи глаза у него покраснели. И все-таки он решил сейчас же прочесть статью. Однако не успел он пробежать глазами несколько строчек, как в гостиную вошел Муракоси. Лицо у него было бледное и необычно напряженное.
— Тэрада-сан на втором этаже? — Он обратился почему-то к Кохияме и, получив утвердительный ответ, направился на второй этаж. Катасэ пошел за ним.
— Что это они так нахохлились? — спросила Сатико, недоуменно пожав плечами.
Со второго этажа донеслись возбужденные голоса. Там явно начался какой-то спор. Тэрада вдруг перешел на крик. Очевидно, Муракоси его рассердил. Перепалка, как видно, достигла кульминации. Ведь можно быть ученым и не быть джентльменом. Поведение Катасэ — красноречивое тому доказательство. Тем более что дело происходило в доме, над которым нависла грозная тень смерти и где многое могло считаться не столь уж великим грехом.
Кохияма взбежал наверх. При его появлении мужчины притихли. Тэрада, не спавший, видно, всю ночь, казался совершенно изнуренным.
— Это приказ директора! — сказал Катасэ.
— Я вижу, вы так ничего и не поняли, — отвечал Тэрада. — Ваш директор сам просил меня, как друга покойного, позаботиться обо всем. Кроме того, я официально назначен начальником исследовательского отдела фармацевтической фирмы Гоко.
— Но ведь ответственным за подведение итогов исследований покойного официально назначен я! — возразил Муракоси.
— "Официально" может означать и "формально"! Разве вам эта работа под силу?!
— Да он просто хочег присвоить себе труды покойного друга!
— Ваш директор подобных подозрений не питает. Позавчера вечером он звонил мне и просил лишь поскорее закончить работу.
Кохияме вспомнился телефонный разговор, свидетелем которого он был позавчера, когда тайком пробрался в кабинет Убукаты. "К сожалению, пока еще нег, — сказал тогда Тэрада. — Пусть подождут!"
— Да, но дело больше не чернит, — вмешался Катасэ.
— Что значит не терпит?
— А то, что не сегодня-завтра они, возможно, сами придут за материалом. Сегодня утром мне об этом сообщили по телефону.
— Сами? — переспросил Тэрада.
— Да. Будет скандал, и вся ответственность ляжет на вас. — Катасэ обернулся к Кохияме, как бы желая заручиться его поддержкой.
По-видимому, в расчете на згу поддержку он и принес ему тайком медицинский журнал. Он надеялся, что в случае скандала у Тэрады не окажегся союзников и он останется в одиночестве. Он знал, что Кохияма настаивал на том, чтобы Тэрада открыто объявил о содержании работ Убукаты, и, получив отказ, стал относиться к нему с неприязнью. Эго давало
Катасэ основание надеяться, что Кохияма примет их сторону, когда они свалят всю отвегственностъ на Тэраду.
— Ну и пусть приходят! — закричал Тэрада. — Придут и уйдут ни с чем.
— Вот как! — передернул плечами Муракоси. — Мы ведь все будем поставлены в дурацкое положение! Эго крайняя безответственность.
— Безответственность? А что знает об ответственности такая бездарность, как вы!
— Бездарность? Возьмите назад свои слова, Тэрада-сан! Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
— Отдаю. И готов сто раз повторить: вы бездарь и, пока вы занимаетесь риккетсиями, они могут спать спокойно.
— Да вы не в своем уме, Тэрада-сан!
Муракоси, которого обозвали бездарью, был, видимо, крайне обозлен. Побледнев как полотно, он сжал кулаки и подступил к Тэраде.
— Успокойтесь, пожалуйста! — Кохияма встал между ними.
— Ничего, Кохияма-кун, — сказал Тэрада, отстраняя его рукой. Он выпрямился и занял оборонительную позицию.
— Прошу извинить, но мне совершенно нет дела до того, будете ли вы драться или убивать друг друга, — сказал Кохияма. — Но внизу лежит с высокой температурой Эмма. Л вы ничем не хотите ей помочь, даже сбить температуру не можете. Так какое же вы имеете право кричать здесь и беспокоить больную? Где ваша совесть?!
Последние слова Кохиямы, по-видимому, подействовали, спорщики замолчали, в коридоре водворилась тишина.
Днем, задолго до обычного времени, приехал доктор Канагаи. Вернувшись в Токио и узнав, что накануне вечером ему звонил Кохияма, он почувствовал что-то недоброе и поспешил в "изолятор".
На этот раз все собрались в квартире Убукаты. Не было только супругов Хамура. Дело в том, что с болезнью Эммы была связана и их дальнейшая судьба, а кроме того, все хотели лично удостовериться в диагнозе, и если это все-таки чума, они должны были собственными глазами увидеть, что представляет собой эта редкая В наши дни болезнь.
Они были похожи сейчас на студентов, которые жадно впиваются глазами в больного, привезенного для демонстрации из университетской клиники. Вместе с Канагаи и Сатико в комнату Эммы вошел Тэрада. Они были там довольно долго.
— Ну что? — Кохияма бросился к ним, как только они появились в гостиной. Он очень тревожился за Эмму и не мог больше оставаться в неведении.
— Ни у кого больше жалоб нет? — густым басом, почесывая затылок и обводя взглядом собравшихся, спросил Канагаи.
— Нет.
Все молчали, стараясь догадаться, почему Канагаи начал с этого вопроса.А Канагаи немного терялся перед этим собранием биологов. А тут еще примешивалась неприязнь, которая издавна существует между врачами-практиками и учеными-теоретиками.
— Я осмотрел больную, — сказал Канагаи, — и думаю, что пока подозрений на чуму нет.
— Правда? — с облегчением воскликнул Кохияма.
— Пока у меня еще нет полной картины, но у нее все признаки вирусного гриппа. Сейчас вирус В гуляег по всему городу.
— Но мы ведь совершенно изолированы от внешнего мира. Как же она могла заразиться?
— Если чумная палочка может проникнуть отсюда наружу, то вирусу, который передается легче, проникнуть сюда ничего не стоит, — с усмешкой сказал Катасэ.
— Но ведь вы, Тэрада-сан, говорили, чго острое воспаление легких, особенно во время фиппа, очень похоже па начальную стадию чумной пневмонии? — игнорируя замечание Катасэ и поворачиваясь к нему спиной, сказал Кохияма.
Тэрада, который, казалось, был поглощен своими мыслями, пристально посмотрел на него, но ничего не ответил.
— Разумеется, Тэрада-сап прав, — сказал Канагаи. — Мы в клинике не сталкивались с чумной пневмонией и в результате потеряли доктора Убукату, приняв поначалу его болезнь за обычное воспаление легких.
— Но Эмма, надеюсь, не внушает такого рода беспокойства? — снова встревожился Кохияма.
— Пока нет, пока нег, — ответил Канагаи. — Но все-таки нужно быть настороже.
— Значит, опасность пока остается?
— Конечно, остается, — нарушил наконец молчание Тэрада. — В клинике займутся вирусом, а мы здесь — проверкой на чумной микроб.
— Чтобы при финне вдруг активизировался чумной микроб — такое я слышу впервые, — съязвил по адресу Тэрады Муракоси.
— Пока в легких у нее все чисто, так что, думаю, все обойдется. Но необходимо продолжать тщательное наблюдение. — Сказав это, Канагаи быстро положил в свой чемоданчик стетоскоп и металлический бикс со шприцами. Защелкнув чемоданчик, Канагаи вышел в прихожую. И, только надев обувь, он вдруг спросил:
— А как Хамура-сан?
О Хамуре почему-то все забыли. Канагаи задал свой вопрос, ничего не подозревая, всем своим видом как бы говоря, что к этому здоровяку, наверное, вряд ли стоит и заходить.
— Простите, мы о нем забыли, — сказал Тэрада, — но я попрошу вас зайти к нему и внимательно его осмотреть.
— Неужели с ним что-нибудь случилось? — удивленно спросил Канагаи, но Тэрада уже направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
Он с трудом переставлял ноги и пошатывался. Глядя ему в спину, Кохияма подумал: "Вот кто, кажется, действительно болен, и посерьёзнее, чем все остальные".
— У Хамуры нервное расстройство, что-то вроде психоза», — вместо Тэрады ответил Катасэ.
— Да вы шутите! — Канагаи изумленно посмотрел на неф.
— Как ни странно, но это так, — отвегил Катасэ и пошел проводить доктора. Но тут с криком ворвалась госпожа Хамура с ребенком на руках.
— Сэнсэй1! Канагаи-сэнсэй! Мы вас так давно ждем! Лицо ее было бледно, волосы растрепаны.
— Что там у вас случилось? — обеспокоенно спросил Канагаи.
— Он сбежал. Услышал, что вы пришли, и сбежал. Госпожа Хамура указывала куда-то в открытую дверь.
Катасэ, Муракоси и Кохияма, знавшие о вчерашнем "рытье могилы", не говоря ни слова, выскочили из дому. Они сразу бросились к фундаменту невыстроенного дома. Но тут же остановились. И не только нагому, что Сатико причала им из окна: "Не туда, не туда!" Они уже и сами увидели Хамуру.
Вид у управляющего делами был более чем странный. Он был почти голый, полосатое зрусы спустились и, казалось, вот-вот упадут. Тем не менее он был в ботинках.
В таком необычном виде он с бешеной скоростью носился по двору под пасмурным небом, затянутым серой пеленой. Он бегал по площадке перед домом, и, судя по всему, у него и в мыслях не было бежагь к забору, за которым начинался парк Инокасира.
Окруженный высокой бетонной стеной двор был вдоль стены обсажен кипарисами. Если бы кто-нибудь и забрался на забор, он и тогда не смог бы увидеть этой странной сцепы.
Передний двор был не так уж мал: окружность одного лишь газона достигала более пятидесяти метров. Вокруг этого газона и бегал Хамура. Время от времени он замедлял бег, переходил на шаг и, воздев руки к небу, точно пророк, выкрикивал:
— Через три дня Токио погибнет! Умрет девять миллионов шестьсот девяносто семь тысяч человек! Погибнет все население!
Видимо, то же самое он говорил жене. По-видимому, Хамура был уверен, что именно эта цифра соответствует точным статистическим данным о населении столицы.
Хамура в своих полосатых трусах являл собой зрелище и странное и смешное, но вместе с тем эта сцена вызывала такое ощущение, точно перед вами разыгрывалась какая-то жуткая мистерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
После перехода в 3-й отдел Тэрада переехал в Харбин; к этому времени он уже получил звание поручика медико-санитарной службы. В соответствии с официальной задачей харбинского филиала он вел работу по противоэпидемической защите и профилактике водоснабжения всех гарнизонов Квап-тунской армии. С Убукагой он больше не встречался до самого конца войны. Судя по всему, тот довольно часто наведывался в Харбин по служебным делам, но с Тэрадой они не виделись. До Тэрады доходили слухи, что Убукага слывет в 1-м отделе одним из наиболее серьезных и опытных военных врачей. Когда Убуката снова появился перед своим другом, он уже был в роли офицера, укрывающегося от плена, с ним была будущая мать Эммы. Тэрада загорелся желанием во что бы то ни стало спасти их. Основная база 731-го отряда бьша уничтожена, с прошлым было покончено. Тэрада считал своим долгом помочь Убукате скрыться. Возможно, он думал тогда
не только об Убукате, он хотел, чтобы и его собственное прошлое было навсегда вычеркнуто из людской памяти. И побуждал его к этому, возможно, не только страх перед победителями, но и страх перед самим собой, перед собственной совестью. Однако Тэрада до сих пор не мог бы ответить на вопрос, правильно ли он тогда поступи.
Попав в плен к русским, он должен был выступать свидетелем на судебном процессе в Хабаровске. Но его так почему-то и не вызвали в суд. Он работал врачом в лагере для японских военнопленных, пока наконец ему однажды не разрешили вернуться на родину.
Вернулся он совсем иным человеком, он уже был не тем молодым медиком, который увлекался поэзией. Дня него начались серые будни рядового сотрудника частной фармацевтической фирмы...
Словно очнувшись от сна, Тэрада бросил пипетку на стол, и вдруг губы, помимо его воли, зашептали стихи Хагивары, которые он когда-то часто повторял в лагере:
...остывшее сердце молчит. Пусто на сердце, в нем отзвука нет... "Странно, — подумал он с удивлением, — стихи эти отвечают сейчас моему настроению, пожалуй, даже больше, чем тогда, в лагере..."
ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ ГИБЕЛИ
Наступило четвертое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочередно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилег на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на ее лице, и от ее стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.
Вот она вбежала в гостиную, чтобы набран, льда из холодильника, и тут же подскочила к дивану, где дремал Кохияма.
— Какое у вас милое лицо, когда вы спите! — прощебетала она.
— Прелесть просто!
С трудом продирая глаза, Кохияма вспомнил свою прежнюю возлюбленную, она тоже часто это говорила. "Всем женщинам почему-то нравятся лица спящих мужчин, — ворчливо отвечал он, бывало, своей любовнице.
— Просто сказывается, видимо, материнский инстинкт".
— Вы не ошиблись адресом со своим комплиментом? — ответил он Сатико.
— Фу, противный! — сделав гримасу, сказала девушка. — Я ведь от души!
— Но вы, по-моему, говорили, что вам больше по душе умные мужчины, вам нравятся ученые. Вот Катасэ, например, окончил медицинский факультет, и вообще малый талантливый!
— Ну нет, я не люблю ветреников, — чуть скривив накрашенные губки, ответила Сатико, но чувствовалось, что говорит она это не совсем искренне.
— Эмме, кажется, лучше стало?
— По-моему, да, — ответила Сатико. — Она даже уснула. — И, смеясь одними глазами, добавила: — Я понимаю, почему вы хотите навязать мне, Катасэ. Вам нужно его отвлечь...
"А тонкая ты штучка!.." — подумал Кохияма. За сутки, что Сатико провела под крышей этого дома, обстановка в изоляторе как-то сразу разрядилась. А это сейчас было так важно!
Уже совсем рассвело. В холодном воздухе раздавались тревожные птичьи голоса, где-то позади парка звенели первые трамваи, переполненные людьми, спешащими на работу.
Наступило время, когда все берутся за дела. В эти утренние часы у всякого человека, в каком бы тяжелом положении он ни был, всегда появляется какая-то надежда. Но здесь, в изоляторе, единственными живыми существами, которые "строили планы на будущее", были, кажется, одни чумные микробы.
Кохияма смотрел на старенькую икону пресвятой девы, висевшую в гостиной на стене. Он вспомнил, как перед этой иконой Эмма однажды в отчаянии воскликнула: "Как же так! А еще говорят, что, когда дьявол начинает делать свое дело, берется за дело и бог!.."
Кохияма считал, что пока нет оснований говорить о "победе дьявола". Он не забывал, что и самой своей встречей с Эммой он обязан "козням дьявола".
В гостиную вошел Катасэ. С тех пор как Кохияма с позором выставил этого молодца из комнаты Эммы, он стал кроток как ягненок. Всякий раз, когда они встречались, Катасэ подобострастно улыбался и воровато-заискивающе заглядывал в глаза.
Так было и сейчас.
— Кохияма-саи, а у меня есть для вас кое-что новенькое, — обратился к нему Катасэ.
— Что именно?
— Небольшое исследование по вопросу, который, кажется, вас очень интересует. — Катасэ протянул ему раскрытый журнал и ткнул пальцем в оглавление. Там значилась статья бактериолога Х.В.: "Некоторые соображения но вопросу о наследственности у устойчивых микробов". — Интересный материал, — с апломбом заявил Катаев, — Написано так, что любой дилетант разберется, хотя речь здесь идет о новейшей научной проблематике. — Затем, понизив голос, он добавил: — Только, пожалуйста, этому типу на втором этаже — ни слова. Если он узнает, что я посвящаю вас В такие вещи, беды не оберешься!
— Хорошо, — сухо ответил Кохияма, делая вид, что его не так уж интересуег статья. В свое время он просил Катасэ познакомить его подробнее с проблемой наследственной передачи свойств устойчивости у микроорганизмов, но тот отказался, сославшись на свою неосведомленность. Откуда вдруг сейчас эта готовность услужить? Нет, здесь определенно скрывается какой-то подвох! Наверняка он что-то затевает, чтобы отплатить за инцидент в комнате Эммы. И вероятно, у него есть и еще какая-то цель. Впрочем, плевать! Кохияме надоело листать старые медицинские книга, так или иначе он был рад, что ему удалось получить в руки свежий материал, касающимся интересовавшей его проблемы.
Он пробежал глазами статью — в тексте то и дело встречались термины на немецком и английском. Кохияма привык уже к таким текстам и разбирался в них не хуже студента-медика. После бессонной ночи глаза у него покраснели. И все-таки он решил сейчас же прочесть статью. Однако не успел он пробежать глазами несколько строчек, как в гостиную вошел Муракоси. Лицо у него было бледное и необычно напряженное.
— Тэрада-сан на втором этаже? — Он обратился почему-то к Кохияме и, получив утвердительный ответ, направился на второй этаж. Катасэ пошел за ним.
— Что это они так нахохлились? — спросила Сатико, недоуменно пожав плечами.
Со второго этажа донеслись возбужденные голоса. Там явно начался какой-то спор. Тэрада вдруг перешел на крик. Очевидно, Муракоси его рассердил. Перепалка, как видно, достигла кульминации. Ведь можно быть ученым и не быть джентльменом. Поведение Катасэ — красноречивое тому доказательство. Тем более что дело происходило в доме, над которым нависла грозная тень смерти и где многое могло считаться не столь уж великим грехом.
Кохияма взбежал наверх. При его появлении мужчины притихли. Тэрада, не спавший, видно, всю ночь, казался совершенно изнуренным.
— Это приказ директора! — сказал Катасэ.
— Я вижу, вы так ничего и не поняли, — отвечал Тэрада. — Ваш директор сам просил меня, как друга покойного, позаботиться обо всем. Кроме того, я официально назначен начальником исследовательского отдела фармацевтической фирмы Гоко.
— Но ведь ответственным за подведение итогов исследований покойного официально назначен я! — возразил Муракоси.
— "Официально" может означать и "формально"! Разве вам эта работа под силу?!
— Да он просто хочег присвоить себе труды покойного друга!
— Ваш директор подобных подозрений не питает. Позавчера вечером он звонил мне и просил лишь поскорее закончить работу.
Кохияме вспомнился телефонный разговор, свидетелем которого он был позавчера, когда тайком пробрался в кабинет Убукаты. "К сожалению, пока еще нег, — сказал тогда Тэрада. — Пусть подождут!"
— Да, но дело больше не чернит, — вмешался Катасэ.
— Что значит не терпит?
— А то, что не сегодня-завтра они, возможно, сами придут за материалом. Сегодня утром мне об этом сообщили по телефону.
— Сами? — переспросил Тэрада.
— Да. Будет скандал, и вся ответственность ляжет на вас. — Катасэ обернулся к Кохияме, как бы желая заручиться его поддержкой.
По-видимому, в расчете на згу поддержку он и принес ему тайком медицинский журнал. Он надеялся, что в случае скандала у Тэрады не окажегся союзников и он останется в одиночестве. Он знал, что Кохияма настаивал на том, чтобы Тэрада открыто объявил о содержании работ Убукаты, и, получив отказ, стал относиться к нему с неприязнью. Эго давало
Катасэ основание надеяться, что Кохияма примет их сторону, когда они свалят всю отвегственностъ на Тэраду.
— Ну и пусть приходят! — закричал Тэрада. — Придут и уйдут ни с чем.
— Вот как! — передернул плечами Муракоси. — Мы ведь все будем поставлены в дурацкое положение! Эго крайняя безответственность.
— Безответственность? А что знает об ответственности такая бездарность, как вы!
— Бездарность? Возьмите назад свои слова, Тэрада-сан! Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
— Отдаю. И готов сто раз повторить: вы бездарь и, пока вы занимаетесь риккетсиями, они могут спать спокойно.
— Да вы не в своем уме, Тэрада-сан!
Муракоси, которого обозвали бездарью, был, видимо, крайне обозлен. Побледнев как полотно, он сжал кулаки и подступил к Тэраде.
— Успокойтесь, пожалуйста! — Кохияма встал между ними.
— Ничего, Кохияма-кун, — сказал Тэрада, отстраняя его рукой. Он выпрямился и занял оборонительную позицию.
— Прошу извинить, но мне совершенно нет дела до того, будете ли вы драться или убивать друг друга, — сказал Кохияма. — Но внизу лежит с высокой температурой Эмма. Л вы ничем не хотите ей помочь, даже сбить температуру не можете. Так какое же вы имеете право кричать здесь и беспокоить больную? Где ваша совесть?!
Последние слова Кохиямы, по-видимому, подействовали, спорщики замолчали, в коридоре водворилась тишина.
Днем, задолго до обычного времени, приехал доктор Канагаи. Вернувшись в Токио и узнав, что накануне вечером ему звонил Кохияма, он почувствовал что-то недоброе и поспешил в "изолятор".
На этот раз все собрались в квартире Убукаты. Не было только супругов Хамура. Дело в том, что с болезнью Эммы была связана и их дальнейшая судьба, а кроме того, все хотели лично удостовериться в диагнозе, и если это все-таки чума, они должны были собственными глазами увидеть, что представляет собой эта редкая В наши дни болезнь.
Они были похожи сейчас на студентов, которые жадно впиваются глазами в больного, привезенного для демонстрации из университетской клиники. Вместе с Канагаи и Сатико в комнату Эммы вошел Тэрада. Они были там довольно долго.
— Ну что? — Кохияма бросился к ним, как только они появились в гостиной. Он очень тревожился за Эмму и не мог больше оставаться в неведении.
— Ни у кого больше жалоб нет? — густым басом, почесывая затылок и обводя взглядом собравшихся, спросил Канагаи.
— Нет.
Все молчали, стараясь догадаться, почему Канагаи начал с этого вопроса.А Канагаи немного терялся перед этим собранием биологов. А тут еще примешивалась неприязнь, которая издавна существует между врачами-практиками и учеными-теоретиками.
— Я осмотрел больную, — сказал Канагаи, — и думаю, что пока подозрений на чуму нет.
— Правда? — с облегчением воскликнул Кохияма.
— Пока у меня еще нет полной картины, но у нее все признаки вирусного гриппа. Сейчас вирус В гуляег по всему городу.
— Но мы ведь совершенно изолированы от внешнего мира. Как же она могла заразиться?
— Если чумная палочка может проникнуть отсюда наружу, то вирусу, который передается легче, проникнуть сюда ничего не стоит, — с усмешкой сказал Катасэ.
— Но ведь вы, Тэрада-сан, говорили, чго острое воспаление легких, особенно во время фиппа, очень похоже па начальную стадию чумной пневмонии? — игнорируя замечание Катасэ и поворачиваясь к нему спиной, сказал Кохияма.
Тэрада, который, казалось, был поглощен своими мыслями, пристально посмотрел на него, но ничего не ответил.
— Разумеется, Тэрада-сап прав, — сказал Канагаи. — Мы в клинике не сталкивались с чумной пневмонией и в результате потеряли доктора Убукату, приняв поначалу его болезнь за обычное воспаление легких.
— Но Эмма, надеюсь, не внушает такого рода беспокойства? — снова встревожился Кохияма.
— Пока нет, пока нег, — ответил Канагаи. — Но все-таки нужно быть настороже.
— Значит, опасность пока остается?
— Конечно, остается, — нарушил наконец молчание Тэрада. — В клинике займутся вирусом, а мы здесь — проверкой на чумной микроб.
— Чтобы при финне вдруг активизировался чумной микроб — такое я слышу впервые, — съязвил по адресу Тэрады Муракоси.
— Пока в легких у нее все чисто, так что, думаю, все обойдется. Но необходимо продолжать тщательное наблюдение. — Сказав это, Канагаи быстро положил в свой чемоданчик стетоскоп и металлический бикс со шприцами. Защелкнув чемоданчик, Канагаи вышел в прихожую. И, только надев обувь, он вдруг спросил:
— А как Хамура-сан?
О Хамуре почему-то все забыли. Канагаи задал свой вопрос, ничего не подозревая, всем своим видом как бы говоря, что к этому здоровяку, наверное, вряд ли стоит и заходить.
— Простите, мы о нем забыли, — сказал Тэрада, — но я попрошу вас зайти к нему и внимательно его осмотреть.
— Неужели с ним что-нибудь случилось? — удивленно спросил Канагаи, но Тэрада уже направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
Он с трудом переставлял ноги и пошатывался. Глядя ему в спину, Кохияма подумал: "Вот кто, кажется, действительно болен, и посерьёзнее, чем все остальные".
— У Хамуры нервное расстройство, что-то вроде психоза», — вместо Тэрады ответил Катасэ.
— Да вы шутите! — Канагаи изумленно посмотрел на неф.
— Как ни странно, но это так, — отвегил Катасэ и пошел проводить доктора. Но тут с криком ворвалась госпожа Хамура с ребенком на руках.
— Сэнсэй1! Канагаи-сэнсэй! Мы вас так давно ждем! Лицо ее было бледно, волосы растрепаны.
— Что там у вас случилось? — обеспокоенно спросил Канагаи.
— Он сбежал. Услышал, что вы пришли, и сбежал. Госпожа Хамура указывала куда-то в открытую дверь.
Катасэ, Муракоси и Кохияма, знавшие о вчерашнем "рытье могилы", не говоря ни слова, выскочили из дому. Они сразу бросились к фундаменту невыстроенного дома. Но тут же остановились. И не только нагому, что Сатико причала им из окна: "Не туда, не туда!" Они уже и сами увидели Хамуру.
Вид у управляющего делами был более чем странный. Он был почти голый, полосатое зрусы спустились и, казалось, вот-вот упадут. Тем не менее он был в ботинках.
В таком необычном виде он с бешеной скоростью носился по двору под пасмурным небом, затянутым серой пеленой. Он бегал по площадке перед домом, и, судя по всему, у него и в мыслях не было бежагь к забору, за которым начинался парк Инокасира.
Окруженный высокой бетонной стеной двор был вдоль стены обсажен кипарисами. Если бы кто-нибудь и забрался на забор, он и тогда не смог бы увидеть этой странной сцепы.
Передний двор был не так уж мал: окружность одного лишь газона достигала более пятидесяти метров. Вокруг этого газона и бегал Хамура. Время от времени он замедлял бег, переходил на шаг и, воздев руки к небу, точно пророк, выкрикивал:
— Через три дня Токио погибнет! Умрет девять миллионов шестьсот девяносто семь тысяч человек! Погибнет все население!
Видимо, то же самое он говорил жене. По-видимому, Хамура был уверен, что именно эта цифра соответствует точным статистическим данным о населении столицы.
Хамура в своих полосатых трусах являл собой зрелище и странное и смешное, но вместе с тем эта сцена вызывала такое ощущение, точно перед вами разыгрывалась какая-то жуткая мистерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18