Вот почему в присланном приказе он усмотрел только доказательства особенного благоволения к нему со стороны властей. Разумеется, он охотно согласился написать адрес и собрать подписи.
— Хорошо, эфенди,— ответил он адъютанту,— я предложу это на первом же заседании меджлиса.
— Нет, — возразил адъютант, —- на заседании будут и турки и евреи. Ни те, ни другие не бунтуют, они верны падишаху. Только вы, болгары, бунтуете. Вы и составьте адрес. Ты утром напиши, а днем придет к тебе командир заптий и поможет собирать добровольные подписи.
Вот с чем должен был прийти хаджи Христо к Петру.
Петр принял своего гостя в гостиной. Хаджи Христо прямо приступил к делу. Не дожидаясь даже кофе, рассказав о сделанном ему предложении, он попросил:
— Напиши!
— Нет, — ответил Петр, — я этого не сделаю.
— Почему же?
— Потому что я сам участвовал в подготовке балканских событий.
Хаджи Христо остолбенел. Вытаращив глаза, он забормотал:
— А я... я... хотел... отдать тебе Пленку и все свое состояние.
— Благодарю тебя за такое желание, но...
— Но если,— перебил хаджи,— если ты напишешь адрес и подпишешься под ним, то этим ты вполне оградишь себя от всякой ответственности. Все кончится благополучно, и я отдам тебе дочь, только сватов засылай... Мы так уже порешили с женой. Ну... что ты скажешь?
— Нет, хаджи, не могу.
— Знаешь, сколько я тебе дам из рук в руки?
— Не знаю.
— Двадцать тысяч меджидие.
— Это не может изменить моего решения.
— Что же, ты хочешь больше?
— Ни за какие деньги я не напишу и не подпишу такого адреса.
— Напишут и без тебя,— сказал хаджи.— Но что ты сделаешь, когда я вместе с командиром заптий приду к тебе за подписью? Ты ведь погубишь себя, если не подпишешь.
— И все-таки я не подпишу.
— Это твое последнее слово?
— Да, последнее.
— Ну ладно...— сказал хаджи Христо,: вставая,— по крайней мере ты не скажешь, что я не желал тебе добра.
Хаджи передал содержание разговора жене и Иленке и, обращаясь к последней,; сказал:
— Интересно, чего же ему надо, если ему не нужны ни ты, ни деньги... Не ходи больше к Мокре. Над этим домом нависло несчастье.
Спустя полчаса девушка была уже в лавке Мокры и, уединившись с ней, тихонько сообщила о грозящей Петру опасности и о том, что в случае необходимости могла бы спрятать его. Мокра внимательно выслушала ее, слегка улыбаясь, а потом спросила:
— Где же ты можешь его спрятать?
— В нашем тайнике. У нас не станут делать обыск, а проведу его я сама.
— Может, и так обойдется.
И действительно, в течение некоторого времени помощи Иленки не требовалось. Но когда Россия объявила войну Турции, в Рущуке начались повальные аресты подозрительных, а подозрительными считались прежде всего те, кто отказался подписать «добровольный» адрес. Была устроена облава.
Сначала арестовали несколько человек, но во второй, третий и четвертый раз не удалось арестовать никого. Подозрительные ускользали из рук полиции и куда-то пропадали. Человек только что был... и вдруг исчезал.
Петра нельзя было арестовать только за то, что он не подписал «добровольный» адрес, так как у него были связи с консульствами. Поэтому Аристархи-бей приказал усилить над ним надзор, а сам тоже подсматривал и подслушивал, но ничего открыть не мог. Сведения, добываемые Мокрой от служащих в конаке, парализовали действия полиции. Петра предупредили, что за ним следят. Аристархи-бей подозревал, что Петр скрывает преследуемых полицией, но не мог найти никаких доказательств. Несмотря на усиленный караул у городских ворот, на крепостном валу и на берегу Дуная, люди, которых искала полиция, бесследно исчезали, словно сквозь землю
проваливались, и вскоре появлялись в болгарских отрядах, формировавшихся под защитой русских войск. Они и в самом деле проваливались сквозь землю. Вероятно, через подземелье Мокры никогда еще не проходило столько народу, сколько теперь, когда полиция производила облавы. Этим путем проникали не только люди, но и всевозможные сведения, касающиеся оборонительных укреплений в Рущуке. Турки никак не могли понять, каким образом это становится известным. И гражданские и военные власти были уверены, что всем этим руководит очень ловкий и сведущий человек.
Не Петр ли?
Но Петр никогда не заходил теперь в конак, не занимал никакой должности, не бывал на берегу. Его только иногда видели в кофейнях в обществе чиновников иностранных консульств.
Колодец и подземелье отлично выполняли свое назначение до первой попытки бомбардировать Рущук из Румынии. Попытка эта кончилась ничем, но заставила турецких инженеров увеличить число оборонительных сооружений, и они решили, что укрепить минами подступы к пристани недостаточно — не мешало бы воздвигнуть на берегу Дуная несколько батарей. Занялись осмотром берега.
Когда Мокра сообщила об этом Петру, тот нахмурился и сказал:
— Дело плохо.
— А что случилось?
— Если инженеры не слепые, то они возведут батарею в нашем саду.
— Не возведут,— возразила Мокра.
— Увидим. Впрочем, это будет зависеть от той системы укреплений, какую выберет штаб.
На другой день после этого разговора во двор Мокры явилось несколько турецких офицеров в сопровождении нижних чинов, которые несли жерди, треножники, столики, ящики и ящички. Они пошли в сад. Петр из окна своей комнаты следил в подзорную трубу, как они делали измерения, а потом начали совещаться. Они совещались долго и наконец приняли какое-то решение. Один офицер отошел в сторону, остановился, вытянул ногу, позвал солдата и приказал вбить кол на том месте, куда упиралась его нога.
«Плохо дело», — подумал Петр.
Затем офицер велел солдатам вбить колья еще в нескольких местах, и вскоре был очерчен контур насыпи, которую они решили здесь воздвигнуть.
Петр тяжело вздохнул. Лицо его выражало беспокойство. Он начал ходить по комнате.
— Плохо дело,— сказал он матери в тот же вечер.— Для этой насыпи потребуется очень много земли. Солдаты обнаружат подземелье.
— Мы скажем, что ничего не знали. А следы можно уничтожить.
— Теперь уже поздно. Работа началась, и поставлен караул.
Мокра впервые, может быть, растерялась, но очень скоро взяла себя в руки и сказала:
— Что же они мне, старухе, сделают?.. Ничего я не видела, ничего я не слышала, эфенди,— передразнила она себя, представляя будущую следственную комиссию.— А тебе надо скрыться.
Петр улыбнулся, и в улыбке его отразилось сомнение.
— Да, тебе надо скрыться... Знаешь где... В доме
хаджи Христо.
— Что? — изумился Петр.— В доме хаджи Христо!
— Иленка тебя спрячет.
Она рассказала Петру, как все устроится, и постаралась убедить, сына, что глупо и бесцельно рисковать жизнью, если можно спастись, никому не причинив
вреда.
В продолжение следующего дня Петр не выходил из своей комнаты, наблюдая за ходом работ. К вечеру он увидел, должно быть, что-то особенное, так как насупил брови, встал, надел пальто, сказал Анке, чтобы его не ждали, поцеловал ее в лоб, ушел и больше не вернулся.
Его не было и при обыске, который начался в доме Мокры в ту же ночь и кончился только на следующий день около полудня. На этот раз турки произвели страшное опустошение: они поднимали полы, ломали стены, забрали все книги и рукописи Петра, а также вещи, Анку приютили соседи. Старуху посадили в тюрьму. Судили ее военным судом, однако суду не удалось ничего узнать от Мокры. Суд заочно приговорил Петра к расстрелу и вынес решение о конфискации имущества.
Конфискация была немедленно осуществлена, расстрел же пришлось отложить на неопределенное время. Под барабанный бой было объявлено, что всякий, кто доставит Петра живым или мертвым, получит двадцать пять тысяч куруш.
Конфискация распространилась на дом, лавку и капиталы, находившиеся в банках. Мокре с большим трудом удалось спасти кое-что, и она вместе с Анкой поселилась в небольшой квартире.
Никто не мог получить вознаграждение за голову Петра, так как никто, кроме Иленки и Мокры, не знал, где он.
Подземелье, открытое в саду Мокры, было разрушено. Древние своды его взорвали динамитом, обрыв осыпался, так что теперь на этом месте берег стал отлогим.
Анка много плакала. Ей было жаль утраченного богатства и удобства, жаль было разбитых надежд. Мать старалась утешить ее, но в утешение лишь говорила:
— Посмотрим, чем все это кончится...
— Я жду конца только для того, чтобы отправиться в монастырь.
Впрочем, им ничего другого и не оставалось делать, как только ждать. Что могли предпринять две женщины, покинутые на произвол судьбы в осажденной крепости? Они терпеливо ждали и наконец дождались такой радости, такого счастья, какого Мокра ожидала только для своих правнуков. Однажды в их квартиру неожиданно пришел Петр. Увидев его, мать и сестра так и окаменели.
— Что ты наделал! — воскликнула Мокра: — Ведь твоя голова оценена в двадцать пять тысяч куруш.
— Моя голова теперь уже ничего не стоит.
— Что такое? Почему?
— Потому что мы... теперь...
Следующие слова он не мог выговорить: радость душила его. Хотелось и плакать и смеяться... Он никак не мог овладеть собою и только повторял:
— Мы теперь... мы теперь... Свободны! — вырвалось у него наконец, и он зарыдал, а вместе с ним зарыдали мать и сестра.
Мокра и Анка долго не могли ни говорить, ни слушать. Наконец они немного успокоились. Петр рассказал им, что заключен мир, что Болгария освобождена, что
турецкие войска покидают Рущук, что вместо них придут русские.
Мокра молитвенно сложила руки и воскликнула:
— Боже... боже... сыновья мои!
Затем Петр начал рассказывать о своем пребывании в доме хаджи Христо.
— Что же хаджи Христо? — спросила Анка.
— Он ничего не подозревал.
— Это Иленка скрывала тебя? А что сказал хаджи Христо, когда ты уходил?
— Он меня не видел... Мне не хотелось показываться ему, во-первых, из-за Иленки, а во-вторых, потому, что он теперь занят составлением адреса русскому царю. Он работает над ним вместе с Аристархи-беем. Они так спорили между собой.что и не заметили, как я прошел через соседнюю с гостиной комнату, дверь в которую была открыта.
— Посмотри, что у нас осталось,— сказала Мокра, указывая на свою квартиру.
— Знаю... знаю... Что же делать!.. Будем работать и как-нибудь пробьемся.
— Ведь нам теперь должны вернуть то, что турки отняли у нас,— заметила Анка.
— Что же нам могут вернуть?.. Разрушенный дом и землю... ведь все остальное погибло...
— Ах я несчастная! — горевала девушка.—Теперь мне остается одно: поступить в монастырь.
— Скоро наше войско придет,—сказал Петр как бы в ответ сестре.
— Когда?
— Не знаю.
Анка задумалась и прилежно занялась работой, которую держала в руках. Петр заговорил с матерью о делах. Можно было надеяться, что после общего застоя из-за войны торговля пойдет хорошо. Мокра унесла с собой немного денег, Петр тоже захватил кое-что. Они решили на эти деньги снять лавку на одной из оживленных улиц и открыть торговлю мелочным товаром.
— Мне жаль нашей лавки,— заметила Мокра. — А мне жаль моих книг.
— Зато Болгария свободна.
— Ты права,—заметил Петр,— это важнее всего.
— А наше войско,—спросила Анка,— это то самое, что стояло в Кладово?
— Не знаю... может быть... Придут и они.
— А помнишь, что я сказала, когда ты позвал меня в свою комнату и показал на карте Балканы?
— Разве наше спасение пришло не с Балкан? Разве не так? — обратился Петр к матери.
— Наши несчастья росли, росли, пока чаша не переполнилась. А чаша не переполнилась бы и мы бы не стали свободными, если б сидели, как наши отцы и деды, сложа руки. Кровь, пролитая на Балканах, окупилась. И султана, который приказал убивать наших отцов и детей, постигла заслуженная кара.
— Да, постигла,— согласился Петр.
Анка ушла в свои мысли и не прислушивалась больше к разговорам Петра с матерью.
Петр пошел в город, чтобы отыскать лавку сообразно с оставшимися у них средствами. Наконец он нашел помещение, купил товар и начал торговать. Пока Петр был занят устройством своих дел — а на это понадобилось несколько дней,— в правительственных сферах все изменилось. Турецкие войска и турецкие власти уступили место русским войскам и русским властям, которые должны были пробыть до образования народной власти. О ней ходили разные толки, но один слух повторялся настойчивее других: все говорили о скором приходе болгарских войск. Народ ждал их с нетерпением, ждал каждый день, только никто не знал, какой дорогой они придут. Наконец долгожданный час настал.. Жители решили устроить войскам торжественную встречу. Люди вышли на улицу и радостно приветствовали отряд пехоты, впереди которой вдел высланный им навстречу военный оркестр. Громкие крики заглушали музыку. Отряд двигался стройными рядами. Впереди развевалось знамя,, далее шел офицер с обнаженной саблей на правом плече. Толпа окружила это воскресшее после пятивекового сна войско — живое подтверждение пришедшей свободы — и провожала его до городской площади. Невозможно описать всеобщий восторг, удесятеренный долгим ожиданием.
На площади собрался городской совет в полном составе. Вокруг него толпились женщины. Впереди членов городского совета стоял хаджи Христо. Там, среди женщин, были его жена, Иленка, Мокра и Анка. Петр тоже был в толпе, но вперед не выдвигался. Отдельно от других стоял плац-комендант со своим штабом. Когда отряд
достиг середины площади, офицер поднял саблю вверх и скомандовал: «Стой!»
В толпе послышалось чье-то восклицание: «Стоян!» Хаджи Христица и Иленка повторили это имя; а за ними и хаджи Христо. С особенным восторгом повторила его и Анка, приподымаясь на цыпочки, чтобы увидеть любимого.
Стоян отдал честь плац-коменданту, отрапортовал, потом дал команду разойтись. Жители стали приглашать воинов к себе на квартиры.
Хаджи Христо подбежал к Стояну, обнял его и воскликнул:
— Ты мой... Тебя я никому не отдам... Ты ко мне!
— Мокра...— начал было Стоян.
— Что Мокра!.. Она теперь и угостить тебя не может... Я тебя не пущу!
Делать было нечего. Стоян принял приглашение хаджи Христо. Шагая рядом с хаджи Христицей и Илен-кой, он стал расспрашивать про Мокру.
— Все потеряла. Играла и доигралась! — ответил хаджи.— Сама виновата. Турки нашли в ее саду какое-то подземелье... и конфисковали все ее имущество, а Петра приговорили к расстрелу.
— Так Петра расстреляли? — воскликнул Стоян.
— Нет... он скрылся... право, не знаю, каким образом. Его голову оценили в двадцать пять тысяч куруш. Как это никто не польстился!.. Он все время где-то скрывался, а теперь вот лавку открыл, которая со всем товаром не стоит и пятисот куруш.
Один из солдат какой-то хорунжий, ни к кому не соглашался идти и все спрашивал про Мокру и Петра.
— Мокра! Мокра! — начали кричать в толпе.
Мокра вышла вперед.
— Вот она! — показал кто-то. Воин приветствовал ее и сказал:
— У меня есть письмо к Петру... Мне надо поговорить с ним.
— Пойди сначала к кому-нибудь другому, там тебя лучше угостят. А когда поешь, приходи в лавку, увидищь Петра, поговоришь с ним и отдашь письмо.
Хорунжий посмотрел на старуху с величайшим удивлением и сказал:
— Никола говорил мне, что ты очень богата, что у тебя есть дом, лавка и много денег.
— Все это было, а теперь нет.
— Так возьми письмо, а поговорить я потом приду. Он вынул из-за пазухи запачканный конверт и отдал его Мокре.
Через минуту письмо оказалось в руках Петра, который распечатал его, прочел и нахмурился.
— От Николы,— сказал он,— ...из госпиталя в Габрово... Письмо написано три месяца назад... Вероятно, Николы уже нет в живых.
Мокра и Анка вздохнули.
— Что же он пишет? — спросила Мокра.
— Он поручает мне то, чего я не могу исполнить. Велит сказать Иленке, чтобы она не выходила за Стояна, а не то он, Никола, и в гробу не будет иметь покоя.
— Почему же ты не можешь выполнить это поручение? — спросила с беспокойством Анка.
— Потому что оно нелепо,— ответил Петр.
— Так я сама скажу Иленке.
— И не думай! — воскликнула мать.— Это не твое дело. Стоян заслужил такую награду, как Иленка. Пусть венчаются, если только сами захотят и родители позволят.
— Ах, позволят, позволят! — простонала Анка.— Мать моя, брат, отправьте меня скорее в монастырь!
Мокра и Петр переглянулись в недоумении, затем Мокра сказала:
— Погоди еще немного, погоди.
Пришел хорунжий и рассказал, что Никола пробрался на Балканы, участвовал в восстании, потом скитался по разным местам, пока не вступил добровольцем в болгарский отряд, сформированный при содействии русской армии. Он был отличным солдатом. Раненный несколько раз в битве под Шипкой, молодой человек попал в лазарет. Там он лежал рядом с хорунжим. Никола написал письмо за два дня до смерти.
— Он умер на моих глазах,— сказал солдат,— а перед смертью просил меня передать письмо Петру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Хорошо, эфенди,— ответил он адъютанту,— я предложу это на первом же заседании меджлиса.
— Нет, — возразил адъютант, —- на заседании будут и турки и евреи. Ни те, ни другие не бунтуют, они верны падишаху. Только вы, болгары, бунтуете. Вы и составьте адрес. Ты утром напиши, а днем придет к тебе командир заптий и поможет собирать добровольные подписи.
Вот с чем должен был прийти хаджи Христо к Петру.
Петр принял своего гостя в гостиной. Хаджи Христо прямо приступил к делу. Не дожидаясь даже кофе, рассказав о сделанном ему предложении, он попросил:
— Напиши!
— Нет, — ответил Петр, — я этого не сделаю.
— Почему же?
— Потому что я сам участвовал в подготовке балканских событий.
Хаджи Христо остолбенел. Вытаращив глаза, он забормотал:
— А я... я... хотел... отдать тебе Пленку и все свое состояние.
— Благодарю тебя за такое желание, но...
— Но если,— перебил хаджи,— если ты напишешь адрес и подпишешься под ним, то этим ты вполне оградишь себя от всякой ответственности. Все кончится благополучно, и я отдам тебе дочь, только сватов засылай... Мы так уже порешили с женой. Ну... что ты скажешь?
— Нет, хаджи, не могу.
— Знаешь, сколько я тебе дам из рук в руки?
— Не знаю.
— Двадцать тысяч меджидие.
— Это не может изменить моего решения.
— Что же, ты хочешь больше?
— Ни за какие деньги я не напишу и не подпишу такого адреса.
— Напишут и без тебя,— сказал хаджи.— Но что ты сделаешь, когда я вместе с командиром заптий приду к тебе за подписью? Ты ведь погубишь себя, если не подпишешь.
— И все-таки я не подпишу.
— Это твое последнее слово?
— Да, последнее.
— Ну ладно...— сказал хаджи Христо,: вставая,— по крайней мере ты не скажешь, что я не желал тебе добра.
Хаджи передал содержание разговора жене и Иленке и, обращаясь к последней,; сказал:
— Интересно, чего же ему надо, если ему не нужны ни ты, ни деньги... Не ходи больше к Мокре. Над этим домом нависло несчастье.
Спустя полчаса девушка была уже в лавке Мокры и, уединившись с ней, тихонько сообщила о грозящей Петру опасности и о том, что в случае необходимости могла бы спрятать его. Мокра внимательно выслушала ее, слегка улыбаясь, а потом спросила:
— Где же ты можешь его спрятать?
— В нашем тайнике. У нас не станут делать обыск, а проведу его я сама.
— Может, и так обойдется.
И действительно, в течение некоторого времени помощи Иленки не требовалось. Но когда Россия объявила войну Турции, в Рущуке начались повальные аресты подозрительных, а подозрительными считались прежде всего те, кто отказался подписать «добровольный» адрес. Была устроена облава.
Сначала арестовали несколько человек, но во второй, третий и четвертый раз не удалось арестовать никого. Подозрительные ускользали из рук полиции и куда-то пропадали. Человек только что был... и вдруг исчезал.
Петра нельзя было арестовать только за то, что он не подписал «добровольный» адрес, так как у него были связи с консульствами. Поэтому Аристархи-бей приказал усилить над ним надзор, а сам тоже подсматривал и подслушивал, но ничего открыть не мог. Сведения, добываемые Мокрой от служащих в конаке, парализовали действия полиции. Петра предупредили, что за ним следят. Аристархи-бей подозревал, что Петр скрывает преследуемых полицией, но не мог найти никаких доказательств. Несмотря на усиленный караул у городских ворот, на крепостном валу и на берегу Дуная, люди, которых искала полиция, бесследно исчезали, словно сквозь землю
проваливались, и вскоре появлялись в болгарских отрядах, формировавшихся под защитой русских войск. Они и в самом деле проваливались сквозь землю. Вероятно, через подземелье Мокры никогда еще не проходило столько народу, сколько теперь, когда полиция производила облавы. Этим путем проникали не только люди, но и всевозможные сведения, касающиеся оборонительных укреплений в Рущуке. Турки никак не могли понять, каким образом это становится известным. И гражданские и военные власти были уверены, что всем этим руководит очень ловкий и сведущий человек.
Не Петр ли?
Но Петр никогда не заходил теперь в конак, не занимал никакой должности, не бывал на берегу. Его только иногда видели в кофейнях в обществе чиновников иностранных консульств.
Колодец и подземелье отлично выполняли свое назначение до первой попытки бомбардировать Рущук из Румынии. Попытка эта кончилась ничем, но заставила турецких инженеров увеличить число оборонительных сооружений, и они решили, что укрепить минами подступы к пристани недостаточно — не мешало бы воздвигнуть на берегу Дуная несколько батарей. Занялись осмотром берега.
Когда Мокра сообщила об этом Петру, тот нахмурился и сказал:
— Дело плохо.
— А что случилось?
— Если инженеры не слепые, то они возведут батарею в нашем саду.
— Не возведут,— возразила Мокра.
— Увидим. Впрочем, это будет зависеть от той системы укреплений, какую выберет штаб.
На другой день после этого разговора во двор Мокры явилось несколько турецких офицеров в сопровождении нижних чинов, которые несли жерди, треножники, столики, ящики и ящички. Они пошли в сад. Петр из окна своей комнаты следил в подзорную трубу, как они делали измерения, а потом начали совещаться. Они совещались долго и наконец приняли какое-то решение. Один офицер отошел в сторону, остановился, вытянул ногу, позвал солдата и приказал вбить кол на том месте, куда упиралась его нога.
«Плохо дело», — подумал Петр.
Затем офицер велел солдатам вбить колья еще в нескольких местах, и вскоре был очерчен контур насыпи, которую они решили здесь воздвигнуть.
Петр тяжело вздохнул. Лицо его выражало беспокойство. Он начал ходить по комнате.
— Плохо дело,— сказал он матери в тот же вечер.— Для этой насыпи потребуется очень много земли. Солдаты обнаружат подземелье.
— Мы скажем, что ничего не знали. А следы можно уничтожить.
— Теперь уже поздно. Работа началась, и поставлен караул.
Мокра впервые, может быть, растерялась, но очень скоро взяла себя в руки и сказала:
— Что же они мне, старухе, сделают?.. Ничего я не видела, ничего я не слышала, эфенди,— передразнила она себя, представляя будущую следственную комиссию.— А тебе надо скрыться.
Петр улыбнулся, и в улыбке его отразилось сомнение.
— Да, тебе надо скрыться... Знаешь где... В доме
хаджи Христо.
— Что? — изумился Петр.— В доме хаджи Христо!
— Иленка тебя спрячет.
Она рассказала Петру, как все устроится, и постаралась убедить, сына, что глупо и бесцельно рисковать жизнью, если можно спастись, никому не причинив
вреда.
В продолжение следующего дня Петр не выходил из своей комнаты, наблюдая за ходом работ. К вечеру он увидел, должно быть, что-то особенное, так как насупил брови, встал, надел пальто, сказал Анке, чтобы его не ждали, поцеловал ее в лоб, ушел и больше не вернулся.
Его не было и при обыске, который начался в доме Мокры в ту же ночь и кончился только на следующий день около полудня. На этот раз турки произвели страшное опустошение: они поднимали полы, ломали стены, забрали все книги и рукописи Петра, а также вещи, Анку приютили соседи. Старуху посадили в тюрьму. Судили ее военным судом, однако суду не удалось ничего узнать от Мокры. Суд заочно приговорил Петра к расстрелу и вынес решение о конфискации имущества.
Конфискация была немедленно осуществлена, расстрел же пришлось отложить на неопределенное время. Под барабанный бой было объявлено, что всякий, кто доставит Петра живым или мертвым, получит двадцать пять тысяч куруш.
Конфискация распространилась на дом, лавку и капиталы, находившиеся в банках. Мокре с большим трудом удалось спасти кое-что, и она вместе с Анкой поселилась в небольшой квартире.
Никто не мог получить вознаграждение за голову Петра, так как никто, кроме Иленки и Мокры, не знал, где он.
Подземелье, открытое в саду Мокры, было разрушено. Древние своды его взорвали динамитом, обрыв осыпался, так что теперь на этом месте берег стал отлогим.
Анка много плакала. Ей было жаль утраченного богатства и удобства, жаль было разбитых надежд. Мать старалась утешить ее, но в утешение лишь говорила:
— Посмотрим, чем все это кончится...
— Я жду конца только для того, чтобы отправиться в монастырь.
Впрочем, им ничего другого и не оставалось делать, как только ждать. Что могли предпринять две женщины, покинутые на произвол судьбы в осажденной крепости? Они терпеливо ждали и наконец дождались такой радости, такого счастья, какого Мокра ожидала только для своих правнуков. Однажды в их квартиру неожиданно пришел Петр. Увидев его, мать и сестра так и окаменели.
— Что ты наделал! — воскликнула Мокра: — Ведь твоя голова оценена в двадцать пять тысяч куруш.
— Моя голова теперь уже ничего не стоит.
— Что такое? Почему?
— Потому что мы... теперь...
Следующие слова он не мог выговорить: радость душила его. Хотелось и плакать и смеяться... Он никак не мог овладеть собою и только повторял:
— Мы теперь... мы теперь... Свободны! — вырвалось у него наконец, и он зарыдал, а вместе с ним зарыдали мать и сестра.
Мокра и Анка долго не могли ни говорить, ни слушать. Наконец они немного успокоились. Петр рассказал им, что заключен мир, что Болгария освобождена, что
турецкие войска покидают Рущук, что вместо них придут русские.
Мокра молитвенно сложила руки и воскликнула:
— Боже... боже... сыновья мои!
Затем Петр начал рассказывать о своем пребывании в доме хаджи Христо.
— Что же хаджи Христо? — спросила Анка.
— Он ничего не подозревал.
— Это Иленка скрывала тебя? А что сказал хаджи Христо, когда ты уходил?
— Он меня не видел... Мне не хотелось показываться ему, во-первых, из-за Иленки, а во-вторых, потому, что он теперь занят составлением адреса русскому царю. Он работает над ним вместе с Аристархи-беем. Они так спорили между собой.что и не заметили, как я прошел через соседнюю с гостиной комнату, дверь в которую была открыта.
— Посмотри, что у нас осталось,— сказала Мокра, указывая на свою квартиру.
— Знаю... знаю... Что же делать!.. Будем работать и как-нибудь пробьемся.
— Ведь нам теперь должны вернуть то, что турки отняли у нас,— заметила Анка.
— Что же нам могут вернуть?.. Разрушенный дом и землю... ведь все остальное погибло...
— Ах я несчастная! — горевала девушка.—Теперь мне остается одно: поступить в монастырь.
— Скоро наше войско придет,—сказал Петр как бы в ответ сестре.
— Когда?
— Не знаю.
Анка задумалась и прилежно занялась работой, которую держала в руках. Петр заговорил с матерью о делах. Можно было надеяться, что после общего застоя из-за войны торговля пойдет хорошо. Мокра унесла с собой немного денег, Петр тоже захватил кое-что. Они решили на эти деньги снять лавку на одной из оживленных улиц и открыть торговлю мелочным товаром.
— Мне жаль нашей лавки,— заметила Мокра. — А мне жаль моих книг.
— Зато Болгария свободна.
— Ты права,—заметил Петр,— это важнее всего.
— А наше войско,—спросила Анка,— это то самое, что стояло в Кладово?
— Не знаю... может быть... Придут и они.
— А помнишь, что я сказала, когда ты позвал меня в свою комнату и показал на карте Балканы?
— Разве наше спасение пришло не с Балкан? Разве не так? — обратился Петр к матери.
— Наши несчастья росли, росли, пока чаша не переполнилась. А чаша не переполнилась бы и мы бы не стали свободными, если б сидели, как наши отцы и деды, сложа руки. Кровь, пролитая на Балканах, окупилась. И султана, который приказал убивать наших отцов и детей, постигла заслуженная кара.
— Да, постигла,— согласился Петр.
Анка ушла в свои мысли и не прислушивалась больше к разговорам Петра с матерью.
Петр пошел в город, чтобы отыскать лавку сообразно с оставшимися у них средствами. Наконец он нашел помещение, купил товар и начал торговать. Пока Петр был занят устройством своих дел — а на это понадобилось несколько дней,— в правительственных сферах все изменилось. Турецкие войска и турецкие власти уступили место русским войскам и русским властям, которые должны были пробыть до образования народной власти. О ней ходили разные толки, но один слух повторялся настойчивее других: все говорили о скором приходе болгарских войск. Народ ждал их с нетерпением, ждал каждый день, только никто не знал, какой дорогой они придут. Наконец долгожданный час настал.. Жители решили устроить войскам торжественную встречу. Люди вышли на улицу и радостно приветствовали отряд пехоты, впереди которой вдел высланный им навстречу военный оркестр. Громкие крики заглушали музыку. Отряд двигался стройными рядами. Впереди развевалось знамя,, далее шел офицер с обнаженной саблей на правом плече. Толпа окружила это воскресшее после пятивекового сна войско — живое подтверждение пришедшей свободы — и провожала его до городской площади. Невозможно описать всеобщий восторг, удесятеренный долгим ожиданием.
На площади собрался городской совет в полном составе. Вокруг него толпились женщины. Впереди членов городского совета стоял хаджи Христо. Там, среди женщин, были его жена, Иленка, Мокра и Анка. Петр тоже был в толпе, но вперед не выдвигался. Отдельно от других стоял плац-комендант со своим штабом. Когда отряд
достиг середины площади, офицер поднял саблю вверх и скомандовал: «Стой!»
В толпе послышалось чье-то восклицание: «Стоян!» Хаджи Христица и Иленка повторили это имя; а за ними и хаджи Христо. С особенным восторгом повторила его и Анка, приподымаясь на цыпочки, чтобы увидеть любимого.
Стоян отдал честь плац-коменданту, отрапортовал, потом дал команду разойтись. Жители стали приглашать воинов к себе на квартиры.
Хаджи Христо подбежал к Стояну, обнял его и воскликнул:
— Ты мой... Тебя я никому не отдам... Ты ко мне!
— Мокра...— начал было Стоян.
— Что Мокра!.. Она теперь и угостить тебя не может... Я тебя не пущу!
Делать было нечего. Стоян принял приглашение хаджи Христо. Шагая рядом с хаджи Христицей и Илен-кой, он стал расспрашивать про Мокру.
— Все потеряла. Играла и доигралась! — ответил хаджи.— Сама виновата. Турки нашли в ее саду какое-то подземелье... и конфисковали все ее имущество, а Петра приговорили к расстрелу.
— Так Петра расстреляли? — воскликнул Стоян.
— Нет... он скрылся... право, не знаю, каким образом. Его голову оценили в двадцать пять тысяч куруш. Как это никто не польстился!.. Он все время где-то скрывался, а теперь вот лавку открыл, которая со всем товаром не стоит и пятисот куруш.
Один из солдат какой-то хорунжий, ни к кому не соглашался идти и все спрашивал про Мокру и Петра.
— Мокра! Мокра! — начали кричать в толпе.
Мокра вышла вперед.
— Вот она! — показал кто-то. Воин приветствовал ее и сказал:
— У меня есть письмо к Петру... Мне надо поговорить с ним.
— Пойди сначала к кому-нибудь другому, там тебя лучше угостят. А когда поешь, приходи в лавку, увидищь Петра, поговоришь с ним и отдашь письмо.
Хорунжий посмотрел на старуху с величайшим удивлением и сказал:
— Никола говорил мне, что ты очень богата, что у тебя есть дом, лавка и много денег.
— Все это было, а теперь нет.
— Так возьми письмо, а поговорить я потом приду. Он вынул из-за пазухи запачканный конверт и отдал его Мокре.
Через минуту письмо оказалось в руках Петра, который распечатал его, прочел и нахмурился.
— От Николы,— сказал он,— ...из госпиталя в Габрово... Письмо написано три месяца назад... Вероятно, Николы уже нет в живых.
Мокра и Анка вздохнули.
— Что же он пишет? — спросила Мокра.
— Он поручает мне то, чего я не могу исполнить. Велит сказать Иленке, чтобы она не выходила за Стояна, а не то он, Никола, и в гробу не будет иметь покоя.
— Почему же ты не можешь выполнить это поручение? — спросила с беспокойством Анка.
— Потому что оно нелепо,— ответил Петр.
— Так я сама скажу Иленке.
— И не думай! — воскликнула мать.— Это не твое дело. Стоян заслужил такую награду, как Иленка. Пусть венчаются, если только сами захотят и родители позволят.
— Ах, позволят, позволят! — простонала Анка.— Мать моя, брат, отправьте меня скорее в монастырь!
Мокра и Петр переглянулись в недоумении, затем Мокра сказала:
— Погоди еще немного, погоди.
Пришел хорунжий и рассказал, что Никола пробрался на Балканы, участвовал в восстании, потом скитался по разным местам, пока не вступил добровольцем в болгарский отряд, сформированный при содействии русской армии. Он был отличным солдатом. Раненный несколько раз в битве под Шипкой, молодой человек попал в лазарет. Там он лежал рядом с хорунжим. Никола написал письмо за два дня до смерти.
— Он умер на моих глазах,— сказал солдат,— а перед смертью просил меня передать письмо Петру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30