Дайте ей время вспомнить. Бывает так, что забудешь и никак вспомнить не можешь, а потом ни с того ни с сего и вспомнишь... Со мной вот что раз случилось. Как брата зовут целых два месяца вспомнить не могла! Слыханное
ли это дело? Разве с тобой, соседка, такого не бывало?
— И мне случалось позабыть,— ответила хозяйка,— но я-то вспомнила бы, если надо было бы отца спасать. Ведь отец-то ее в тюрьме!
— Я слышала, что тебе разрешили свидание? — перебила Мокра.
— Разрешили.
—- Я затем и пришла, чтобы узнать, что там слышно.
— Что ж там слышно?.. Хаджи Христо в цепях...— Она тяжело вздохнула.
— И-и!.. то не велика еще беда... Раз тебя к нему пустили — значит, скоро освободят.
— Его бы завтра из тюрьмы выпустили, если б не она,— ответила хаджи Христица, указывая на дочь.— Назови она заговорщиков, тотчас из обвиняемого он станет свидетелем.
— Свидетелем?.. Пс... — произнесла с пренебрежением Мокра. — Нехорошее это дело, такие показания.
— Все лучше каторги.
— Нет, похуже виселицы.
Иленка посмотрела на гостью с выражением необыкновенной благодарности.
— Впрочем, не бойся,— продолжала Мокра,— ничего ему не будет... Откупится.
— И без того ему приходится откупаться,— плакалась хозяйка.
— Если денег жаль, так не платите.
— А ему на виселицу прикажешь идти?
— Если хаджи Христо повесят, то скорее придет время, когда болгар перестанут вешать только за то, что они болгары.
Хаджи Христица не совсем поняла гостью, зато Иленка догадалась, что эти слова были сказаны для нее. Она с благодарностью посмотрела на Мокру и начала приводить в порядок свое платье. Гостья между тем утешала хозяйку, доказывая, что ее мужу ничего особенного не угрожает,— ведь в крайнем случае он всегда сумеет отделаться взяткой, а денег у них много.
— Денежки, денежки, — говорила она. — Кто такой мастер до наживы, как твой муж, тот быстро разбогатеет. Что для него тысяча или две тысячи меджидие!
Ты о своем муже не беспокойся. Это крупная птица. Пощиплют его немножко, вот и все...
Хаджи Христица была задета пренебрежительным тоном Мокры. Мокра же отзывалась так о хаджи Хри-сто с определенной целью: ей важно было показать Иленке, в руках которой находилась судьба заговорщиков, что отцу ее ничего страшного не грозит.
Какая-то слепая удача помогла Стояну выбраться из квартиры Станко. Он уже постлал себе на полу постель и собрался лечь, когда услышал: «Стоян, удирай!» В тот же миг он выбежал во дворик, перескочил через забор и, никем не замеченный, добрался до стены, окружавшей сад Мокры. Стена была высокая, каменная, усыпанная сверху стеклом, и представляла собою солидное препятствие. Но для человека, спасающего свою жизнь, преодолима и такая преграда. Он ухватился за стену, не обращая внимания на то, что изрезал себе руки. Израненный, окровавленный, в изорванном платье, он перескочил через забор и очутился в кустах малины, которые были посажеры вдоль всей стены. Тут4 в малиннике, он мог отлично скрыться. Никто не видел его, когда он выходил из дома, и никто из слуг не заметил, как он спрыгнул в сад. Последнее было для него особенно важно, ибо он не знал слуг и не имел понятия, кому из них можно доверять. Здесь же кусты малины отлично скрывали его, между тем как он сам мог видеть всех, кто проходил по саду. Выбрав местечко поудобнее, Стоян уселся и стал поджидать Мокру, Петра или Анку.
Говорят, что ждать не устать, было бы чего, но Стояну казалось, что время тянется бесконечно,— возможно, потому, что ему оч-ень хотелось спать. Уснуть же он боялся, а отогнать сон у него не было сил. Стоян пробовал думать, но размышления не мешали векам слипаться, и он чувствовал, что, стоит ему еще раз закрыть глаза, он тотчас же уснет. Тогда он начал присматриваться к листьям и стеблям малины и сравнивать их с листьями и стеблями других растений. Наблюдения эти навели его на мысль, нельзя ли скрещивать
различные породы растений. Потом он стал думать об Иленке. «Жаль, пропала она для меня...» Воспоминание о девушке доставило ему глубокую радость.
Постепенно мысли его стали принимать фантастические формы. Ему казалось, что он думает, а между тем он уже спал крепким сном.
Сон может иногда оказаться сильнее самых грозных опасностей. Спят под грохот орудий и под градом пуль, и нет ничего удивительного в том, что молодой человек, попав в теплое, спокойное место, уснул так крепко, что не слыхал шума кустов, раздвигаемых пробирающейся между ними Анкой.
В песне поется: «Не знаю, зачем Филис пошла в сад...» Никто не мог бы сказать, что привело Анку в сад, прямо к тому месту, где спал молодой человек. Увидев его, она отскочила, но со свойственным всем женщинам
любопытством вернулась туда снова. Анка не сразу узнала Стояна. «Он?..» — спросила себя девушка. Она подошла ближе, нагнулась и уже не могла отвести глаз от лица, от неподвижной фигуры молодого человека, жизнь которого висела на волоске. Вероятно, именно последнее обстоятельство способствовало тому, что Анка наглядеться не могла на того, кто прежде не производил на нее никакого впечатления. Теперь в ней зародилось чувство нежного сожаления. Анка стала думать о том, как спасти Стояна. Закрыть бы его собственным телом, чтобы никто, кроме нее, не мог его увидеть...
Ни матери, ни брата не было дома. Мокра ушла в лавку, а брат уехал по торговым делам. Стоян, таким образом, был ее гостем. Благодаря условиям, в которых молодая девушка выросла, она вполне понимала всю ответственность, которая легла на ее плечи. Прежде всего Анка позаботилась о безопасности молодого человека и, чтобы отвлечь прислугу от сада, раздала всем различные поручения. Затем, приготовив наскоро комнату для Стояна, она села за работу в таком месте, откуда был виден малинник. Не отрывая глаз от кустов, в которых спал комитаджи, девушка стала думать, как всегда, о монашестве, но мысли ее как-то незаметно перескочили от монастыря к жизни новобрачных, Картина, созданная ее воображением, была очень туманной, так что Анка не могла бы даже сказать, фигурирует ли в ней она сама.
— Я сама позабочусь о нем, сама... — сказала себе твердо девушка.
Это решение доставило ей такое удовольствие, что если б ей предложили немедленно отправиться в монастырь, она не могла бы сразу решиться, даже если б таким образом пришлось отказаться от монашеской жизни навсегда.
Прежде всего надо было отвести Стояна в приготовленную для него комнату. Это было нелегко, так как кто-нибудь из прислуги мог случайно заметить молодого человека, когда он будет проходить через сад. Как тут быть? Лучше всего дождаться ночи, но тогда пришлось бы целый день не спускать глаз с малинника и она не могла бы приготовить ему еду.
— А ведь он, наверно, очень голоден, — сказала себе Анка и стала обдумывать, что бы дать Стояну поесть.
Но как провести его в комнату? В конце концов девушка придумала. От радости она чуть не захлопала в ладоши. Ведь никто не узнает Стояна, если он наденет женское платье. Она тотчас побежала домой, взяла яшмак и фереджию, в которых обыкновенно выходила на улицу, и, никем не замеченная, вернулась обратно в сад. Когда Анка подходила к малиннику, где спал Стоян, сердце ее громко забилось.
«Спит он или уже проснулся?» — думала молодая девушка. Она остановилась, долго прислушивалась и наконец решилась раздвинуть кусты.
Что это значит?.. Никого!.. Куда же он ушел?
Анка испугалась и загрустила. Она не могла понять, куда он делся. Ведь она глаз не сводила с малинника. Где же он? Вот загадка!
Стоян появился перед девушкой так неожиданно, что она вскрикнула:
— Ах!..
— Тише, — шепнул он, — я ждал Мокру, Петра или тебя, чтобы попросить у вас приюта.
— Вот, возьми, — сказала молодая девушка, подавая узелок.
Стоян взял узелок, посмотрел на него, развязал и, увидав яшмак, спросил:
— Что это?
Молодая девушка до того смутилась, что ничего не могла ответить. Стоян разглядел и фереджию и спросил:
— Это для меня? -— Ну да!
— Гм... надо надеть?
— Да, — прошептала Анка, не смея поднять глаз.
— А что же мне делать с бородой и с усами? — шутливо спросил молодой человек.
Шутливый тон, как известно, успокаивает пугливых девушек и смягчает сердца суровых. Анка наконец осмелилась взглянуть на Стояна.
— Ведь усы вылезут из-под яшмака, — заметил он и начал обвязывать себе голову кисеей, под которой женщины в Турции прячут свое лицо. Сложить яшмак как следует он не сумел, и у него получилась какая-то
уродливая повязка, казавшаяся особенно смешной на мужской фигуре.
— Ну, как? — спросил Стоян. Анка посмотрела и прикусила губу.
— Красивая ханум получилась?
Девушка отвернулась и разразилась хохотом.
— Надеть фереджию? — спросил Стоян. — Нет, нет! — запротестовала девушка.
— Почему нет?— спросил Стоян.
— Яшмак надо иначе повязать.
— Как же?
— Прежде всего надо сложить как следует.
— Так?
— Нет, не так!
— Сложи, пожалуйста, сама.
Анка сложила яшмак и подала его Стояну. — Как же его надевают? — спросил молодой человек.
— Кладут на голову, загибают вокруг подбородка, а потом назад.
Стоян подставил голову, и девушка, победив робость, повязала ему по всем правилам яшмак. Под густыми складками кисеи исчезли усы и борода, лишь глаза, лоб и верхняя часть носа оставались на виду.
— Что же, теперь хорошо?
— Да. Возьми еще фереджию!
Анка подала ему длинное черное покрывало (только турчанки имеют право носить разноцветные фереджии), которую он и надел. Теперь, если бы не брюки и сапоги, видневшиеся из-под покрывала, его можно было принять за женщину.
— Пойдем!—сказал Стоян.
— Постой! — остановила его Анка. — Обожди, пока я приду...
Она побежала к дому, чтобы выпроводить служанок. Одной она приказала принести уксусу, другую послала за шелком, третью — за вязальными спицами и т. д. Выпроводив последнюю, она вернулась в сад.
Стоян был уверен, что ему придется идти по городу, и поэтому решил, что Анка ушла за туфлями и шаль-варами для него.
«Почему она не принесла все сразу?» — недоумевал он.
Анка вернулась как раз в тот момент, когда молодой человек искал ответа на этот вопрос. Остановившись перед кустами, она крикнула:
— Пойдем скорее...— и побежала вперед.
Ноги Стояна путались в фереджии, но он не отставал от своего проводника. Они пробежали сад, потом двор, затем еще какой-то дворик, оттуда поднялись на крытую лестницу, потом в сени и наконец вошли в горницу. Тут Анка отворила дверь в шкаф и сказала:
— Иди туда.
Стоян вошел в шкаф, задняя стенка которого была приподнята и подперта палкой, и подлез под нее. Анка убрала палку, стенка опустилась, и молодой человек очутился в комнате, имевшей около десяти шагов в длину и четырех в ширину. Комнатка освещалась высоким узеньким окном и несколько напоминала внутреннюю часть сундука. Здесь была свернутая постель, различные мелкие вещи, а у одной из стен стояла лесенка, при помощи которой можно было проникнуть через люк в полу на дворик. Все это составляло тайну женской половины, представительницы которой могли таким образом скрываться в случае необходимости.
Итак, стена опустилась, и Стоян остался один. Осмотревшись, он прошелся взад-вперед, сел на постель и спросил себя: «Как же теперь быть?»
Не успел он ответить на этот вопрос, как через отверстие в стене проскользнул поднос, уставленный вареньем, водой и черным кофе. Стоян увидел по ту сторону отверстия лицо Анки. Молодой человек отведал варенья, запил водой, взял кофе, поблагодарил и спросил:
— Скажи мне, зачем ты пришла в малинник с фе-реджией и яшмаком?
— Затем, чтобы никто тебя не узнал, когда мы проходили через сад.
— Кто же тебе сказал, что я в саду?
— Никто мне не говорил.
— Но ведь ты для меня принесла фереджию и яшмак?
— Да, для тебя, потому что за твою голову обещают награду.
Стоян не имел понятия, что голова его уже оценена. — Награду за мою голову?
— И даже большую: тысячу куруш.
— А я и не знал об этом...
— Да, тысячу куруш обещают, — повторила девушка и удалилась.
Стоян опять остался один, но вскоре поднос появился снова, и в отверстии послышался голос Анки.
— Прошу, — пригласила она, подавая завтрак, состоявший из ветчины, копченого языка, икры, сыра„ халвы, маслин, хлеба и бутылки вина. Стоян взял поднос и хотел заговорить, но девушка уже исчезла. Еда показалась молодому человеку особенно вкусной, так как три последних дня он питался мамалыгой, сыром и луковицами, которые достал в Кривене. Стоян съел, все, что было на подносе, затем поставил его в угол, развернул постель и лег. Проходили часы. Время от, времени Стоян посматривал на стенку, надеясь, что придет Анка, но она не появлялась. Пока еще он не скучал, но чувствовал, что скоро наступит смертельная скука. Он вставал, ложился и снова вставал; подробно изучил устройство тайника, обнаружил люк в полу, решил, что необходимо соблюдать тишину, дабы не привлечь внимания прислуги, и наконец подумал:
«С ума можно сойти, если придется пробыть здесь несколько дней... и почему это Анка не приходит?»
Вечером стена поднялась, но появилась не Анка, а Мокра.
— Здравствуй, — приветствовала она Стояна.
— Мокра, — спросил он, — долго ли мне еще тут сидеть?
— Пока не приедет Петр... Несколько дней. Выходить тебе нельзя, тебя всюду ищут. Арестовали уже хаджи Христо, Станко, Петка, Георгия, Марко.
— Как же они узнали обо мне? — удивился Стоян.
— Наверно, шли по твоим следам и только не понимают, куда ты от Станко делся.
— Странно... очень странно.
— Должно быть, кто-нибудь тебя выследил.
— Мне одни собаки встречались... Разве только от хаджи Христо узнали... Но и он не знает, куда я от него пошел.
— Словом, турки проследили тебя до Станко, а потом потеряли след... Тебя всюду ищут. Наверно, и сюда придут искать, я им даже помогу... Только ты не шу-
ми, сиди себе потихонечку... У тебя тут ни в чем недостатка не будет.
Сказав это, Мокра ушла, и вскоре к отверстию подошла Анка с подносом, уставленным едой.
— Утром я забыла принести тебе табаку. Вот табак, папиросная бумага и спички.
— Благодарю тебя... не курю.
— Может быть, наргиле?
— Нет, нет, но...
Он хотел о чем-то спросить Анку, но Анка попросила утренний поднос и, взяв его, удалилась.
Плотно поужинав, Стоян открыл половицу, вставил лесенку, чтобы ночью можно было выйти подышать свежим воздухом, и хотел было уже лечь спать, как вдруг услыхал:
— Стоян! — звала его Анка своим серебристым голоском.
— Что? — спросил он, подходя к отверстию.
— Подай мне поднос.
Стоян взял поднос и встал перед отверстием.
— Не нужно ли тебе чего? — спросила девушка.
— Ты приходишь и тотчас убегаешь, как от прокаженного.
— Я?.. я... не убегаю.
— С тобой даже поговорить невозможно.
— Говори... — прошептала девушка. — Что слышно у хаджи Христо?
— Мать ходила туда... Хаджи в тюрьме, дома у него плачут... тебя проклинают...
— Не понимаю, как турки узнали, что я туда заходил! Не проболтался ли сам хаджи Христо, а может быть, Стефан!
— Не знаю, — отвечала девушка.
— А нельзя как-нибудь узнать?
— Пожалуй, я спрошу... Иленку...
— Ну да, Иленка наверное знает. Когда будешь с ней говорить, попроси ее, пусть она поищет в моей комнате одну записку. Я ее засунул в щелочку дверей от шкафа. Второй шкаф направо... Хаджи Христо так неожиданно прогнал меня, что я не успел записку уничтожить. Если она попадет в руки туркам, будет беда.
— Как же быть? — спросила Анка.— Ведь придется сказать Иленке, что ты у нас.
— Сказать... гм... а ты как думаешь?
— Ведь она может спросить, откуда я знаю об этой записке?
— Да... видно, придется сказать.
— Я возьму с нее клятву.
— Ладно... А о Станко ты ничего не знаешь?
— Его бедная жена ужасно горюет.
— Если ему не удастся вырваться, жена и дети его на моей совести.
— Господь ни его, ни их не оставит... Он и тебя спас.
— Бедный, бедный Станко!
— Помолись за него и уповай на господа. Без его воли ни один волос не упадет с головы Станко.
Она произнесла эти слова благоговейным тоном человека, готовящего себя к монастырской жизни. Между тем, если бы ей пришлось отправляться в монастырь теперь, она, быть может, и отправилась, но ей было бы жаль расстаться с миром.
Стоян отлично выспался и на другой день четыре раза разговаривал с Анкой. В последний раз она принесла ему записку, о которой он так беспокоился. Это была копия отчета бухарестскому комитету об основании комитета в Рущуке и о присяге. В ней была указана дата основания комитета в Рущуке и инициалы членов комитета. Если бы эта записка попала в ру-ки к туркам, они имели бы отличную улику против комитета и его членов. Стоян немедленно сжег документ и выразил Анке горячую признательность.
— Благодарю тебя, благодарю... Ты успокоила мою совесть.
— Бога благодари.
— Разве за то, что он послал мне тебя.
Слова молодого человека доставили Анке такое удовольствие, какого она не испытывала никогда в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
ли это дело? Разве с тобой, соседка, такого не бывало?
— И мне случалось позабыть,— ответила хозяйка,— но я-то вспомнила бы, если надо было бы отца спасать. Ведь отец-то ее в тюрьме!
— Я слышала, что тебе разрешили свидание? — перебила Мокра.
— Разрешили.
—- Я затем и пришла, чтобы узнать, что там слышно.
— Что ж там слышно?.. Хаджи Христо в цепях...— Она тяжело вздохнула.
— И-и!.. то не велика еще беда... Раз тебя к нему пустили — значит, скоро освободят.
— Его бы завтра из тюрьмы выпустили, если б не она,— ответила хаджи Христица, указывая на дочь.— Назови она заговорщиков, тотчас из обвиняемого он станет свидетелем.
— Свидетелем?.. Пс... — произнесла с пренебрежением Мокра. — Нехорошее это дело, такие показания.
— Все лучше каторги.
— Нет, похуже виселицы.
Иленка посмотрела на гостью с выражением необыкновенной благодарности.
— Впрочем, не бойся,— продолжала Мокра,— ничего ему не будет... Откупится.
— И без того ему приходится откупаться,— плакалась хозяйка.
— Если денег жаль, так не платите.
— А ему на виселицу прикажешь идти?
— Если хаджи Христо повесят, то скорее придет время, когда болгар перестанут вешать только за то, что они болгары.
Хаджи Христица не совсем поняла гостью, зато Иленка догадалась, что эти слова были сказаны для нее. Она с благодарностью посмотрела на Мокру и начала приводить в порядок свое платье. Гостья между тем утешала хозяйку, доказывая, что ее мужу ничего особенного не угрожает,— ведь в крайнем случае он всегда сумеет отделаться взяткой, а денег у них много.
— Денежки, денежки, — говорила она. — Кто такой мастер до наживы, как твой муж, тот быстро разбогатеет. Что для него тысяча или две тысячи меджидие!
Ты о своем муже не беспокойся. Это крупная птица. Пощиплют его немножко, вот и все...
Хаджи Христица была задета пренебрежительным тоном Мокры. Мокра же отзывалась так о хаджи Хри-сто с определенной целью: ей важно было показать Иленке, в руках которой находилась судьба заговорщиков, что отцу ее ничего страшного не грозит.
Какая-то слепая удача помогла Стояну выбраться из квартиры Станко. Он уже постлал себе на полу постель и собрался лечь, когда услышал: «Стоян, удирай!» В тот же миг он выбежал во дворик, перескочил через забор и, никем не замеченный, добрался до стены, окружавшей сад Мокры. Стена была высокая, каменная, усыпанная сверху стеклом, и представляла собою солидное препятствие. Но для человека, спасающего свою жизнь, преодолима и такая преграда. Он ухватился за стену, не обращая внимания на то, что изрезал себе руки. Израненный, окровавленный, в изорванном платье, он перескочил через забор и очутился в кустах малины, которые были посажеры вдоль всей стены. Тут4 в малиннике, он мог отлично скрыться. Никто не видел его, когда он выходил из дома, и никто из слуг не заметил, как он спрыгнул в сад. Последнее было для него особенно важно, ибо он не знал слуг и не имел понятия, кому из них можно доверять. Здесь же кусты малины отлично скрывали его, между тем как он сам мог видеть всех, кто проходил по саду. Выбрав местечко поудобнее, Стоян уселся и стал поджидать Мокру, Петра или Анку.
Говорят, что ждать не устать, было бы чего, но Стояну казалось, что время тянется бесконечно,— возможно, потому, что ему оч-ень хотелось спать. Уснуть же он боялся, а отогнать сон у него не было сил. Стоян пробовал думать, но размышления не мешали векам слипаться, и он чувствовал, что, стоит ему еще раз закрыть глаза, он тотчас же уснет. Тогда он начал присматриваться к листьям и стеблям малины и сравнивать их с листьями и стеблями других растений. Наблюдения эти навели его на мысль, нельзя ли скрещивать
различные породы растений. Потом он стал думать об Иленке. «Жаль, пропала она для меня...» Воспоминание о девушке доставило ему глубокую радость.
Постепенно мысли его стали принимать фантастические формы. Ему казалось, что он думает, а между тем он уже спал крепким сном.
Сон может иногда оказаться сильнее самых грозных опасностей. Спят под грохот орудий и под градом пуль, и нет ничего удивительного в том, что молодой человек, попав в теплое, спокойное место, уснул так крепко, что не слыхал шума кустов, раздвигаемых пробирающейся между ними Анкой.
В песне поется: «Не знаю, зачем Филис пошла в сад...» Никто не мог бы сказать, что привело Анку в сад, прямо к тому месту, где спал молодой человек. Увидев его, она отскочила, но со свойственным всем женщинам
любопытством вернулась туда снова. Анка не сразу узнала Стояна. «Он?..» — спросила себя девушка. Она подошла ближе, нагнулась и уже не могла отвести глаз от лица, от неподвижной фигуры молодого человека, жизнь которого висела на волоске. Вероятно, именно последнее обстоятельство способствовало тому, что Анка наглядеться не могла на того, кто прежде не производил на нее никакого впечатления. Теперь в ней зародилось чувство нежного сожаления. Анка стала думать о том, как спасти Стояна. Закрыть бы его собственным телом, чтобы никто, кроме нее, не мог его увидеть...
Ни матери, ни брата не было дома. Мокра ушла в лавку, а брат уехал по торговым делам. Стоян, таким образом, был ее гостем. Благодаря условиям, в которых молодая девушка выросла, она вполне понимала всю ответственность, которая легла на ее плечи. Прежде всего Анка позаботилась о безопасности молодого человека и, чтобы отвлечь прислугу от сада, раздала всем различные поручения. Затем, приготовив наскоро комнату для Стояна, она села за работу в таком месте, откуда был виден малинник. Не отрывая глаз от кустов, в которых спал комитаджи, девушка стала думать, как всегда, о монашестве, но мысли ее как-то незаметно перескочили от монастыря к жизни новобрачных, Картина, созданная ее воображением, была очень туманной, так что Анка не могла бы даже сказать, фигурирует ли в ней она сама.
— Я сама позабочусь о нем, сама... — сказала себе твердо девушка.
Это решение доставило ей такое удовольствие, что если б ей предложили немедленно отправиться в монастырь, она не могла бы сразу решиться, даже если б таким образом пришлось отказаться от монашеской жизни навсегда.
Прежде всего надо было отвести Стояна в приготовленную для него комнату. Это было нелегко, так как кто-нибудь из прислуги мог случайно заметить молодого человека, когда он будет проходить через сад. Как тут быть? Лучше всего дождаться ночи, но тогда пришлось бы целый день не спускать глаз с малинника и она не могла бы приготовить ему еду.
— А ведь он, наверно, очень голоден, — сказала себе Анка и стала обдумывать, что бы дать Стояну поесть.
Но как провести его в комнату? В конце концов девушка придумала. От радости она чуть не захлопала в ладоши. Ведь никто не узнает Стояна, если он наденет женское платье. Она тотчас побежала домой, взяла яшмак и фереджию, в которых обыкновенно выходила на улицу, и, никем не замеченная, вернулась обратно в сад. Когда Анка подходила к малиннику, где спал Стоян, сердце ее громко забилось.
«Спит он или уже проснулся?» — думала молодая девушка. Она остановилась, долго прислушивалась и наконец решилась раздвинуть кусты.
Что это значит?.. Никого!.. Куда же он ушел?
Анка испугалась и загрустила. Она не могла понять, куда он делся. Ведь она глаз не сводила с малинника. Где же он? Вот загадка!
Стоян появился перед девушкой так неожиданно, что она вскрикнула:
— Ах!..
— Тише, — шепнул он, — я ждал Мокру, Петра или тебя, чтобы попросить у вас приюта.
— Вот, возьми, — сказала молодая девушка, подавая узелок.
Стоян взял узелок, посмотрел на него, развязал и, увидав яшмак, спросил:
— Что это?
Молодая девушка до того смутилась, что ничего не могла ответить. Стоян разглядел и фереджию и спросил:
— Это для меня? -— Ну да!
— Гм... надо надеть?
— Да, — прошептала Анка, не смея поднять глаз.
— А что же мне делать с бородой и с усами? — шутливо спросил молодой человек.
Шутливый тон, как известно, успокаивает пугливых девушек и смягчает сердца суровых. Анка наконец осмелилась взглянуть на Стояна.
— Ведь усы вылезут из-под яшмака, — заметил он и начал обвязывать себе голову кисеей, под которой женщины в Турции прячут свое лицо. Сложить яшмак как следует он не сумел, и у него получилась какая-то
уродливая повязка, казавшаяся особенно смешной на мужской фигуре.
— Ну, как? — спросил Стоян. Анка посмотрела и прикусила губу.
— Красивая ханум получилась?
Девушка отвернулась и разразилась хохотом.
— Надеть фереджию? — спросил Стоян. — Нет, нет! — запротестовала девушка.
— Почему нет?— спросил Стоян.
— Яшмак надо иначе повязать.
— Как же?
— Прежде всего надо сложить как следует.
— Так?
— Нет, не так!
— Сложи, пожалуйста, сама.
Анка сложила яшмак и подала его Стояну. — Как же его надевают? — спросил молодой человек.
— Кладут на голову, загибают вокруг подбородка, а потом назад.
Стоян подставил голову, и девушка, победив робость, повязала ему по всем правилам яшмак. Под густыми складками кисеи исчезли усы и борода, лишь глаза, лоб и верхняя часть носа оставались на виду.
— Что же, теперь хорошо?
— Да. Возьми еще фереджию!
Анка подала ему длинное черное покрывало (только турчанки имеют право носить разноцветные фереджии), которую он и надел. Теперь, если бы не брюки и сапоги, видневшиеся из-под покрывала, его можно было принять за женщину.
— Пойдем!—сказал Стоян.
— Постой! — остановила его Анка. — Обожди, пока я приду...
Она побежала к дому, чтобы выпроводить служанок. Одной она приказала принести уксусу, другую послала за шелком, третью — за вязальными спицами и т. д. Выпроводив последнюю, она вернулась в сад.
Стоян был уверен, что ему придется идти по городу, и поэтому решил, что Анка ушла за туфлями и шаль-варами для него.
«Почему она не принесла все сразу?» — недоумевал он.
Анка вернулась как раз в тот момент, когда молодой человек искал ответа на этот вопрос. Остановившись перед кустами, она крикнула:
— Пойдем скорее...— и побежала вперед.
Ноги Стояна путались в фереджии, но он не отставал от своего проводника. Они пробежали сад, потом двор, затем еще какой-то дворик, оттуда поднялись на крытую лестницу, потом в сени и наконец вошли в горницу. Тут Анка отворила дверь в шкаф и сказала:
— Иди туда.
Стоян вошел в шкаф, задняя стенка которого была приподнята и подперта палкой, и подлез под нее. Анка убрала палку, стенка опустилась, и молодой человек очутился в комнате, имевшей около десяти шагов в длину и четырех в ширину. Комнатка освещалась высоким узеньким окном и несколько напоминала внутреннюю часть сундука. Здесь была свернутая постель, различные мелкие вещи, а у одной из стен стояла лесенка, при помощи которой можно было проникнуть через люк в полу на дворик. Все это составляло тайну женской половины, представительницы которой могли таким образом скрываться в случае необходимости.
Итак, стена опустилась, и Стоян остался один. Осмотревшись, он прошелся взад-вперед, сел на постель и спросил себя: «Как же теперь быть?»
Не успел он ответить на этот вопрос, как через отверстие в стене проскользнул поднос, уставленный вареньем, водой и черным кофе. Стоян увидел по ту сторону отверстия лицо Анки. Молодой человек отведал варенья, запил водой, взял кофе, поблагодарил и спросил:
— Скажи мне, зачем ты пришла в малинник с фе-реджией и яшмаком?
— Затем, чтобы никто тебя не узнал, когда мы проходили через сад.
— Кто же тебе сказал, что я в саду?
— Никто мне не говорил.
— Но ведь ты для меня принесла фереджию и яшмак?
— Да, для тебя, потому что за твою голову обещают награду.
Стоян не имел понятия, что голова его уже оценена. — Награду за мою голову?
— И даже большую: тысячу куруш.
— А я и не знал об этом...
— Да, тысячу куруш обещают, — повторила девушка и удалилась.
Стоян опять остался один, но вскоре поднос появился снова, и в отверстии послышался голос Анки.
— Прошу, — пригласила она, подавая завтрак, состоявший из ветчины, копченого языка, икры, сыра„ халвы, маслин, хлеба и бутылки вина. Стоян взял поднос и хотел заговорить, но девушка уже исчезла. Еда показалась молодому человеку особенно вкусной, так как три последних дня он питался мамалыгой, сыром и луковицами, которые достал в Кривене. Стоян съел, все, что было на подносе, затем поставил его в угол, развернул постель и лег. Проходили часы. Время от, времени Стоян посматривал на стенку, надеясь, что придет Анка, но она не появлялась. Пока еще он не скучал, но чувствовал, что скоро наступит смертельная скука. Он вставал, ложился и снова вставал; подробно изучил устройство тайника, обнаружил люк в полу, решил, что необходимо соблюдать тишину, дабы не привлечь внимания прислуги, и наконец подумал:
«С ума можно сойти, если придется пробыть здесь несколько дней... и почему это Анка не приходит?»
Вечером стена поднялась, но появилась не Анка, а Мокра.
— Здравствуй, — приветствовала она Стояна.
— Мокра, — спросил он, — долго ли мне еще тут сидеть?
— Пока не приедет Петр... Несколько дней. Выходить тебе нельзя, тебя всюду ищут. Арестовали уже хаджи Христо, Станко, Петка, Георгия, Марко.
— Как же они узнали обо мне? — удивился Стоян.
— Наверно, шли по твоим следам и только не понимают, куда ты от Станко делся.
— Странно... очень странно.
— Должно быть, кто-нибудь тебя выследил.
— Мне одни собаки встречались... Разве только от хаджи Христо узнали... Но и он не знает, куда я от него пошел.
— Словом, турки проследили тебя до Станко, а потом потеряли след... Тебя всюду ищут. Наверно, и сюда придут искать, я им даже помогу... Только ты не шу-
ми, сиди себе потихонечку... У тебя тут ни в чем недостатка не будет.
Сказав это, Мокра ушла, и вскоре к отверстию подошла Анка с подносом, уставленным едой.
— Утром я забыла принести тебе табаку. Вот табак, папиросная бумага и спички.
— Благодарю тебя... не курю.
— Может быть, наргиле?
— Нет, нет, но...
Он хотел о чем-то спросить Анку, но Анка попросила утренний поднос и, взяв его, удалилась.
Плотно поужинав, Стоян открыл половицу, вставил лесенку, чтобы ночью можно было выйти подышать свежим воздухом, и хотел было уже лечь спать, как вдруг услыхал:
— Стоян! — звала его Анка своим серебристым голоском.
— Что? — спросил он, подходя к отверстию.
— Подай мне поднос.
Стоян взял поднос и встал перед отверстием.
— Не нужно ли тебе чего? — спросила девушка.
— Ты приходишь и тотчас убегаешь, как от прокаженного.
— Я?.. я... не убегаю.
— С тобой даже поговорить невозможно.
— Говори... — прошептала девушка. — Что слышно у хаджи Христо?
— Мать ходила туда... Хаджи в тюрьме, дома у него плачут... тебя проклинают...
— Не понимаю, как турки узнали, что я туда заходил! Не проболтался ли сам хаджи Христо, а может быть, Стефан!
— Не знаю, — отвечала девушка.
— А нельзя как-нибудь узнать?
— Пожалуй, я спрошу... Иленку...
— Ну да, Иленка наверное знает. Когда будешь с ней говорить, попроси ее, пусть она поищет в моей комнате одну записку. Я ее засунул в щелочку дверей от шкафа. Второй шкаф направо... Хаджи Христо так неожиданно прогнал меня, что я не успел записку уничтожить. Если она попадет в руки туркам, будет беда.
— Как же быть? — спросила Анка.— Ведь придется сказать Иленке, что ты у нас.
— Сказать... гм... а ты как думаешь?
— Ведь она может спросить, откуда я знаю об этой записке?
— Да... видно, придется сказать.
— Я возьму с нее клятву.
— Ладно... А о Станко ты ничего не знаешь?
— Его бедная жена ужасно горюет.
— Если ему не удастся вырваться, жена и дети его на моей совести.
— Господь ни его, ни их не оставит... Он и тебя спас.
— Бедный, бедный Станко!
— Помолись за него и уповай на господа. Без его воли ни один волос не упадет с головы Станко.
Она произнесла эти слова благоговейным тоном человека, готовящего себя к монастырской жизни. Между тем, если бы ей пришлось отправляться в монастырь теперь, она, быть может, и отправилась, но ей было бы жаль расстаться с миром.
Стоян отлично выспался и на другой день четыре раза разговаривал с Анкой. В последний раз она принесла ему записку, о которой он так беспокоился. Это была копия отчета бухарестскому комитету об основании комитета в Рущуке и о присяге. В ней была указана дата основания комитета в Рущуке и инициалы членов комитета. Если бы эта записка попала в ру-ки к туркам, они имели бы отличную улику против комитета и его членов. Стоян немедленно сжег документ и выразил Анке горячую признательность.
— Благодарю тебя, благодарю... Ты успокоила мою совесть.
— Бога благодари.
— Разве за то, что он послал мне тебя.
Слова молодого человека доставили Анке такое удовольствие, какого она не испытывала никогда в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30