Он вспомнил, что забыл на берегу свою одежду.
Так паршиво Аннес давно себя не чувствовал.
«Загордился — носом в землю зарылся».
Пословицы не помогают. Ну и дал маху!
Будь у него дома полный шкаф одежды, Аннес плюнул бы на свою рубашку и штаны. Не из страха перед сторожем, а от досады на самого себя. Зачем он струсил и опрометью кинулся бежать? Что скажет Тийя, когда он явится в мокрых трусах? И кто может вытерпеть насмешки, которые теперь на него посыплются? Он вынужден предстать перед ребятами голяком, не совсем, правда, голяком, но положение идиотское — одежды ему не видать как своих ушей. Сторож наверняка унес ее с собой. Или дежурит там, около его штанов. Надеется, что эти тряпки приведут преступника (а тот, кто загрязняет воду в озере,— преступник!) обратно на место преступления. Нагишом домой не потопаешь. Человек в трусах сейчас же привлечет внимание на улицах, первый попавшийся полицейский его заграбастает. Фараонам больше и делать нечего, они за аресты жалованье получают
Хотя Аннес был уверен, что не найдет на берегу своей одежды, он все же пошел обратно. Он все равно должен поискать свои штаны и рубашку, иначе он не может. Не может.
Назло самому себе он отказался от всяких предосторожностей. Наметил на глаз самую короткую дорогу и поплелся, даже не глядя по сторонам, вниз, к берегу. Он не обращал внимания на сучья, коловшие ему ноги, на ветки сосен, царапавшие бока и руки.
Аннес рассчитал неправильно и попал на совсем другой участок берега. Окончательно потерял ориентировку и потратил немало времени, пока разыскал знакомый уголок озера. Случилось именно то, чего Аннес боялся: он не нашел своей одежды. Ни синих штанов из чертовой кожи, ни ситцевой рубашки в голубую полоску. Их просто больше не существовало. На песке Аннес увидел только следы своих и Тийиных ног, а одежек не было.
Кроме этих следов, Аннес обнаружил еще и другие — они шли со стороны леса и тянулись дальше вдоль берега. Это были следы ног взрослого человека и, очевидно, принадлежали сторожу. Ступня Аннеса свободно помещалась в чужой след, да еще и оставалось дюйма два. Сторож, наверно, здоровенный дядька, если носит такие огромные сапоги. И злой. Более добродушный не утащил бы одежду.
Перед тем как покинуть берег, Аннес еще раз выкупался. В отместку сторожу, забравшему его барахлишко. И чтобы доказать Тийе и остальным, что для него, Аннеса, остаться без рубашки и штанов — ерунда, что он не боится ни сторожа, ни какого черта, что он — мужчина, которому на все наплевать. Выйдя из воды, он пустился бегом, чтобы явиться к ребятам с еще влажными волосами и'в мокрых трусах. О том, что его ждет дома, Аннес не думал. Он не имел обыкновения растягивать неприятные минуты, думая о них заранее, чему быть, того не миновать. Сегодня он так легко не отделается — это верно, как «аминь» в церкви.
Так, в мокрых трусах, с мокрыми волосами, и прибыл Аннес на место.
Однако на склоне песчаного холма царила тишина. Внизу, в луже на дне карьера, пацанята пускали кораблики, а больше не видно было ни души. Видимо, компания ушла. Его бросили. Даже Тийя не подождала. Никого не интересовала его участь. Никого.
Аннес не хотел признать себя покинутым. Он заставил себя бегать с одного холма на другой: в старом карьере была уйма всяких уголков и поворотов, и он все надеялся, что мальчишки где-нибудь дурачатся. Ну не могли же они уйти домой без него. Никогда так не делалось. Никогда. Всегда друг друга ждали. И беспокоились, если что-то было не в порядке. Неужели Тиия ничего не сказала ребятам? Они должны были пойти его разыскивать, а не смываться.
В конце концов, усталый и подавленный, он очутился на той же дюне, на которой они обосновались сегодня утром. Это было красивое место, с особенно чистым, белым песком и высоким крутым склоном. Внизу виднелась самая большая и глубокая яма, наполненная водой и напоминающая маленькое озеро. Вода здесь была такая же прозрачная, как в Юлемисте.
Аннес лег на песок и повернулся к солнцу. Он заметил, что солнце уже описало в небе большую дугу. Раньше оно светило со стороны озера, теперь сильно склонилось вправо. Сейчас было, наверное, часа четыре или пять.
Аннесу лень было встать и определить время, измерив длину собственной тени. Он умел это делать и обычно ошибался лишь на какие-нибудь полчаса. А вставать не хотелось потому, что он чувствовал себя разбитым. Человеком, потерпевшим поражение.
Он начал вяло строить планы — как ему идти домой. Какой дорогой? Вначале — риска никакого. До узкоколейки все просто. Здесь на песчаных холмах и пустошах людей встречаешь редко, никто из прохожих не обратит на него особого внимания. Подумают — загорает человек, и все. До Пярнуского шоссе можно шагать спокойно. И даже дальше. По Пярнускому шоссе он, конечно, шествовать не будет, а пойдет по линии железной дороги и через покосы. В конце концов, и до Луговой улицы — ничего страшного. По сенокосам и огородам не обязательно ходить в наглухо застегнутом пиджаке. Хуже будет обстоять дело за Лютеровской канавой, когда он дойдет до первых домов. Счастье еще, что они не живут в центре города, прямо-таки счастье. Будь он помоложе хоть на два-три года, никакой беды не было бы. Пацан — и все, ходи хоть совсем без штанов. А сейчас он ростом почти с отца, сейчас засмеют.
Карапузам, пускавшим кораблики, это занятие надоело, и они ушли.
Аннес остался на склоне дюны совсем один.
Надо идти, подумал он.
Но продолжал лежать. Им овладело странное безразличие. Он и раньше иногда испытывал такую вялость. Бывало, решит сделать то или другое, но и с места не двинется, сидит понуро, в каком-то каменном оцепенении. Он точно и не хозяин самому себе. Его мысль и его тело как бы разобщены. Тело не повинуется воле. А мысли — будто и не его, а чьи-то чужие, будто его и не касаются. Он словно и существует, и словно нет его...
Порой Аннесу казалось, что он когда-нибудь сойдет с ума.
Аппес не слышал приближающихся шагов, не заметил, что к нему кто-то подошел,— настолько он был далек от всего окружающего. Он не видел, как появилась Тийя, не видел радости, сверкнувшей в ее глазах.
Только когда Тийя спросила, не стукнул ли его кто по голове, Аннес как будто очнулся от сна. Но теперь глаза у Тийи уже были обыкновенные — они смотрели чуть насмешливо, чуть дружески, чуть высокомерно. И все-таки даже такая Тийя мгновенно изменила все вокруг. Аннесу сразу стало легко, совсем легко, прямо невероятно легко. Солнце засияло ярче, дюны засверкали. Аннеса охватило удивительное чувство. Он не просто радовался тому, что его все-таки ждали и что ждала именно Тийя, нет, это чувство было гораздо сильнее. В душе Аннеса словно зазвенели чудесные напевы. Вот как необычно подействовало на него открытие, что Тийя никуда не ушла, что она тут, стоит около него.
— Куда ты пропал? — спросила Тийя,
Аннес, в душе которого все еще звучала музыка, вскочил на ноги и крикнул почти ликующе!
— А сторож мои манатки упер!
Девочка онемела от удивления. Во всяком случае, так понял Аннес ее молчание и оторопелый вид и начал с жаром рассказывать, что с ним случилось. Он вошел в азарт, его вдохновляло изумление, с которым Тийя его слушала, фантазия его воспламенилась. Он утверждал, что еле-еле вырвался из когтей сторожа. Некогда было даже захватить штаны и рубашку, он все время ощущал у себя на затылке палящее дыхание сторожа, этой гориллы! Позже, когда преследователь устал и с бранью побрел прочь, он, Аннес, снова сбегал к озеру, но было уже поздно: сторож утащил одежду.
— Сторож за тобой гнался?
— Я, как только вышел из воды, почувствовал, что кто-то кинулся за мной вдогонку.— Слова Аннеса вполне отвечали истине, он действительно это чувствовал.
— Сторож был молодой или старый?
— Старый. Лет сорока.— Аннес помолчал в раздумье и добавил:—Может, я и ошибаюсь. Я ведь сразу удрал.
.— Высокий он или низенький?
— Огромный! Ноги ужас какие длинные. Удирать было трудно.
— Бранился?
— Ругался — страх! Только и слышно было — дьявол, мерзавец! Грозился отправить в полицию. Будь земля потверже, догнал бы меня. Старый человек тяжелее, больше увязает в песке. Да еще в сапогах. Это меня и спасло.
— Тебе страшно было?
— Вначале — да. Даже очень. А когда он начал отставать, стало смешно. Знаешь, я потом еще раз ходил на озеро купаться.
— Не ври!
— Честное слово. Чего я буду врать.
Аннес выдержал взгляд Тийи, не отводя глаз. Он ведь ходил второй раз купаться. Ходил.
— Врешь! У тебя изо рта прямо дым валит.
Такая у Тийи была манера выражать недоверие к чьим-либо словам. Аннеса это сейчас не смутило. Он сам верил, что все было именно так, как он рассказывает. Он засмеялся и спросил:
— Где ребята?
Тийя пропустила его вопрос мимо ушей.
— Я и не знала, что ты такое трепло,— продолжала она.
Аннес опять засмеялся. У него было чертовски веселое настроение.
— Ребята ушли домой?
— Врун! Ну и врун же ты!
— Спасибо, что ты меня подождала.
Аннес не мог поступить иначе — он должен был это сказать.
Лицо у Тийи залилось пунцовым румянцем. Она отвернулась и стала пристально смотреть в сторону озера, как будто над верхушками молодых сосен происходило что-то необычное.
— Я не ждала тебя,— произнесла она быстро, не глядя на Аннеса.— Когда я вернулась сюда, ребят уже не было. Свиньи этакие.
Аннес не понял, почему Тийя покраснела. Тийя вообще странная девчонка. Никогда не знаешь, что она скажет и что сделает. И обидеться может ни с того ни с сего. Вот как сейчас. Аннес совсем не хотел обижать Тийю и все-таки обидел. Иначе почему она покраснела. А что касается ребят, то они, конечно, свиньи. Хотя и предупреждали, что уйдут, если он и Тийя долго задержатся на берегу. Он сегодня же их отругает как следует.
— Пойдем и мы,— сказал Аннес Тийе. Она обернулась к нему.
— Ты что, думаешь в таком виде идти в город? «Чего она издевается? — подумал Аннес.— Ей-богу,
как будто дразнится».
С Тийей иногда невероятно сложно. И все-таки она — славный кореш, компанейский.
— А что же мне, по-твоему, делать? — растерянно спросил Аннес.
— Одеваться! — фыркнула Тийя и звонко расхохоталась.
Теперь Аннес уже совсем ее не понимал.
— Ну да, одевайся! — по-прежнему заливалась Тийя. У Аннеса возникла смутная догадка, что ее смех,
наверное, что-то означает. Иначе бы она так над ним ке потешалась. Из осторожности Аннес промолчал.
— Сторож принес твои штаны сюда,— произнесла Тийя с невинным видом.— Да, да, принес. Посмотри у себя за спиной. Чего ты вытаращился? Разве это не твои вещи?
И Тийя снова залилась смехом. Она смеялась так, слезы выступили на глазах.
Когда Аннес увидел тут же, в каком-нибудь метре от себя, синие штаны из чертовой кожи, из-под которых выглядывал полосатый рукав рубашки, ему все стало ясно. Стало ясно, почему Тийя назвала его вруном и почему сейчас хохочет до упаду. Тийя самым бессовестным образом разыграла его, ох как разыграла!
Аннес не выдержал и бросился на обидчицу, но не настиг ее. Тийя проворно вильнула в сторону и взбежала на вершину холма. Там она не стала дожидаться обозленного парня, а прыгнула с обрыва вниз. Аннес кинулся за ней.
Откос песчаного карьера был здесь высотой по меньшей мере с трехэтажный дом и казался очень крутым, но ни Аннеса, ни Тийю сейчас это не пугало. К счастью, склон был все же более пологим, чем казался сверху, и Тийя упала сравнительно мягко. Вскочить на ноги она не смогла, покатилась под уклон дальше. Аннес свалился в точности на то же место, но не потерял равновесия и тотчас же сделал новый прыжок. Догнал девочку, и последние несколько метров они катились вместе.
Как только откос кончился, девочка попыталась выскользнуть из рук Аннеса, но он держал ее крепко. Тийя и не думала сдаваться, она боролась изо всех сил, однако у Аннеса сейчас руки были как железные.
Аннес чувствовал, что сопротивление Тийи слабеет, но все еще крепко держал ее. Наконец Тийя совсем затихла в его руках. Никогда раньше она так не покорялась, никогда. Тийя вдруг стала такой странной, что Аннес заглянул ей в глаза, хотя знал, что и глаза Тийи могут обмануть. Но сейчас глаза у девочки были совсем не такие, как всегда, совсем особенные. Они были темнее, чем раньше, из них словно что-то лилось в его глаза. Аннес ощущал, что тело у Тийи горячее, горячее как огонь, и что он сам пылает. Все это было ново и неожиданно. Какое-то несказанное чувство безраздельно охватило Аннеса, и под влиянием Зтого поразительного, небывалого чувства он стал робким и ласковым. Его руки, только что схватившие Тийю как противника, теперь держали девочку нежно.
Напуганный всем, что испытывал и что с ним происходило, Аннес боялся и шевельнуться. Он взволновался еще больше, когда понял, что Тийя не пытается от него отстраниться, а, напротив, прижимается к нему. Всем телом он ощущал тело девочки, ее грудь, бедра. Сердце Аннеса колотилось, он, не отдавая себе отчета, начал несмело поглаживать девочку. Тийя не оттолкнула его руку, которую словно вел кто-то чужой.
Вдруг Тийя испугалась, и не успел Аннес что-либо сообразить, как она выскользнула из его рук и побежала так, что песок полетел во все стороны.
Аннес тоже вскочил, но сейчас же сел. Он не щт таким пуститься догонять Тийю, никак не мог. Его жгло чувство стыда. Только через несколько минут, успокоившись, он решил, что можно двинуться.
На холме он Тийи не нашел. Ощущение стыда усилилось. Аннесу казалось, что он вел себя очень гадко. Он чувствовал себя тем несчастнее, что удивительная нежность к Тийе не исчезала. Он никак не хотел оттолкнуть от себя только что найденную новую Тийю.
Аннес проворно натянул штаны и пустился вслед за девочкой. Рубашку он надел уже на ходу, все ускоряя шаг. Аннес был уверен, что Тийя пошла домой, и надеялся догнать ее по дороге.
И правда — вскоре он увидел беглянку. Именно беглянку — ведь Тийя убегает от него. От такого нахала, который действует силой и дает волю рукам, каждая девушка должна бежать. К счастью, Тийя, видимо, не очень спешила. Это придало Аннесу храбрости. И здесь, в заброшенном песчаном карьере, Аннес поклялся себе, что никогда в жизни не обидит Тийю, всегда будет к ней добр.
Аннес догнал девочку в конце развалившегося бревенчатого настила. Тийя, ни разу не оглянувшись, повернула на тропинку, которая вилась вдоль канавы. Аннес тоже выбрал бы именно эту дорогу. В канаве начинавшейся от карьеров, текла чистая, прозрачная вода. Аннес когда-то думал, что вода в песчаных ямах — это, собственно, вода Юлемисте, что воду в озеро несут бьющие на дне ключи, иначе люди ее не пили бы. Теперь Аннес уже не уверен, что в канаве течет родниковая вода, но канава нравится ему по-прежнему. Ручей, который дальше, в Порикюла, называли Люте-ровской канавой, потому что он протекал по территории фанерной фабрики, был для ребят словно добрый товарищ, всегда находивший чем их развлечь: хочешь — лови рыбешку длиной в палец, хочешь — пускай кораблики, строй плотины, прыгай с одного берега на другой или просто плескайся в воде. Ручей, или канава или сток, или как бы он там ни назывался, всегда настраивал на веселый лад. Вот и сегодня, идя к песчаным карьерам, они толкали друг друга в воду, а в самых широких местах канавы состязались в прыжках с одного берега на другой. Сейчас Аннес особенно ждал от ручья поддержки и ободрения, может быть, поэтому и был так доволен, что Тийя пошла этой дорогой.
Теперь Аннес еще яснее, чем у озера, чувствовал, что Тийя стала совсем другой. Это уже не была просто Тийя, девчонка, которую считали почти мальчишкой, которая для Аннеса ничем не отличалась от Рууди, Вяртса или Эрби. Нет, Аннес уже не мог относиться к ней как прежде. Это и делало его робким и неловким.
Аннес шел за Тийей по пятам, но не отваживался поравняться с ней и пойти рядом. Тийя так ни разу и не оглянулась, хотя, по мнению Аннеса, давно должна была заметить, что идет не одна.
Так Тийя и Аннес никогда раньше не ходили. Всегда дурачились, гонялись друг за другом, затевали словесную перепалку, бросались камнями, случалось, даже рвали цветы, а иногда клали на рельсы старые медные копейки или мелкие камешки, чтобы посмотреть, что будет, когда по ним пройдет поезд. Они обязательно что-то делали, иной раз даже пускались в отчаянное озорство. Сейчас Аннес не мог вести себя по-прежнему. Просто не мог.
Аннес ждал, что Тийя заговорит. Мысленно он уже много раз сам начинал разговор, но вслух не произнес ни слова. Аннес был убежден, что Тийя на него сердится, и это сковывало ему язык. Он чувствовал себя виноватым перед девочкой, всей душой желал загладить свою вину, но не осмеливался подойти к Тийе. Пусть бы она хоть раз повернула голову — гораздо легче было бы начать. Но Тийя не считала его достойным даже взгляда. Она казалась Аннесу чужой и надменной. Аннес для нее словно больше не существовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Так паршиво Аннес давно себя не чувствовал.
«Загордился — носом в землю зарылся».
Пословицы не помогают. Ну и дал маху!
Будь у него дома полный шкаф одежды, Аннес плюнул бы на свою рубашку и штаны. Не из страха перед сторожем, а от досады на самого себя. Зачем он струсил и опрометью кинулся бежать? Что скажет Тийя, когда он явится в мокрых трусах? И кто может вытерпеть насмешки, которые теперь на него посыплются? Он вынужден предстать перед ребятами голяком, не совсем, правда, голяком, но положение идиотское — одежды ему не видать как своих ушей. Сторож наверняка унес ее с собой. Или дежурит там, около его штанов. Надеется, что эти тряпки приведут преступника (а тот, кто загрязняет воду в озере,— преступник!) обратно на место преступления. Нагишом домой не потопаешь. Человек в трусах сейчас же привлечет внимание на улицах, первый попавшийся полицейский его заграбастает. Фараонам больше и делать нечего, они за аресты жалованье получают
Хотя Аннес был уверен, что не найдет на берегу своей одежды, он все же пошел обратно. Он все равно должен поискать свои штаны и рубашку, иначе он не может. Не может.
Назло самому себе он отказался от всяких предосторожностей. Наметил на глаз самую короткую дорогу и поплелся, даже не глядя по сторонам, вниз, к берегу. Он не обращал внимания на сучья, коловшие ему ноги, на ветки сосен, царапавшие бока и руки.
Аннес рассчитал неправильно и попал на совсем другой участок берега. Окончательно потерял ориентировку и потратил немало времени, пока разыскал знакомый уголок озера. Случилось именно то, чего Аннес боялся: он не нашел своей одежды. Ни синих штанов из чертовой кожи, ни ситцевой рубашки в голубую полоску. Их просто больше не существовало. На песке Аннес увидел только следы своих и Тийиных ног, а одежек не было.
Кроме этих следов, Аннес обнаружил еще и другие — они шли со стороны леса и тянулись дальше вдоль берега. Это были следы ног взрослого человека и, очевидно, принадлежали сторожу. Ступня Аннеса свободно помещалась в чужой след, да еще и оставалось дюйма два. Сторож, наверно, здоровенный дядька, если носит такие огромные сапоги. И злой. Более добродушный не утащил бы одежду.
Перед тем как покинуть берег, Аннес еще раз выкупался. В отместку сторожу, забравшему его барахлишко. И чтобы доказать Тийе и остальным, что для него, Аннеса, остаться без рубашки и штанов — ерунда, что он не боится ни сторожа, ни какого черта, что он — мужчина, которому на все наплевать. Выйдя из воды, он пустился бегом, чтобы явиться к ребятам с еще влажными волосами и'в мокрых трусах. О том, что его ждет дома, Аннес не думал. Он не имел обыкновения растягивать неприятные минуты, думая о них заранее, чему быть, того не миновать. Сегодня он так легко не отделается — это верно, как «аминь» в церкви.
Так, в мокрых трусах, с мокрыми волосами, и прибыл Аннес на место.
Однако на склоне песчаного холма царила тишина. Внизу, в луже на дне карьера, пацанята пускали кораблики, а больше не видно было ни души. Видимо, компания ушла. Его бросили. Даже Тийя не подождала. Никого не интересовала его участь. Никого.
Аннес не хотел признать себя покинутым. Он заставил себя бегать с одного холма на другой: в старом карьере была уйма всяких уголков и поворотов, и он все надеялся, что мальчишки где-нибудь дурачатся. Ну не могли же они уйти домой без него. Никогда так не делалось. Никогда. Всегда друг друга ждали. И беспокоились, если что-то было не в порядке. Неужели Тиия ничего не сказала ребятам? Они должны были пойти его разыскивать, а не смываться.
В конце концов, усталый и подавленный, он очутился на той же дюне, на которой они обосновались сегодня утром. Это было красивое место, с особенно чистым, белым песком и высоким крутым склоном. Внизу виднелась самая большая и глубокая яма, наполненная водой и напоминающая маленькое озеро. Вода здесь была такая же прозрачная, как в Юлемисте.
Аннес лег на песок и повернулся к солнцу. Он заметил, что солнце уже описало в небе большую дугу. Раньше оно светило со стороны озера, теперь сильно склонилось вправо. Сейчас было, наверное, часа четыре или пять.
Аннесу лень было встать и определить время, измерив длину собственной тени. Он умел это делать и обычно ошибался лишь на какие-нибудь полчаса. А вставать не хотелось потому, что он чувствовал себя разбитым. Человеком, потерпевшим поражение.
Он начал вяло строить планы — как ему идти домой. Какой дорогой? Вначале — риска никакого. До узкоколейки все просто. Здесь на песчаных холмах и пустошах людей встречаешь редко, никто из прохожих не обратит на него особого внимания. Подумают — загорает человек, и все. До Пярнуского шоссе можно шагать спокойно. И даже дальше. По Пярнускому шоссе он, конечно, шествовать не будет, а пойдет по линии железной дороги и через покосы. В конце концов, и до Луговой улицы — ничего страшного. По сенокосам и огородам не обязательно ходить в наглухо застегнутом пиджаке. Хуже будет обстоять дело за Лютеровской канавой, когда он дойдет до первых домов. Счастье еще, что они не живут в центре города, прямо-таки счастье. Будь он помоложе хоть на два-три года, никакой беды не было бы. Пацан — и все, ходи хоть совсем без штанов. А сейчас он ростом почти с отца, сейчас засмеют.
Карапузам, пускавшим кораблики, это занятие надоело, и они ушли.
Аннес остался на склоне дюны совсем один.
Надо идти, подумал он.
Но продолжал лежать. Им овладело странное безразличие. Он и раньше иногда испытывал такую вялость. Бывало, решит сделать то или другое, но и с места не двинется, сидит понуро, в каком-то каменном оцепенении. Он точно и не хозяин самому себе. Его мысль и его тело как бы разобщены. Тело не повинуется воле. А мысли — будто и не его, а чьи-то чужие, будто его и не касаются. Он словно и существует, и словно нет его...
Порой Аннесу казалось, что он когда-нибудь сойдет с ума.
Аппес не слышал приближающихся шагов, не заметил, что к нему кто-то подошел,— настолько он был далек от всего окружающего. Он не видел, как появилась Тийя, не видел радости, сверкнувшей в ее глазах.
Только когда Тийя спросила, не стукнул ли его кто по голове, Аннес как будто очнулся от сна. Но теперь глаза у Тийи уже были обыкновенные — они смотрели чуть насмешливо, чуть дружески, чуть высокомерно. И все-таки даже такая Тийя мгновенно изменила все вокруг. Аннесу сразу стало легко, совсем легко, прямо невероятно легко. Солнце засияло ярче, дюны засверкали. Аннеса охватило удивительное чувство. Он не просто радовался тому, что его все-таки ждали и что ждала именно Тийя, нет, это чувство было гораздо сильнее. В душе Аннеса словно зазвенели чудесные напевы. Вот как необычно подействовало на него открытие, что Тийя никуда не ушла, что она тут, стоит около него.
— Куда ты пропал? — спросила Тийя,
Аннес, в душе которого все еще звучала музыка, вскочил на ноги и крикнул почти ликующе!
— А сторож мои манатки упер!
Девочка онемела от удивления. Во всяком случае, так понял Аннес ее молчание и оторопелый вид и начал с жаром рассказывать, что с ним случилось. Он вошел в азарт, его вдохновляло изумление, с которым Тийя его слушала, фантазия его воспламенилась. Он утверждал, что еле-еле вырвался из когтей сторожа. Некогда было даже захватить штаны и рубашку, он все время ощущал у себя на затылке палящее дыхание сторожа, этой гориллы! Позже, когда преследователь устал и с бранью побрел прочь, он, Аннес, снова сбегал к озеру, но было уже поздно: сторож утащил одежду.
— Сторож за тобой гнался?
— Я, как только вышел из воды, почувствовал, что кто-то кинулся за мной вдогонку.— Слова Аннеса вполне отвечали истине, он действительно это чувствовал.
— Сторож был молодой или старый?
— Старый. Лет сорока.— Аннес помолчал в раздумье и добавил:—Может, я и ошибаюсь. Я ведь сразу удрал.
.— Высокий он или низенький?
— Огромный! Ноги ужас какие длинные. Удирать было трудно.
— Бранился?
— Ругался — страх! Только и слышно было — дьявол, мерзавец! Грозился отправить в полицию. Будь земля потверже, догнал бы меня. Старый человек тяжелее, больше увязает в песке. Да еще в сапогах. Это меня и спасло.
— Тебе страшно было?
— Вначале — да. Даже очень. А когда он начал отставать, стало смешно. Знаешь, я потом еще раз ходил на озеро купаться.
— Не ври!
— Честное слово. Чего я буду врать.
Аннес выдержал взгляд Тийи, не отводя глаз. Он ведь ходил второй раз купаться. Ходил.
— Врешь! У тебя изо рта прямо дым валит.
Такая у Тийи была манера выражать недоверие к чьим-либо словам. Аннеса это сейчас не смутило. Он сам верил, что все было именно так, как он рассказывает. Он засмеялся и спросил:
— Где ребята?
Тийя пропустила его вопрос мимо ушей.
— Я и не знала, что ты такое трепло,— продолжала она.
Аннес опять засмеялся. У него было чертовски веселое настроение.
— Ребята ушли домой?
— Врун! Ну и врун же ты!
— Спасибо, что ты меня подождала.
Аннес не мог поступить иначе — он должен был это сказать.
Лицо у Тийи залилось пунцовым румянцем. Она отвернулась и стала пристально смотреть в сторону озера, как будто над верхушками молодых сосен происходило что-то необычное.
— Я не ждала тебя,— произнесла она быстро, не глядя на Аннеса.— Когда я вернулась сюда, ребят уже не было. Свиньи этакие.
Аннес не понял, почему Тийя покраснела. Тийя вообще странная девчонка. Никогда не знаешь, что она скажет и что сделает. И обидеться может ни с того ни с сего. Вот как сейчас. Аннес совсем не хотел обижать Тийю и все-таки обидел. Иначе почему она покраснела. А что касается ребят, то они, конечно, свиньи. Хотя и предупреждали, что уйдут, если он и Тийя долго задержатся на берегу. Он сегодня же их отругает как следует.
— Пойдем и мы,— сказал Аннес Тийе. Она обернулась к нему.
— Ты что, думаешь в таком виде идти в город? «Чего она издевается? — подумал Аннес.— Ей-богу,
как будто дразнится».
С Тийей иногда невероятно сложно. И все-таки она — славный кореш, компанейский.
— А что же мне, по-твоему, делать? — растерянно спросил Аннес.
— Одеваться! — фыркнула Тийя и звонко расхохоталась.
Теперь Аннес уже совсем ее не понимал.
— Ну да, одевайся! — по-прежнему заливалась Тийя. У Аннеса возникла смутная догадка, что ее смех,
наверное, что-то означает. Иначе бы она так над ним ке потешалась. Из осторожности Аннес промолчал.
— Сторож принес твои штаны сюда,— произнесла Тийя с невинным видом.— Да, да, принес. Посмотри у себя за спиной. Чего ты вытаращился? Разве это не твои вещи?
И Тийя снова залилась смехом. Она смеялась так, слезы выступили на глазах.
Когда Аннес увидел тут же, в каком-нибудь метре от себя, синие штаны из чертовой кожи, из-под которых выглядывал полосатый рукав рубашки, ему все стало ясно. Стало ясно, почему Тийя назвала его вруном и почему сейчас хохочет до упаду. Тийя самым бессовестным образом разыграла его, ох как разыграла!
Аннес не выдержал и бросился на обидчицу, но не настиг ее. Тийя проворно вильнула в сторону и взбежала на вершину холма. Там она не стала дожидаться обозленного парня, а прыгнула с обрыва вниз. Аннес кинулся за ней.
Откос песчаного карьера был здесь высотой по меньшей мере с трехэтажный дом и казался очень крутым, но ни Аннеса, ни Тийю сейчас это не пугало. К счастью, склон был все же более пологим, чем казался сверху, и Тийя упала сравнительно мягко. Вскочить на ноги она не смогла, покатилась под уклон дальше. Аннес свалился в точности на то же место, но не потерял равновесия и тотчас же сделал новый прыжок. Догнал девочку, и последние несколько метров они катились вместе.
Как только откос кончился, девочка попыталась выскользнуть из рук Аннеса, но он держал ее крепко. Тийя и не думала сдаваться, она боролась изо всех сил, однако у Аннеса сейчас руки были как железные.
Аннес чувствовал, что сопротивление Тийи слабеет, но все еще крепко держал ее. Наконец Тийя совсем затихла в его руках. Никогда раньше она так не покорялась, никогда. Тийя вдруг стала такой странной, что Аннес заглянул ей в глаза, хотя знал, что и глаза Тийи могут обмануть. Но сейчас глаза у девочки были совсем не такие, как всегда, совсем особенные. Они были темнее, чем раньше, из них словно что-то лилось в его глаза. Аннес ощущал, что тело у Тийи горячее, горячее как огонь, и что он сам пылает. Все это было ново и неожиданно. Какое-то несказанное чувство безраздельно охватило Аннеса, и под влиянием Зтого поразительного, небывалого чувства он стал робким и ласковым. Его руки, только что схватившие Тийю как противника, теперь держали девочку нежно.
Напуганный всем, что испытывал и что с ним происходило, Аннес боялся и шевельнуться. Он взволновался еще больше, когда понял, что Тийя не пытается от него отстраниться, а, напротив, прижимается к нему. Всем телом он ощущал тело девочки, ее грудь, бедра. Сердце Аннеса колотилось, он, не отдавая себе отчета, начал несмело поглаживать девочку. Тийя не оттолкнула его руку, которую словно вел кто-то чужой.
Вдруг Тийя испугалась, и не успел Аннес что-либо сообразить, как она выскользнула из его рук и побежала так, что песок полетел во все стороны.
Аннес тоже вскочил, но сейчас же сел. Он не щт таким пуститься догонять Тийю, никак не мог. Его жгло чувство стыда. Только через несколько минут, успокоившись, он решил, что можно двинуться.
На холме он Тийи не нашел. Ощущение стыда усилилось. Аннесу казалось, что он вел себя очень гадко. Он чувствовал себя тем несчастнее, что удивительная нежность к Тийе не исчезала. Он никак не хотел оттолкнуть от себя только что найденную новую Тийю.
Аннес проворно натянул штаны и пустился вслед за девочкой. Рубашку он надел уже на ходу, все ускоряя шаг. Аннес был уверен, что Тийя пошла домой, и надеялся догнать ее по дороге.
И правда — вскоре он увидел беглянку. Именно беглянку — ведь Тийя убегает от него. От такого нахала, который действует силой и дает волю рукам, каждая девушка должна бежать. К счастью, Тийя, видимо, не очень спешила. Это придало Аннесу храбрости. И здесь, в заброшенном песчаном карьере, Аннес поклялся себе, что никогда в жизни не обидит Тийю, всегда будет к ней добр.
Аннес догнал девочку в конце развалившегося бревенчатого настила. Тийя, ни разу не оглянувшись, повернула на тропинку, которая вилась вдоль канавы. Аннес тоже выбрал бы именно эту дорогу. В канаве начинавшейся от карьеров, текла чистая, прозрачная вода. Аннес когда-то думал, что вода в песчаных ямах — это, собственно, вода Юлемисте, что воду в озеро несут бьющие на дне ключи, иначе люди ее не пили бы. Теперь Аннес уже не уверен, что в канаве течет родниковая вода, но канава нравится ему по-прежнему. Ручей, который дальше, в Порикюла, называли Люте-ровской канавой, потому что он протекал по территории фанерной фабрики, был для ребят словно добрый товарищ, всегда находивший чем их развлечь: хочешь — лови рыбешку длиной в палец, хочешь — пускай кораблики, строй плотины, прыгай с одного берега на другой или просто плескайся в воде. Ручей, или канава или сток, или как бы он там ни назывался, всегда настраивал на веселый лад. Вот и сегодня, идя к песчаным карьерам, они толкали друг друга в воду, а в самых широких местах канавы состязались в прыжках с одного берега на другой. Сейчас Аннес особенно ждал от ручья поддержки и ободрения, может быть, поэтому и был так доволен, что Тийя пошла этой дорогой.
Теперь Аннес еще яснее, чем у озера, чувствовал, что Тийя стала совсем другой. Это уже не была просто Тийя, девчонка, которую считали почти мальчишкой, которая для Аннеса ничем не отличалась от Рууди, Вяртса или Эрби. Нет, Аннес уже не мог относиться к ней как прежде. Это и делало его робким и неловким.
Аннес шел за Тийей по пятам, но не отваживался поравняться с ней и пойти рядом. Тийя так ни разу и не оглянулась, хотя, по мнению Аннеса, давно должна была заметить, что идет не одна.
Так Тийя и Аннес никогда раньше не ходили. Всегда дурачились, гонялись друг за другом, затевали словесную перепалку, бросались камнями, случалось, даже рвали цветы, а иногда клали на рельсы старые медные копейки или мелкие камешки, чтобы посмотреть, что будет, когда по ним пройдет поезд. Они обязательно что-то делали, иной раз даже пускались в отчаянное озорство. Сейчас Аннес не мог вести себя по-прежнему. Просто не мог.
Аннес ждал, что Тийя заговорит. Мысленно он уже много раз сам начинал разговор, но вслух не произнес ни слова. Аннес был убежден, что Тийя на него сердится, и это сковывало ему язык. Он чувствовал себя виноватым перед девочкой, всей душой желал загладить свою вину, но не осмеливался подойти к Тийе. Пусть бы она хоть раз повернула голову — гораздо легче было бы начать. Но Тийя не считала его достойным даже взгляда. Она казалась Аннесу чужой и надменной. Аннес для нее словно больше не существовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21