Перед путниками открылась равнина Шарыктыбулака. Она была похожа на спящую девушку с красивой грудью. Где-то среди равнины притаилась под снегом зимовка. В ней живут чабаны соседних аулов Шынгыстай и Пилорама; можно отогреться, отдохнуть, поесть, но путник, едущий первым, направляет коня к Алатау.
Когда Аман и Эркин добрались до зимовки, расположенной у самой пасти Тара, уже смеркалось.
Всадники соскочили с коней, дымящихся от пота, и направились к деревянному дому зимовки. Аман огрел плетью по голове волкодава, с бешеным лаем хватающего за подол, открыл дверь. Точно воробьи, увидевшие кота, замерли табунщики. Расположившись вокруг железной печки, они дулись в карты, расставив ноги и хохоча во все горло. После минутного оцепенения они повскакивали с мест и с преувеличенной заботливостью бросились к гостям.
Аман не подал руки, не ответил на их «ассалаума-галейкум». Скинул полушубок, сел на корточки перед печкой, протянул к ней ладони Табунщики после замешательства кинулись с рукопожатиями к зоотехнику Он поздоровался и тоже повис над железной печкой.
Молчание затянулось, и тогда самый молодой из табунщиков, безусый мальчишка, сказал примирительно:
— Надо согреть кумыс. Замерзли вы, наверное, сильно.
Жигиты, не знавшие, как проявить себя, тотчас бросились к саба 1. Один взболтал кумыс, другой подставил жестяную миску. Осторожно, не задев и не побеспокоив начальника, мальчишка поставил миску на печь.
— Аман-ага, спокойно ли в ауле? — нарушил молчание табунщик Альке.
— Тебя интересует, как дела в ауле, а нас интересует, как дела в зимовке Алатай,— не отрываясь от созерцания своих рук, бросил Аман
— А мы думали, вы расскажете, что там творится Человек, сказавший слова, лишь один из всех
Саба посудина из лошадиной кожи
не суетился, сидел вдалеке от очага, и лицо его возникало в отблеске пламени, не давая себя разглядеть. Аман лишь по медно-рыжим усам догадался, что этот табунщик ему знаком давно, еще с детства. Присутствие его всегда вызывало странное томительное чувство. Брезжило какое-то воспоминание: летний полдень, жеребенок на тонких слабых ножках, мальчишки-друзья. Потом пришел медноусыи, и жеребенок исчез. Мальчишки знали, что по обычаю жеребенка-близнеца полагается зарезать. Но он так сверкал на солнце, и мать-кобылица бормотала над ним так нежно, и медноусыи табунщик был сам близнецом, и они доверили ему тайну. А жеребенок к вечеру исчез.
Медноусыи или его брат, их невозможно различить, был председателем колхоза в тот страшный год, когда отца унесла и искалечила лавина. Теперь кто-то из них — простой табунщик, кто-то — простой чабан. Аман почувствовал вызов в словах медноусого, и этот вызов почувствовали все. Табунщики притихли. Эркин хотел что-то сказать, но Аман остановил его рукой.
— Разве для вас рай наступил раньше других? — спросил он спокойно, хотя хотелось закричать.— Что за беспечность? Словно женихи, приехавшие на первую ночь к невесте, сидите играете в карты, жрете казы \ рыгая, пьете кумыс.— Схватив миску, стоящую на печке, он начал пить большими глотками.
— Товарищ управляющий, оставьте и мне глоток,— сказал Эркин, пытаясь немудреной шуткой разрядить сгущающийся электричеством злобы воздух в избе.
— Убейте, но скажите, за что сердитесь! — взмолился мальчишка.
— А ты не догадываешься?
— Правда не знаю, ага.
— Может, вы догадываетесь, кто постарше? — спросил Аман двух других.
— Мы свое дело знаем,— буркнул из сумрака медноусыи.
— Тогда я вам объясню,— угрожающе сказал Аман.— Отвечайте на мои вопросы. Сколько дней идет снег?
— Третий!—откликнулся обрадованно табунщик Альке, тихий, измученный какой-то затяжной болезнью человек. Его томила смута, сменившая такую веселую и спокойную жизнь зимовья.
1 Казы - конская колбаса
— На сколько толще ^снег по сравнению с прошлыми годами?
— Примерно на два метра.
— С тех пор как ты помнишь себя, был такой джут?
— Нет, ага. Но мой отец рассказывал: когда я был младенцем, пришел.страшный буран.
— А он не рассказывал тебе, что делали настоящие жигиты в это время? Почему вы ведете себя так, будто на улице благодатное лето? Почему никто из вас не спустился вниз узнать, есть ли корм у скота? Почему никому не пришло в голову узнать, как дела у тех, кто еще выше в горах, кому еще труднее?
— Для того и начальство, чтобы думать о других, а мы думаем о себе,— сказал медноусый.
Злость Амана невидимой волной словно затопила избу, но из темного утла навстречу ей поднялась такая же глухая злоба, и это ощущали все.
Эркин напрягся. Он чувствовал, что негодование Амана имеет какую-то тайную причину. Две злобы, столкнувшись, могли вызвать буран пострашнее того, что бушевал на дворе, и Эркин сказал спокойно:
— Потому мы здесь, любезный, что думаем обо всех. Но меня интересует, как обстоят дела у вас с кормами...
— Сено у нас кончается...— тихо сказал Альке.
— Значит, пойдете прокладывать путь к скирдам И когда мы вернемся из Алатая, сено должно быть.
— Как прокладывать?! — жалобно спросил Альке. На двор носа нельзя высунуть.
— Даже если будет вьюжить не снег, а кровь, вы это сделаете А теперь подберите нам коней, пора в путь.
— Ой, ага,— покачал головой Эркин,— куда пойдем блуждать среди ночи и что изменится если мы выйдем на рассвете?
— Если боишься, надо было оставаться дома. Ты знал, что едешь не на великий той.
— Зоотехник прав,— сказал рыжеусый если и падет четвероногий скот на Алатае, то наверняка двуногие выживут. Продовольствия, слава богу, хватает. А вы можете оказаться ни там, ни тут, заблудитесь в пути, помрете, унесет вас вода Кабы. Не знаете даже, где вас встретит опасность обвала. По-моему это будет ложный патриотизм.
«Зачем он его дразнит? Зачем злит толкает на безумство? — думал Эркин стараясь в темноте разглядеть
148
Альке принес холодное мясо, курт 1 Эркин принялся нарезать казы, лишь Аман и медноусый сидели непо движно Аман не отрываясь смотрел на бутылку, которая блестела, оттаивая у ргня
«Кажется, обошлось»,— весело думал Эркин, аккурат но раскладывая на тарелке аппетитные кусочки
- Ну, товарищ начальник, речь толкай Закуска готова, - он протянул Аману тарелку
Аман, словно очнувшись, обвел всех взглядом Та бунщики в нетерпении протягивали стаканы, лица их озарялись вожделением и алыми отблесками пламени
- Да, да, скажите нам что-нибудь вдохновляющее Воодушевите свой бедный народ на подвиги,- Медноусый захохотал
Мальчишка с готовностью подхватил:
- Да, речь, речь толкайте, настоящую, как по радио Альке, казалось, не разделял их веселья. Выглядел
как-то уныло Его сердце сжималось от тоски. Ему было жаль всех И тех, кто скоро уйдет в буран, и тех, кто оста нется затерянными в этом белом кружении снега, быть может самыми затерянными во всем мире. И чтоб прог нать поскорее эту тоску, он дотронулся стаканом до бу тылки, которую взял в руку Аман Попросил тихо:
— Разливайте, ага
— Вы это серьезно, жигиты? — спросил Аман, пово рачивая на свету бутылку, словно любуясь ею. Его голос прозвучал чужим, будто надтреснутым
— Ойбай, ау, как несерьезно! Думаешь, легко ждать? — Медноусый выступил из тьмы, назис над бутылкой
- Не заставляйте нас так долго мучиться, скажите «бисмиллахи» и налейте, пожалуйста — засмеялся Эркин разгребая огонь в печке
Аман чувствовал их страсть, их алчность. Никто не думал о тех, кто там, наверху, среди бурана Жалкие существа, увидели водку и забыли обо всем
«Так будь она проклята!» — подумал он и с силой ударил бутылкой о стол Стекло раскололось
Воцарилось молчание
— Эх, ага, осторожнее надо было. .—сказал Эркин и в сердцах хлопнул ладонью себя по колену
Мальчишка Довлет с ужасом и недоумением смотрел на Амана и вдруг губы его задрожали, он заплакал
К у р т - сухой творог
Он плакал о несбывшейся надежде вместе со взрослыми, умудренными жизнью аксакалами, как равный встретить праздник. Он мало знал хороших минут, нигде не отдыхал, даже не побывал еще на свадьбе. Ему так хотелось хоть немного добра, душевного единения, спокойного мудрого разговора.
Ох и запах же у благородной! — Медноусый намочил ладони в лужице водки, протер лицо.
Только Альке сидел все так же неподвижно, уставившись в огонь, будто предвидел случившееся. В своей ж^зни он повидал много, а к спиртному был равнодушен. Но Эркин с бешенством плюнул в железную печь, и глаза его налились кровью.
Аман, словно не заметив оскорбительной выходки, сказал спокойно:
— Идите найдите подходящих лошадей. Наши не годятся.
Молча табунщики вышли.
- Я вижу, вы подобрали брюхо под седло и готовы разорвать свою печень...— сказал Аман насмешливо, когда они остались вдвоем с Эркином.
— Оказывается, вы просто ангел, ага,— ответил Эркин; его зрачки пламенели то ли от огня, то ли от злости.— С вами можно хоть в рай, такой вы добродетельный. Ну что ж, праздник не удался, пора в дорогу. Хороша ли она будет, когда за спиной враги?
— Что ты мелешь! Бред! Какие враги! Жалкие твари, дрожащие от алчности при виде бутылки.
— Нет, не бред, и не твари они, а обычные люди. И как же люди с этого момента будут ненавидеть вас! Не будут уважать. У них к вам остался лишь страх. Что Же касается меня, то, извините, ага, но у меня нет сейчас подходящих слов, чтобы высказать все, что думаю.
— Разве можно из-за глотка водки так терять себя, дорогой? — Аман насмешливо похлопал Эркина по плечу.— Успокойтесь, от вас она не уйдет.
Но за иронией скрывались растерянность и негодование. Его больно задели слова жигита, этого сосунка, пришельца, вздумавшего его поучать. Самым правильным было бы, конечно, его ударить. Но нельзя, нельзя...
— Нет, так не годится, товарищ начальник.— Эркин словно прочел его мысли, и Аман даже отшатнулся. Но зоотехник говорил о другом.— Вы не понимаете человеческую душу. Вы знаете, какие минуты самые дорогие и счастливые в мире? Вы лишили людей праздника.
Зачем? Этого понять нельзя. Это тем более оскорби ~ельно, что необъяснимо.
Аман молчал. С хрустом щелкал костяшками пальцев
— Ваш отец никогда бы...
— Не касайтесь моего отца, не вмешивайте его в это дело.
— Я не собираюсь его оскорблять. Наоборот, я хочу возвысить Аспана-аксакала, ставшего гордостью нашего аула. Вы сейчас дали волю своей злобе, а ваш отец ненавидит зло, в чем бы оно ни выражалось и как бы ни прикрывалось высокими причинами. Мы не пьяницы, и вы это знаете, и потому не простим, что вы унизили нас. Мы же не в вашем кабинете... и, в конце концов, мы здесь не гости. Надо уважать хозяев.
— Не ожидал такого красноречия.— Аман потянулся за полушубком, медленно встал, начал одеваться.— Очень красноречивы вы, братишка. Но я сомневаюсь в том, что вы можете разобраться во всем, что здесь произошло. Вы в наших краях только второй год и не знаете наших людей.
— Люди везде люди,— сказал Эркин, не отрывая взгляда от огня,— и, вместо того чтобы еще щенками бить их по морде и глазам, превращать в боязливых, дайте им возможность уважать себя, вы старшие...
Он не успел договорить, вошли табунщики. Они молча стояли у дверей, пришибленные случившимся.
— Лошади готовы,— тихо сообщил Альке.
Он тайком с удивлением разглядывал Эркина. Оказывается, этот молчаливый, скромный жигит способен на храбрые поступки. Произошла странная вещь: огромный Аман сделался словно ниже, а худенький парень, который два года незаметно исполнял свои обязанности — вел счет скоту, лечил его,— вдруг будто вырос, раздался в плечах. Нет, нет, зря они прозвали его «пришельцем» Он человек не простой и храбрый. Такую выходку, плевок в ответ на разбитую бутылку водки, Аман ни кому бы не простил, а тут пришлось простить. И вот сей час все поглядывают на него вроде даже уважительно или удивленно,— видно, поговорили крепко наедине. Интересно, с кем он поедет? В такую дорогу выбрать спутника — это выбрать судьбу.
Аман, бросив взгляд на сумрачные лица табунщиков, на напряженно окаменелое — Эркина, думал о том, что потерпел поражение.
Эркин вдруг резко поднялся:
— Пора.
— Вы останетесь здесь. Со мной поедет Альке. Альке тотчас покорно пошел в угол избы искать рукавицы потеплее.
— Погоди, Альке. Я думаю, у тебя и здесь дел хватает,— остановил его Эркин.
— Альке нужен нам,— жалобно подхватил мальчишка. Аман повернулся к медноусому:
— Тогда придется тебе сопровождать меня, хоть ты этого и очень боишься.
— Коней на переправе не меняют, начальник,— мед-ноусый смотрел с вызовом,— а переправа предстоит опасная. И сдается мне, что боится кто-то другой, не доверяет ни мне, ни зоотехнику.
— Зоотехнику я доверяю и потому оставляю здесь. Соберите соседних чабанов и прокладывайте тропу в сторону Алатая. А мы будем идти навстречу и пригоним жеребят и стригунков в низину. Другого выхода нет. Сено и корма используйте экономно. Те времена, когда мы пускали скот свободно под скирды, сказали нам «прощай». Если выглянет солнце, кобылиц пустите на тебеневку. Если мы крупных животных с твердыми копытами не прокормим тебеневкой, то нетелям придется плохо.
— Уже на мордах лошадей начинают нарастать сосульки. Им трудно доставать губами до земли,— сурово сказал медноусый.— Мы не можем дать обещание, что перезимуем с помощью тебеневки.
— Ничего, перезимуете. Почистите морду каждой лошади и выгоните их на тебеневку. Даже если вам придется лопатой расчищать снег, вы придете к весне без потерь.
— Ну что ж,— сказал медноусый,- если вернусь живым, буду расчищать.
Эркин понял: он добился своего. Едет вместе с управляющим. Понял и другое: чем больше будет настаивать на том, чтобы вместе продолжать путь, тем упрямее будет в своем решении Аман испытать судьбу.
Он чувствовал, что двух этих людей связывает тайная вражда и что медноусый, заманивший Амана в ловушку необходимости взять его, коварен и хитер.
— Э нет, жигиты! — весело сказал он.— Кто начинает путь вместе, вместе его и кончает. Но раз уж возник спор, его нужно решать единственно справедливым способом. Бросим жребий.
153
— Это правильная мысль,— подтвердил Альке, а маль чишка просто запрыгал от радости: наконец хоть какая-то забава.
— Жребий, жребий, кидаем жребий, а вы, Аман-ага, идите к лошадям, посмотрите, годятся ли.
— Эх вы, жигиты! — сказал управляющий и вышел
— Дело в том, что над их родом висит проклятье Идти с ним в такой буран — искушать шайтана. Я верю в судьбу,— сказал медноусый, как только дверь закрылась за Аманом.
— А я полагал, что ты веришь только в бутылку,— с неожиданной для него злостью бросил Альке, и Эркин подумал: «Он тоже понимает, что им нельзя идти вместе».— Бери одну из выпитых тобой,— приказал тихий Альке,— и посмотрим, как насчет судьбы.
Бутылка лениво закрутилась на кошме от руки медноусого и показала на дверь.
— Все правильно,— сказал медноусый,— моя бутылка меня не подвела. Одному ему ехать надо. Он больше денег получает, пускай больше рискует.
— Что-то мне все меньше и меньше нравятся ваши шутки — Эркин вырвал из его рук бутылку.— Крутани еще раз, Альке.
Альке положил бутылку на кошму и почему-то медлил.
— Ну крути же, крути! — не выдержал мальчишка. Альке исподлобья взглянул на Эркина, и Эркин, мгновенно поняв его, чуть опустил веки.
Бутылка покрутилась и показала на зоотехника.
— Ах, черт возьми,— вскочил, как козленок, мальчишка,— ни в чем мне не везет! Неужели ты, дядя Альке, не мог сделать так, чтобы показала на меня?
— Не мог,— серьезно ответил Альке.— Никак не мог Когда они вышли во двор, мела легкая поземка. Ночь была черна, как кошма, и, казалось, могла бесшумно поглотить всякого, кто решится покинуть жилище. Мороз набрал силу; жигиты стучали зубами, будто факиры, глотающие огонь.
Кони, нетерпеливо ожидающие людей, заржали призывно из темноты.
— Один из них никуда не годится,— сказал Аман,— он не способен прокладывать тропу. Словите жеребца из косяка.
Он не спросил, подобно нетерпеливой женщине, кто же все-таки едет с ним,— стоял огромный, неподвижный, покуривая сигарету.
— Дайте нашим лошадям сена и накройте попоной,— сказал он Альке Нам на них еще возвращаться
— А что если направить их на тебеневку? сострил медноусый.- По вашему совету
Но Аман сло&но не услышал его
Когда привели громадного жеребца, Аман засмеялся
— О, это целая гора! — Он ласково похлопал жеребца, и тот заржал тоскливо
— Чует трудную дорогу - Эркин помог управляю щему сесть на здоровенного степного богатыря Думаю, что лыжи лучше взять мне, этот измучает вас, нспри вычный, будет шарахаться
Аман чуть склонился с седла, словно хотел раз глядеть как следует лицо зоотехника, но снова выпря милея
— Хорошо Лыжи возьмете вы
— А вы, ага, возьмите ружье,— посоветовал Альке
— Для чего оно нужно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Когда Аман и Эркин добрались до зимовки, расположенной у самой пасти Тара, уже смеркалось.
Всадники соскочили с коней, дымящихся от пота, и направились к деревянному дому зимовки. Аман огрел плетью по голове волкодава, с бешеным лаем хватающего за подол, открыл дверь. Точно воробьи, увидевшие кота, замерли табунщики. Расположившись вокруг железной печки, они дулись в карты, расставив ноги и хохоча во все горло. После минутного оцепенения они повскакивали с мест и с преувеличенной заботливостью бросились к гостям.
Аман не подал руки, не ответил на их «ассалаума-галейкум». Скинул полушубок, сел на корточки перед печкой, протянул к ней ладони Табунщики после замешательства кинулись с рукопожатиями к зоотехнику Он поздоровался и тоже повис над железной печкой.
Молчание затянулось, и тогда самый молодой из табунщиков, безусый мальчишка, сказал примирительно:
— Надо согреть кумыс. Замерзли вы, наверное, сильно.
Жигиты, не знавшие, как проявить себя, тотчас бросились к саба 1. Один взболтал кумыс, другой подставил жестяную миску. Осторожно, не задев и не побеспокоив начальника, мальчишка поставил миску на печь.
— Аман-ага, спокойно ли в ауле? — нарушил молчание табунщик Альке.
— Тебя интересует, как дела в ауле, а нас интересует, как дела в зимовке Алатай,— не отрываясь от созерцания своих рук, бросил Аман
— А мы думали, вы расскажете, что там творится Человек, сказавший слова, лишь один из всех
Саба посудина из лошадиной кожи
не суетился, сидел вдалеке от очага, и лицо его возникало в отблеске пламени, не давая себя разглядеть. Аман лишь по медно-рыжим усам догадался, что этот табунщик ему знаком давно, еще с детства. Присутствие его всегда вызывало странное томительное чувство. Брезжило какое-то воспоминание: летний полдень, жеребенок на тонких слабых ножках, мальчишки-друзья. Потом пришел медноусыи, и жеребенок исчез. Мальчишки знали, что по обычаю жеребенка-близнеца полагается зарезать. Но он так сверкал на солнце, и мать-кобылица бормотала над ним так нежно, и медноусыи табунщик был сам близнецом, и они доверили ему тайну. А жеребенок к вечеру исчез.
Медноусыи или его брат, их невозможно различить, был председателем колхоза в тот страшный год, когда отца унесла и искалечила лавина. Теперь кто-то из них — простой табунщик, кто-то — простой чабан. Аман почувствовал вызов в словах медноусого, и этот вызов почувствовали все. Табунщики притихли. Эркин хотел что-то сказать, но Аман остановил его рукой.
— Разве для вас рай наступил раньше других? — спросил он спокойно, хотя хотелось закричать.— Что за беспечность? Словно женихи, приехавшие на первую ночь к невесте, сидите играете в карты, жрете казы \ рыгая, пьете кумыс.— Схватив миску, стоящую на печке, он начал пить большими глотками.
— Товарищ управляющий, оставьте и мне глоток,— сказал Эркин, пытаясь немудреной шуткой разрядить сгущающийся электричеством злобы воздух в избе.
— Убейте, но скажите, за что сердитесь! — взмолился мальчишка.
— А ты не догадываешься?
— Правда не знаю, ага.
— Может, вы догадываетесь, кто постарше? — спросил Аман двух других.
— Мы свое дело знаем,— буркнул из сумрака медноусыи.
— Тогда я вам объясню,— угрожающе сказал Аман.— Отвечайте на мои вопросы. Сколько дней идет снег?
— Третий!—откликнулся обрадованно табунщик Альке, тихий, измученный какой-то затяжной болезнью человек. Его томила смута, сменившая такую веселую и спокойную жизнь зимовья.
1 Казы - конская колбаса
— На сколько толще ^снег по сравнению с прошлыми годами?
— Примерно на два метра.
— С тех пор как ты помнишь себя, был такой джут?
— Нет, ага. Но мой отец рассказывал: когда я был младенцем, пришел.страшный буран.
— А он не рассказывал тебе, что делали настоящие жигиты в это время? Почему вы ведете себя так, будто на улице благодатное лето? Почему никто из вас не спустился вниз узнать, есть ли корм у скота? Почему никому не пришло в голову узнать, как дела у тех, кто еще выше в горах, кому еще труднее?
— Для того и начальство, чтобы думать о других, а мы думаем о себе,— сказал медноусый.
Злость Амана невидимой волной словно затопила избу, но из темного утла навстречу ей поднялась такая же глухая злоба, и это ощущали все.
Эркин напрягся. Он чувствовал, что негодование Амана имеет какую-то тайную причину. Две злобы, столкнувшись, могли вызвать буран пострашнее того, что бушевал на дворе, и Эркин сказал спокойно:
— Потому мы здесь, любезный, что думаем обо всех. Но меня интересует, как обстоят дела у вас с кормами...
— Сено у нас кончается...— тихо сказал Альке.
— Значит, пойдете прокладывать путь к скирдам И когда мы вернемся из Алатая, сено должно быть.
— Как прокладывать?! — жалобно спросил Альке. На двор носа нельзя высунуть.
— Даже если будет вьюжить не снег, а кровь, вы это сделаете А теперь подберите нам коней, пора в путь.
— Ой, ага,— покачал головой Эркин,— куда пойдем блуждать среди ночи и что изменится если мы выйдем на рассвете?
— Если боишься, надо было оставаться дома. Ты знал, что едешь не на великий той.
— Зоотехник прав,— сказал рыжеусый если и падет четвероногий скот на Алатае, то наверняка двуногие выживут. Продовольствия, слава богу, хватает. А вы можете оказаться ни там, ни тут, заблудитесь в пути, помрете, унесет вас вода Кабы. Не знаете даже, где вас встретит опасность обвала. По-моему это будет ложный патриотизм.
«Зачем он его дразнит? Зачем злит толкает на безумство? — думал Эркин стараясь в темноте разглядеть
148
Альке принес холодное мясо, курт 1 Эркин принялся нарезать казы, лишь Аман и медноусый сидели непо движно Аман не отрываясь смотрел на бутылку, которая блестела, оттаивая у ргня
«Кажется, обошлось»,— весело думал Эркин, аккурат но раскладывая на тарелке аппетитные кусочки
- Ну, товарищ начальник, речь толкай Закуска готова, - он протянул Аману тарелку
Аман, словно очнувшись, обвел всех взглядом Та бунщики в нетерпении протягивали стаканы, лица их озарялись вожделением и алыми отблесками пламени
- Да, да, скажите нам что-нибудь вдохновляющее Воодушевите свой бедный народ на подвиги,- Медноусый захохотал
Мальчишка с готовностью подхватил:
- Да, речь, речь толкайте, настоящую, как по радио Альке, казалось, не разделял их веселья. Выглядел
как-то уныло Его сердце сжималось от тоски. Ему было жаль всех И тех, кто скоро уйдет в буран, и тех, кто оста нется затерянными в этом белом кружении снега, быть может самыми затерянными во всем мире. И чтоб прог нать поскорее эту тоску, он дотронулся стаканом до бу тылки, которую взял в руку Аман Попросил тихо:
— Разливайте, ага
— Вы это серьезно, жигиты? — спросил Аман, пово рачивая на свету бутылку, словно любуясь ею. Его голос прозвучал чужим, будто надтреснутым
— Ойбай, ау, как несерьезно! Думаешь, легко ждать? — Медноусый выступил из тьмы, назис над бутылкой
- Не заставляйте нас так долго мучиться, скажите «бисмиллахи» и налейте, пожалуйста — засмеялся Эркин разгребая огонь в печке
Аман чувствовал их страсть, их алчность. Никто не думал о тех, кто там, наверху, среди бурана Жалкие существа, увидели водку и забыли обо всем
«Так будь она проклята!» — подумал он и с силой ударил бутылкой о стол Стекло раскололось
Воцарилось молчание
— Эх, ага, осторожнее надо было. .—сказал Эркин и в сердцах хлопнул ладонью себя по колену
Мальчишка Довлет с ужасом и недоумением смотрел на Амана и вдруг губы его задрожали, он заплакал
К у р т - сухой творог
Он плакал о несбывшейся надежде вместе со взрослыми, умудренными жизнью аксакалами, как равный встретить праздник. Он мало знал хороших минут, нигде не отдыхал, даже не побывал еще на свадьбе. Ему так хотелось хоть немного добра, душевного единения, спокойного мудрого разговора.
Ох и запах же у благородной! — Медноусый намочил ладони в лужице водки, протер лицо.
Только Альке сидел все так же неподвижно, уставившись в огонь, будто предвидел случившееся. В своей ж^зни он повидал много, а к спиртному был равнодушен. Но Эркин с бешенством плюнул в железную печь, и глаза его налились кровью.
Аман, словно не заметив оскорбительной выходки, сказал спокойно:
— Идите найдите подходящих лошадей. Наши не годятся.
Молча табунщики вышли.
- Я вижу, вы подобрали брюхо под седло и готовы разорвать свою печень...— сказал Аман насмешливо, когда они остались вдвоем с Эркином.
— Оказывается, вы просто ангел, ага,— ответил Эркин; его зрачки пламенели то ли от огня, то ли от злости.— С вами можно хоть в рай, такой вы добродетельный. Ну что ж, праздник не удался, пора в дорогу. Хороша ли она будет, когда за спиной враги?
— Что ты мелешь! Бред! Какие враги! Жалкие твари, дрожащие от алчности при виде бутылки.
— Нет, не бред, и не твари они, а обычные люди. И как же люди с этого момента будут ненавидеть вас! Не будут уважать. У них к вам остался лишь страх. Что Же касается меня, то, извините, ага, но у меня нет сейчас подходящих слов, чтобы высказать все, что думаю.
— Разве можно из-за глотка водки так терять себя, дорогой? — Аман насмешливо похлопал Эркина по плечу.— Успокойтесь, от вас она не уйдет.
Но за иронией скрывались растерянность и негодование. Его больно задели слова жигита, этого сосунка, пришельца, вздумавшего его поучать. Самым правильным было бы, конечно, его ударить. Но нельзя, нельзя...
— Нет, так не годится, товарищ начальник.— Эркин словно прочел его мысли, и Аман даже отшатнулся. Но зоотехник говорил о другом.— Вы не понимаете человеческую душу. Вы знаете, какие минуты самые дорогие и счастливые в мире? Вы лишили людей праздника.
Зачем? Этого понять нельзя. Это тем более оскорби ~ельно, что необъяснимо.
Аман молчал. С хрустом щелкал костяшками пальцев
— Ваш отец никогда бы...
— Не касайтесь моего отца, не вмешивайте его в это дело.
— Я не собираюсь его оскорблять. Наоборот, я хочу возвысить Аспана-аксакала, ставшего гордостью нашего аула. Вы сейчас дали волю своей злобе, а ваш отец ненавидит зло, в чем бы оно ни выражалось и как бы ни прикрывалось высокими причинами. Мы не пьяницы, и вы это знаете, и потому не простим, что вы унизили нас. Мы же не в вашем кабинете... и, в конце концов, мы здесь не гости. Надо уважать хозяев.
— Не ожидал такого красноречия.— Аман потянулся за полушубком, медленно встал, начал одеваться.— Очень красноречивы вы, братишка. Но я сомневаюсь в том, что вы можете разобраться во всем, что здесь произошло. Вы в наших краях только второй год и не знаете наших людей.
— Люди везде люди,— сказал Эркин, не отрывая взгляда от огня,— и, вместо того чтобы еще щенками бить их по морде и глазам, превращать в боязливых, дайте им возможность уважать себя, вы старшие...
Он не успел договорить, вошли табунщики. Они молча стояли у дверей, пришибленные случившимся.
— Лошади готовы,— тихо сообщил Альке.
Он тайком с удивлением разглядывал Эркина. Оказывается, этот молчаливый, скромный жигит способен на храбрые поступки. Произошла странная вещь: огромный Аман сделался словно ниже, а худенький парень, который два года незаметно исполнял свои обязанности — вел счет скоту, лечил его,— вдруг будто вырос, раздался в плечах. Нет, нет, зря они прозвали его «пришельцем» Он человек не простой и храбрый. Такую выходку, плевок в ответ на разбитую бутылку водки, Аман ни кому бы не простил, а тут пришлось простить. И вот сей час все поглядывают на него вроде даже уважительно или удивленно,— видно, поговорили крепко наедине. Интересно, с кем он поедет? В такую дорогу выбрать спутника — это выбрать судьбу.
Аман, бросив взгляд на сумрачные лица табунщиков, на напряженно окаменелое — Эркина, думал о том, что потерпел поражение.
Эркин вдруг резко поднялся:
— Пора.
— Вы останетесь здесь. Со мной поедет Альке. Альке тотчас покорно пошел в угол избы искать рукавицы потеплее.
— Погоди, Альке. Я думаю, у тебя и здесь дел хватает,— остановил его Эркин.
— Альке нужен нам,— жалобно подхватил мальчишка. Аман повернулся к медноусому:
— Тогда придется тебе сопровождать меня, хоть ты этого и очень боишься.
— Коней на переправе не меняют, начальник,— мед-ноусый смотрел с вызовом,— а переправа предстоит опасная. И сдается мне, что боится кто-то другой, не доверяет ни мне, ни зоотехнику.
— Зоотехнику я доверяю и потому оставляю здесь. Соберите соседних чабанов и прокладывайте тропу в сторону Алатая. А мы будем идти навстречу и пригоним жеребят и стригунков в низину. Другого выхода нет. Сено и корма используйте экономно. Те времена, когда мы пускали скот свободно под скирды, сказали нам «прощай». Если выглянет солнце, кобылиц пустите на тебеневку. Если мы крупных животных с твердыми копытами не прокормим тебеневкой, то нетелям придется плохо.
— Уже на мордах лошадей начинают нарастать сосульки. Им трудно доставать губами до земли,— сурово сказал медноусый.— Мы не можем дать обещание, что перезимуем с помощью тебеневки.
— Ничего, перезимуете. Почистите морду каждой лошади и выгоните их на тебеневку. Даже если вам придется лопатой расчищать снег, вы придете к весне без потерь.
— Ну что ж,— сказал медноусый,- если вернусь живым, буду расчищать.
Эркин понял: он добился своего. Едет вместе с управляющим. Понял и другое: чем больше будет настаивать на том, чтобы вместе продолжать путь, тем упрямее будет в своем решении Аман испытать судьбу.
Он чувствовал, что двух этих людей связывает тайная вражда и что медноусый, заманивший Амана в ловушку необходимости взять его, коварен и хитер.
— Э нет, жигиты! — весело сказал он.— Кто начинает путь вместе, вместе его и кончает. Но раз уж возник спор, его нужно решать единственно справедливым способом. Бросим жребий.
153
— Это правильная мысль,— подтвердил Альке, а маль чишка просто запрыгал от радости: наконец хоть какая-то забава.
— Жребий, жребий, кидаем жребий, а вы, Аман-ага, идите к лошадям, посмотрите, годятся ли.
— Эх вы, жигиты! — сказал управляющий и вышел
— Дело в том, что над их родом висит проклятье Идти с ним в такой буран — искушать шайтана. Я верю в судьбу,— сказал медноусый, как только дверь закрылась за Аманом.
— А я полагал, что ты веришь только в бутылку,— с неожиданной для него злостью бросил Альке, и Эркин подумал: «Он тоже понимает, что им нельзя идти вместе».— Бери одну из выпитых тобой,— приказал тихий Альке,— и посмотрим, как насчет судьбы.
Бутылка лениво закрутилась на кошме от руки медноусого и показала на дверь.
— Все правильно,— сказал медноусый,— моя бутылка меня не подвела. Одному ему ехать надо. Он больше денег получает, пускай больше рискует.
— Что-то мне все меньше и меньше нравятся ваши шутки — Эркин вырвал из его рук бутылку.— Крутани еще раз, Альке.
Альке положил бутылку на кошму и почему-то медлил.
— Ну крути же, крути! — не выдержал мальчишка. Альке исподлобья взглянул на Эркина, и Эркин, мгновенно поняв его, чуть опустил веки.
Бутылка покрутилась и показала на зоотехника.
— Ах, черт возьми,— вскочил, как козленок, мальчишка,— ни в чем мне не везет! Неужели ты, дядя Альке, не мог сделать так, чтобы показала на меня?
— Не мог,— серьезно ответил Альке.— Никак не мог Когда они вышли во двор, мела легкая поземка. Ночь была черна, как кошма, и, казалось, могла бесшумно поглотить всякого, кто решится покинуть жилище. Мороз набрал силу; жигиты стучали зубами, будто факиры, глотающие огонь.
Кони, нетерпеливо ожидающие людей, заржали призывно из темноты.
— Один из них никуда не годится,— сказал Аман,— он не способен прокладывать тропу. Словите жеребца из косяка.
Он не спросил, подобно нетерпеливой женщине, кто же все-таки едет с ним,— стоял огромный, неподвижный, покуривая сигарету.
— Дайте нашим лошадям сена и накройте попоной,— сказал он Альке Нам на них еще возвращаться
— А что если направить их на тебеневку? сострил медноусый.- По вашему совету
Но Аман сло&но не услышал его
Когда привели громадного жеребца, Аман засмеялся
— О, это целая гора! — Он ласково похлопал жеребца, и тот заржал тоскливо
— Чует трудную дорогу - Эркин помог управляю щему сесть на здоровенного степного богатыря Думаю, что лыжи лучше взять мне, этот измучает вас, нспри вычный, будет шарахаться
Аман чуть склонился с седла, словно хотел раз глядеть как следует лицо зоотехника, но снова выпря милея
— Хорошо Лыжи возьмете вы
— А вы, ага, возьмите ружье,— посоветовал Альке
— Для чего оно нужно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11