Кофейные зерна подрумянились. Ишь ты, темнеют, неправда, что они не поджарятся. Интересно, какие они изнутри. Она разрезала ножом одно зернышко, оно было внутри бледное, как суровая нитка. Надо подержать на огне еще, пусть дойдут. Сальме накрыла сковородку крышкой и поворошила огонь, чтобы горел норови ее. Все надо делать с умом да с подходцем.
Наконец зерна были в миске, и Сальме радовалась. Дело это не такое уж и трудное, каким казалось сперва. Хильдегард не умеет жарить кофейные зерна, продавец тоже, хотя о сказал, что зерна надо положить на сковородку. Сальме была очень Довольна собой. Даже проголодалась.
В городе у снохи была маленькая мельница, сунешь вилку в гнездо, надавишь на крышку, и машинка зажжужит. Она, Сальме, конечно, не решалась притрагиваться к ней, но однажды сноха чуть не силком заставила ее молоть кофе. Сальме нажала на крышку, и машинка затрещала. Сальме испугалась и отпустила крышку. Но ничего не случилось, кофемолка просто остановилась.
Сальме думала, у кого в Кивиру есть такая машинка. У начальства наверняка, конечно, есть, но разве пойдешь просить. Надо искать у людей попроще. Даже у жены бригадира Тальвинга, пожалуй, есть кофейная мельница, хотя ее муж больше уважал водку. Но идти к ней Сальме не решалась, и эта смерть, и вообще... было как-то неудобно в такие печальные дни.
У кого еще могла быть кофемолка? Спрашивать у жены Орешкина не было смысла — в семье пьют чай; те, кто живет на втором этаже,— тоже.
Сальме охотнее обошлась бы старинной ручной мельницей, но такой тоже вроде ни у кого не было. Разве что у каких- нибудь старожилов, вроде семейства Коостов, но и у старой Эмилии Сальме не видела кофейной мельницы.
Затем Сальме вспомнила, что однажды видела на шкафу в кухне у Эллы Каур почти такую же машинку, как у снохи в городе.
ЕЩЕ ОДИН ПРОМАХ
В густых сумерках Сальме добралась до Кауров, Кауры жили в двухэтажном блочном доме, на втором этаже. Еще в коридоре, за дверьми, Сальме услышала детский крик и голос Эллы:
— Ты что обижаешь малышку...
Сальме надавила на кнопку звонка и держала палец
долго, подумав, что Элла может не услышать, раз дети так шумят.
Элла вышла открывать, ворча: «Кто там трезвонит, будто мы вымерли...»
Увидев Сальме, Элла улыбнулась ей как старой знакомой.
— Я к тебе по делу. Еще на лестнице услышала, как дети кричат.— Сальме вытерла ноги о коврик.
— Известное дело, дети, разве они молча усидят. Входи, входи, что они себе сделают. Галоши можешь снять в прихожей.
— Нет, я никогда не снимаю галоши, а то мне их не надеть,— буркнула Сальме и принялась снимать валенки вместе с галошами.
У Кауров везде было чисто, везде постелены коврики, как у городских. Светлоголовый мальчик вышел из комнаты и с удивлением замер на пороге.
— Мати, скажи тете «здравствуйте»,— сказала Элла.
Мальчуган осторожно подошел поближе, протянул Сальме руку.
— Ишь какой, не боится,— удивилась Сальме.
— А чего он должен бояться?
— Оно конечно...
— Тетя, у тебя такие большие валенки! — Мальчуган разглядывал валенки, от которых шел холод.— Семимильные сапоги.
— И все-то он знает,— засмеялась Сальме.
— А почему бы ему и не знать, — с гордостью сказала Элла.— Руттар каждый вечер читает ему книгу. Глядишь, скоро и сам будет читать. Быстро все запоминает. Что услышит, сразу запоминает. При ребенке надо следить за собой, что говоришь.
Из комнаты донеслось верещание.
Элла поспешила на голос.
— Ой малюсенькая моя! Ах, у тебя штанишки мокрые!
И она пошла в ванную с полнощекой девочкой на руках.
Вскоре вышла и сказала:
— Присаживайся.
Сама прошла в кухню и села на табурет, все еще держа ребенка.
Сальме смотрела, как она хлопочет.
— Совсем еще несмышленыш,— сказала Сальме.— И охота тебе с ними возиться? Неужели Руттар не может устроить ее в ясли? Пусть государство заботится и воспитывает, это ему работники нужны!
— Я и сама в силах вырастить своих внуков. Что мне еще делать-то? В яслях дети часто болеют.
— Нет, я бы не стала возиться с детьми,— решительно сказала Сальме.— Я за свою жизнь много поработала и повидала мороки.
— Да, конечно,— отозвалась Элла.— Не знаю вот, почему у твоей снохи детей нет...
— Не спрашивала я...
— Почему же не спрашивала? Люди молодые, давно пора детей заводить. Неужели не хотят? Или какая хворь мешает им...
— Что ты, какая еще хворь, сноха сама врач.
— Может, у Пауля не получается...
Сальме крепко сжала губы, но что ответить, не нашлась. Ей только вспомнилось, как сноха говорила: «Что ты допоздна спать не ложишься, все высматриваешь что-то?» Сальме тогда ответила, что теперь живет на городской манер, она же никому не мешает: молодые тоже еще не легли. На это сноха как-то странно фыркнула, что они как раз и ждут, когда она ляжет. О детях она в самом деле ни разу не заводила разговора, это было их дело, ее это не касалось. Люди они нынешние, кто знает, хотят ли они вообще детей.
— Я ни у кого ничего не выспрашиваю,— буркнула она.— Какое мне дело! Я ни с кем не завожу разговоры, живу одна, как сама умею, живу в своей квартире, как мышь в сусеке, живу на свою пенсию. Мне ничего не надо, ни с кем не вожусь. Мне-то что, как бы люди не важничали. У меня своя пенсия, никто ее у меня не отнимет.
Мальчуган вошел в кухню и потянул за палец девчушку что была на руках у бабушки. Девочка рассмеялась.
— Гляди, вот так они и шалят,— объяснила Элла.— Сперва смеются, а потом визжат.
— Пусть хоть так, мне никого не надо, — сказала Сальме недоверчиво.— Одни часы на стене...
Элла встала с табуретки и отнесла девчушку в комнату.
— Ну, поползай теперь сама.
Девочка словно того только и ожидала, поползла на четвереньках к красному мячу.
— Я перегоню! — крикнул мальчуган и тоже опустился на четвереньки.
— Не слышала ли ты, что Тальвинг будто бы умер? — спросила Элла.
— Не знаю, ничего не знаю,— ответила Сальме торопливо и хмуро.
— Как же так, ты ведь живешь в том же доме в том же коридоре?
— Я ни с кем не вожусь.
— Женщины в очереди за молоком говорили. Будто утром он сказал ребенку, что умрет... и умер. Потом будто бы «скорая помощь» приезжала, и врач сказал: мол, в голове у Тальвинга лопнул самый большой кровеносный сосуд.
— Да, говорят, что так и было.—Сальме снова улыбнулась недоверчиво.— А я не разношу сплетен. По мне, пусть будет так или этак, все равно.— Она взмахнула рукой и прибавила вполголоса: — Но поди знай, как оно было. Говорят, в Тарту тоже умер один важный человек и похоронили его со всеми почестями, а потом оказалось, что не того хоронили. Кто знает, кого схоронили — босяка какого или бродягу... Настоящий-то пропал, присвоил казенные деньги и задал деру.
— Да-а, да...— удивлялась Элла.— Что только не услышишь! А что, родственники не узнали его?
— Так уж и узнали! Сговорились, все было продумано заранее. Один мужчина, который раньше сидел в конторе за одним столом с ним, сказал, что это не тот человек, но кто его стал слушать, все спешили надгробные речи говорить, так и обошлось.
— Откуда ты все это знаешь? — засомневалась Элла.
— Я-то не знаю, это Усач в лавке говорил... Я не верю, что Тальвинг умер. Такой высокий крепкий мужчина... Кто знает, какие хитрости за всем этим... Неужели он знал наперед, что умрет? Об этом никто наперед не знает. Небось захотел взять себе свободный денек и разыграл комедию... Да мне-то что, меня не касается.
Элла вздохнула.
Из комнаты вбежал Мати и крикнул:
— Бабушка, Кайе написала на пол!
Элла вскочила, взяла тряпку и торопливо вошла в комнату.
Сальме оглядела кухню. На полке стояли в ряд пестрые банки и рядом с ними — электрическая кофемолка, почти такая же, как у снохи в городе. Сальме встала и оглядела ее.
Вернулась Элла и повесила мокрые ползунки сушиться на трубе перед плитой.
Сальме резко отшатнулась, будто ее застали за чем-то
некрасивым, хотя Элла вовсе не обратила внимания на то, что гостья рассматривала кофемолку.
— Тебя тоже пригласили на свадьбу? — спросила Сальме.
— Я останусь дома с детьми. Молодые — те пойдут. Вроде пышная свадьба будет. Из города привезут два оркестра, пива будто бы заварили несколько бидонов.
— Ну да, народ они богатый. Теперь и жену берут за мебель. У продавщицы Ийви и дома полно новой дорогой мебели, а у той, что с почты, ничего нет, кормила и поила его, как быка, теперь у нее много недостачи. Чего доброго, еще посадят за решетку! Вот она какая штука, жизнь-то...
— Что это за разговор?
— Своими глазами видела, как эта девушка стояла у печки с заплаканным лицом, а чужой человек за столом все стучал и стучал на счетах. Отчего бы ему быть таким сердитым, если все гладко. Кто знает, как еще пойдут дела и у этой продавщицы... Муха летит на мед. Мне-то что, пусть хоть всех пересажают. Вот те какая штука..
Сальме посмеивалась, хихикала.
— Слушай у тебя кофейная мельница есть?
— К тебе что, гости придут?
— Какие еще гости. Ко мне никто уже не ходит в гости. Кому нужна бедная старая женщина.
— Сын и сноха ведь бывают.
— Какие же они гости... Зачем мне нужны гости, мне самой надо пить кофе, сноха сказала, что я должна каждый день пить свою норму кофе. Я обежала три лавки, пока достала кофейные зерна. Правда, необжаренные, да где их, лучшие, взять-то. Старый Палу научил, как их жарить...
Сальме достала из сумки кружку с кофейными зернами и показала Элле.
— Гляди, какие хорошие получились,— похвалила она себя.— Как в лавке купленные, разницы почти нет.
— Да, конечно,— сказала Элла, которая, правда, не была таким уж большим знатоком, потому что в их семье пили кофе, только когда приходили гости.
— Теперь надо бы их смолоть, но мельницы нет.
Элла сняла кофемолку со шкафа.
— Вот у нас есть одна. Подарили сыну на день рождения. Но я ею не молола. Сноха сама мелет, когда нужно. Я-то ее не трогаю, тонкая штука, вдруг еще сломается, я буду виноватой...
— А чему в ней ломаться? — воскликнула Сальме решительно и протянула руку к мельнице.
Элла отставила, потянула машинку назад, к себе и осторожно спросила:
— Ты сама-то молола?
— А то как же,— соврала Сальме.— В Таллине каждое утро молола. Кому еще бы и молоть кофе. Сноха научила, я и молола. Подумаешь, тоже искусство, сунешь вилку в гнездо и нажмешь на крышку. Когда перестанешь нажимать, кофемолка и остановится.
— Да, да,— бормотала Элла.— Небось ты знаешь.
— Почему бы мне не знать! — Сальме решительно взяла кофемолку, насыпала в нее зерен и повторила про себя: «Первым делом вилку в гнездо и потом нажать на крышку».
Едва она вставила вилку, как машинка заработала со страшным визгом.
— Господи, я еще не успела нажать, а она уже закружила,— испугалась Сальме и сняла руку с крышки.
Кофемолка должна была бы теперь остановиться, но нет, не остановилась, крышка с нее слетела, и кофейные крошки разлетались по кухне. Машинка визжала и гудела.
К счастью, Элла догадалась выдернуть из гнезда вилку.
— Зачем берешься, если не знаешь! — сердито упрекнула она.
— Упаси боже, это прямо адская машина...
Сальме села на табуретку и испуганно, изумленно смотрела на кофемолку.
Элла взяла из-под стола крышку и стала разглядывать ее.
— Гляди, тут вроде трещина.
— Какая еще трещина, и раньше так было.
— Ты же с такой силой надавила на нее.
— Меня сноха учила, сунь вилку в гнездо и надави на крышку, на крышке есть кнопка, сноха сказала что это включатель.
— Что ты болтаешь, нет на крышке никакой кнопки,— сказала Элла.— Крышку надо просто закрытой держать. Моя сноха говорила, чтобы я не трогала кофемолку, раз не понимаю...
— Чего тут понимать! — смело воскликнула Сальме и снова схватила мельницу.— Кнопка должна быть. Гляди, вот она, сбоку.— С радостью надавила она на кнопку: — Давай заведем снова.
— Нет, я больше не дотронусь до нее. Я боюсь.
Сальме тоже боялась, но надо же было смолоть кофейные
зерна, ведь сноха говорила, что...
Она отсыпала из кружки в кофемолку кучку кофейных
зерен, накрыла крышкой и решила крепко держать ее. Осторожно, чтобы не напугаться самой, сунула вилку в гнездо на стене.
Машинка молчала.
— Не работает! Ты сломала ее!
— Я ничего не делала! — отчаянно возразила Сальме и на всякий случай надавила на крышку.
Крышка затрещала, но кофемолка не заработала. Тогда ей пришло в голову, что кнопка сбоку. Держа правой рукой крышку, она быстро нажала пальцем левой на кнопку, будто могла обжечься. И в самом деле, кофемолка зажужжала снова.
Забавная была картина: Сальме молола кофе, сгорбившись над столом, держась как можно подальше от кофемолки.
Элла стояла на пороге.
Вдруг машинка задребезжала, перестала молоть, как будто что-то попало ей в глотку. Равномерное жужжание сменилось воем, затем из кофемолки вырвалось синее облако дыма, и она замолкла. В кухне запахло жженой резиной.
— Ну теперь-то поломалась,— злорадно произнесла Элла.— Я сразу тебе сказала, зачем ты лезешь, если не понимаешь. Влетит мне теперь от снохи, когда она придет со скотного.
— Небось не сломалась еще,— буркнула Сальме.
— Как же не сломалась, сама видела, она фыркала и искры пускала.
ВЕЧЕР
Сальме брела в темноте к дому, сердито стуча палкой. Кофе у нее все еще не было, и к тому же она сожгла кофемолку, подаренную ко дню рождения. Шут ее бери, всю эту колготу!
— Завтра же утром куплю две кофемолки,— бормотала она.— Одну отнесу Элле, другую оставлю себе. Им-то она и не нужна, но пусть, куплю.
В то же время Сальме ругала себя, что не высмотрела в лавках такую машинку днем. С чужой лошади всегда спихнут. Где ей молоть кофейные зерна, если нет кофемолки. Сальме была гордая, ходить побираться к людям было ей не по нраву.
Придя домой, она взяла старое полотенце, положила в него зерна и завязала его узлом. Взяла под столом топор и принялась дробить обухом кофейные зерна.
Глупо она поступила, что не высыпала из той дрянной кофемолки хотя бы горсть кофе, совсем потеряла голову в отчаянии. Может быть, этой малости и хватило бы на кружку кофе. А теперь уже поздно возвращаться.
Зерна потрескивали под обухом. И, как всегда, ее усердие вскоре вызвало появление злых духов. Было слышно, как в коридоре приближаются шаги. Сальме встала и накинула крючок на дверь. Тотчас в дверь резко постучала Хильдегард, крикнула:
— Ты что там опять колотишь?
На этот раз Сальме не дала себя смутить и продолжала дробить кофейные зерна. Кто она такая, эта Хильдегард, обозленная одиночеством старая дева! Главное, что завтра утром у Сальме будет крепкий кофе.
Сальме с удовольствием развязала узел. Топор лишь расплющил кофейные зерна. «Вот сволочь»,— выругалась Сальме, снова взяла зерна, ссыпала их в полотенце, завязала узел и положила узел на край плиты. Кирпич на плите покрепче, не пружинит, как деревянный табурет. И в поте лица принялась за дело.
Сноха совсем меня забыла, думала Сальме, присев на табурет. Как она, человек ученый, не сообразила привезти Сальме кофе. Хотя бы полную сумку, тогда бы хватило надолго, до весны. И Сальме стало жалко себя. Разве нужна она, старая, им, молодым, все спешат поскорее отделаться от нее.
Сальме тяжело встала с табурета. Ну вот, случилось то, чего она боялась.
Закружилась голова. Она снова опустилась на табурет.
Кто знает, просто ли это пониженное давление, как говорила сноха! И лекарства против склероза сноха тоже не могла ей дать! Хорошо было ей говорить, а вот и кружится у Сальме голова, и здоровья как не бывало.
Боже мой!
Ей вспомнилось, как она лежала тут одна с воспалением легких и Хильдегард ходила и злорадствовала. Сальме проворно вскочила с табурета и пошла достать свое пальто из- под простыни. Да, она сейчас же пойдет даст телеграмму снохе, сноха же говорила, что, случись что-нибудь неотложное, немедленно посылай телеграмму; они в городе посмотрят, что делать. И вот этот час пробил.
Она бодро прошла мимо темных деревьев к почте, в лицо ей подул западный ветерок. Дорога была все такая же скользкая, но Сальме шла по заснеженной обочине, и ей некогда было об этом думать. Сама почта была темна, но в соседнем окне теплился огонь.
Мерле была дома. Усталая, с раскрасневшимся от плача
лицом, она готовила ужин, когда к ней постучала Сальме.
— Добрый вечер!
Девушка взглянула на старуху с хмурым удивлением.
— Что у вас такое?
— Мне надо дать телеграмму. Немедля, сейчас.
— Что? Сейчас вечером? Почта давно закрыта.
— Ну и пусть! Мне нужна срочная...
— Что случилось?
— Я заболела...
— Что с вами?
— Голова кружится, и дурно мне.
— Как же вы сюда по лестнице взобрались?
Сальме недоверчиво улыбнулась.
— Сейчас-то она не кружится. А недавно кружилась...
— Может, прошло?
— Ничего не знаю. А вдруг закружится снова.
1 2 3 4 5 6 7 8