— Ну что, подруга? Что у вас происходит?..
Тут я и расколюсь. Можно врать по телефону, что все в порядке, но глядя в глаза... На мне все написано крупным шрифтом!..
Она слушала меня, не перебивая. Только вставляла свое «Ну и ну!», когда я умолкала, чтобы отдышаться.
Новогодняя ночь, эксперимент Мики с участием Панина, реакция Витьки... Я разрядила в нее всю обойму и жду, что она скажет.
— Бедный мальчик! — говорит она.— Представляю себе его состояние!.. Не оставляй его надолго одного...
— В каком смысле? — спрашиваю я. И, угадав, что она имеет в виду, холодею.
— У него такой возраст... Период острых неврозов... Мало ли что взбредет в голову!..
— Ты с ума сошла! — говорю я.— Перестань! Ты не знаешь Витьку!
— А ты его знаешь?.. Ты все думаешь, что он мальчишка. А он молодой мужчина! Отслужил в армии, встретил девушку, полюбил...
— Тебе же она активно не нравится,— говорю я.
— Лишь бы она ему нравилась!.. Затеять эту возню! Вы же просто варвары! И ты и твой Борис! И ваш мудрый Мика! Подумаешь, высшее образование! Ну, не нравится парню юридический! Поступит еще куда-нибудь! Пойдет на завод! И помочь бы могли на первых порах! Сын-то единственный! Для чего вы живете, в конце концов!
Бойтесь умных подруг! Они всегда правы. Потому что всегда говорят именно то, что вы хотите от них услышать. Даже противореча самим себе. Еще звучит в моих ушах тот же сипловатый голос в телефонной трубке: «...Никакой женитьбы! Выучись, стань человеком!.. На какие шиши они собираются жить?»...
Теперь я казню себя. И она с готовностью заносит мой же топор над моей головой!..
Я вспоминаю, что Борис возвратится поздно, и тороплюсь домой. Нонна меня всячески задерживает. Она уже забыла о своих словах — «не оставляй его одного». Что, если в самом деле?.. Что за манера запираться в ванной? Нот, это совсем на него не похоже! Он всегда такой жизнерадостный. Вернее, всегда был жизнерадостным...
Господи, почему нет спокойной жизни!
...Был последний день школьных каникул, зимний солнечный день. Я думала о Витьке. О том, что вечером он снова будет курить и слушать музыку, повалясь на свою тахту.
Вчера он получил письмо от Симки Чижова.
— Что пишет Оклахома? — спросила я.
— Приглашает к себе. Лесничеству требуются сезонники. Для сбора шишек...
— Почему бы тебе к нему не поехать? — спросила я.— Природа... Лес!..
Он посмотрел на меня внимательно. Словно взвешивая, стоит ли отвечать.
— «Природа. Лес»,— передразнил он. Хотел что-то добавить, но раздумал.
До чего я дошла!.. Сама посылаю его к Оклахоме. Конечно, они собирались туда вдвоем со Светиком, а теперь...
За стеной терзают пианино: «Жили у бабуси два веселых гуся»... Первая часть уже освоена и исполняется аллегро. А дальше каторжные усилия: «О-дин бе-лый, другой се-рый»...
И вдруг я решаю. Сейчас же пойду к ней! Пора наконец на нее взглянуть!
Я одеваюсь поспешно. Оглядываю себя в зеркале. «Здравствуйте, Света! Я мама Вити Звонцова!»... Ничего, симпатичная мама. В черной мерлушковой шубке. Правда, карманы немного вытерлись, но это не так заметно...
На улице морозно, все блестит. Зимнее солнце — редкий гость, и все мы ему рады. Даже воробьи чирикают по-весеннему, хотя до весны еще далеко.
Витька однажды сказал, что городской воробей отличается от деревенского оперением. У деревенского на крылышках по две лычки, а у городского по одной — ефрейтор!
«Здравствуйте, Света! Я мама Вити Звонцова!.. Если вы его любите, вы должны за него бороться!»...
Я влезаю в набитый троллейбус. Чья-то рука в желтой кожаной перчатке, похожая на связку бананов, маячит перед глазами.
«Вы должны его убедить, что не виноваты! Ведь вы не хотели идти в кафе!.. Что за дурацкий максимализм! Он просто мальчишка, не знает жизни. Люди прощают и не такое!..»
Вот эта улица. «Вот эта улица, вот этот дом»... Почтовое отделение двести сорок. У телеграфного окошка несколько человек. Девушка с пушистыми легкими волосами склонилась над бланком, вычитывая текст. Тот единственный золотой волос, что я долго хранила, казался ярче,.. Да она совсем дитя, его Светка! Просто не верится, что она была уже замужем, а потом эта история с Витькой...
Я смотрю на нее с материнской жалостью. Тонкая, детская шея трогательно вытянута, пальцы выпачканы в чернилах...
Становлюсь в очередь. Позади никого. Мужчина, занявший за мной, еще горбится у стола, сочиняя нечто замысловатое...
— Здравствуйте, Света! — говорю я негромко.
Она поднимает на меня карие глаза — почему Нонка решила, что они серые? — и улыбается. И я вспоминаю диагноз Тети: «Она прелесть!»
— Я мама Вити Звонцова,— говорю я.
— Меня зовут Ира,— говорит она.— Здесь работала Света, она уволилась. А я только третий день...
Я уже привыкла к мысли, что передо мной Света, и слушаю ее с недоверием. И — странно — она теряет чары, тускнеет, как лампа, когда в сети падает напряжение.
— Если хотите, я позову кого-нибудь...
— Нет, нет!..
Пушистые легкие волосы, тонкая шея, карие глаза... Как ярко вспыхнули эти черты, озаренные любовью моего сына. Любовью, которую я подключила к ней по ошибке.
Знает ли Витька, что его Света уволилась?..
Во всяком случае, он об этом узнает не от меня. Я ему не скажу, что была на почте. Про это никто не должен знать. Ни он, ни Борис. Ни одна душа.
Борис возвращается раньше обычного. Вечером он уезжает в командировку. Это недалеко, всего в двухстах километрах — филиал его предприятия. Его командируют примерно раз в два месяца, дней на пять. Я не люблю, когда он уезжает. А в теперешней ситуации тем более.
— Боречка, ты мне обещал! — говорю я. И смотрю на и умоляюще.
— Не помню такого,— ворчит он.— Я не мог тебе обещать такую глупость! Если кто ненормальный у нас, так это ты...
— Ну и пусть! Сделай это ради меня!..
Он сдается. Достает из ящика с инструментами отвёртку и молоток, снимает пиджак. Он трудится в поте
лица, чертыхаясь, выламывая замок из двери в ванную. Потом он ставит его на место, но так, чтобы дверь не запиралась. О счастье!..
Я целую его в щеку.
— Прикажете сломать дверь в уборную? — ворчит он.— Пожалуйста, бу-сде!..
Я провожаю его и остаюсь одна. За окнами зимний зелено-желтый закат. Скоро вернется Витька. Он теперь не задерживается на работе. Пожует безучастно и отправится на свою тахту. Курить и слушать музыку. Когда я вхожу, он делает вид, что читает. Все ту же книжку по радиотехнике. Он читает ее уже две недели, и закладка на той же странице — я запомнила на какой...
Если бы я знала, о чем он думает. Может быть, я могла бы ему помочь... До сих пор мне казалось, что я его знаю. И в своих поступках я исходила из этого. Ведь он мой сын! Если я знаю себя и знаю Бориса, то, логически рассуждая, я должна знать и Витьку... Он наше производное. Сумма двух слагаемых!.. Но тут я что-то напутала. Жизнь не математика, у нее свои законы. В результате из двух слагаемых получается Неизвестное...
От этой мысли становится как-то не по себе. Как всегда в такие минуты, я возвращаюсь душой к детству. И мне не хватает моего Коли...
Весной я снова поеду к нему. Каждый год мне приходит оттуда письмо. И я еду к нему.
Все же это прекрасно, что победа пришла весной!.. А такой лучезарной весны, как там, кажется, нет нигде. Там особенно это чувствуешь. Что за каждый цветущий сегодня куст кто-то отдал жизнь.
Они лежат вместе в братской могиле. Есть ли братство более страшное, более кровное!.. Мраморный обелиск на берегу Донца, девятнадцать имен, и первым в списке стоит имя брата, командира взвода противотанковых пушек-сорокапяток...
Еще не стемнело, но в одном окне у Колесниковых уже горит свет. Мне мерещится, что он стоит у окна и видит меня. Или думает обо мне. Сколько можно оттягивать! «Я всегда ждал твоего звонка!»...
Так он тогда сказал.
Я снимаю трубку. И снова кладу на рычаг. С чего я начну? «Нам нужно поговорить!..» Ах, какая это была любовь! Даже не первая, а нулевая! Я для него была слишком мала. Когда я сочинила записку с признанием в любви, он мне вернул ее со словами: «А ошибок! Елки зеленые!» Но сейчас мне скверно. И я рада, что на земле есть он, друг моего Коли.
— Это Наташа! — говорю я, сжимая трубку в потной ладони.
— Здравствуй, Наташа! — говорит он. Его голос звучит сухо.— Спасибо, что не забываешь...
— Как я могу тебя забыть? Это значит забыть Колю...
— Между прочим, я ему часто завидую.
— Как ты можешь!..
— Нет, кроме шуток. Поезд идет под уклон...
— Что-нибудь случилось? — говорю я.
— «Что-нибудь»,— повторяет он. В его суховатом тоне проскальзывает горечь.— Со мной случилось все, что может случиться с человеком моих лет.
— Ты считаешь себя стариком?
— Не вполне. Но все же полтинник уже разменял. А разменял — пиши пропало...
— Ну, а все-таки? Что же случилось?..
— С женой разошлись, дочь выдал замуж, а сам — из больницы в больницу... Привязалась какая-то пакость. Другой бы давно отдал концы. Врачи от меня отказались. Вернее, я от них. Вся надежда теперь на травы. Ты лечишься травами?.. Насчет здоровья ты как?..
— Ничего,— говорю я.— Разве что нервы...
— Нервы — причина всему,— говорит он.— Ты попробуй такой состав: пустырник, мята и валериановый корень. Берешь эту смесь в равных дозах, завариваешь крутым кипятком, герметически закрываешь... У тебя есть чем записать?..
Голос его окреп, оживился. Он стал диктовать. Я слушала, не записывая. Я была потрясена тем неожиданным направлением, которое принял наш разговор. И мне уже ни о чем не хотелось его расспрашивать, тем более — говорить о себе...
— Листья крапивы обдаешь кипятком, добавляешь чеснок — сорок грамм... Элеутерококк улучшает сон, повышает аппетит, уравновешивает возбудительно-тормозные процессы...
Положив трубку, я сидела, не в силах шелохнуться. Поговорили! Крапива, лопух, толченый овес. Какая-то лектрококка... Ни почему разошлись, ни за кого выдал.
И не спросил, как я живу!.. Кто я ему? Сестра друга со своими проблемами...
Прощай, Леха Колесников! Бывший красавец и сердцеед. Независимый мальчик, Печорин с Зацепы... Наш деревянный дом, скамейка под старым подагрическим тополем...
— Позвони как-нибудь,— сказал он.
— Ладно,— сказала я.— Как-нибудь...
— Слушай, мать! Почему ванная не запирается? — говорит Витька, придя с работы.
— Что-то сломалось,— говорю я небрежно.
Он придирчиво осматривает дверь. Потом достает из ящика инструменты.
— Ты что собираешься делать? — говорю я.
— Буду чинить...
— Ни в коем случае!.. Если хочешь знать, мы нарочно ее сломали...
— Нарочно? — Он смотрит на меня с изумлением.— Это еще зачем?..
— Ты же знаешь, у папы больное сердце... В общем, он стал принимать душ, ему сделалось плохо, еле открыл... И тогда мы решили ее сломать.
— Чудеса,— говорит он.— Отцу плохо, а он уезжает в командировку... И еще перед этим ломает дверь!.. Цирк!..
— Не придирайся,— говорю я.— Ему не сегодня сделалось плохо, а вчера!..
— Цирк зажигает огни,— говорит Витька. И отправляется к себе на тахту.
Когда-то мы с ним любили домашние вечера. Мы дурачились, болтали о чем придется. И друзьям он говорил, что мать у него «свой парень». Так было до армии и немножко потом...
Звонит телефон. Женский голос просит Виктора. Я вру, что его нет дома. Так он теперь велел. Ему даже врать самому лень. Когда-то он мчался к телефону, первый хватал трубку...
Нет, это не Света. Какая-нибудь из тех девиц, с которыми он был в тот раз. «Там были девочки — Маруся, Роза, Рая...» Голос вкрадчиво-развязный. Мне он уже знаком.
— От кого ты прячешься? — говорю я.
— Я не прячусь. Просто мне все надоели...
— И я в том числе?
Он молчит. Делает вид, что читает. Под рукой «ВЭФ-12» первого выпуска, кто-то поет по-итальянски.
— Обратись к врачу,— говорю я.— Человек, которому в двадцать лет все надоело, должен идти к врачу...
Я нарываюсь на ссору. Я устала от чувства вины перед ним, от его пассивности и молчания. От* того, что, как выяснилось, совсем не знаю его!.. Нет, я не была такой. И Коля не был, Он бы жил с удовольствием! Вы знаете, что это значит — жить с удовольствием? Это не самодовольство. И не эпикурейство, нет! Это умение находить радость во всех проявлениях жизни, включая сложности. И он в любой беде не стал бы таким, как Леха Колесников: «Крапива, лопух и овес в равных частях»...
Не люблю затяжных молчаливых ссор. Я всегда «иду на грозу»...
Но он молчит. И мне остается только уйти. Я пытаюсь заняться делом. Разработками плана уроков на третью четверть. Занятие тридцать шестое. Тема: обозначение мягкости согласных на письме. Цель: проверка знаний. Диктант: «У пенька пять опят. Олег ел яблоко. В лесу красивая ель. У пенька опять пять опят».
Мелкий сухой снежок шуршит по стеклу. Я прислушиваюсь — какой-то странный звук. Не то плач, не то хохот. Витька смеется!.. С чего это он?..
Он входит и становится у меня за спиной. Не оборачиваясь, вижу, как он стоит, опершись о дверной косяк,— его любимая поза.
— Все же вы с отцом чудаки,— говорит он.— Спросили бы прежде меня!.. Я что, чокнутый? Ничего я с собой делать не собираюсь...
Я сижу, не оборачиваясь. Слезы катятся по моим щекам, капают на диктант. На фразу «У пенька опять пять опят». Не слезы, а грибной дождь...
Телефонный звонок. Как поздно! Витька давно уже спит. На этот раз мужской голос.
— Его нет,— привычно вру я.
— Тетя Наташа? Это Саша Зельцер... И тут я его узнаю.
— Извините, что так поздно. Я никак не могу его застать... Как он вообще?..
Он называет меня «тетя Наташа», как в детстве. Саша Зельцер! Вот кто мне нужен!.. Что он про это думает? Ведь они были вместе в тот день! Он знает все!..
Я спрашиваю, понизив голос, прикрыв трубку рукой.
— Зельц, миленький,— говорю я, называя его детской кличкой.
— Мы зашли к ней на почту. Витька хотел меня с ней познакомить. Но мы опоздали, и Света уже ушла. Тогда решили зайти в кафе, которое рядом. Народу в зале было полно. Мы стали осматриваться, но тут заиграл оркестр... Все пошли танцевать, а она осталась за столиком... Она и этот парень. И Витька их сразу увидел... Он так побледнел! Я не знал, что живой человек может быть такого цвета... Я испугался, что он умрет... Вы понимаете... Все же он пережил стресс! Он говорит, что сам не рад. Но пока что не может ее видеть... Потому что все время перед глазами столик в кафе и она с тем парнем...
Он давно спит, мой мальчик. А я в тишине ночи сижу над старыми письмами. Пачка ветхих листков, истертых на сгибах,— письма брата. И свежие, на которых словно едва просохли чернила,— письма сына...
Впервые ищу я в них не различие, а сходство. Ведь они ровесники!.. Конечно, есть разница — мирное время и годы войны. Но ведь что-то есть общее. Должно быть!
Глубокая ночь. За окном метель, сухой снег шуршит по стеклу. Давно закипел и остыл чайник... Я начала читать по порядку. Но потом письма Коли и Витьки перепутались на столе. И я брала их подряд, не выбирая, и читала, читала... И голоса, перебивая друг друга, звучали в ночной тишине квартиры.
КОЛЯ. «Пишу с нового места. Ставим палатки, в которых теперь будем жить. Место очень красивое, наш лагерь в долине, а вокруг горы. С гор текут ледяные, быстрые реки. Сколько здесь пробудем, не знаю. Надеюсь, не долго... Леха Колесников, как я узнал, уже в госпитале. Ранен в ногу...»
ВИТЬКА. «Служу неплохо. Изучаем оружие, уставы. Учимся одеваться за сорок секунд, наматывать портянки. Двадцать третьего декабря примем воинскую присягу...»
КОЛЯ. «Наш дивизион переименовали в истребительный противотанковый дивизион, мы будем носить на левом рукаве специальный знак. Давно не имел от вас писем. Какие вести от папы?..»
ВИТЬКА. «Вчера был наряд в роту. Мы закончили мыть полы в два часа ночи. Вдруг подходит к нам сержант и дает нам по куску белого хлеба с колбасой и по яблоку — вот здорово! Вообще «старики» здесь хорошие, салаг не обижают, отдают им свои порции масла, первыми пропускают в кино...»
КОЛЯ. «К годовщине РККА получил благодарность за хорошую боевую и политическую подготовку ^ Сегодня я уже назначен командиром огневого взвода. Работать приходится много. Дело в том, что я и несколько моих товарищей попали в национальные — узбекские — части, разговаривать и преподавать будет трудновато... Обмундирование у нас пока курсантское, но скоро получим новое...»
ВИТЬКА. «Сегодня нам выдали личное оружие — карабины. Поздравили. Вообще служить ничего! Вчера у нас был очень вкусный обед, все мое любимое: гороховый суп, гречневая каша с котлетой и кисель. Завтра иду в наряд, а сейчас спешу на разгрузку угля. Будем работать до двенадцати ночи — надо разгрузить много машин...»
КОЛЯ. «Представь себе, Талка, что я надеваю за один раз — нижнее белье, суконную гимнастерку, ватные брюки, валенки, меховую жилетку, шинель, меховые рукавицы, шапку и подшлемник... Теперь ты видишь, как наша страна заботится о своих командирах!»
ВИТЬКА. «Праздник прошел на уровне. Двадцать третьего февраля в нашем гарнизоне был парад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9